колебания

      руки Сала холодные, шершавые, сухие, иссиня-бледные. он прячет их в карманах темной куртки, крепко впиваясь в жесткую ткань исхудавшими пальцами, морщится, скрипит зубами, проглатывает ноющую боль, ощущая в горле фантомное лезвие; устремляет в бесконечно черное, усыпанное миллиардами белых крупиц небо водянистые кристалльно-голубые глаза, тонет в нем, чувствует, как из-под хрупких ног уплывает драгоценная почва. он вздрагивает, приходит в себя, вспоминает.       сиденье качели твердое, болезненно впивающееся во впалые бока неровными углами. холодный, словно осколок айсберга, металл обжигает тонкую кожу ладоней, скалится содранной краской, остатки которой противно клеятся к телу, намереваясь прирости, остаться там навсегда. лязгающий скрип проржавевшего аттракциона монотонно режет ночную глушь, вынуждает измученный разум осознать невозможное — он все еще слышит. он все еще жив.       густая трава едва слышно шуршит, примятая обутой в поношенный кроссовок стопой. Эш не боится спугнуть, целенаправленно шагает на блестящий, покрытый дождевой водой асфальт, резко сворачивает, громко шаркнув по зернистой поверхности толстой подошвой. старые цепи угрожающе стонут, когда на шероховатое дерево подсаживается очередной посетитель.       руки Эшли теплые, аккуратные, нежные, с короткими, покрытыми черным, отражающим в себе весь мир лаком, ногтями. она не спрашивает разрешения, сжимая юношеские кисти в ладонях, точно в безболезненных тисках, проводя чувствительными подушечками по каждой фаланге, выпуклой вене, прогоняющей через себя ледяную кровь, каждому импульсивному рубцу на белесых запястьях. глаза ее большие, травянистые, пытающиеся выловить ускользающую от взора голубизну. тонкие девичьи брови изгибаются в неодобрительном жесте, но она не силится произнести ни звука, опуская на тощие предплечья рукава, сжимая в пальцах потертую ткань, втягивая ноздрями пахучий влажный воздух, дабы затем прильнуть к чужой синей макушке.       и руки его теплеют.