stupid

В какой из отрезков жизни нужно было сделать другой выбор, чтобы не застрять во временной петле ежедневной рутины-удавки? Чонгук тупо загружает текстовый документ. Сидит десять минут, двадцать. Час. Пытается в муках родить хоть кусочек реферата. А документ, как и его башка. Пустой. Где-то он уже это видел. Срок — три дня, а точнее вечер этого и еще два. Проблема даже не в том, что он нихуя не начирикал, а в том, что попросту нихуя не знает. Заключение, шапка, шарф, блядь. От безысходности хочется выть и лезть на стену. Алкашка в холодильнике ничем не поможет ни до, ни после дедлайна, но мысль греет все равно. Объясните, почему он не выбрал волейбол? Потел бы себе в зале и не забивал голову ничем, кроме стратегий и заучиваний новых приемов. Может ради разнообразия втюхался бы в черлидершу или какую-нибудь девчонку с потока, чтобы занять гуляющий в голове ветер раздуванием розовых соплей. Желудок, предатель последний, орет как сирена. Рамен осточертел — уже три упаковки валялись в мусоре. Он решается выйти на кухню и попытаться сварить что-то, что будет выглядеть как еда. Очень хочется обратно домой. Нормальной еды. Спасибо, что есть свободные места — он вмещает свою маленькую кастрюлю. В соседней сковороде заманчиво шкворчит говядина в масле. Чонгук отворачивается и старается сильно не втягивать носом воздух. Хлопок двери — и резко на кухне образовывается куча народу. Прямо как на тусовках подростков в американских сериалах. Не хватает только огромных красных бумажных стаканчиков с пуншем и обдолбышей по углам. Среди пришедшего народа — Юнги с каким-то хером. Ну не хером, конечно, но Чонгук почему-то чувствует себя слегка уязвленным, зная, что Хосок шарит за симпатичных парниш с 7 этажа и не делится. И, видимо, состоит в достаточно близких отношениях, чтобы громко смеяться парнишам в уши, приобняв за плечи. Чонгук строит из себя неприметный стол. Или стул. Или любую другую мебель. Чонгуку неловко высыпать свой рис в кастрюлю и помешивать его с видом профи. Закрадываются панические мысли, а надо ли вообще его мешать, но он откидывает это пугающее дерьмо куда-то в сторону. — О, Лунтик, — Юнги салютует ему. Чонгук угрюмо кивает. — Здорова, Чонгукки, — у Хосока резко начинается загрузка. — Стоп, вы знакомы? Чонгук, как так вышло? Как так вышло, что ты все-таки вышел из комнаты? — зубоскалит он. — Теперь я понимаю, почему вы общаетесь, любители каламбуров, — Чонгук невесело усмехается, проигнорировав подкол, подхватывает кастрюлю с недоваренным рисом. Хотя хуй его знает, может и сварился. Торчать на кухне желания — ноль. И направляется обратно. — Эй, Лунтик! — его смывает в океане хрипотцы. У Чонгука нет фетиша на голоса, ясно? Пошли к черту. — Чего тебе? — он оборачивается, Юнги шурудит чем-то на сковороде. — Мясо будешь? Почти приготовилось. Все в Чонгуке орало в предоргазменной трясучке «да», но нежелание общаться (и что-то уязвленное) говорит: — Нет. Чонгук возвращается в комнату, стараясь забыть о существовании кухни на вечер. Обычно с этим проблем нет — кухня для него как космическая станция — нихуя понятного. Особенно с микроволновками напряг. Темно — Чонгук не любит включать свет. Намджун сегодня ночевать не будет — девушка важнее. Он давится почти нормальным — может собой гордиться — рисом. Отчего-то плакать охота.