Под нейтральным флагом

      Каюта Оскара была отделена от капитанской весьма формально — помимо единственной перегородки, от остального помещения её отгораживала лишь парусиновая шторка, и Джуди, сидя на рундуке, могла прекрасно видеть всё, что происходит в этом временном лазарете. Капли драгоценной опиумной настойки одна за другой срывались с горлышка маленького пузырька — даже в этом деле доктор, аккуратно отмеряя нужную дозу, демонстрировал такую твёрдость лапы, какая причиталась хорошим ювелирам. Закончив, Оскар печально взглянул сперва на какие-то пару капель настойки, оставшиеся в склянке, потом на всё ещё что-то тараторящего Джона — кажется, он будет последним, кто получит нормальное обезболивающее, скольким бы ещё не потребовалась помощь.       Вдруг дверь каюты с грохотом распахнулась, и Оскар не успел повернуться, дабы разглядеть в дверном проёме возможного второго пациента, как тот совершенно неожиданно уже был за его спиной. — Что с ним? — хрипло проговорил Николас, задыхаясь от бега. Джуди, ещё не полностью отошедшая от шока, потеряла дар речи — в голове одна за другой всплывали ужасающие картины того, что могло происходить наверху — вся одежда Николаса была перепачкана кровью, шерсть на голове слиплась, и сам лис одной из лап оставлял на палубе кровавый след. Сперва молча окинув взглядом капитана, доктор повернулся к Джону: — Лапой можешь двигать? — нелепо улыбнувшись, юнга помахал капитану. Удовлетворённо кивнув, Оскар вновь обратился к Николасу. — Лучше, чем могло быть. Но лучше бы, конечно, сквозное. Ещё раненые есть?       Николас, аккуратно дотронувшись до своей всё ещё обильно кровоточившей раны перед ухом, отрицательно помотал головой, вдруг встретившись взглядом с, кажется, совсем перепуганной крольчихой. Он уж было подался вперёд, но Джуди, упираясь ногами в кровать, ещё сильнее вжалась в внутреннюю обшивку борта — только сейчас лис вспомнил про свой совсем уж неподобающий вид. На мгновение замявшись, он поспешил стянуть с себя безвозвратно испорченную рубашку, выложил на стол разряженный пистолет и так же испачканную саблю, тут же принявшись искать одежду на замену в своём разворошённом рундуке.       Джон в это время выпил содержимое стопки, и Оскар, ожидая скорого действия настойки, переложил поближе нужные инструменты — скальпель для очистки раневого канала и длинный изогнутый пинцет для извлечения пули. — Что с испанцами и их кораблём? — разбавил затянувшееся молчание Оскар, покосившись на скомканное в углу тряпьё, что раньше было рубашкой. — Похуже, чем могло быть. Двое убиты. У остальных двух десятков испуг и, может, ушибы.       Николас о чем-то болтал с Джоном, по привычке чуть не хлопнув по больному плечу, до тех пор, пока опиум не подействовал, окончательно спутав сознание юнги, но весь их разговор Джуди пропустила мимо ушей. И не помня про то, что должна была уже вечером оказаться у родных берегов — она смотрела куда-то вдаль, сквозь борт и клинок лежавшей на столе сабли. Играя светом на клинке, солнце выводило алые разводы, подчёркивало глубокие царапины на полированной стали.       Джон мог бы быть юнгой на каком-нибудь торговом судне и увидеть свет, мог бы бегать по отцовским поручениям, ставить сети в мелкой речушке и ухлёстывать за сверстницами с соседних улиц, но он сидел рядом с ней с затуманенным рассудком и застрявшей в плече пулей, перед этим ружейным выстрелом сразив испанского моряка, отправившегося в Новый свет явно без мыслей о смерти в бою. Николас, совсем недавно мило беседовавший с ней на салинге, повёл зверей на преступление, какому не может быть оправдания. Этот лис, при встрече в иных обстоятельствах показавшийся бы ей весьма милым и обаятельным — впрочем, даже в обстоятельствах последних дней он тоже казался ей таковым и, кажется, действительно верил в справедливость своих деяний, что просто не могло уложиться в её голове.       Николас с Оскаром помогли юнге взобраться на стол — тот, хоть и был будто бы пьян, оставался в полном сознании и продолжил бы бредить, если бы доктор не дал ему прикусить короткую деревянную палку, что он обычно использовал для затягивания жгутов. Дверь в каюту была распахнута, на палубе была какая-то перепалка — Уайлд не обращал на это внимания, крепко прижимая лапу Джона к столу. Юнга, спокойно притихший, вдруг сдавленно замычал, пытаясь вырваться из хватки доктора и капитана — Джуди, не в силах с собой что-то поделать, зажала уши, что, правда, не сильно помогло — она всё так же прекрасно слышала. Сдавленный стон и, кажется, удары лапой по столу, голос Николаса, тихо тараторивший что-то успокаивающее, сосредоточенное молчание Оскара — как бы не пыталась Джуди отстраниться, картина происходящего мельтешила перед её глазами.

***

      Корабли, намертво сцепившись, продолжали безвольно дрейфовать, и моряки, убирая паруса и распутывая такелаж, прилагали все усилия, что бы хотя бы поставить корабли борт к борту — в тот момент перейти с палубы на палубу можно было лишь по бушприту «Виктории», плотно засевшему между мачтой и вантами захваченного судна. В то же время остальная часть пиратов, хозяйничая на корабле, планомерно переворачивал вверх дном всё, что попадалось им под лапу. — Как это «нет»? — оскалился Эдвард, шагнув на недовольно подпиравшего бока Чарльза. — А вот так — нет и всё. Если они свои несметные богатства по штанам не распихали, конечно.       Волк окинул взглядом разворошённую капитанскую каюту — вещи из рундука были кучей вывалены на стол вместе с картами, распотрошённым судовым журналом и кипой каких-то записок. Никаких денег в каком-либо приличном количестве и правда не наблюдалось. В задумчивости Эдвард вышел на палубу, осматривая место недавней схватки — учитывая, что испанцы успели подготовить орудия и даже дать залп, избавиться от казны, отведённой на закупку колониальных товаров, у них тоже хватало. Впрочем, нельзя было исключать вероятность того, что у них был расчёт получить местную экзотику в обмен на продукцию старого света — этот вариант нравился Эдварду меньше, чем золотая монета, о которой так вдохновенно рассказывал Николас, но был тоже весьма неплох. — Чёрт с этим, потом разберёмся, давай-ка из трюма что-нибудь достанем, не пустыми же они пришли, — лихо спрыгнув вниз — высота палубы это позволяла, волк оказался у грузового люка орлоп-дека. Трюм корабля — или, как минимум, верхняя его часть, был доверху заполнен плотно утрамбованными мешками. Без труда выволочив наверх один из них, Эдвард бесцеремонно вспорол его саблей — клинок вошёл в содержимое с шуршанием мелкой пересыпающейся гальки. Россыпь чёрных бобов тут же оказалась на палубе. Волк на мгновение опешил — он ожидал увидеть неизрасходованный провиант, уложенный поверх товара, но снизу виднелись точно такие же мешки. Шакал, наблюдавший за ним через люк верхней палубы, негромко присвистнул. — Либо они научились выращивать какао в Испании и поспешили похвастаться этим здесь, либо… — Они пришли не из Испании, — просопел Эдвард, повторно вонзив клинок в несчастный мешок. — И какого чёрта? Чарльз, где этот несчастный португальский писарь? Хватит ему отлынивать, доставай его из канатного ящика и проводи в каюту, нужно разобраться с журналом.       Напоследок раздражённо шаркнув ногой по рассыпанному по настилу орлоп-дека грузу, Эдвард вновь поднялся на палубу. Часть команды под предводительством Адана уже смогла высвободить бушприт «Виктории», теперь подтягивая кормовую часть брига к борту трофея. Незначительные повреждения в такелаже и парусах, причинённые в этой короткой схватке, были практически исправлены — матросы заканчивали сплесни на нескольких перебитых картечью тросах, и судно, по крайней мере с виду, было готово в любой момент ставить паруса. С удовлетворением осмотрев натянутые ванты, по-походному закреплённые орудия и, конечно, уже вынутую на палубу часть захваченных запасов алкоголя, Эдвард окликнул Адана, жестом подозвав собрата к себе. — Неплохо, а? Не знаю уж, надумал ли что-то на этот счёт капитан, но с этой посудиной мы дел натворить сможем. — Народу бы побольше, а так выглядит, конечно, грозно… И течёт, кажется, неслабо. Не похоже, конечно, что от ядра — ничего и близко к ватерлинии не нашли, — потирая затылок, Адан отстранённо махнул лапой в сторону работавших на помпах матросов, не смотря при этом ни на них, ни на собеседника. Хоть Эдвард обратился к нему исключительно за тем, что бы узнать поподробнее о состоянии судна, столкнувшись с его рассеянным взглядом, смягчился. — Хорошо, иди пока позови Николаса и Джона проведай. С этим разберёмся.       Появившийся вскоре Николас кажется тоже был не в духе и, перебираясь на русленя, с ходу метнув в Эдварда каким-то непомерно усталым и раздражённым взглядом: — Пулю Оскар не нашёл, — начал лис, всё ещё прибывая где-то в своих мыслях. — А у тебя чего тут?       Эдвард молчал, пытаясь поймать устремлённый куда-то в сторону взгляд лиса, пока тот наконец не покосился на него. — Да нет тут ни черта. Ну, из денег. Не из Европы они, в общем. Есть только какао. Говорят, полезно, весь двор французский пьёт, ха. Здоровыми будем все.       Лис, положив пальцы на прикрытые веки, тихо выругался. — Вышли в Атлантику, не понравилась погодка и развернулись, значит. И надо же было этим кретинам так набивать себе цену… Что-то фортуна в последнее время не на нашей стороне, Эд. — Судно, кажется, довольно новое. Адан говорил о течи, но это поправимо. Я попросил Чарльза поднять нашего островитянина-переводчика, они, должно быть, уже смотрят, что там у капитана понаписано. — Если бы это было так легко поправимо, зачем им разворачиваться? — лис осмотрелся, глядя на покачивающийся горизонт, смолёные тросы, едва заметно ослабевавшие и натягивавшиеся в такт качке. Ничто, кажется, не свидетельствовало о том, что корабль столкнулся в море с силой, заставившей капитана с позором развернуться, ища не временное укрытия от буйства стихии, а возможность встать на рейде какого-то города. Нет, с виду это был добротный трёхмачтовый корабль водоизмещением около трёхсот тонн, крепкий и основательный, как все океанские суда Иберийского полуострова. Стеньги явно не были изготовлены из запасных рангоутных деревьев, в такелаже сохранялся порядок — испанских моряков явно испугала другая сила, оказавшаяся, видимо, страшнее атлантических валов и штормовых ветров. Николас сразу подумал о сухой гнили — бича почти всех судов, построенных из колониальной древесины. Едва заметная и часто маскируемая недобросовестными поставщиками, она неумолимо распространялась на непоражённые доски и брусья, выедая древесную сердцевину — поражённый этой заразой корабль легко мог затонуть и в спокойной гавани, вдруг начав течь как сито.       К капитанской каюте они застали Каана, вслух переводившего увесистый судовой журнал и склонившегося над ним Чарльза. Конечно, просматривать абсолютно все рутинные заметки не было никакого смысла — шакал, бегая взглядом по страницам, то и дело тыкал пальцем в заинтересовавший его момент, содержавший координаты, список или просто подозрительно длинную запись. Рядом на столе лежала кипа каких-до документов и записок, прижатая сверху увесистой шкатулкой — в противном случае ветер, проникавший через разбитое картечью остекление кормовой галереи, точно раскидал бы их по каюте. Пока хорёк зачитывал текст, Чарльз ворошился в этой стопке, периодически подсовывая ему новые задания.       Николас не ожидал здесь узнать чего-то чрезмерно увлекательного — и действительно, средь ежедневных отчётов не было ни слова о причинах неисправностей, лишь запись о течи, открывшейся на бурной волне сутками позже того, как они потеряли из виду восточное побережье Флориды. Куда интереснее было упоминание этого довольно безжизненного места в записях за неделю перед тем, как судно приняло в Гаване груз какао, особенно в свете того, что никаких указаний о цели рейса не было, как и указаний о местах стоянки. Это неожиданно заставило Николаса улыбнуться — любая попытка конспирации, тем более такая халтурная, ломается, когда речь идёт о незаселённой местности, вызывающей интерес исключительно в свете единственного произошедшего там примечательного события. — Всё с золотом своим не уймутся, — озвучил его мысли Эдвард, и все присутствовавшие переглянулись. Уж два года как этот берег стал последним пристанищем испанского Серебряного флота, одним днём погибшего в жестоком шторме. Тогда о том, какие несметные сокровища прибрало к себе море говорил, наверное, каждый — и, что необычно, каждый понимал, что это вряд ли является преувеличением. Многие пытались добраться до утерянных сокровищ, у некоторых даже получалось — в основном это были сами испанцы, одно время снаряжавшие экспедицию за экспедицией. В последнее время поиски, переставшие приносить ощутимый результат, были свёрнуты но, по-видимому, не окончательно. Судя по всему, это судно — как выяснилось, носившее имя «Эстимадо», выло зафрахтовано с целью доставки провизии или оборудования в экспедиционный лагерь.              Они пролистали далее — «конспирация» касательно конкретного места вольно или невольно соблюдалась — весьма вероятно, сам капитан просто не знал точное место назначения, ожидая встречи с другими участниками похода, и вскоре это подтвердилось. За несколько суток до записи «Шестая склянка утренней вахты, снялись с якоря. Устойчивый брамсельный ветер, курс зюйд-ост. Идём в Гавану.» в журнале была запись, показавшаяся Уайлду интересной — помимо данных о погоде и курсе, в ней фигурировало название. Каан незамедлительно её перевёл — «Приняли сигнал с «Ларго». Для следования с конвоем были выставлены огни в соответствии с изложенными в инструкции». Николас знал «Ларго» — это был шестнадцатипушечный стационер с Гаваны, стоявший там ещё с начала войны и периодически совершавший какие-то вялые вояжи, по идее, направленные на повышение безопасности судоходства. Нельзя было сказать, что он справлялся — пираты регулярно радовали газетчиков сюжетами про захват судов, но само его привлечение придавало солидности предприятию. Куда любопытнее была некая инструкция — кипа писем опять была разворошена, Каан снова читал их одно за другим, пока наконец не наткнулся на записку с заголовком «Порядок сигнализирования» — оказалось, что в предыдущий раз она была упущена из-за написанного на обратной стороне списка провизии. Капитан берёг бумагу. Впрочем, эта «сигнальная книга» оказалась куда лаконичнее состава рациона на океанский маршрут, обойдясь парой коротких формулировок — «В дневное время капитан корабля компании или корабля, входящего в состав флота компании, в виду других судов должен держать синий вымпел на грот-мачте, либо же два кормовых и один топовый огонь в ночное время. Капитан должен отвечать на запрос — вскидывание вымпела, установку огней или пальбу подветренной пушки вымпелом или огнями, обозначив себя. При приближении к конвою или стоянке капитан обязан обозначить себя выстрелом пушки и установкой огней или вымпела» — Было бы неплохо проведать их попозже, — откинувшись на спинку стула, Николас обернулся на улыбавшихся во все зубы пиратов. — Чарльз, достань-ка их капитана.       Вернулся шакал быстро — дверь с грохотом распахнулась, и, подгоняемый плашмя ударившим по спине сабельным клинком, в каюту ввалился испанский капитан. Оцелот не выглядел сломленным, столь же презренно смотря на пиратов, и даже сохранил аккуратность вида — его жилет и рубашка, кажется, в бою ни капельки не пострадали. Николас едва успел скривиться от вредной в этой ситуации грубости, как следом за ним влетел взбеленённый Чарльз. — Эти деятели из обшивки в канатном ящике гвоздь выковыряли! — Чарльз торжественно достал из-за спины лапу с практически чёрным от окиси медный гвоздём. — Смотрю — матросик один за спиной его прячет — хорошо, что увидел. Когтями вытащил! Ничего, я ему объяснил, что делать так нельзя. Когтей у того парня, думаю, только на один хватило, но, чёрт, аккуратнее с ними надо.       От мыслей о выдирании гвоздей голыми лапами Николаса передёрнуло, а пальцы непроизвольно сжались — на протянутом ему гвозде можно было рассмотреть едва заметный след крови. Но внимание его привлекло другое — гвоздь был короткий, его длины должно было хватать только на то, что бы пробить обшивку и едва углубиться в шпангоут. Не удивительно, что испанцам удалось достать его. Картина мгновенно сложилась в его голове, и Николас нервно ухмыльнулся, подняв взгляд на усевшегося напротив него испанца и оглядев остальных, собравшихся в каюте. — Джентльмены, что вы знаете о меди? Вроде и пустяк, но пара фунтов меди заменит корабельному мастеру день работы, чего уж говорить о подмастерьях. Знаете, лучше всего тащить болты — не полностью, конечно, а середину, оставляя с обоих сторон торчать декорацию. Они увесистые, и никто не узнает о том, какой ты мерзавец, пока у корабля не переломиться киль. Но, конечно, если ты мелочный ублюдок, можно начать и гвозди обрезать — главное откуда-нибудь, что не поменяют до тех пор, пока корабль не разберут на дрова или он сам не развалиться. Думаю, наш мастер оказался слишком жадным, иначе бы мы здесь не встретились. Нашим новым друзьям очень повезло, что силовой набор расшатался сейчас, а не посреди океана. Знали ли вы о состоянии вашего судна? Впрочем, вы могли бы и не отвечать — стали бы вы с таким рвением защищать этот корабль, — Николас легко толкнул локтем стоявшего рядом хорька, и тот бегло повторил вопрос на испанском. Уайлд внимательно вслушивался, стараясь уловить структуру предложений — конечно, он не знал испанский, но вполне мог сопоставлять отдельные слова и предлоги, и висевшая на поясе сабля была готова пресечь дешёвые попытки его надурить.        — Я не имею привычки пытаться разобрать свои корабли, — оцелот переводил взгляд то на Николаса, то на своего переводчика, пытаясь угадать их намерения. — Как и сдаваться на милость таким, как вы. Пару месяцев назад ваша братия захватила судно с Картахены. Перебили половину команды и… оскопили капитана, — оцелот явно сказал что-то ещё, но Каан молчал, чуть ли не дрожа, искоса поглядывая на Николаса. Лис перевёл на него вопрошающий взгляд, вынуждая продолжить: — Так что я не собирался унижаться, как некоторые перебежчики. — Да, такое бывает, когда кто-то не хочет расходиться по-хорошему. Я надеюсь, в нашем случае это того стоило — в конце-концов ставка была высока, — Николас пожал плечами, стараясь казаться как можно более непринуждённым и будто не обратив внимание на последнюю часть сказанного. — Так вот, о чём это я. Если вы более не собираетесь пытаться разобрать свой корабль, я готов ссадить вас и вашу команду на шлюпке. Донесите это до своих зверей. И да, можете забрать отсюда ваши письма и документы, если они вам дороги. Нам они ни к чему.       Оцелот, на мгновение опешив, пробежался взглядом по рассыпанным по столу бумагам и, пододвинув к себе журнал, сгрёб в охапку записки: — Если вы позволите, это будет весьма благородно с вашей стороны… С этими свидетельствами честным зверям будет гораздо проще объяснить судовладельцу ситуацию, в которой мы оказались. Насчёт шлюпки — наш баркас пробит картечью, но если вы дадите мне немного времени и возможность выйти паре моих зверей, мы сможем это исправить. — От былого презрения не осталось и следа. Николас улыбнулся, пожав протянутую лапу — он был готов похвалить испанца за актёрское мастерство. Не каждый может сделать благодарный вид в момент, когда его переполняет чувство триумфа.       Испанец удалился, оставив Николаса наедине с несколько озадаченными товарищами. — Если судно было зафрахтовано только для заброски экспедиции, то он всё равно ничего интересного не знает. Но теперь он утащил из лап пиратов документы с участвовавшего в экспедиции судна — пусть спят спокойно, никакие пираты ничего не знают об их предприятии. Не нужно напрягать их сменой сигналов, — хлопнув по столу, он повернулся к сидящему рядом хорьку. — Извини, Каан, но ты же понимаешь, что я не могу тебя отпустить с ними? Да и они, кажется, не шибко-то тебе рады. Продержишься без фокусов — скоро получишь половинную долю и пойдёшь на все четыре стороны. Если эти деньги не слишком запачканы для тебя, конечно.       Хорёк потупил взгляд, вцепившись в свои колени. Тревога за свою жизнь никак не унималась — не английские пираты, не озлобленные на него испанские моряки не внушали доверия, но выбора перед ним, по факту, уже не стояло. — Эдвард, возьми его в призовую команду, но с этими пусть не болтает без надобности.

***

      «Виктория» разом будто бы увеличилась в размерах, после многих дней в море душа готова была подняться до эзльгофтов, восторгаясь простором этих двадцати с небольшим метров палубы, на которой, после отбытия призовой команды, осталось всего десять — не считая кроличий — хвостов. Джуди и не заметила, как привыкла ютиться на подвешенном в углу, почти у самого камбуза гамаке, и вид свободного кубрика и полупустой верхней палубы вдруг напомнил ей об отцовской «Скумбрии» — теперь всё, что было до того злополучного дня казалось таким далёким, даже не смотря на физическую близость дома. «Нам нужно идти в Нассау», — сухо констатировал Уайлд, стоя перед Эдвардом — тот лишь согласно кивнул, хоть и был, вероятно, весьма раздосадован этим. Делать было нечего — о том, чтобы идти к Кайкосу с только что захваченным призом не могло быть и речи, как не могло быть речи о том, что бы перегрузить такой объём товара на «Викторию», состояние захваченного судна же отбивало всякие мысли и о продолжении грабежа.       Теперь корабли лежали в дрейфе неподалёку друг от друга, заканчивая последние приготовления. На «Виктории» усилиями половины оставшегося экипажа подвязывался к рею запасной фок на смену изрешечённому картечью, призовая команда с «Эстимадо» гудела, обосновываясь на новом судне, тихо постукивала судовая помпа. — Мы не идём к Кайкосу? — слабо проговорила Джуди, убедившись, что рядом нет лишних ушей, хоть и сама прекрасно знала ответ. — Притащиться туда с призом будет плохой идеей. Но не переживай, обещания свои я помню, — Уайлд даже не смотрел на неё, глядя в сторону покачивающегося в дрейфе «Эстимадо».       Четверо испанских матросов, на время бросив работу с баркасом, печально стояли вдоль его борта, пока их капитан неторопливо, с паузами зачитывал вслух текст из солидного размера книги — только когда судно немного накренилось на волне, Джуди смогла разглядеть два свёрнутых парусиновых полотна, лежавшие у его ног. — Да что ж такое, скажи им, что бы заканчивали, конклав и то быстрее идёт, — голос Эдварда, назначенного командовать призом, донёсся до «Виктории». При виде того, как обёрнутое парусиной тело скользнуло с положенной на планширь доски, тут же исчезнув в голубых волнах, по спине Джуди пробежал холодок. Смотревший ровно в ту же точку Оскар, кажется, и вовсе ничего не заметил, прибывая где-то между листов анатомических очерков. — Скоро мы будем на берегу. Там будет попроще, — сам Николас выглядел обеспокоенным и, вероятно, завёл разговор с доктором скорее для самоуспокоения. В голове Джуди тут же вспыхнула злая мысль уязвить его, сказав, что в случае взятия курса на Кайкос они окажутся на берегу куда быстрее, но вовремя остановила себя. Она вовсе не злилась на него за сам факт отказа от движения на Кайкос, прекрасно понимая ситуацию, но бесконечно проклинала всё, что сделало эти обстоятельства возможными. — Берег нам не сильный помощник в этом деле, — глубоко вздохнув и решив, что он достаточно проветрился, лис направился обратно в каюту.       Остаток дня был тяжёл: Джуди не могла без тревоги смотреть на Оскара, кажется, так и застрявшего в пучине своих мыслей в попытке найти просвет. От привычной бодрости, сохранявшиеся в любых обстоятельствах — от заунылого штилевания до боя, и в любое время, помимо обязательных двенадцати часов сна (из-за обстоятельств жизни зачастую обрывками распределённых на весь день), не осталось и следа. Он был знаком с подобными случаями не понаслышке, хоть и не мог назвать их частными, и вся его практика говорила лишь о том, что он практически никак не может опираться на предыдущий опыт. Отсутствовавшая в раневом канале пуля могла запросто срикошетить от кости, таким образом оказавшись практически где угодно, как относительно недалеко от изначальной траектории, так и где-то меж рёбрами — в данном случае, скорее всего, она угодила в лопатку, отклонившись куда-то в направлении грудной клетки. Таким образом, мучавший его выбор состоял из двух очень плохих вариантов — он должен либо надеяться, что извлечённый из раневого канала крошечный лоскут ткани, увлечённый в рану пулей, окажется достаточным, что бы предотвратить появление гангрены, а пуля не будет причинять особых неудобств, либо же, при повторной операции, он должен попытаться предугадать её местоположение.       Джон всё так же лежал в уступленной ему капитанской постели. Оскар несколько раз подходил к нему, аккуратно надавливая на спину, надеясь найти убедительные подтверждения хоть одному из своих измышлений. Действие опиума ослабло, юнга крепился, но соображал вяло, морщился от боли при манипуляциях доктора и уже подавал признаки горячки, появившиеся слишком быстро. Хоть прямых симптомов повреждений лёгких, к счастью, не было, Оскар всерьёз опасался, что пуля могла проникнуть в грудную клетку, и тогда ещё одна попытка её извлечения принесёт лису лишь напрасные страдания и уменьшит и так невысокие в этом случае шансы на выздоровление.       Адан, которого лесной кот попросил вскинуть ружьё, что бы он мог оценить возможный путь пули в таком положении, вдруг энергично запротестовал, услышав о ещё одной операции, и лишь с помощью пришедших на шум перепалки пары других моряков Оскару удалось уговорить его пойти развести огонь в камбузе и поставить котелок, что бы он мог подготовить отвар из сушёных горлодёров, собранных при вылазке на остров. Выбор метода обезболивания, с слову, так же добавлял тяготы размышлениям — эти миловидные синие цветочки, будучи обработанными, скорее просто меняли восприятие боли, угнетая разум, но ничуть не смягчали её.       Джуди вошла в каюту с двумя кружками вина, что капитан приказал выдать всем по случаю взятия приза, застав Оскара за столом в неизменной позе. Джон, тем временем, уже спал, неровно посапывая, и в каюте стояла практически полная тишина, разбавляемая лишь тихим журчанием воды — на ослабевшем ветру молчало и море. Полумрак каюты разбавляло лишь дрожащее пламя масляной лампы, освещавшей какие-то врачебные заметки. Джуди было больно смотреть на эту картину, горечь от творящейся несправедливости распирала её идеалистическое сердце. — И всё же зачем вам всё это, Оскар? Он ведь лжёт. Он говорит, что у него не было выбора, и тащит с собой всех остальных, — крольчиха говорила тихо, но с какой-то искренней напористостью, что впервые за пол дня заставило Оскара улыбнуться. — Знаешь, Джуди, тебе очень повезло. Ты не знала нужды, но не решила, что возвысилась над остальными — может, когда-нибудь такие как ты сделают наш мир справедливее и мягче. Но я… Я мог бы работать аптекарем с всякими неблагодарными невеждами, живя как какой-нибудь цирюльник. Если бы мне повезло, я мог бы каждый день созерцать морды тех, чей груз мы сегодня увели. Ну, или мог бы пойти во флот, если бы они его не демобилизовали. А остальное мне не по душе. Что уж говорить о Джоне, — понизив голос, он кивнул в сторону бурого лиса. — Его отца убили ещё в четвёртом году, когда тот пытался спасти свой рыбацкий баркас. Он и думать ни о чем не мог, кроме того, чтобы пойти воевать — и вот как вышло. Мы все тут хороши, не Николасу одному за нас отдуваться.

***

— Это либо просто идиот, если он занимается этим без всякого умысла, либо полный идиот, если думает, что это на что-то повлияет, — произнёс Уайлд, царапая когтем планширь. Пылал закат, а на шедшем в сотне ярдов «Эстимадо» ещё возились с баркасом — стоило лису отвлечься, и испанцы, по какой-то причине не остановленные призовой командой, вместо того, что бы забить в пробоины пробки или наложить пластырь, просто отодрали доску обшивки и пол дня занимались тем, что подгоняли новую.       На траверсе левого борта, отсекая золотистое море, чернела тонкая полоса побережья Кубы — через несколько часов, если это позволила бы погода, пираты могли бы разглядеть тусклые огни в гавани Баракоа, оставленной где-то позади. Этому не суждено было сбыться — затухший ветер не разгонял опускавшуюся под вечер дымку, но так Николасу было спокойнее — хоть искать их здесь было некому, годы, проведённые в погонях и бегах, оставили привычку воспринимать любую возможность скрыться от лишних глаз за благо.