Кто такой злодей?

Хочу отметить, что на этом же сайте есть статья «Комментарий о злодействе», которую написал СолидныйГоспод_ь_ и которая представляет иной взгляд на вопрос. По старой доброй литературной традиции хочу оставить свой комментарий к комментарию к моей статье. Отдельно замечу, что моим первым импульсом было ответить нечто вроде: Пфпфтлфтблпф, нЕ-а-А! Это не так, потомушто… логика! Очевидно же, что понятие антагонизма более фундаментально. Вы, коллега, — не коллега, а волк Мун-Мун с клавиатурой! И это проявление доксастической тревожности само по себе признак интересной темы. В фильме ужасов я бы сказал: «Ага! Из этого тёмного подвала доносится рычание и запах серы. Пойдём исследуем его!» Но в реальности я просто подумал. Современная литературная теория, наверное, и правда встала бы тут на мою сторону — нынешний консенсус в терминологии, все дела. Но какая разница? Это же аргумент уровня «такие примеры решают в столбик, потому что потому, 2+2=4!» И, возможно, мне стоит объяснить свою мысль… Нет времени объяснять, но я объясню. 2+2=4 верно в десятичной системе счисления, принимая, что + является оператором суммы, который определён… В общем, в утверждении, которое мы интуитивно рассматриваем как тривиальное и истинное, масса не таких уж тривиальных предпосылок. 2+2=10 в четверичной системе счисления. А в какой системе координат мы размышляем над вопросом? Может, есть варианты? Итак, допустим, антагонист — тот, кто продиводействует протагонисту, то есть совершает конкретные действия, которые мешают или вредят протагонисту. Является ли тогда злодей подмножеством антагониста? В такой формулировке мне уже совсем не очевидно, что да. Даже больше — я могу привести несколько контр-примеров, а значит злодея действительно можно рассматривать как фигуру более фундаментальную, чем антагонист. И тут ключевой момент именно в том, что злодей, как подметил коллега, не противодействует протагонисту, а противопоставляется ему. Злодей может сидеть и ничего не делать, но оставаться в нарративе злодеем. Однако противопоставление и противодействие в нашей нарративной традиции настолько переплетены, что я долго не мог подобрать подходящий пример, который бы ясно иллюстрировал этот концепт. Я считаю гомофобную риторику неплохим примером, но в ней всё же намешано очень много мнимого противодействия. Вся эта чушь про гомосексуальное лобби, гей-пропаганду и обращение в геев лягушек. (Явно что-то хтоническое из сказки про Царевну-лягушку…) (Кто хочет написать рассказ о том, как Иван-царевич целует лягушку, а она превращается в царевича? И потом твист — так как царевичи поклялись жениться на тех, на кого укажет стрела, бац — гомосексуальные браки узаконены, скрепы разрушены, царь… всё ещё тот же.) Но более подходящий пример злодея не антагониста — это Медуза Горгона. Она же буквально жила на своём острове, никого не трогала, но всё равно считалась монстром. Мужики приходили об неё самоубиваться, и она была виновата, хотя, если переосмыслить ситуацию без волшебства, она просто держала меч, а пацаны на него напрыгивали. Потом припёрся Персей и убил её — ма-ла-дэц. Герой. Мне кажется, сейчас большинство захотело бы вместе со мной воскликнуть: «Оставьте Бритни Медузу в покое!» И, мне кажется, это мысль человека, который не верит в эссенциализм. А так как мировоззрение — это не игра в ку-ку, мы не можем просто взять и сменить свои парадигмы мышления. Мы можем проделать мысленный эксперимент, сделать какие-то допущения и, возможно, достигнуть определённой правдоподобности, но это всё равно будет как сыграть в Call of Duty, вместо того чтобы пережить войну. Без эссенциализма же фигура злодея разваливается, её фактически нет. Без эссенциализма злодеи становятся просто тиранами, захватчиками и террористами.