Глупости существования стервы

«Запись 3.       Я не могу сказать, что меня раздражает больше всего: то, что я продолжаю идти на поводу у тех людей, которые приняли меня или то, что мне не хватает смелости начать все сначала. Жизнь уже дала мне шанс исцелиться от всей той грязи, что ходила за мной попятам все время; мои демоны тенью следовали за мной из года в год, изо дня в день… из жизни в жизнь.       Почему, вместо того, чтобы записывать, как прошел мой очередной день в очередной незнакомой мне части города, где была найдена квартира Аароном — братом моей подруги, который так и хочет спровадить меня подальше от секретов семьи Яма, — я вынуждена разгребать то дерьмо, которое натворила Лилия?       Итак, сегодня выходной день, и я постараюсь восстановить порядок действий, когда мы вместе с Лилией вышли из электрички».

***

      Я не заметила, когда шум прекратился. Единственное событие, которое оторвало мой взгляд от пола — это яркий свет, который одним сплошным потоком заливал в вагон. Людей уже не было, поэтому я обернулась к Лилии, чтобы увидеть ее состояние, но на прежнем месте её не оказалось; её вообще не было в вагоне. Всё тело затекло настолько, что, когда я вскочила с сидение, в глазах потемнело, и свет со станции показался мне ослепляющим. В это мгновение мне почудилось, что я снова стою в наполненном дымом коридоре в общежитие интерната, когда вместе с воем сирен пожарной охраны я слышала жуткие вопли, наполненные болью.       Я тогда еще не выпустилась из интерната, но из-за моих успехов мне выделили отдельную комнату в общежитии. Руководство, сотрудничающие с полицейским управлением округа, в тщетной попытке найти хоть какую-нибудь информацию обо мне или о моих родителях, помогло мне сделать документы, а так же закрепить меня на учете в больнице. Мне дали возможность выбрать себе имя, а та женщина, приехавшая когда-то за мной, тронутая моими успехами в обучении и моим особым положением, разобралась со всеми документами на удочерение и взяла на себя опекунство надо мной, как официальное лицо того интерната, где я училась, — и у меня появилась моя теперешняя фамилия. Даже после того, как я смогла досрочно уйти из интерната и поступить в среднюю школу округа, помимо комнаты в общежитие, мне начали выплачивать стипендию.       Все шло своим чередом, пока в один злополучный день (вернее, в одну злополучную ночь) какой-то малолетний съехавший с катушек мудак не поджег собственную спальню и не сбежал, покуда огонь медленно распространялся по комнате. Во всем корпусе, располагающимся в новой пристройки, начавшийся строится из-за наплыва детей — то ли не была налажена система противопожарной охраны, то ли она не сработала по какой-то причине, — во всяком случае весь корпус буквально за минут двадцать превратился в пылающий костер. Стояла глубокая ночь и, к тому же, школа-интернат со всеми корпусами стояла в еще строящейся части города, поэтому об возгорании узнали только после того, как дым пробрался в старый корпус, в котором тотчас сработала сигнализация. Эвакуация началась сразу же, когда смекнули, что к чему; толпой младших учеников стойко руководили старшие ребята, в числе которых была и я. Слаженная работа помогла спасти многих, но, к сожалению, не всех. На протяжение всей последующей недели корпуса были в трауре — над входами и в коридорах были вывешены, написанные белыми буквами на черном фоне имена погибших детей.       Помню, как я стояла под струями воды и смотрела через вделанное в дверь окошко, за которым виделся пылающий коридор, соединявший некогда два корпуса. Дверь кто-то из детей сообразил толкнуть перед тем, как выбежать вместе с остальными на улицу, но дым продолжал сочится через щели; он щипал глаза, поэтому я, сквозь пелену слез, пошла закрывать ее плотнее.       Того поджигателя удалось вскоре найти благодаря неравнодушным к случившемуся людям. Репортажи тех лет до сих пор можно найти в Интернете; на них видно, как плачут дети и как, сквозь слезы, утешают друг друга старшие, горюя по друзьям, которых беда настигла во сне. С теми же, кто не пожелал или не смог из-за возраста или обстоятельств уйти так же, как их товарищи — на протяжении месяца работали психологи. Они бессомненно помогли многим, но в тех же многих сохранился тот страх, ужас и паника, которые они испытывали в ту ночь. Некоторые не выдержали потрясения и не смогли даже с помощью специалистов до конца справится со страхом — и сбежали. В числе этих детей была и я. Почему?       Из-за того, что моя причуда проявлялась лишь периодами да и не была видимой (раз уж на то пошло), то и работать с ней было сложнее; ни я, ни воспитатели не могли «настроить» работу причуды, поэтому после произошедшего инцидента моя психика начала давать сбои: мне виделись призраки умерших в тот день детей, слышались их голоса и просьбы помочь им, ко мне тянулись руки, выраставшие из углов или вылезавшие из-под кровати. Меня часто находили в слезах и в лютой панике на лестнице или на крыше школы, на которую я забиралась, стремясь избавиться от кошмарных голосов. Со мной разговаривали дольше остальных. Врачи и психологи менялись, потому что после недели спокойствия, дети с обгоревшими частями тела и со свисающими лоскутами обгорелой кожи всегда возвращались вновь. Я в ужасе сбегала один раз, другой, но каждый раз меня находили на открытых пространствах, где не было теней.       Позже, Сара (мой нынешний и горячо обожаемый психолог) мне объяснила, что всё это были образы из кошмаров, приукрашенные детской фантазией и, в основном, моей причудой, «навевающей грезы».       …Все воспоминания пронеслись в моей голове так стремительно, что я даже не заметила, как сошла на платформу. Ручки от пакета больно терли кожу на запястье, и только благодаря этой боли я заставила себя оглядеться. Пожара нигде не было, впрочем, как и обгоревших детей с пустыми глазницами. Я зажмурилась, ожидая, что меня накроет приступом; это происходило каждый раз, когда мне начинало казаться, что я снова стою перед дверью и вижу коридор, охваченный пламенем. Ингалятором я давно перестала пользоваться, потому что после сеансов с Сарой тревога исчезла, но помня, как сотрясает в приступе удушья, я решила перестраховаться и послушать свое тело. — Ты чего?..       Я подняла ладонь в безмолвной просьбе помолчать. Голос тут же умолк, обратно унося в гортань начатый вопрос. Уперев руки в колени, я стояла так — полусогнувшись — еще несколько минут. Одежда, одолженная Лилией — была теперь грузом для меня, — я хотела поставить пакеты на холодный бетон платформы, смотря ей прямо в глаза; представляла её взгляд и поняла, что сейчас она другая: для неё это действие не будет значит ровным счётом ничего. Я хотела показать ей, что смогу справится сама, что смогу управится без её помощи, но тело, несмотря на порывы разума, не хотело двигаться. Все еще смотря в пол, я возненавидела все, что происходило сейчас со мной. В мыслях всплыл образ матери, которая, устало опустив голову на сгиб локтя, безмолвно подвинула ко мне кружку с темнеющей на белой поверхности полосой от крепкого кофе… Вернувшись после гулянки, я, не раздеваясь, прошла на кухню, проверить, что с ней и, увидев ее в таком состоянии, молча взяла кружку, ополоснула, налила воду и пододвинула ближе к ней вместе с таблеткой обезболивающего. — «Где она?» — спросила мама, подняв на меня глаза; она спрашивала о сестре, тщательно избегая называть конкретное имя. — «Мы с ней виделись вчера», — ответила тогда я, зажигая конфорку. Синее пламя было единственным, что возвращало меня в настоящий момент; в холодный предрассветный час все казалось безжизненным, кроме него. — «Она зайдет?» — хриплым спросонья голосом спросила мама. — «Было бы здорово, если бы…» — «Все закончится так же, как всегда, мам. Ты примешь её — она примет тебя, ты начнёшь упрекать — она сделает тоже самое. Вы посретесь, вместо с того, чтобы хоть раз в жизни ничего не говорить друг другу». — «Прошлый раз ты говорила другое». — «В прошлый раз я верила, что вам нужно поговорить, понять друг друга, но сейчас я вижу — вам нужна тишина». — «Она никогда не умела молчать». — «А ты никогда не умела говорить», — парировала я, раздраженно выдыхая. — «Вам нужно встретится и решить — отпускаете вы друг друга или нет. Хватит меня в качестве посыльного использовать». — Но мама ничего не ответила. Когда я обернулась, то увидела лишь пустой взгляд, обращенный в окно. Это был последний наш разговор перед моим исчезновением.       Молча выпрямившись, я последовала за Лилией. Я всегда следовала за ней, потому что она могла продираться сквозь тернии, ведя за собой людей. Она не задумывалась о том, что колючки могут ранить не только её, но и других; ей это было неинтересно. Я знала, что мою руку Лилия не отпустит, если только я не сделаю этого первая. Она не была похожа ни на меня прежнюю, ни на меня настоящую. Когда я получала раны, то всегда сходила в сторону, так же ведя за собой тех, кто нуждался во мне; свою семью. «Если у меня кровь, значит, у вас тоже она выступит; я не хочу вас ранить», думала я. Королева не должна подвергать опасности своих родных; защищая других, она вынуждена идти впереди, каждый раз прокладывая маршруты… А Лилия была тенью, чтобы люди, теряя её из виду, поднимали головы и учились ориентироваться по звездам.       Решать внутренние проблемы, выбирая безопасные маршруты, чтобы не было еще больнее — одна грань, решать внешние проблемы, достигая целей, но совершенно не заботясь о боли — другая. В этом была наша схожесть и наше различие.

***

       Сейчас, ощущая себя какой-то частичкой иной, до сих пор чужой для меня Вселенной, я по-другому начала воспринимать слово «дом» и выражение «свое место под солнцем». За пределы «родной» префектуры мне удалось выбраться лишь однажды, когда меня пригласили прокатиться до Токио, да и эта прогулка закончилась далеко не так, как планировалась. Вновь оказаться там, где тебе ничего незнакомо — есть то давящее чувство тоски, которое я испытывала каждый раз, когда впускала иную действительность в сознание. Сердцем я давно приняла — я в другом мире, но разум продолжал соединять нитью две разрывающиеся части моего «Я»: поверить в реальность того, что со мной происходило до сих пор вызывало сложности. — Свободного времени уже нет, поэтому нас встретит знакомый и отвезет к пункту назначения. — Она говорила достаточно громко, перекрикивая различные шумы, которые лились буквально отовсюду: где-то звучала музыка, где-то доносились сигналы недовольных водителей, где-то проходила шумная компания. — Если хочешь, сходи пока холодного кофе купи. — У меня денег нет с собой, — сказала я, думая над тем, что моё неозвученное желание остаться с Лилией, улучшило ее настроение. Она теперь вовсю улыбалась, но точно говорить отчего — от моего присутствия или от предстоящей вечеринки — я не могла. — Вон в той кафешки работает мой друг, поэтому, если ты назовешь мое имя, он тебе сделает кофе бесплатно. — И когда я кивнула и повернулась уже на девяносто градусов, намереваясь пойти поперек площади, Лилия неожиданно положила руку на плечо, заставляя остановится, и прошептала на ухо: — Только ни в коем случае не называй моей фамилии, окей?       Это «окей» она сказала чересчур бодро и весело, что совершенно не вязалось с серьезностью, с которой она произнесла всё до этого слова. Не оглядываясь, я кивнула. Лилия так же быстро убрала ладонь с плеча, и я двинулась в сторону кофейни, на которую она указала. На двери висела табличка с надписью «Закрыто», под которой значилось время открытия и закрытия: с 9 до 18. Я не знала который сейчас час, зато точно знала, что время перевалило за семь вечера, но, подергав ручку ради интереса, почувствовала чей-то взгляд. Я отошла от двери и вгляделась внутрь кафе. Нет, внутри кафешки никого не было. Вернувшись к входной двери, я на всякий случай потянула ее на себя и, разочаровавшись, вернулась к Лилии. Её я нашла сидящей на скамейке. — Извини, но у твоего друга рабочий день закончился прежде, чем мы сели на электричку. — Лилия никак не отреагировала на замечание, уставившись в экран. Я продолжила стоять, засунув руки в карманы. — Тогда, не будем больше тянуть.       Мы не успели далеко отойти, как шум улицы заглушил раздавшийся откуда-то взрыв. Лицо Лилии стремительно побледнело, и она с ужасом обернулась в сторону звука. На противоположной стороне улицы, — впрочем, как и на нашей, — многолюдная толпа застыла в недвижимой однородной массе. Все взгляды были устремлены на дымящийся торговый центр. В этот момент здание мелко задрожало, ощетинившись разбитыми стеклами, и потоки пламени стремительно вырвались из крыши. Мне было нужно несколько секунд, чтобы понять, что происходит, и с силой потянуть Лилию за собой. Дождь из осколков разной величины стремительно посыпался на дорогу. Сняв накидку, я натянула ее над нашими головами, закрываясь от осколков. — Лилия? — сказала я, беря подругу под руку. — Та машина?.. Которая только подъехала?..       Сначала Лилия не реагировала, потом, когда я подергала ее за рукав, она обернулась, посмотрела на меня, потом в ту сторону, в которую я качнула головой. «Угадала», с беспокойством подумала я, улавливая во взгляде подруги блеск. Странное это дело — видеть блеск в глазах человека, у которого проблемы в эмоциональном плане.       Не двигаясь, она продолжала смотреть на машину, запоздало остановившуюся на усыпанной осколками проезжей части. На машину начали озираться. Сверкнули фары. Поняв намек, я взяла Лилию за запястье и повела вдоль дороги; накидку я уже сняла, и сейчас она висела через руку. Когда я вновь оторвала взгляд от тротуара, то увидела высунувшуюся темную макушку — и я сразу же узнала человека, который должен был подкинуть нас до «конечной точки маршрута», как недавно выразилась Лилия. — Моко… — тихонько позвала Лилия; я обернулась. — Они уже здесь… — Я тоже их увидела, — шепнула ей на ухо я. — Не пялься так на них, дура! — Смотрите! Всемогущий! — Что здесь произошло? — Всемогущий!.. — Мимо нас с Лилией пронесся какой-то мужчина с телефоном в одной руке, с портфелем — в другой. — Они взяли заложников! Моя дочь… она успела позвонить перед тем, как здание сотряслось. Она написала, что захватившие здание люди поставили только одно условие — встретить вас. — Спасибо за информацию, — сказал Всемогущий, поднимая кверху большой палец. — Теперь все будет хорошо, потому что я здесь.       Я не видела ничего; я тащила Лилию за собой, видя перед глазами только красный спортивный автомобиль. Не обращая внимания на крики сзади, я буквально втолкала Лилию на заднее сидение, и не успела я полностью закрыть дверь, как машина дала задний ход, пользуясь случаем, что водители машин затормозили, когда прозвучал взрыв. Слишком много внимания, подумала я. Слишком много понтов. В моей жизни слишком много стало семьи Яма. — Вам повезло, что террористы решили именно сегодня захватить банк, — с водительского сидения сказал Лис. — Переговоры оборвались быстро. Лилия промолчала, уставившись в пространство перед собой. — Случилась небольшая потасовка, — продолжил Лис, снимая правую руку с руля и поднимая кверху; толстовки на Лисе не было — ее я заприметила валяющуюся под ногами только тогда, когда почувствовала, что носок обуви уткнулся во что-то мягкое, — поэтому первое, что я увидела — это синеющие следы на запястье, и кровоточащие следы от ногтей, спускающиеся ниже. — Тебя схватили после того, как мы ушли, — предположила я, махнув рукой; странное движение, которое уже плотно вошло в мою жизнь. — Аарон заметил твое отсутствие и сразу все понял. — Лис — всего лишь охранник, — тихо, но решительно перебила меня Лилия; она посмотрела на меня пустым взглядом. — Он — пустое место для него. Переговоры оборвались по моей вине.       Я не знала, чему больше удивляться: тому, что Лилия в присутствие Лиса говорить о его нижестоящим положении, прямо называя пустым местом или тому, что меня вообще решили посвятить в семейные разборки. Я переводила глаза с Лилии на Лиса, и обратно. — Получается… — медленно проговорила я. — Получается, что на Лиса напали, но сделка оборвалась из-за того, что связано с Лилией… Лису через какое-то время удалось сбежать из захвата и он поспешил к хозяину, а тот велел ему срочно ехать за нами, потому что точно знал, куда мы направляемся. Потом Лис написал Лилии о том, что произошло и, наверное, передал сообщение от Аарона, чтобы она не в коем случае не говорила мне о случившемся. Когда Лилия ни с того ни с сего заявила о «знакомом», который нас подвезет — я подумала, что она просто-напросто скрыла от меня этот факт в начале нашего пути, как она обычно делает; потом она отослала меня за кофе к своему «другу», но, похоже, забыла время работы кофейни… но даже это я списала на то, что Лилия, собственно, часто забывает о таких мелочах. Только вот у меня вопрос. Зачем, если Лис сообщил тебе о случившемся, и ты поняла, что оставаться на улице небезопасно (может, он тебе это сказал?) — ты улыбалась? — Меня хотели выдать замуж за сына одного якудза, — после долгого молчания сказала Лилия. — Так вот почему Аарон, который терпеть меня не может, который вечно помогал мне с квартирами лишь бы сократить время нашего общения, впустил меня вчера в свой дом. Ты бы не решилась убежать в такой важный день из дома одна, поэтому тебе нужен был кто-то, кто… И ты знала об этом и посмела?.. Ладно, к твоему ко мне отношению я давно привыкла, потому что, по сути, сама такой являюсь. Если настоящая дружба когда-то и была, то она давно уже похоронена под толщей земли… но сейчас не об этом. — Я тряхнула головой; я догадывалась обо всем и все равно пользовалась ради своей выгоды, поэтому поднимать темы «дружбы» и «бескорыстия» не имела права. — Ты должна была быть в доме и предстать перед этим якудза, чтобы первая часть сделки была совершена: невеста на месте, значит, процент доверия повысился. Когда люди, призванные следили за тем, чтобы невеста тайно не сбежала, увидели уходящую Лилию с какой-то девчонкой (факт, как я понимаю, важный), они поспешили передать эту информацию, но не успели, так как на них напал Лис. Может быть, он сказал им, что при полной доверенности двух семей, готовых упрочнить свои отношения помолвкой, слежки не должно быть, поэтому и пригрозил сообщить хозяину о ней. Допустим, они повелись, потому что они не хотели подставлять своих хозяев, а хозяева, не получив сведения от присланный людей, сразу смекнули, что что-то не так, но ради безопасности не предприняли ничего. Если бы они подали вид, что что-то случилось, наследник другой семьи — Аарон — заподозрил в нечистоте их помыслов и тогда простая предосторожность сыграла бы с ними злую шутку… Однако, несмотря на эти самые предосторожности — невеста не является. Как они хотели поступить в этом случае изначально?       Свет от фонарей и светодиодных вывесок, — коих, впрочем, было больше в огромном городе — Токио, — лился в салон автомобиля. Свет и тень. Свет. И тень. Впрочем, нет. Всегда свет, и всегда — розовый, синий, бирюзовый, желтый.       Я остановила свой монолог, вспоминая, к чему, собственно, хотела привести в итоге. Причинно-следственные связи казались мне логичными и гениально простыми, пока я не открыла рот. Привычка что-то говорить, причем неважно — что — появилась ещё в детстве, когда, таким образом, я пыталась заглушить «голоса». Странное дело, когда ребенка всю жизнь посещают психологи, но, с другой стороны, без таких сеансов я бы просто не смогла жить с моей триждый треклятой причудой. — Хм… вот ты и загнула, Моко-чан, — сказала Лилия, смотря на меня своими «смеющимися» глазами. Лис на это только хмыкнул, заинтересованно — так мне, по крайней мере показалось — касаясь на меня в зеркало заднего вида. — Ладно, балл за попытку я накину…       Несмотря на то, что что-то подобное подозревала, мои щеки начали стремительно наливаться жаром. — Я тебе как-нибудь расскажу. — Если вспомнишь, — фыркнула я, с вызовом смотря на неё.       Лилия улыбнулась самой своей мягкой улыбкой, которой я верила меньше, чем ее словам, и вытащила из кармана смартфон. Порывшись немного в нем, ее пальцы начали степенно что-то печатать на экране. Я подалась вперед, вытягивая ремень безопасности до отказа; он больно впивался мне под ребра, но я игнорировала эту боль. Лилия услужливо наклонила экран в мою сторону, и я увидела запись в календаре на понедельник следующей недели: «Позвать Моко с собой в кафе «друга, время работы которого я не помню» и рассказать о том, что на самом деле произошло сегодня». — А почему только на следующей недели и в понедельник? — У нас контрольные, — просто пожала плечами Лилия.       Машина тем временем плавно остановилась около бара, из которого лился красный свет и громкая попсовая музыка. Лис сказал что-то похожее на «Выходите», но никто, при этом с места не сдвинулся. В это мгновение у меня появилось чувство наподобие злорадства. Нет уж. Ты, оказывается, такая же сошка для семьи Яма, как и я, поэтому не тебе мне указывать. — Мы та-ак опоздали. Жаль, конечно… Ничего не поделаешь. Пойдем, Моко, — на свой манер протянула Лилия, выходя из салона. Я чуть было не рванула за ней, как собака, но вовремя себя остановила. А ты мне тем более не указ!.. Не знаю, на кой черт, но я, прежде чем открыть дверцу, посмотрела в сторону Лиса, о чем тут же сильно пожалела. Его глаза пристально смотрела на меня, отражаясь от зеркала дальнего вида, и прямо-таки горели ехидством. Показав средний палец, я покинула спортивный автомобиль и последовала за Лилией, стараясь, впрочем, оставаться на расстоянии. Пошел к черту, мудила… Да и Лилия со своими закидонами пошла… — Ну что, подруга, — весело обернулась Лилия, не обращая внимания на выставленную у дверей охрану, — повеселимся? «В честь твоей несостоявшейся помолвки?» — хотела сказать я, но слова застряли в горле. Вместо этого я перевела мысли в совсем иное русло, подальше от этой семьи: — В честь скорых соревнований, на которых нас, наконец, увидят во всей красе! Лилия слегка улыбнулась. — И за это тоже.