Обернись

      

*** Июль 93-го

      Софа знает, что её счастье — в подкравшемся вечере. Разговоры с Эльзой стихают, а избавиться от общества бывшей одноклассницы становится гораздо легче, когда ей в этом сам Волков помогает. И взглядом раздосадованным выделяет фигуру Мальцевой, словно намекая, что его бы воля — выставил бы ко всем чертям. На корню пресекает попытку своей девушки пригласить юную «угонщицу» в их совместное жильё.       — Алик, чего ты? — и всё-таки она слышит, как, понизив голос, девушка у своего парня интересуется, но афганец только рапортует:       — Я, вообще-то, думал, у нас другие планы на этот вечер…       Эльза вздыхает, явно огорчённая отказом, но в то же время приободрённо блестят её глаза, предвкушая эти самые «планы». Софка в сторонке стоит, на расстоянии пары шагов и пытается сделать вид, что её вообще здесь нет, в землю потупив взгляд.       — Извини…       — Да ничего, всё нормально, — отчасти она даже благодарна, потому что рассказывать о том, о чём Эльза не успела узнать, Софе не хочется. А бывшая одноклассница хоть и нормально отреагировала на новость о её теперешней деятельности, но очень уж хотела расспросить побольше о другом или, скорее, о других, — Не в последний раз, думаю, видимся, — эта фраза из собственных уст доставляет Софе небольшое удовольствие, замечая, как напрягается афганец, — Если твой жених, конечно, меня не пристрелит при встрече, а то я ему, похоже, не нравлюсь.       Двусмысленная фраза сбивает с толку, но Алик находит, что ответить:       — Ну ты ж не ящик водки, чтоб нравиться.       — Да и ты на алкоголика не смахиваешь.       — О, это ты его ещё второго августа не видела!       — А что, служил в ВДВ?       — Нет, — Алик головой качает, — Пограничник. А второго августа днюха.       — Значит, скоро смогу увидеть. Если позовёте, конечно, — и что за чушь она несёт? Но, тем не менее, Эльза на прощание её даже обнимает, а Алик, всё так же напряжённо глядя, от неё только короткую улыбку получает, — Пока.       — До завтра, Соф! — успевает вставить Эльза, как Алик её к машине ведёт, а Софа разворачивается, собираясь прочь уйти, но оклик её останавливает, — Ой, а может, тебя подвезти?       — Да не надо, Эльза, — Алик вместо Софы отвечает, — Ей же недалеко, тем более, видно, что человек прогулки любит, пробежки даже. Пускай свежим воздухом подышит.       — Согласна, — Софа улыбку из себя выдавливает и, когда Эльза и Алик всё же уезжают, хмурая становится, разворачиваясь и глядя в темноту кооператива.       Стрёмно-то нынче в такое время бродить здесь…       Но провожатых у Софы давно не бывало. Мальцева, как говорят, из тех людей, что сама кого хочешь проведёт. Однако, стоит пройти ей метров десять, как между двумя гаражами голос слышится.       — Долго же ты с ними болтала, — чуток вздрогнув, ей подзатыльник отвесить хочется, видя перед собой Кощея. Тот с абсолютно спокойным видом гараж спиной подпирает, чиркая зажигалкой. В темноте, если присмотреться, можно несколько окурков найти. Нервничал, значит, пока ждал её. Вот только с чего бы?       — А ты утром не таким резвым был, — подмечает. И руки на груди складывает. Конечно же, обижается. Отправил её одну и на что рассчитывал? Неудивительно, что Софа попалась, хотя, ей и самой в это с трудом до сих пор верилось, но что уж, правду рано или поздно надо признавать, как и проигрыши. Вот только, сколько ни выпытывали её, имя его она так и не назвала, — Что околачиваешься здесь теперь?       — Пришёл посмотреть на тебя в компании дружков новых, — серьёзно? Он её ещё упрекать будет? — Ты ж с ними весь день почти провела, небось, много рассказать успела? Так тепло расстались, я аж чуть слезу не пустил, — и сарказмом каждая буква произнесённая им пропитана. От этого становится тошно, вот только не ей, а ему самому. Мальцеву эта ситуация даже забавляет и чуток бесит.       Но, виду не подавая особо, она рядом с ним устраивается, плечом опираясь на стену гаража.       Кощей от этого её действия даже поднапрячься успел, что она, естественно, замечает. Вон как глубоко вздыхает и молчит, будто в голове у себя прокручивает, что сказать. Но на неё смотрит только когда она расстояние между ними сокращает, голову склоняя вбок.       — А ты ревнуешь, да?       Фыркает.       — Да больно надо, — и сигарету снова достаёт из пачки, собираясь затянуться. Вот только Мальцева отбирает её вместе с зажигалкой и сама закуривает, — Язва, — по-доброму так. Софа почти что усмехается, возвращая вещицу хозяину, но не спешит вовлекаться в перемирие.       — Я из-за него себе локти и колени содрала, а он мне «язва», — протягивает, выдыхая сизый дым, — Иди ты, Кощевский, к чёрту на три весёлых, — и вот тут уже отстраняется, вот только надолго её не хватает. Потому что в следующую секунду мужская ладонь ей на плечо ложится. Так как-то по-братски.       Софе кажется, что Сергей и вправду её воспринимает порой как «своего пацана». Пусть это и совсем не так, но…       Он же отправил её сегодня к афганцам. Вот пускай теперь и пожинает плоды.       — Ладно, я осёл, — примирительно соглашается.       — И лох, — добавляет Софа, вспоминая слова Алика Волкова, — Педальный.       — Э, слышь, — он её в боку щипать начинает и Мальцева, развернувшись, взглядом грозит. Не стоит. Потому что чревато.       — Держите свои руки при себе, товарищ осёл, — отшивает, не моргая. И наполовину скуренную сигарету бросает на землю, давя носком обуви, а затем выходит на дорогу, давая понять, что их разговор в этом «укрытии» окончен, — Догоняй, — бросает лишь.       Сергею и впрямь ничего больше не остаётся, кроме как поспешить вдогонку за ней. И уже у поворота, до которого они добираются в течении пары молчаливых минут, вопрос озвучить, терзавший его со времён одиночного пребывания:       — Ты и правда к ним ходить теперь будешь? — слышал же, как Эльза с ней прощалась. «До завтра». Или как сама Мальцева обронила, что видятся не в последний раз.       И, чёрт возьми, что-то внутри при этой мысли у него бунт вызывает.       Но сейчас Кощевский от этого чувства откреститься предпочитает. Особенно, когда рядом идущая с ним девушка плечами пожимает.       — Посмотрим, — и, вроде как, не соглашается, но и не отрицает, от ответа увиливая за просто так. И впрямь язва.       Его сердечная…             Моя игра, моя игра,

Она мне принадлежит и таким же, как и я.

***

      Алик напряжён. Эльза это ещё на базе улавливает, когда они с Софой прощаются, но стоит отъехать, как в глазах у Волкова и впрямь какие-то грани рушатся. Молчит, в руль вцепившись, точно утопающий в спасательный круг, так, что ей даже, право-слово, неловко становится. Первое время она тоже молчит, не зная, как подступиться. Но, судя по тому, что Волков не торопится беседу затевать, проезжая уже под мостом и заворачивая на Лесную, девушка губы облизывает и, глянув на него, осторожно интересуется:       — Нервничаешь?       И в самую точку этим попадает. Вот только Алик, будучи самим собой, не признаётся в этом. Не с первого раза. Хоть для неё это и очевидно.       Мужское самолюбие бережёт. Афганец.       — Да не, — так слишком отстранённо. Перебор с пофигизмом. Наигранность твоя не даёт веры, — Давно с ней знакома? — по зеркалам взглядом проводит, будто они о чём-то обыденном переговариваются.       Эльза почти что усмехается от этого вопроса.       И Алик к своему недовольству сходства с этой Софой обнаруживает.       — Да, — коротко. Будто и не следует Алику большего знать. Но, когда он хмурится, добавляет, как бы снисхождение проявляя, — Ещё со школы.       Вон оно, значит, как. А Алик голову ломал, что, где и когда они пересечься успели без поля его зрения. Нет, он, конечно, знал, что у Эльзы подружек хватает, но не думал, что среди них такая найдётся. Угонщица.       — И чё, она там тоже угоном промышляла? — осторожно так выведывает. Отчасти интерес проявляет, заставляя Эльзу покоситься недовольно в сторону афганского волка:       — А что это ты заинтересовался? Понравилась? — подкалывает. Почти что безобидно.       Алик к тому времени уже успевает машину остановить напротив подъезда их, и взглядом ответным по личику женскому пройтись. С желанием в хвост вцепиться и к себе притянуть, чтобы поцеловать. Чтобы не вырвалась. Хотя, Эльза и вырываться не будет. По глазам видно, что не против. Прошли те времена, когда за подобную решительность Волкову пощёчина светила.       Добился же.       Так и живут уже почти два года.       — Ага. Гарем себе собираю.       — Дурак, — Эльза отмахивается, собираясь выйти из машины, и Алик её на мгновение останавливает.       Заставлять даже не приходится, потому что как только его губы её находят, Эльза и сама проваливается в это ощущение. За шею Волкова обнимает и ластится ближе, точно кошка.       Коготком по щеке проходится, намекая, что за такие шутки его морду расцарапает в следующий раз.       В квартиру они поднимаются едва не разлипаясь. На второй этаж, грозясь ступеньки лбами пересчитать. В итоге Эльза посмеивается, когда Алик в замке с ключами возится, в губы ей причитая по привычке:       — Да блять…       И, как только порог переступают, фигура женская окончательно в руках его оказывается. Алик прямо чувствует, как женские ноги за поясницу его обхватывают, а его руки на её пятой точке оказываются. Ближе прижимая и в поцелуй завлекая с новыми силами.       За тонкой гранью их совместной квартиры оба другими становятся. И в этот самый момент им ничего больше не нужно, кроме переплетённых рук и сбившегося дыхания. Момент, которым можно жить.       Но всё ломается достаточно быстро. Трель телефона, который они оба послать ко всем чертям хотят, с третьей попытки наталкивается на Волковскую руку.       — Командир, не отвлекаю? — Гриша на том проводе обнаруживается. И так обыденно, будто на дворе уже не вечер, а утро!       Чё ж ты, Гришаня-то, натворил? Или заняться нечем? Нашёл бы кого, и сразу поделом были бы такие звонки.       — Гриша, бля, даже в квартире своей не могу с Эльзой наедине побыть? Или ты третьим присоединиться хочешь? — за последнюю фразу Эльза его по руке лупит, чтоб не выдумывал. И у Алика ухмылка на лице проявляется.       Терпи. Ему это тоже не сильно нравится.       — А, ну раз так, тогда до завтра потерпит, — посомневавшись, решает афганец.       — Сразу так нельзя было? Бывай! — и, ответа не дождавшись, в исходное положение трубку возвращает и сам к Эльзе приближается, под звонкий смех последней в сторону кровати направляясь.       — Не оставляют тебя в покое, да?       — Да пиздец, — отвечает, к делу желая перейти скорее и платье женское задирая повыше, Алик предпочитает не думать ни о Грише, ни о странной однокласснице Эльзы, а просто забыться.       Завтра узнает, чего хотел этот бедолага.       А сегодня у них другие планы…

***

      Утром Софа прогуливается по городу, пытаясь мысли свои унять. Ноги каким-то образом её к отделению милиции приводят. Когда-то она здесь побывала уже. После смерти Лёшки в компанию плохую угодила, но после первого же залёта открестилась. Да и сложно было поступить иначе, глядя на изводящихся родителей.       Интересно, как бы сложилась её жизнь, переверни она страницу по-другому? Не выбери изначально путь угонщицы, не свяжись с криминалом. Кем и где бы она сейчас была? Кто бы и что бы там ни говорил, а Софа, при своей любви к детям, не хотела быть учительницей. Не видела себя в этой профессии. Потому что для неё это всегда было светлое звание. Незапятнанное. То, чего нужно быть достойным. А она оказалась другой.       Взгляд её наткнулся на вышедшую семью. Они остановились на крыльце и, судя по всему, спорили о чём-то. Женщина, мужчина и парень лет четырнадцати с дурацкой чёлкой, спадающей на лоб. Софа никогда не любила такую причёску, вот только её обладателю она всё-таки шла. Несколько секунд Мальцева так стояла, пока не увидела отъезжающую машину, а в следующее мгновение метрах в двадцати раздался рёв мотоцикла.       «Надо же, знакомые лица» — промелькнуло в голове. И эта же фраза повторилась, стоило понять, с кем Волков разговаривал. Номера этой машины в их районе, кажется, знал каждый, если не во всём городе. Зураб. Криминальный авторитет, на которого — как тесен мир! — работает Кощей и, по совместительству, сама Софа. Вся их банда, если можно так выразиться, с его руки кавказкой кормится.       — А чё не сто? Давай так, Зураб-джан, я тебя уважаю, но денег я никаких не видел. А тачку твою починю, не сомневайся.       Из действий, которые происходили далее, Софа улавливает, что Алик знаком с этой семьёй. Вон как по-хозяйски мелкому оплеуху отвешивает. А женщина огрызается, и в ответ получает избитое, видимо, заставляющее прищуриться.       — Да не парься, сестрёнка. Всё ок. Санчо, дядь Фёдор, держитесь!       — Ты отца навестить не хочешь?! — вдогонку ему обрывается, но Алик, судя по всему, не намерен что-либо отвечать. И уже вскоре двигается с места, исчезая за поворотом участка, так, точно его здесь и не бывало. Софе только плечами пожимать остаётся, удаляясь прочь.       В итоге спустя сутки сама же в свои планы вклинивает поход на базу к афганцам. После событий знакомства туда ей, конечно, билет заказан с одной стороны, а с другой, уж больно побесить хочется этих самоуверенных мужичков, которые вчера взглядами её прожигали. Особенно Витьку этого, больше всех орал, что она вообще никто и чтоб убиралась. Недоволен был решением командира их пойманную с поличным преступницу к ответственности со всеми вытекающими не привлекать.       А Софе даже не стыдно. Те ещё бандиты. На тачках своих разъезжают, с криминальными авторитетами дела имеют, рынок держат. И правой она себя чувствует, под каждым словом подписаться готова, сказанным вчера Волкову не при свидетелях.       Здравый смысл диктует «Ну зачем?», однако Мальцева посылает его глубоко и подальше.       Живём один раз. Да и обещала же, что не последний раз видятся…       Стоит признать, от её появления многие офигевают. Один из афганцев, поймавших её, теряется, не зная, что и сказать толком. Ещё парочка, устроившаяся у машины какой-то, движок перебрать пытается, параллельно косясь на её уверенную походку, раздумывая, стоит ли хай поднимать, привлекая всеобщее внимание. А большая толпа на неё и не смотрит поначалу, сгруппировавшись около небольшого телевизора, за которым Алик со своим дружком стоят плечом к плечу с вытянутыми руками. В танчики рубятся.       «Детский сад», — произнести Софе хочется, но, в конце-концов, внимание её привлекает победный выкрик толпы.       — Всё, продавщиц на рынке больше не лапаешь…       — Месяц только!       — Добрый ты, Алик, — среди водоворота голосов Эльзы узнаётся сразу, — Я бы ему за это яйца отстрелила.       — Чё? — возмущается снова брюнет, но отшит оказывается на раз два. С места своего поднимается, взглядом с Софой пересекаясь. Толпа-то уже рассеялась, и спрятаться за чужими спинами не выйдет, хоть она и не собиралась, — А эта здесь чего забыла?       Так, что и Алику, и Эльзе на неё посмотреть приходится. Вот только взгляды их совершенно разнятся.       — Памперсы принесла. Небось, обделался уже, от проигрыша?       — Чё, свои одолжить решила? — Алик отчего-то своим долгом решает в беседу вклиниться вместо друга. И на Эльзу взгляд бросает, как бы намекая, что это всё её вина. Если бы не её знакомство с Софой, она бы тут больше не объявилась.       — Соф, не слушай ты этих балбесов, — Эльза вот прям сама воинственность! Женская солидарность, — Хорошо, что ты пришла.       — Ну, видимо, не все здесь так считают, — заключает Мальцева. И взгляд к Вите обращает, — Так и будешь стоять здесь, как памятник?       — Могу тебя за жопу укусить, хочешь? Памятники так вряд ли могут, — выпалил Витя первое, что пришло в голову и заржал так, будто это была его лучшая шутка. Вот только, нифига она не была лучшей, но Софа тоже не сдержалась, рассмеялась.       — Придурок ты, Павленко!       — А ты чё, лучше что ли? — спрашивает он с вызовом, делая резкий шаг вперёд, ей даже на секунду показалось, что он её сейчас ударит, но парень только пугал, обижать девчонок было не в его правилах. Лапать это одно, а вот руку поднимать — совсем другое.       Внимание этих двоих, спорящих между собой одним взглядом, снова перехватывает Волков:       — Э, сладкая парочка, может, вы где укромнее местечко найдете, чтоб уединиться? — он даже подмигнул Витьку, и Софа это заметила, вот только, ей самой никакого желания и удовольствия это не приносило.       — Да судя по тому, что я услышала, он больно многих зажимать уж любит, хватит с него и этого, — руки на груди складывает, так демонстративно, что у Витька даже взгляд в этой самой точке сходится, — Алё, памятники не глазеют!       — И часто ты чужие разговоры подслушиваешь? — Волков, отчего-то, пыжится, как пионер, и Софке это качество, конечно, как на ногу наступает. Заставляет в ответной дерзости выдать:       — Да иногда само как-то. А ты часто шкетам подзатыльники отвешиваешь у ментовки, или это так, само собой разумеющееся? Кто вас знает, один бабник, а второй, может, и вовсе педофил.       — Слышь, ты чё несёшь? — Витя уже не на шутку агрится.       — Да не, я по сверстницам как-то больше, — и демонстративно так Волков в ответочку Эльзу в поцелуй увлекает, пока в него мяч не приземляется.       — Командир, блин! Тут к тебе пришли, — рапортует Гришаня, на пацана указывая. Всё того же, с чёлкой, но уж больно зашуганого. Видать, крепенько ему попало дома, — Говорит, племянник твой.       — Племянник? — Эльза от этого слова в чувства как будто приходит, к своему парню оборачиваясь, — Чего ещё я о тебе не знаю? Может, у тебя вообще жена, дети есть?       — Да я евнух, — плечами пожимает. Так безразлично, улыбку изображает, что Софе похвалить хочется. Вот только выдержанность не та, Станиславский бы не поверил. И Эльза тоже, с места вскакивая, обходя Гришу с мелким, Софу под белые рученьки уволакивает, не забыв Волкову красноречивый пошлый жест рукой продемонстрировать, аккурат после фразы: — Был, пока тебя не встретил!       — Чудненько, — заключает Мальцева, вступая в разговор с бывшей одноклассницей, которая первые несколько секунд недовольно пыхтит. Вместе они на улицу удаляются, чтобы Софа перекурить могла, а Эльза нервы свои утихомирить. Мальцева же не жадная, и ей пачку протягивает, предлагая, вот только та отказывается, — Что, командир этот запрещает? — и, очевидно, фраза подобная подколкой служит, на которую не ведутся, однако сигарету из пачки забирают.       — Я сама себе хозяйка, — заключает. И зажигалкой чиркает, подпаливая кончик сигареты, лёгкие первой дозой никотина насыщая, — И как вы только курите постоянно? — вопросом задаётся, скорее, не для Софы, а просто. Сама-то она могла иногда побаловаться только.       Напряжение, исходящее в этот момент от собеседницы, Мальцева довольно быстро улавливает. Вон, складка на лбу пролегла, нос морщит и глаза суживает. Взгляд фокусируя на каком-то камешке, лежащем на земле.       — Да ладно тебе, — конечно, она не должна ничего говорить, но слова сами вырываются наружу. Кажется, что это правильно. Хотя Софа не привыкла жить по правилам, — У каждого человека ведь есть семья. Чего ты так удивляешься, что и у твоего Волкова она есть?       Не рассказывал. Вот почему.       — По сути, так-то оно так, — Эльза дым выпускает, пепел стряхивает с сигареты, не спеша новую тягу делать, в отличие от Мальцевой, которая свою сигарету уже до половины уничтожает, — Но в отношениях, как-то, не принято это скрывать. Во всяком случае, мне так казалось.       И у Софы во взгляде чертики пляшут, а на лице ухмылка появляется. Дерзкая.       — Только не говори, что ты теперь на афганца этого дуться будешь. У всех же есть секреты какие-то или темы, которые не хочется задевать, — уж она-то об этом знает. Да и Эльза тоже. Есть у неё родственник здесь, в Туле, о котором Алик не подозревает. И правда, зачем? Что это изменит? Он же не женат и детей у него нет, несмотря на то, что эту фразу она ему сгоряча смолола.       — Ну, а у тебя там, как родители? — задаёт Эльза вопрос осторожно. Судьбу брата её знает. Все тогда, кажись, узнали, что Лёшки Мальцева не стало. Долго по параллели разговоры гудели, да и среди учителей тоже. Многие его знали ведь, и никому не верилось, что всё взаправду случилось с ним.       И этим самым вопросом Эльза в яблочко попадает.       — Не думаю, что это удачная тема для разговора, — отвечает Софа, головой метнувшись назад, окрестности осматривая. А, может, просто ради того, чтобы Эльзе в глаза не смотреть.       Та уже и сама понимает, что зря спросила. В итоге докуривают они молча и, выбросив бычки в какую-то банку, где таких уже скопилось прилично, снова внутрь возвращаются. Эльза кучу сладостей набирает, предлагая и Софе угоститься. Та выбирает ярко-зелёное яблоко, явно кислое, и следует за девушкой, которая в долю мгновения свою ношу в руки молодому пацану передаёт. Чупа-чупс разматывает и облизывать принимается, по волосам его поглаживая. Софа аж ухмылку не сдерживает, вон как, пацан покраснел.       — У тебя девушка есть?       — Н-нет, — надо же, даже заикается. С виду и не скажешь, что племянник Волковский.       — Да есть у него всё, — Алик отбривает. «Интересно, он всегда и во все разговоры влезает?» мелькает вопрос у неё, но не озвучивает, — Он ради неё даже тачку угнал. Да, Санчо?       — Крутой, — явное одобрение из уст Эльзы сталкивается с ещё большим смущением Саньки, — А ради меня никто тачки не угонял, — и взглядом в Волкова стреляет. Так, словно намекает, смотри, мол, как ухаживать надо. Но тот только лыбится.       — Э, алло, — и в этом звучит «может, не при детях сказано будет?»       Или не при посторонних. Которой и сама Софа считается.       — Витёк, тебе идёт, — переключается быстро, заставляя всех обернуться в сторону Павленко. И Софа понимает, что многое бы отдала за фотоаппарат, который оказался бы сейчас в её руках, дабы запечатлеть подобный образ афганца в платье. Да Кощей такую сенсацию у неё бы выкупил втридорога!       Хохотом компания разражается, когда какой-то другой мужчина сзади приближается. Его не выдают, чтобы увидеть желаемое, а стоит мужской пятерне к чужой заднице прислонится, как Витёк с места рванул, размахивая веником за своим «ухажёром».       — Ну чё, Витёк, нравится тебе, когда тебя за жопу лапают? — спрашивает Алик и у Софы улыбка шире становится.       Вот что значит бумеранг! Справедливость возмездия. Однако, ответом командиру и всем остальным служит пошлое движение и Софа думает, что к венику этому в жизни не притронется.       «Да и часто ли ты тут бывать будешь?» — спрашивает внутренний голос, ответить которому ей сейчас нечего.       В итоге, когда Алик племянника домой отсылает, а Эльзу какая-то подруга вызванивает из кабинета её парня, Софа с афганцем один-на-один остаётся. Более неловкого молчания, наверное, и не сыскать, как и паузы, встрявшей между этими двоими, которую Мальцева первой нарушает, не давая устояться:       — Вот видишь, а ещё сам меня упрекал, — разговор их припоминает, не такой уж и давний. И по лицу напротив подмечает, что и сам Алик понял, о чём она толкует, — Может, твоему племяннику уроки преподать? Чтобы не палился нигде.       Один-ноль.       Волков банку икры, которой ещё недавно довольствовался, на стол опускает.       — Это ты что ли преподашь? — и не с угрозой, а так, скорее, по-доброму даже. Иронично, — Да не смеши, — и глазами стреляет. Так, словно она мишень какая-то. Но Софа не съёживается.       Один-один.       Переиграть счёт ей не дают. Волков, поднявшись с места, к выходу устремляется, в рукава кожаной куртки руки просовывая, не обернувшись на неё, Софу. Да и зачем? Дела никакого ему нет до каких-то там одноклассниц Эльзы, а уж тем более бывших. Пускай и угонщиц.       Но перед выходом его Гриша перехватывает. Командира останавливает какой-то фразой, которую Софа не слышит, зато отчётливо видит, как первый в её сторону взглядом таки обращается. О ней что ли толкуют?       Косточки, видать, перемывают.       После двое удаляются в сторону Волковского кабинета, чтобы выдворить оттуда Эльзу. И та, присоединившись к Софе обратно, живо выдаёт:       — Не хочешь прогуляться? Тут, говорят, неподалёку распродажа есть. Шмотки — закачаешься!       И Софа, на удивление для самой себя, соглашается.       Чего ей тут одной сидеть, со скуки тухнуть?

Кто-то, играя в игру, забывает о правилах,

                  И поздно понимает, что фортуна его оставила.

Кто-то правила игры подстраивает под себя,

Чтобы победителем быть всегда.

***

      — В общем, командир…       Алик уже и совсем забыл, что Гриша звонил ему позавчера вечером. Приятеля вчера на базе было не застать, поэтому, разговор этот сегодня состояться, судя по всему, должен. Вот только Волков пока что фишку не сечёт и от паузы, которую бывший кинолог выдерживает, зубной скрежет слышит. В ответ глядит, не зная, что и ожидать уж.       — Гриня, блин, ты меня сюда привёл, чтоб помолчать? — не выдерживает командир. Время у него не резиновое, дел по горло. Одна ситуация с Санькой чего стоит. Зураб с него просто так не слезет, чует Волков, и разборок не миновать. Ему бы тачку хотя бы починить, чтобы Тимуру этому вернуть его причитающееся транспортное средство, да с племянником пару воспитательных бесед провести.       На будущее, так сказать. А то мало ли, чего ещё этот шкет учудить может. Смесь Рябининых-Волковых дурную шутку сыграла. Надька, поди, уже его виноватым в этих смертных грехах сделала, вот только гены-то вещь упрямая. А Алик себя в этой ситуации виноватым не чувствует.       «За сыном смотреть надо» — отрезать бы, вот только, спасёт ли это ситуацию? Вряд ли. За ним, Аликом, тоже смотреть пытались. Контролировать. И что в итоге? До армейки всё ещё путём как-то, ладили, а уж после его возвращения…       Не охота ему былое вспоминать. И уже к двери направляется, давая понять, что больше он тут стоять, как дебил, не намерен.       — Командир, я тут сидел, Афган вспоминал. Ну, фотки там пересматривал какие-то, то да сё…       — И? — «Чё, предлагаешь, вместе поностальгировать теперь?»       Алик и так Афган не забывает. Каждую ночь, как сурок, вздрагивает, просыпаясь под утро в холодном поту. С наручниками на запястье, прикованным к батарее.       Но Гриша хмурый какой-то уж чересчур. И грубить ему Волков не хочет. Выслушать намерен, как настоящий командир, который, в общем-то, не только оплеухи должен раздавать, а и плечо подставить, если понадобится. Как тренер. Наставник. Называйте как хотите, но в его, Аликовом понимании, должен. И всё тут.       Тем более, Гриша ведь не из тех, кто понапрасну дёргать станет.       — Друг у меня там был, служили вместе. Я старлеем был, а он в подчинённых, сержантом стал уже на второй месяц службы. Справки тут навёл об этой угонщице, Софе, — «А эта-то тут каким боком?» не понимает Алик. И ответ получает сразу в лоб, — Мальцева. И Лёшка тот тоже Мальцев… был.       Был.       «Погиб?» — одними глазами спрашивает.       — Миной его накрыло в восемьдесят седьмом. Тело на родину, сюда же, в Тулу, отправляли. В закрытом гробу, — выдыхает.       И у Алика толика прозрения накатывает, какие-то крупицы в пазл соединяя.       — Ехал бы лучше обратно в Афган, может, жизнь чья-то бы осталась взамен твоей, которую ты тут просто так растрачиваешь!       — Чё ты вообще про Афган знаешь-то, а?       — Знаю! — выдаёт, как отрезало, — Кому-то посчастливилось вернуться, а кому-то пришлось под пули лечь, чтобы ты, козлина, тут новую войну разворачивал и ещё каких-то бойцов терял. А у них, между прочим, родственники могут быть. Семья, не, не слыхал о таком? — зрительный контакт нарочно не прерывает, да и Волков не спешит, — Жёны, дети, братья, сёстры, в конце-концов!       Вот значит, что. Нельзя сказать, что он не мог догадываться о том, что у этой девчонки в теме войны с Афганом своя рана имеется, просто не думал об этом. Ему это не казалось важным. А сейчас их разговор и те слова, что задели в тот момент за живое, иначе смотрятся. Будто крик бедной девчонки об утраченном брате.       — Думаешь, не однофамильцы? — и сам бы хотел в это верить. Вот только не мог. Не складывалось у него это в голове с её пламенной речью. Такое просто так не высказывают.       Гриша мрачно кивает. Отрицательно.       — Лёшка этот письма получал часто. От сестры, — и, наконец, последнюю деталь вносит, опровергая любые домыслы, — Я даже не сразу сообразил, а тут вот вспомнил, когда справки навёл, что рассказывал мне о ней. Софой её зовут.       Софой, значит.       Алик кивает.       — Понятно, — теперь паузу оба выдерживают, — А мне-то ты зачем эту историю поведал? — не до конца понимая мотивов, разъяснения ожидает.       — Да я вот думаю, может, напрямую с ней об этом поговорить?       Нет, Гриша. Плохая это идея.       Алику это сразу кажется так, и он хмурится, намекая, что не одобряет подобный замысел.       — А смысл? — голос разума включает, как и подобает настоящему командиру. И отрицательно качает головой, рукой отмахиваясь слегка, — Не надо. Только на мозоль больную надавишь.       — Может, тогда она расскажет, зачем пыталась угнать и кто подослал? — с надеждой опять предлагает. И всё тот же отказ получает.       Алик в окно на стене смотрит, видя, что Эльза Софу эту уводит из базы.       — Не-а. Не расскажет она, — он в этом уверен. Если хоть чуточку разбирается в людях, то Софа Мальцева не из тех, кто сдаст «своих». Она попалась, да. Но большей инфы от неё никто не добьётся. Тут выслеживать надо бы, да не охота. Уверен Волков, что теперь эта девчонка своих попыток касательно их афганского братства не предпримет, — Не дури, Гриш, — на подчинённого снова смотрит, — Не надо, — добавляет, надеясь, что тот его прекрасно понял.       А у Гриши на лице написано, что не ослушается. На него всегда можно положиться, да и, раз уж Алик сказал «нет», то это и вправду значит «нет». Командиры своих решений ведь не меняют. Этот точно.             В игры играют дяди с большими пушками,                   Связываться с ними — это не игрушки.

На мушке окажешься ты в один миг,

            Чик-чик до выстрела — останется лишь крик!                   В игры играют дома, там, где тепло,

Играют в шашки, шахматы, домино, но…

Я играю в игру — она моя,

Она мне принадлежит и таким же, как и я!

***

      Несколько недель уж проходит с той поры, как Волков узнал о кратком промежутке биографии Софы Мальцевой. И в эти несколько недель они практически не общаются, помимо коротких подколов. Разве что одна разница существенная имеется: теперь афганец уже не прожигает её взглядом так, точно прогнать пытается, и даже пару раз здоровался сам, первым проявляя, дескать, гостеприимство своей душеньки щедрой. И это, следует признать, на мысли какие-то Софу наводит. Уж не приложила ли свою руку сюда Эльза, настаивая на нормальном общении со стороны своего парня, насколько это вообще возможно при сложившейся ситуации их знакомства?       Но, помимо этого, думать Софе есть ещё кое-о-чём. А именно о том, что некоторые секреты Волкова и ей открываются, стоит только приглядеться к племяннику, который время от времени шастал на базу, на дядьку своего смотрел, чуть ли не рот разевая во вздохах восхищения, а в один из дней явно напоровшись на удар кулаком под дых. Мальцева только успевает расслышать что-то про деда, а затем Гришу видит, подходящего к Саньке, развалившемуся на матах.       — Ну ты как, Сань, живой?       Дальше странностей не убавляется, а только больше становится. Мало того, что после этого парень носу не кажет несколько дней, так в тот же самый вечер Софа Эльзе помогает раненого Алика в машину затаскивать, чтобы та его в квартиру на Лесной могла доставить. И всё время допытывалась по дороге, что вообще случилось, вот только Волков, пока в сознании был, ни слова не вымолвил. И Софу взглядом прожигал, чтобы та молчала, рот не разевая там, где не просят.       «Мне-то что», — одним взглядом ему Мальцева отвечает, хоть и оправится самой ей сложно от увиденного, — «Хочешь и дальше свои тайны хранить — храни на здоровье».       А в воспалённом мозгу фраза бьётся: неужто это родной отец вот так с ним обошёлся? За что?       Ответов, понятное дело, никто ей не давал. И Софа своего отца вспоминала, представляя, что было бы, пусти он в неё вот так сходу несколько пуль. Павел Мальцев, конечно, знатный тиран, похлеще которых ей было сложно кого-то представить. Вспоминая лицо старика и глаза, полные боли и злости, спрятанные за стёклами очков, не по себе становилось. Впрочем, Волков на того взирал не менее воинственно, словно бы без слов доказывал, что этим его не переменить.       Настоящий волк, чёрт подери…       В итоге, всего два подобных случая и одна случайная встреча с племянником Волковским в Софе кипу вопросов оставляют, которые не задать она не может, сталкиваясь с Санькой у выхода из базы. Тот её едва с ног не сбивает.       — Шкет, ну ты по сторонам смотришь, или только под ноги? — вырывается у неё. Тем самым Саньку останавливает.       — Извините, — хмуро.       Софа ловит себя на мысли, что даже злится у неё не выходит на него, и свой ботинок, испачканный пылью и песком с чужой подошвы, очищает платком.       — Я, что, такая старая?       — В смысле? — теряется. То ли от внимания, оказываемого ему, то ли от каких-то своих мыслей. Софа, увы, не рентген, но тут гадать не стоит. В голове галочку ставит, что с этим пацаном явно редко девчонки беседуют.       И как он только девушку нашёл себе с таким смущением первоклассника?       — В смысле, можно и на «ты», — поясняет, — Куда летишь так? Или напугал кто? — последняя фраза звучит из разряда «только скажи и задницу надеру им, сама кого хочешь напугаю». Вот только ничего подобного Софа не имеет ввиду. Ну, почти, — Да ты не трясись так, я бить тебя не собираюсь, — само вырывается. Санька ещё больше супится, — С дядькой поссорился?       — Ничего я не трясусь! — надо же, с вызовом как.       У Софы аж брови вверх взлетают от такого неожиданного голоса. Правда, до командного, как у Алика, далековато, но хоть какие-то початки смелости есть. Уже не всё так плачевно. Да и вряд ли он, будучи полным трусом, на афганца тогда кинулся бы. Другое дело, что в ответ получил, но это ничего. Это бывает. Каждый хоть раз в жизни получал, это же девяностые. Время, где нужно не жить, а выживать.       — Мы с ним и не мирились, — добавляет уже тише.       — Да я вижу, — Софа кивает, бросая взгляд на сжатые мальчишечьи кулаки, — Слушай, ты не принимай это всё так близко к сердцу. Будь как-то… проще, что ли, — плечами пожимает, — Ну, или контролируй эмоции. В жизни точно пригодится.       — Тебе какое дело?       И Софа понимает, что зря затеяла этот разговор. Но, раз уж начала, то получай теперь.       А заодно вспомни себя, когда кто-то чужой с советами лез.       — Да никакого. Просто смотреть жалко, как ты мучишься.       Саньке в этой фразе слышится «ты жалкий». И эти слова его задевают ещё сильнее.       — Ну и не смотри, я тебя вообще не знаю, — и, развернувшись, Санька уходит первым. Софа кивает каким-то своим мыслям и, диву даваясь, внутрь входит. Честно говоря, сегодня её ноги сюда сами собой как-то принесли. В гараже коротать время с Кощеем, к которому подбивает клинья Нинель, скучно, а с остальными ей переговариваться особо не о чем. Здесь, правда, её тоже вряд ли ждут, но всё как-то веселее (!). Эльза уехала, а значит, собеседницы женского пола ей здесь не сыскать. Впрочем, в общении с парнями Софа никогда не жаловалась, чувствуя себя, как рыба в воде.       — Какие люди в Голливуде, — Витя её первым замечает. И хоть в этот момент он с Аликом и ещё несколькими афганцами за столом сидит, разговаривая о чём-то, но на приход Мальцевой иначе не реагирует. Волков, признаться, если бы не знал о его влюблённости в Ирку, владеющую древней и доступной во всех смыслах профессии, подумал бы, что товарищ его глаз положил на Софу. Но нет. Всё так же в уши ему про проститутку свою жужжит.       Хотя, если вы честно спросите мнение Волкова, то он скажет, что лучше уж Софа, чем Ира эта. Недалёкая девица, лишённая каких-либо интересов и интеллекта. Разве что внешностью Бог её не обидел, да и то, на любителя.       — Что, соскучился?       — Конечно, — Павленко тоже в роль входит, сарказмом сверкая на все четыре, и внимания не обращая, как Волков на него взгляд бросает и уголком рта ухмыляется. Мол, намекает: с огнём, Витя, играешь, ой, с огнём. Надо признать, Мальцева в словесных баталиях противник тот ещё, достойный, — Жить не могу, всё гадаю, где же ты бродишь!       — Сочувствую, — распущенные волосы с плеч назад откидывает.       — Да чего сочувствовать, ты его приголубь, — шутит Алик. Сразу видно. И слышно. Афганцы смехом заходятся, а Софа, хоть шутку и оценила, но не уподобается.       Потому что не смешно ей. Да и не ради этого, собственно, она сейчас к ним подошла.       — А, может, я тебя приголублю? Сразу по зубам, чтоб неповадно было, — и в тоне её звучит самая настоящая серьёзность.       — Да у меня, как бы, девушка есть, она и приголубит, где надо, — напоминает так, точно Софа забыть могла. Но нет, помнит же.       Афганцы уже взглядами перекидываются с командира на Мальцеву, выжидая, чем сей цирк словесных баталий закончится и кто выйдет победителем.       — А совесть тоже есть? — при этих словах Алик каким-то жестом обменивается с Витькой, рукой на Софу указывая. И колоду карт тасует, вопрос задавая:       — Ты о чём?       — Здесь разговаривать будем, или как?       — Алик, походу, она с тобой уединиться хочет, — выдаёт Витя шутку, и прыскает со смеху. Несколько афганцев тоже поддаются этому порыву, но Гриша серьёзным остаётся, и Алик вместе с ним тоже.       Софа к Павленко подходит из-за спины, по плечу хлопая. И нарочито-скорбным голосом оповещая:       — Прости, дружок. Твои три сантиметра меня в прошлый раз не впечатлили.       И вот тут уже хохот даже не за столом слышится. Все, кто так или иначе рядом был, ржут, на Павленко пальцем показывая, пока он в Софу взглядом убийственным стреляет. Ну, а чего ты хотел ещё? Сам ведь начал эту игру, выделился, самооценку поднял, а теперь с небес обратно на землю спустись.       Алик всё же после этого снисходительнее оказывается к репутации друга, уволакивая девушку куда подальше от любопытных глаз, в сторону, но та, словно сама направление себе выбирая, в кабинет уверенной походкой двигается.       — Пацаны, да хорош вам ржать, — обрывок фразы Витьки долетает до них, прежде чем двери наглухо закрываются, отрезая весь шум и гам от сознания этих двоих.       Алик даже толком выяснить не успевает, о чём речь пойдёт и ради чего его дёрнули из-за стола, как под прицелом взгляд голубых оказывается, вопрос в лоб встречая:       — Долго ты ещё над племянником издеваться будешь?       Замереть его заставляя на месте.       — Не понял.       — Всё ты понял. Шкет вылетел, как ужаленный, меня чуть с ног не сбил. Что вы опять не поделили?       Алик спит или ему эта шутка не очень заходит?       Да по выражению женского лица и не скажешь, что шутит.       — А ты с каких пор в чужую тему нос суёшь?       — Может, с тех самых, как оказалась втянута в ваши семейные Рябининско-Волковые разборки? — и не краснеет даже.       — И чё теперь? Нотации читать будешь? — сталь в мужском голосе так и звенит, когда Волков за ручку двери берётся, — Уволь, без таких поучительных обойдусь.       — Послушай, ты! — кажется, впервые у Софы чердак рвёт наружу, потому что все нервные клетки в одном желании остановить его сходятся. И рука её вцепляется в мужскую, отчего Волков движение с себя сбрасывает со скоростью света и звука. Демонстративно так, чтоб знала и к нему не притрагивалась, но ей-то что, да, неприятно, но внимание заострять на этом не самое удачное время, — У тебя отец есть, и племянник, и вообще, семья, которая, судя по всему, хочет с тобой общаться, но ты их решил вычеркнуть из своей жизни, не знаю, зачем. Это подло было — врать, что ты в Югославии миротворцем служишь, а самому здесь углы околачивать. Тебя совесть не мучает, нет?       — А с какого она меня должна мучить? — в ответ вопрос ей выдвигает, тон не повышая, но зато сильно уж жестоко по ушам прорезаясь словами. Как там говорят, у каждой медали две стороны? Одну она уже выслушала, вот только не его! А значит, выводы делать какие-либо не имеет права. Кто она такая вообще, чтобы вмешиваться в его, Волкова, жизнь, и в его отношения с его семьёй? — Ты нихуя не знаешь, а теперь стоишь и рассказываешь мне, какой я сякой. Чтоб ты знала, я ему ни одного письма не отправил, и знать не знаю, откуда он эти сраные конверты получал, ясно тебе? — пыхтит. Разозлённый. И вновь поражается, как эта девчонка из него всю душу вынула за две минуты их общения наедине. Прямо-таки талант выводить Волкова из себя, не иначе. Судьбой создана, чтоб бесить его, когда он только-только начинает думать, что между ними возможно мало-мальски нормальное общение, — Ты бы, вместо того, чтобы со мной здесь в своём остроумии и правильности соревноваться, лучше бы сама следовала своим советам! Или чё, думаешь, братец бы оценил такую угонщицу? Сама перед предками не краснеешь, не?       Зря он это сказал. Алик понял, что язык ему следовало попридержать по двум причинам. Во первых, щеку пронзило острой болью, а это значит, что ему только что отвесили в порыве гнева самую настоящую пощёчину. Ну и, во вторых, в глазах Софы Мальцевой зажглась пелена слёз, превращая их натуральный голубой цвет в бирюзовый.       Дурак. Сам же сказал Гришане молчать. Какого хрена рот раскрыл?       Взял и в ответ наступил на её мозоль. Не по-мужски это как-то было.       «Мстить, Алик, ну ты чё» — твердил внутренний голос, утверждая, что с его ответным доводом вышел явный перебор. Да он и не отрицал.       — Справки, значит, навёл обо мне, да? — единственный вопрос задаёт. И в ответ тишину получает. А затем наружу вырывается из кабинета, Волкова с прохода отталкивая подальше, задев плечом.       И базу под взгляды афганцев, замолчавших, пресекает. Так, точно те слышали слова командира своего от корки до корки.       Взглядом только перед собой смотрит, лишь бы не видеть эти взгляды, у кого-то жалостливые, у кого-то осуждающие. Сама, мол, напросилась. А Софа и не отрицает, что не стоило ей лезть во всё это изначально. Но могла ли она предположить, что на руках у Волкова подобный козырь против неё в разговоре окажется?       Несмотря на пелену, застилающую глаза, истерики и как таковых слёз нет. Она просто молча стоит у какой-то стены, прикурив. В ночной темноте кончик её сигареты особенно выделяется, загораясь ярче при каждой тяге. Софа за раз по две делает, чувствуя, как горло щиплет. И выдыхает, глядя куда-то себе под ноги.       Доигралась ты, мать, в психолога.       Вот и получай. По заслугам. Бумерангом.       В этом раунде явно не она выиграла. Хотя Алик, выходящий спустя несколько минут на улицу, тоже победителем себя не ощущает. Отнюдь. Рядом становится, молчание не прерывая и так же в темноте закуривает. Хорошо, что в свете, исходящей из базы, не мелькает чьей-то новой тени.       Софа, докурив свою сигарету, на месте почему-то стоит. Будто ноги её к земле приросли, приклеились клей-моментом. Когда-то она таким приклеила в школе однокласснику ботинки во время физры за то, что он ей в портфель жуков подбросил каких-то дико кусающихся. У неё тогда следы две недели проходили сначала на руках от укусов, а потом и на заднице, от ремня, которого отец выдал после встречи с завучем, классным руководителем и родителями того парня. С ним, судя по всему, воспитательную беседу провели ничуть не хуже, потому что после он обходил Софу десятой дорогой везде, где только можно.       Этот незначительный случай, вспомнившийся ей сейчас, ухмылку вызывает. Конечно, садиться потом было больно, но с каким наслаждением она смотрела на то, как Лёшка за неё вступился, пригрозив, что, если он ещё раз услышит, что его сестру кто-то обидел, то дело будут иметь лично с ним. А он старшеклассник, к тому же, далеко не глупый был, и таких малышня боялась.       — Давно узнал? — вопрос первой задаёт, молчание прерывая.       Что уж. Врезала разок, и хватит.       — Две недели назад.       — Понятно, — Мальцева головой кивает. Ей кажется, что этой информации для неё достаточно, поэтому она делает шаг в сторону, чтобы уйти. И на сей раз её останавливает сам Алик.       — Я не должен был говорить так. Прости.       Ей послышалось? Афганец Алик Волков просит у неё прощения?       — А за что? — в ответ Софа вопрос задаёт, — На правду не обижаются. Так ведь?       Алик зубы сцепляет, но её красноречие выдерживает. И взгляд непробиваемый тоже.       — Но ты обиделась, — озвучивает, — Иначе не реагировала бы так.       — А как ещё прикажешь реагировать? Ты же командир здесь, может, посвяти меня в это? Может, у тебя тут все и на всё реагируют по какой-то заранее подготовленной договорённости? — она же имеет права на свои собственные чувства. Другой разговор, что в узде их не сдержала, обнажив нарыв при том, при ком этого делать не следовало бы, но, если быть честными, то и сегодня у них один-один.       Они оба прошлись по болезненной друг для друга теме. Сполна.       Или нет?       — Я не могу тебе приказывать.       — И на том спасибо…       — Слушай, чё ты шипы свои в ход пускаешь, не пойму? Что ни разговор, то постоянно какой-то срач, — Волков этой позиции никогда не понимал.       — Да ну? А, может, это ты такой умный, меня ещё и разговаривать будешь учить? Давай, обмен опытом! Только, вот, знаешь, у меня этого «опыта» хоть отбавляй, такого, что тебе и не снилось, афганец, уж поверь! Сначала брата схоронила, когда мне четырнадцать было, а потом мать вытаскивать пыталась, бегала, как сайгак, по всяким подработкам, с одной на вторую, со второй на третью, и школу в свои шестнадцать забросила, переехав к чёрту на рога из родного города!       Алик Софу усаживает на пень какой-то. И рядом на корточки садится.       — Да пусти ты!       — Не ори, — в ответ ей.       И от одной только фразы этой Софа со стороны на себя смотрит, а потом плечами пожимает. И рассказ всё-таки продолжает. А Волков, как ни странно, слушает её. И про мать, которая от онкологии слегла спустя год после смерти старшего сына, и про отца-алкоголика, с которым Софа два несчастных года жила, как на войне: когда каждый день мог стать последним из-за побоев и его пьянок. Бывало даже такое, что в квартире изнутри закрывался, а ей потом ночуй на лестничной клетке или на улице. Или засыпал с включенным газом или не потушенной сигаретой.       Это вам не шутки — жизнь такая. Подобное не каждый выдержит. А уж когда Алик услышал о их последней встрече, что тогда ей отец высказал «лучше бы ты умерла, чем он», у него волосы дыбом на голове встали. У него, человека, войну прошедшего и от собственного отца немало натерпевшегося, но такой фразы представить не мог.       В ответ своим откровением делился.       — А от меня батя, тоже, можно сказать, отрёкся. Я тогда из армии вернулся, ну, из Афгана. И все медали, чёрт бы их побрал, снял с себя, сказал, что приехал без них. Не хотел ни кичится, ни рассказывать, за что и как… На войне не бывает такого, что вспоминать с улыбкой бы хотелось, особенно за железяки эти, — Софа на Алика смотрит и ей стыдно становится. Она и вправду многого не знала. По сути, ничего со стороны Алика ей не было известно, как и ему с её стороны.       Накинулись друг на друга, как дети малые.       — Ну, он и задвинул, что не такого сына растил, что во Вторую Мировую они там жизнями рисковали и не щадили себя… Такие вот дела, — задумчиво протягивает, губу прикусывая на секунду. — Мда…       — Ты меня тоже прости, — произносит Мальцева. И нос утирает, раскрасневшийся то ли от слёз, то ли от холода. Осень-то не за горами. Август на дворе.       — Да ладно, чего уж. Проехали, — добродушно Волков отвечает, а замечая, что плечи Мальцевой слегка трясутся, вопрос задаёт, — Замёрзла что ли?       — Слегка, — Софа в куртку кутается сильнее, а афганец, взглядом на машину натыкаясь, кивает в её сторону.       — Поехали.       — Куда?       — Поехали, поехали, — поднимает с пня, координируя прямо к транспортному средству, — Отогреваться будем.       — Так а… — Софа взглядом на базу указывает.       — Там пирожков с вишней нет. А у меня они есть.       — Ты, что, сладкоежка? — не удерживается от язвительного комментария Мальцева, однако, дверцу машины всё же открывает, садясь на переднее сиденье по соседству с водительским.       — Только т-с, — Волков палец к губам прижимает, — Это секрет, — и сам в ответной ухмылке расплывается.

***

      Квартира Алика поистине холостяцкой выглядит. Софа взглядом по прохожей скользит. Обои, совершенно обычные и ничем не приметные, бежевые, с ромбиками. Тумбочка, на полке в которой пара мужской обуви и пара женской. В комнате, куда ей Волков указывает рукой, свет включая, тоже всё как-то более или менее собрано, сдержанно. Разве что несколько картин, кривоватых, с обрезанными углами и сторонами, на стене висят, но Софа не знает, закрывают ли они собой какую-то дыру? Может, хозяину во время ремонта квартиры не хватило обоев или, потом они как-то испачкались? Во всяком случае, выглядит не так ужасно.       Взгляд её цепляется за диски. Самые различные. Тут и Цой, и Nautillus Pompillius, и Sabrina, и даже Визбор есть! Такого разнообразного вкуса она ещё ни у кого не видела. Кощею вот, например, Цой нравится. А брат её Наутилуса любил. Сама Софа тоже росла неким меломаном, могла слушать всё подряд.       — Белые розы? Серьёзно? — задаёт она вопрос афганцу, когда тот с кухни возвращается, чтобы поинтересоваться, сколько ложек сахара в чай класть.       — Ну да, — кивает, — А что, на дискачах в 90-м только так под неё и отрывались!       — Понятно, — Шуфутинский, конечно, ставит в её списке окончательную точку.       — А ты какую музыку сама слушаешь? — спрашивает Алик, раз уж речь зашла об этом. Чтобы разговор поддержать. А заодно и время скоротать до того, как чайник закипит.       Софа, над ответом размышляя, взглядом на гитару в углу натыкается.       — Твоя?       — Нет, блин, Эльзы, — шутит, — Конечно, моя.       — И давно играешь? — Софа осторожно в руки инструмент берёт, переводя взгляд на хозяина квартиры, но тот кивает, как бы говоря, что можно.       — Ну, пионером ещё был, научили…       — Здорово, — Мальцева усмехается. И в этот самый момент, когда Алик уже собирается отойти и проверить, не готов ли там чай, да пирожки притащить с кухни, во всей квартире свет вырубает. Так что афганец траекторию маршрута меняет, на лестничную клетку выходя, где сталкивается с такими же обеспокоенными соседями. Значит, не у одного его электричество хромает.       — Может, пробки? — предполагает какая-то женщина из квартиры напротив, восьмой, имени которой Алик не знает.       — Да какие к чертям пробки! У всех что ли, разом? — возмущается мужик из седьмой, щиток осматривая, — Ох уж эти женщины, ни чёрта в электрике не соображают…       Словом, топтаться ему там с ними не кажется таким уж радужным и подходящим занятием, когда внутри гостья одна дожидается. Алик двери назад закрывает, оценив, что помощь его не нужна, а затем на кухню идёт, за пирожками обещанными, которые они вдвоём уничтожать берутся, усевшись по-турецки на полу.       Потом уже позу сменить приходится, стоит мужчине почувствовать, что нога затекла. Колено, будь оно неладно, после недавней встречи с отцом до сих пор ноет.       — Ну, так какую музыку предпочитаешь? — всё тот же вопрос задаёт Алик, когда понимает, что ответа не получил.       — Разную. Но, вообще, мне нравится одна песня особенно, с детства помню. Мы когда на праздниках собирались, отец её иногда играл, — девичьи пальцы по струнам проходятся, задевая их и заставляя словно насвистывать тихую, спокойную мелодию. Алик несколько секунд смотрит на то, как пальцы Софы не совсем умело, но старательно играют, прежде чем в темноте раздаётся поющий голос девушки. Гитарист, настрой гитару по звезде, Чтобы песня звёздной получилась, Чтобы в мире что-то изменилось, Ты настрой свою гитару — по звезде, Ты настрой свою гитару по звезде.       У Алика аж мурашки по коже пошли. Он смотрел на Софу, которая играла песню, так, словно и вправду знала её наизусть. Даже судя по игре на гитаре не скажешь, что она не до конца владеет инструментом. Чем дальше, тем больше у неё получалось. Музыкант, настрой гитару по мечте, Хоть она несбыточна, я знаю, Пусть зима поближе станет к маю, Ты настрой свою гитару, по мечте, Ты настрой свою гитару — по мечте.       Волков прямо-таки видел, как девочка Софа сидела и слушала эту песню из уст своего отца. Тогда ещё военного офицера Мальцева.       А сейчас напротив него сидела его взрослая дочь. И как в такой одной душе умещались сразу два противоречивых образа? Трубадур, настрой гитару по друзьям, Пусть они встречаются нечасто, Вот бы к ним почаще возвращаться! Ты настрой свою гитару по друзьям, Ты настрой свою гитару — по друзьям.       Кажется, пока она пела, то и сама в свои какие-то размышления погрузилась. Алик сидел, слушая проигрыш после последнего куплета и прямо-таки ощущал исходящую от слов этой песни тоску по прошлому. То, что было, но уже никогда не вернётся. Вряд ли Алик мог понять, как многое значит эта песня для самой Софы, но того, что он прочувствовал во время её игры, было достаточно.       — Не ожидал? — Софа сама улавливает то, что на лбу у него написано, доиграв последние аккорды. Пока Волков с будучи несвойственным себе шокированным выражением на лице продолжает сидеть, подперев колени и обхватив их рукой. Но ответа от него не дожидаются и спустя несколько секунд Мальцева грустно усмехается, раскладывая инструмент на коленях и подушечкой указательного пальца по струнам проходится. Те отдаются лёгким звоном.       Алик почему-то думает о том, что Эльза не умеет играть на гитаре. Он предлагал ей научиться, но её это не привлекало. Зато водить умеет, но в этом Софе не уступает.       И вот как в этой девчонке всё так укладывается? Ещё недавно ведь и представить себе не мог, что она такая… такая.       Да уж, с характеристикой у Волкова явно напряжёнка. Подходящего слова не находится.       — Круто, чё, — да уж. Лучше бы вообще молчал, чем вот так. А у Мальцевой, оказывается, ресницы дрожат. — Мне понравилось, правда.       Чёртова темнота очень даже вовремя. Алик даже сам себе признаваться не станет, что краснеет, как первоклашка.       — Да ничё, — Софа плечами пожимает, — Ни-че-го. Не осталось. Играть не для кого. Ты у меня первый слушатель.       И у Алика вопрос на подкорке вертится, который он, будучи, наверное, полным идиотом, озвучивает в своей привычной манере пофигизма и иронии:       — Что, даже своему Кощею не играла?       Пните его. Вот, пожалуйста, выпишите подзатыльник, если вы тоже уловили в этом вопросе мнимую долю ревности.       Она же не поймет его сейчас неправильно?       Хотя на секунду ему кажется, что он и сам себя не понимает. И этой секунды оказывается достаточно, чтобы Софа поднялась на ноги. Сама вот так, резко, разрушая их какой-то слишком личный момент. Пока не пресечена черта, за которой, скорее всего, не будет возврата.       — Ладно, афганец, не тужи. Пойду я, пора мне, — и от того, что это не он, а она такой выбор делает, Алик из ступора выходит. Поднимается следом, вот только его осаживают, — Не провожай, не мелкая, где выход — знаю.       И он вот не окликает её. Совсем. Хотя по большому счёту чувствует, что сказать-то надо что-то. Почему у него ощущение, что он сам сломал всё своей фразой?       Никому ненужное «спасибо» вырывается лишь после хлопка входной двери.       И Алик к пачке сигарет на подоконнике тянется, форточку открывая, чтобы покурить. А заодно и силуэт Мальцевой уловить спустя каких-то секунд десять, в темноту уходящей. Вот она, площадку детскую пресекает и возле качелей останавливается. Алику почему-то кажется, будто она взгляд его учуяла на своем затылке, обернется сейчас и ответным одарит. Таким, что либо заморозит, либо сразу усмешку вызовет, не иначе. Но она не оборачивается, и вскоре уже на детской площадке не видно ни души.