Обернись

Декабрь 93-го

      Зима вступала в свои права, уже почти две недели царствуя на Тульских просторах. Засыпанные снегом улицы навевали мысли на что-то волшебное, доброе и чудесное, атмосфера стояла праздничная, как это всегда бывает перед Новым годом, но у Софы, чёрт бы побрал житейское везение, всё ни к чёрту. Начиная от веры в Деда Мороза, которая исчезла с наступлением лет пяти, и заканчивая внезапной сменой жилья. Ну, как внезапной…       Конечно, она знала, что обязательно съедет от Вити и Полины, когда подыщет себе нормальные бытовые условия. Жить на базе, где жутко холодно и проходной двор, куда норовит заглянуть добрый десяток молодцев, было довольно-таки проблематично. В квартире, где Павленко около пары недель назад сам предложил ей остановиться, были куда более уютные условия, так что Софа, кочевавшая последние года по разным убежищам, не считавшимся полноправным жильём для постоянства, практически с радостью согласилась на этот вариант.       Но, наверное, уж точно не подозревала, что её так же попросят настолько быстро освободить квадратные метры. Из-за ссор с Ирой, которая, к слову, не нравилась и Полине, Витя находился, как на иголках, и в его двояком выборе между невестой и лучшей подругой итог был очевиден. А что Софа? Она не имела права упрекать его.       Благо, удача, отвернувшись, решила снова показаться проблесками солнца. Гриша предложил свою помощь, заверив, что живёт абсолютно один, в апартаментах появляется разве что переночевать и то не всегда.       — Чего ты ютиться-то будешь где попало? У меня вон, хата на две комнаты. В одну из них хоть щас заселяйся, — афганец в своих словах был убедителен, и Мальцева, решив не затягивать, упаковала все свои пожитки, которые только были у Вити, наметившись переезжать.       Собственно, как раз сейчас она и вышла из подъезда, держа в руке дорожную сумку. Немного её вещичек было. Долго возиться не пришлось…       Гришаня поджидал её прямиком внизу, у машины. Учтиво загрузил ношу в багажник, сам дверцу приоткрыл.       — Надо же, какой джентльмен, — Софа усмехнулась, собираясь уже садиться на переднее рядом с водителем, когда оклик услышала. И спустя пару секунд на улице Поля показалась, в своей тёплой пижаме и наскоро натянутых на ноги сапогах, — Мелкая, ты сдурела? Выскочить в такой мороз! Давно приступы не случались? — уперев руки в бока, она сейчас была похожа на классическую мать, которая собиралась наказать за нехилый промах своё дитя. Ну, или на старшую сестру.       За то время, что они были знакомы и уж тем более жили под одной крышей, обе успели привязаться. И Софа искренне не хотела, чтобы сейчас Поля слегла с бронхитом или менингитом. Для её астмы только этого ещё не хватало.       — Жаль, что ты уезжаешь.       — Не на луну же, свидимся! Кончай геройствовать, хочешь, чтобы Витя мне окончательно харакири устроил? — в прошлый раз, когда у Поли трещина в руке была, прокатило простым выговором эмоций на повышенных тонах. А в этот раз вряд ли всё будет так безоблачно, — Шуруй домой! Давай-давай! Гриш, скажи хоть ты ей, ей-Богу!       — И правда, — афганец, уже думавший вступить в перебранку, с подачи Софы внимание на себя обращает, пока снег, падающий с неба, на воротник его куртки ложится, и на нос, порядком уже покрасневший, — Не май месяц.       — Какие все заботливые, прям не могу!       — Ты ещё здесь?       Последней короткой реплики и настойчивого взгляда Софы хватает для того, чтобы Поля послушалась, поражаясь, почему ей так легко удаётся её убеждать делать что-либо. И речь даже не о том, что она промёрзнуть слегка успела, и не в коротком сожалении от того, что курточку не сообразила набросить. Просто Софа для Поли стала кем-то авторитетным. До кого, хочешь-не-хочешь, а всё равно прислушиваешься, потому что веришь.       Они ведь похожи между собой куда больше, чем можно предполагать.       — Поехали?       Гриша с места стартует, плавно со двора выезжая. Едут они недолго, минут пятнадцать, и всё это время Софа в окно смотрит, слыша, как из включенного радио играет знакомая мелодия из Иронии судьбы. Кажется, все вокруг словно с ума сходят, раз который год уже крутят одну и ту же пластинку. Впрочем, для Софы это фильм всего её детства и она никогда не устанет смотреть на Женечку Лукашина, которого друзья по ошибке отправили в Ленинград. Пускай годы и бегут, времена меняются. Ленинград уже давно носит другое название, интеллигенция приучена делать выбор между Москвой и этим городом, совершенно не обращая внимания на существование такого, как Тула, в то время как для неё, Софы, этот город был куда милее всех остальных.       Хотя, чего ей судить-то, если не бывала ни разу ни там, ни там?..       — Новый год скоро, — и, если бы была программа «Очевидное», Гриша бы явно там не был самым последним в числе победителей, — Как праздновать планируешь?       — Да не знаю, — Софа плечами пожимает. Раньше на этот праздник она в кругу семьи оказывалась, но семьи уже давно нет, а с Кощеем они в разладе, — Наверное, напьюсь и тихо помру с похмелья первого числа.       Гриша от её слов усмехается, и это чертовски похоже на Алика. У него, несомненно, была бы такая же реакция. Стоит Софе об этом подумать, как на лице её проскакивает хмурость.       — А если я скажу, что мы на базе собираемся?       «Ирония судьбы» сменяется разглагольствованием о скором приближении праздника, но Софа, стоит музыке прекратиться, уже не ловит себя на прослушивании голоса из динамика.       За окном проносятся пейзажи, сыплет снег. Она любила с детства наблюдать за тем, как крупные снежинки плавно опускаются на землю. В этом было что-то завораживающее, по-настоящему создающее атмосферу для праздничного настроения. И пускай холодная и снежная зима не есть любимым временем года, но полюбоваться уснувшей природой стоит! Желая так же, впрочем, впасть в спячку.       Вопрос Гриши остаётся без ответа — звонящий телефон завладевает вниманием Мальцевой.       — Извини, — произносит, прежде чем «ответить» нажать, — Алло? — но в ответ ей не спешат ничего отвечать, и это настораживает, — Алло, вас не слышно, — повторяет, но снова без толку. Приходится сбросить, — Что за чертовщина…       — Телефонный поклонник? — подшучивает Гриша.       — Да уже третий раз за сегодня. Смелый, должно быть, — констатирует Софа, ломая голову в догадках, кому там делать нечего. Ей такие развлечения точно не по вкусу!       — Есть кто на примете?       — Не интересуюсь извращенцами…       — Что ты сразу извращенцами-то? Может, человек влюблён и не знает, как подступиться, — предполагает афганец, но самой девушке не до смеха, что подмечает практически сразу, заметив её напряжённый взгляд, — Да ладно тебе, не парься. Если в следующий раз позвонит, дай мне трубочку, я потолкую с этим анонимом.       — Ну спасибо, думаешь, сама за себя постоять не смогу?       — Напротив — не хочу, чтобы у парня травмы были, когда у тебя терпение лопнет.       — Добрый ты друг, Гриша, и человек, поддержать умеешь!       Стоит ему притормозить во дворе напротив подъезда, как у Софы дар речи теряется моментально. Она из машины вылезает, всматриваясь в окрестности, и глазам своим не верит. Шок её увеличивается, стоит мужчине её до двери квартиры проводить, открывая и приглашая в теперь уже свои хоромы.       Ничегошеньки не изменилось…                   Говорят, под Новый год, что ни пожелается —

Всё всегда произойдёт, всегда сбывается!

Но мы не знаем сами, ждать нам когда и откуда,

                        Что может случиться чудо?       Всё та же прихожая, и гостиная. Обои те же! Если присмотреться, можно найти следы от того, как двое шебутных ребятишек меряли собственный рост. Привычка, которая, кажется, была во многих советских семьях. И шкаф, до боли знакомый, когда-то заставленный кучей книг, теперь практически пустует, содержа несколько фотографий да слой пыли.       Разувшись, Софа по квартире ступает, чувствуя, как пол скрипит. Словно здоровается с ней. И в этом чёртовом протяжном скрипе слышится «как же я скучал».       Софа тоже скучала. И даже не верила, не надеялась вернуться…       — Соф, ты чего? — Гриша, заметив, что с ней что-то не то, приближается, улавливая, как в уголках девичьих глаз предательски блестят слёзы, — Чё такое-то? — ему даже неловко становится, право слово, до той поры, пока Мальцева не улыбается. И улыбку эту можно отнести к чему-то особенно прекрасному.       Счастливому.       — Давно ты здесь живёшь? — спрашивает она.       — Да как… С Афгана вернулся, и живу. Эту квартиру дали за службу. А ты чего спрашиваешь? — смутные опасения закрадываются в голову, но рассеиваются практически сразу. Девушка к подоконнику подходит, проводя по стене рядом. Последняя отметка, едва видимая, гласит:

«С. 14 лет.»

      — Знаю я эту квартиру, Гриш, — отвечает. А сама глаз с отметки не сводит, большим пальцем по ней проводит. И голос дрожит. Время, конечно же, летит, и кто сказал, что всё будет так, как загадывалось?.. — Шестнадцать лет здесь жила.       Гриша от подобной новости тоже в шок впадает.

***

      Алик сидел у окна, глядя на хмурое небо. Солнца не видно, а снег, падающий на землю, навевает тоску. Волков не любил зиму с тех пор, как демобилизовался под Новый восемьдесят восьмой год и рассорился в пух и прах с отцом, а следом, как ожидалось, и от всей семьи отдалился. Он не раз думал о том, как его жизнь бы изменилась, найди он вовремя в себе каплю мужества просто признать и закрыть глаза на обвинения отца. Может, они бы помирились? По-настоящему.       Так, как Надюха с ним. Сестра успела рассказать Волкову о том разговоре в лодке перед трагедией. Они помирились и поговорили друг с другом, как отец и дочь, а он не успел.       Злился. Ненавидел принципы, которые разворотили эту пропасть. Всё тянулось из детства.       Он ведь мучился. Правда, мучился, что отец его не считал героем, не гордился им без тех чёртовых медалей, которые сам Алик видеть не мог. Ему кошмары по ночам до сих пор снятся, про Афган, про тела убитых товарищей, разорванных в клочья с костями и мясом наружу…       Алик Волков думал, что его отец был героем и поэтому отказывается от сына, который «не достоин». А оказалось, что сам родитель струсил в своё время и подло сбежал. Эта открывшаяся правда вдребезги разбила его, он не контролировал себя, напился и разгромил дом, поднял руку на Эльзу. Он помнил, как винил потом себя. Винил с той самой секунды, когда мокрый с ног до головы, залез в лодку, пытаясь спасти.       Иногда ему снилось, что Эльза и отец по очереди обвиняют его в своих смертях.       Он не оправдывался даже перед собой. Виной больше, виной меньше…       Всё равно это его раздавит.       Единственным мало-мальски напоминанием о цивилизации была дорога, пролегающая на довольно приличном расстоянии, но всё равно видневшаяся из окна, благодаря проезжавшему транспорту, как вот сейчас. Волков залюбовался даже, вспоминая, как на таких же его возили на школьные экскурсии. Ему показалось, что он даже смех слышит. Простых школьников, не представляющих себе, что творится во взрослой жизни.

Мимо ехали дети в автобусе группой

На новогоднюю комедию ТЮЗа, не заметив труп!

      Послышались шаги, раздающиеся по скрипящему снегу, а в следующую секунду входная дверь хлопнула и Алик отчётливо услышал щелчок щеколды.       — Как погодка? — спросил он у Демида. Тот был с ног до головы в снегу. Сыплет и правда, неслабо.       А ещё с носом красным. В куртке с мехом, натянутой по самые гланды и варежках чёрных, Эльзой на прошлый Новый год подаренных.       Алик тогда ещё удивлялся: на кой хрен ей они сдались? Но купили. И не заметил ведь, как с виду исчезли.       Почему Эльза с самого начала ему не рассказала, кто такой Демид? Может, думала, что у них несерьёзно? Или недостаточно была уверена в Алике, чтобы знакомить с единственным, кто остался из близких ей родственников в живых?       Ответить на этот вопрос ему никто не сможет. Мёртвые, обычно, не шибко разговорчивые — Алик в этом убедился, пребывая в морге под попечением старика. Вот только тот напротив, со своими мертвецами был так обходителен, будто они живые собеседники и лучшие друзья.       Порой кажется, что они оба кукухой едут.       — Вышел бы сам, — отвечает. И взглядом смиряет, как всегда недовольным. Мол, что я, должен отчитываться перед тобой, афганец? Не на того нарвался, — Тебе бы проветриться не мешало. А то, глядишь, плесенью покроешься, — эта фраза, сказанная так буднично и пренебрежительно одновременно, у Алика усмешку вызывает. Порой с этим дедом не так уж и скучно.       Волкову такие и нравились обычно. Неслабохарактерные.       — Зато хотя бы микробам буду полезен, — отшучивается, — Размножаться начнут.       Демид глаза закатывает, так, точно это глупейшее, что он мог бы услышать. Но из комнаты выйти не успевает, курточку свою скинув с сапогами, как голос слышит:       — У тебя телефон есть?       — Что я слышу… Звонить собрался? Неужто семейке? — выспрашивает в ответ, — Чтоб забрали тебя, немощного, с глаз моих долой.       — А я думал, что как-то оживляю обстановку по сравнению с твоими мертвецами.       — Они и то пожизнерадостнее тебя будут.       — Верю, — кивает Алик, у которого по жизни в последнее время с радостью конкретные напряги, — Ну так чё, есть позвонить, или как?       Демиду явно не по душе обслуживать его своим гостеприимством, но что поделать, привязался. Афганец этот как доходяга какой-то. И прибить хочется, чтоб не мучился, и спасти. Наверное, всё это на какой-то бред смахивает, но по-другому старик не может. Как-то так уж получилось, что за последние месяцы этот афганец стал единственным его живым собеседником. И, как ни крути, а у них было общее горе.       Даже если Демид недолюбливал его, то не мог не признать, что Алик не похож на бессердечную сволочь по отношению к другим. К себе — сейчас — да. Но не к другим. А значит, что он по-прежнему живой. Просто время нужно, чтоб дальше начать двигаться.       К тумбочке рукой тянется, беря в пальцы аппарат связи.       — На, — передаёт. И из комнаты всё же уходить собирается, напоследок бросая, — На тот свет не звони, у меня денег столько нет…

***

      Тридцать первого декабря Софа проснулась рано утром, матеря, на чём свет стоит, неизвестного абонента, от которого ответа ей не судилось дождаться. Гриша отсыпался в соседней комнате, сама же Мальцева облюбовала свой прежний и родной из детства уголок. Сварив кофе и достав сигарету, она вышла на балкон, наблюдая за тем, как в свете фонарей падает снег. На улице было ещё темно и тихо, ни тебе криков малышни, ни тебе звуков проезжающих и гудящих машин. Чудное время!       Вслушиваясь в тишину, она закурила, порой бросая взгляды на небо. Вдалеке виднелся проблеск луны за тучами, и воздух был пропитан морозной свежестью, но она всё равно стояла на балконе в одних тапочках и длинной кофте, доходящей до колен. Мороз ей был не страшен, гораздо больше она боялась остаться в этот праздник одна.       Недаром же говорят, что, как встретишь Новый год, так его и проведёшь. А если в Новогоднюю ночь всегда случаются чудеса, то почему бы Софе не поверить в них? Да, она уже не маленькая девочка, и всё вокруг изменилось, но разве ли это не чудо, что она стоит на балконе своей родной квартиры, пьёт кофе и смотрит на родной двор, в котором выросла? В котором её все по-дружески и по-доброму прозвали когда-то Васильком за синие-синие глаза…

Этот холодный воздух пропитан грёзами.

                  Чудо тебя точно коснётся, просто на миг —

Закрой глаза — и всё произойдёт, обязательно —

                  В этом помогут небеса тебе.       Прошло шесть лет. Её глаза по-прежнему синие, но вместо беспечности там теперь осколки.       Она больше не тот Василёк, который расцветает на глазах у окружающих, притягивая к себе людей, как магнитом. Закрылась, забаррикадировалась от всех. И единственные люди, которым она смогла хоть как-то открыться, были Алик, Витя, Кощей и Гриша, если не брать в расчёт Полину. С девочками у Софы всегда отношения складывались хуже.       И что она имеет? Один пропал без вести, считается мёртвым, второй погряз в собственной семейной жизни, третий выставил её буквально на улицу, затаив обиду после ухода из криминала, а четвёртый впустил пожить… в родную квартиру. Воспоминания вчерашнего дня снова возникли перед глазами.       — Получается, ты переехала отсюда…       — После смерти брата, — отвечает Софа, не вслушиваясь в конец приятельской речи. Кружку с чаем сжимает, к губам поднося.       Расположились они на кухне практически сразу. Гриня чайник поставил на плиту, и пока тот закипал, афганец все свои тумбы облазил в поисках угощенья. Найти получилось только пачку сухарей, причём открытую, так что содержимое грозилось выломать зубы, за что, понятное дело, пришлось его выбросить в урну. Потом афганец извинялся, что оказался таким недальновидным, ну а Софа успокоила товарища, заверив, что не такая уж она и сладкоежка, чтоб расстраиваться из-за отсутствия чего-нибудь к чаю. Который, к слову, они пьют с сахаром и имбирём, обнаруженным в холодильнике. Единственное съестное помимо мыши, которая явно там повесится с минуты на минуту.       — Тугодум, не догадался в магазин сходить. Ну, щас, чай попью и схожу, а ты тут пока разложишь вещи.       — Было бы очень кстати. Тогда с меня ещё и ужин, — заторможено отвечает Мальцева.       — Слушай, Соф…       — Чего?       — Ты останешься тут? Ну, я в том смысле, что, знаешь, мало ли, ты надумаешь уйти, потому что тебе здесь как-то неуютно или плохо, потому что всё напоминает о былом… — Гриша запинается под её взглядом и чувствует себя последним идиотом, но в конце-концов добавляет, — Короче, знай, что я готов тебя принять и вообще, это твой дом, так что ты имеешь право здесь жить.       — Спасибо тебе, Гриш, — Софа накрывает его ладонь своей, замечая, что мужчина совсем уж стушевался и разнервничался. Не привык Гриша к таким ситуациям и не знает, что тут говорить-то и делать особо, но Мальцева и сама недалеко от него ушла, — Если так, то я останусь. Но если тебе понадобится вдруг, чтобы я съехала…       — Не говори ерунды, — перебивает.       — Нет, правда, квартира же твоя по документам.       — Что эти документы? Так, бумажки, — отмахивается, — Я себя здесь и хозяином толком не чувствовал никогда. А для тебя это родные стены.       Софа в который раз убеждается, какой же всё-таки Гриша хороший друг. Настоящий.       И на лице её появляется мимолётная улыбка.       — Спасибо. Правда.       Какой-то жуткий бразильский сериал с элементами трагикомедии и боевика.       Нет, конечно, Софа не могла винить кого-то из них. По факту, никто из них ничего ей не должен. Они не обязаны были помогать ей.       Выдыхая дым, Мальцева вздрогнула от скрипа и обернулась, обнаруживая сзади сонного Гришу.       — Ты чего не спишь? — спрашивает он, поёжившись, — Ещё и в таком виде козыряешь, заболеть хочешь? — в голосе его слышатся нотки старшего братца, который намерен всерьёз наказать сестру за подобную выходку, но ей почему-то становится смешно.       — Кто бы говорил, — многозначительно так кивает, глядя на его собственный облик. Шорты и натянутая наголо футболка ничуть не лучше, — Тебе, Гриш, Дед Мороз под ёлку бронхит принесёт такими темпами.       — Я в него не верю последние лет двадцать.       — А в чудо веришь?       — Ну, если ты сейчас про свои блины говоришь, то да, — смущённо так. С улыбкой чеширского кота.       — Впервые слышу такую характеристику своим кулинарным способностям… — признаться честно, Софа своими руками уже давно не готовила, всё как-то покупное или быстрого приготовления. Не было у неё такой кухни, где она могла бы похозяйничать, потому что в квартире у Вити в основном они с Полиной вдвоём кашеварили, да и в те пару раз особо не разгуляешься, а потом туда Ира подселилась и всё, капут дружественной обстановке, уроки кулинарного мастерства накрылись медной… невестой.       — Почти всю кастрюлю умял.       — Люблю людей с хорошим чувством юмора и аппетитом.       — Приму это как комплимент, — Гриша тоже закуривает. И стоят они последующие минут пять в тишине, думая каждый о своём, пока два бычка, затушенных о парапет, в темноту с высоты не сигают, аккурат приземляясь около клумбы.       Софа помнит, что соседка снизу баба Тоня, приветливой была, цветы на том месте сажала. Не стало вот только старушки в восемьдесят пятом ещё, и с тех пор цветы больше не растут. Одни бутылки валяются из-за алкашей с первого этажа.       Когда они балкон покидают, в гостиную заходя, Мальцева фотоснимкам, на полке красующимся, особое внимание уделяет. Всматривается в лица людей, запечатлённых на них, моментом, упущенным накануне, пользуясь. И одна из фотографий как раз у ёлки какой-то сделана.       Её взгляд замечают и, то ли просто тишину нарушают, то ли думают, что для справки хорошо бы предысторию поведать.       — Знаешь, я в детстве вообще Новый год не любил, — произносит Гриша и тем самым Софу в шок вгоняет. Неужели и такие люди существуют? — Не, я серьёзно, — взгляд её заметив, добавляет, — Меня жутко раздражал тот факт, что все мечутся, как угорелые, и срутся между собой из-за того, что кто-то что-то сделал не так или не успел сделать. Ну, семья большая была, четверо детей, двое родителей и плюс ещё поколение бабушек с дедушками. Можешь себе представить такую ораву в двухкомнатной квартире?       — Да уж, нелегко пришлось тебе. Но я и не знала, что у тебя такая большая семья, — Софа, которая с самого детства жила только с родителями и братом, имела собственную комнату, не могла всего осознавать, но зато у неё в юности подруга была, тоже из многодетной семьи. Помнит она, что это такое, когда в гости приходила, — Где они все теперь?       — Сейчас уж почти и не осталось никого… Так, сестра только, — он указывает на девчонку, красующуюся в самом углу снимка в обнимку с плюшевым мишкой. И взгляд у неё какой-то не особо радостный, — Двоюродная. В Бишкеке сейчас живёт, это Киргизстан. У меня тётка померла, когда ей лет пять было, и родители забрали к нам, на воспитание.       — Извини, — «И вот почему у меня язык за зубами не держался?» проскакивает в голове, и она кончик прикусывает, на будущее, чтоб понимать. Но её смущению, кажется, никто особо не внимает.       — Всё нормально, — Гриша давно привык к своей семейной драме, если к потери семьи в принципе можно привыкнуть, — Я когда срочную свою служил, на восьмом месяце службы узнал, что их не стало. Соседи говорили, пожар, дом чёт загорелся, а они видно спали, ну и… — пауза, повисшая в помещении, сильно действовала на нервы. Софа почувствовала, как её пробирает от рассказа, и глаза её посмотрели на афганца. Но Гриша и не думал быть слабым. Отец его по уму учил, что сильным надо оставаться и никогда не сдаваться, — Знаешь, говорят, Афган жизни калечит, а меня, получается как, спас. Кто знает, может, не уйди я тогда служить, может, и не сидел бы с тобой тут сейчас, не разговаривал бы. Хотя точно не сидел бы, мне ж эту квартиру после Афгана дали, — попытка отшутиться не прошла удачно.       Он замолчал, почувствовав, что Софа приблизилась к нему и обняла его. Так, как обычно родных братьев обнимают. Тех, кого ждали и кто вернулся. Гриша хотел, чтобы его дождались с Афгана, а Софа хотела, чтобы её брат оттуда вернулся. Ни того, ни другого не случилось, а теперь вот они встретились на белом свете. Два волка-одиночки.       Гриша шмыгнул носом.       — Простыл таки?       — Неженка что ли? Так, соринка в нос попала…       — Знаю я эту соринку.       — Я, наверное, сопли развёл тут уже, да? Взрослый мужик, а жалуюсь девчонке…       — Заткнись, — Софа и слышать не хочет о том, что кому-то запрещено выражать свои чувства, — Ты даже представить себе не можешь, Гриш, что ты за человек. И это нормально делиться тем, что у тебя на душе. Я ценю, что ты рассказал мне об этом.       — Говоришь так, будто подвиг свершил, — у него смешок вырывается, тихий такой.       — Одним подвигом будет больше, если не станешь никогда называть меня «девчонкой», — Софа усмехается, совсем по-доброму, не видя, но чувствуя, как Гриша тоже.       А он сам стоит, как дуб по струнке, с улыбкой этой, дважды два сложить пытаясь и в грязь лицом не ударить. Соображалка с утра подводит…       Давно его не обнимали так. Как члена семьи, а не друга или товарища.       — Новый год на носу — помнишь?       — Помню.       — Тогда мы с тобой сейчас за ёлкой, и на базу. Будем атмосферу праздничную создавать, — Софа отстраняется, сверкая улыбкой. Заразной.       — Серьёзно? Я уже лет сто не праздновал с ёлкой.       — Пора уже прекращать это недоразумение, — буднично произносит, в коридор направляется, чтобы у зеркала волосы свои в порядок привести, но вслед ей доносится мужское и твёрдое:       — Побольше бы таких друзей, как ты, — Гриша говорит на полном серьёзе, в этом нет нужды сомневаться, хоть голос его и источает нотки, непривычные стальным афганцам. Но кто сказал, что они обязаны быть железными и бесчувственными роботами?       — Приму это как комплимент, — а Софа, возможно, была бы отличной пародисткой.

***

      На базе в этот вечер слишком шумно, несмотря на то, что народу сходится человек десять. В основном те, кому отмечать не с кем. Софа с Гришей ёлку украшают, которую притащили под возглас Вити, который приехал раньше с пакетом игрушек, не понимая ещё до конца, зачем, но уловив суть идеи, возражать не стал. Хотят — пускай, может, так даже лучше, праздничней. Как в детстве.       В Афгане они вообще Новый год под пулями встречали.                   Магия праздника, явно что-то волшебное

В этих гирляндах и новогодних украшениях.

      Гоша, ещё один из афганцев, бутыль самогона притащил, обещая, что этой ночью все попробуют мастерство по рецепту его деда. А почти следом за ним приходит обычно всегда серьёзный мужчина с грозным взглядом, которого побаивались практически все из окружения афганцев, и комплимент общественной деятельности отвешивает.       — Давно не видел такой нарядной ёлки. Молодцы, ребят! На славу постарались…       К слову, зелёную повелительницу праздника Софа и Гриша преображают до неузнаваемости с помощью нескольких гирлянд, игрушек и даже звезды, обнаружившейся на дне Витиного пакета — небольшая, но довольно яркая, она была изюминкой, завершая праздничный образ.       — Матвей, если чё, хороводы будешь вокруг неё водить, — произносит Витя, открывая шампанское, и Софа, наконец, узнаёт имя неизвестного, отвечая простой улыбкой.       — Вить, ещё ж двенадцати нет!       — А ему это никогда не мешало, — в отместку отпускает афганец свою фразочку.       — Или ей, да? — Гоша многозначительно кивает на Иру, которая развалилась в кресле с видом аля «я-королева-бала», в жутком леопардовом платье и пафосной шубке бежевого цвета. На ногах красовались туфли на шпильках и Софа, глядя на это, не понимала ни Витю, ни его дамочку.       Впрочем, горький опыт научил её — стоит промолчать, пройти мимо, иначе змея обязательно всадит кому-то свою порцию яда. Она уже почти сделала это, но… не тут-то было!       — Соф, можно тебя на минутку? — Витя, очевидно, хотел обсудить что-то наедине, кивая в сторону кабинета, и Мальцева безотказно бы присоединилась к его компании, вот только блондинка, брошенная среди толпы наперевес с бокалом искрящегося, имела своё мнение. Стоит ли говорить, кого оно волновало?..       — Пупсик, я думала, мы с тобой там уединимся, — ну вот, сразу же проигрыш в эмоциях. Витя отвлёкся на телефон, который начал трезвонить, и подал знак рукой дождаться его, отходя в сторону, а Ира посмотрела так, точно перед ней была кучка грязи, — А ты чего ухмыляешься? Он мой жених. И если ты надеешься, что он слепой, то я всё вижу. И думаю, что тебе не стоит вешаться на тех, кто занят.       — Думать — это явно не твоё, — Мальцева лишь с состраданием взглянула на неё, — И, если ты не заметила, то Витя тебе верен, — «К сожалению. Уж лучше бы нашёл кого-то поумнее», проскочило в голове, но она сдержалась от того, чтобы произносить это вслух. Кому нужны лишние проблемы?       — Дружок его тоже своей девке был верен, но ты же как-то вмешалась, что, нравится влезать в чужую посте… — договорить она не успела, потому что в следующую секунду Софа схватила её за ту самую шубку, притягивая к себе с самым, что ни на есть, угрожающим видом.       — А теперь послушай меня сюда, — стараясь говорить вкрадчиво и ясно, она смотрела прямо в глаза Иры, которая уже сверкала на округу своими большими, по пять копеек, надеясь, что кто-то защитит, но Витя до сих пор разговаривал по телефону, а другие афганцы то ли предпочитали не замечать, то ли и вправду были слишком заняты своими делами, — Говорю один раз и дважды даже для особо тупых повторять не стану. Это не твоё дело, и если не хочешь нажить себе проблем, то научись не совать свой нос в чужую жизнь. Радуйся, что с панели тебя подобрали, и задницей светить теперь не придётся, хотя, как по мне, это — единственное, на что ты способна, — Ира попыталась убрать руку Софы, но у неё ничего не вышло, хватка была довольно-таки сильной.       — Пусти, больная!       — А если я ещё хоть раз услышу что-то подобное, то ты сама у меня сляжешь и больше не встанешь, усекла? — молчание было прервано лёгким, но внушительной встряской, — Не слышу!       — Поняла я, поняла!       — Вот и славно, — отпустив, наконец, её, Софа заметила на себе взгляд Вити, — Ты, кажется, хотел поговорить? — напомнила Мальцева самым непринуждённым тоном, какой только можно было представить, — Я вся само внимание.       — Перекурить не хочешь?       Изменившаяся траектория маршрута в сторону улицы Софу не смущала, а Ире было отдано чёткое Витино наставление ждать в кабинете. Мальцева не имела ровным счётом ничего против, выходя на морозный воздух и роясь по карманам в поисках пачки. Безуспешно, потому что её папиросы присвоил себе Гришка, когда они за ёлкой ходили. Забыла, видать!       — Угощайся, — Павленко протянул ей свои, и Софа взяла одну из них, поджигая кончик вспыхнувшим огнём от спички.       Друг присел на корточки и ей ничего не оставалось, кроме как, присев рядом, опереться спиной о бетонную стену. Кирпичи, на которых они порой отсиживались летом, сейчас были холодными, и по коже пробежались мурашки, но Мальцева не встала, продолжая сидеть.       Мысли Вити путались во всём происходящем и подруга буквально физически ощущала это.       — О чём разговаривать будем? — ей, конечно, было по кайфу и просто так посидеть, но была же причина, по которой он изначально это всё затеял? — Только не говори мне, что ты женишься, ладно?       Витя усмехнулся, но это было скорее грустно, чем по-настоящему. Новогодним настроением от него в эту минуту не прёт нисколько.       — Ты ж и так знаешь. Что повторять по двадцать раз?       — Да ну тебя, только настроение портишь, — отмахивается, пепел стряхивая. Витя за рукой её наблюдает, и за тем, как чёртовы крупицы пепла, по всем законам мира и физики во все стороны у него самого разлетающиеся, у неё прямой дорожкой вниз опускаются. Как будто она не подчинена никаким законам и имеет свой собственный.       — Попросить только хотел, чтоб всё было тихо, — взгляд Вити грустный, и Софа видит это, неожиданно повернув голову в его сторону. Павленко губы поджимает, — Ты ж нормальная, Соф. Можешь не лезть на рожон, вот и всё.       — Так и знала, что речь об этой…       — Соф, фильтруй и тормози…       — Вить, — Мальцева вздыхает, — Неужели ты не видишь, что ей от тебя только одно нужно? Ну вот скажи ты мне, — уже жестикулируя руками, она не замечает тлеющей сигареты, и пепла, который по прежнему спадает, но уже сам по себе. Юбку Мальцевой пачкает, и он стряхивает, точно зная, что этот жест не будет понят неправильно, да и Софа, заметив, руку опускает таки, — Какая нормальная девушка будет зарабатывать таким способом?       — А все по-разному зарабатывают, — Витя тягу делает, чувствуя, как дым в ноздри ударяет, — Кто-то на трасе мужиков ловит, а кто-то тачки подрезает.       — Если это камень в мой огород, то мне всё равно не стыдно, — Софа не перестанет придерживаться мнения, что из двух зол стоит выбирать меньшее, — Думаешь, у Иры твоей выбора не было? Поверь мне, был! Просто она вовремя думать головой не захотела, поэтому предпочла задницей крутить направо и налево…       — Хорош, всё, — последняя тяга и Павленко тушит бычок, — Я просто хочу, чтоб этот Новый год не пошёл по наклонной и не закончился где-то в травмпункте. И так в обычные дни хватает всякого дерьма. И я понимаю, что Ира тебя сама цепляет, не слепой.       — Самое смешное, что она тебя ко мне ревнует, — у Софы на эту тему крышу сносит от осознания правдивости легенд о блондинках. Во всяком случае, на одной из них природа явно отдохнула, — Суёт свой нос, куда не просят, вот и получает, а я крайняя и тут, и там. Ну зашибись, что сказать!       Витя вздрагивает, как от удара. Он понимает, о чём именно втолковывают, и нарушает тишину только для того, чтобы спросить вертящееся на языке:       — А ты до сих пор… ну, по Алику… — это имя даже произносить как-то неудобно становится. Вдвойне, потому что и Софе на мозоли давить, и себе на грехи потаённые, — Да?       Софа на Витю не смотрит, произнося только:       — Ладно, если ты докурил, я тоже. Пошли, а то холодно, — и первая в здание возвращается, оставляя его ещё сидеть с пару секунд на одном месте, понимать простую истину.       Разве нужен ответ, когда и так всё очевидно?..

Говорят, под Новый год, что ни пожелается —

                  Всё всегда произойдёт, всегда сбывается.

Но мы не знаем сами, ждать нам когда и откуда,

Ведь может случиться…

…не только чудо.

***

      Звуки становились всё тише.       Полуночное празднование, кажется, удалось на славу. Софа получила в подарок от Вити и Гриши целый скутер. К слову, неловкость от собственных подарков (один получил бритву, а второй одеколон) исчезла, стоило увидеть пылающее лицо Иры. Эту мину нужно было увековечить, жаль, фотоаппарата под рукой не оказалось! Полина бы полюбовалась…       Когда же народ после стола и выпитых рюмок самогона повалил на двор, чтобы зажечь этот вечер во всех смыслах, используя раздобытые кем-то салюты, Софа, любуясь данным весельем, заметила на своём новоиспечённом средстве передвижения свёрток. Поначалу ей подумалось, что это ещё какая-то часть подарка от ребят, но записка разубедила. «С Новым годом, Софик» — было выведено слегка корявым, но до боли знакомым почерком. Внутри обнаружился свитер, тёплый, тёмно-синий. Вязаный, да ещё с изображением кота в придачу!       Отправитель явно знал её слабые места…       А ещё это наталкивало на мысль об анонимности, окружающей её в последнее время.       Софа решила, что ей не помешает прогуляться до гаражного кооператива. Мысли переполняли её, а ощущение того, что в новогоднюю ночь случаются чудеса, с каждым шагом отчётливее отзывалось внутри.       До знакомого «убежища» оставалось всего несколько метров, когда Мальцева услышала лязг тормозов и глухой удар. Подобное было до боли знакомым, вот только вряд ли фальшивым…       Действительность оказывается хуже, подтверждая опасения. На земле, распластавшись, лежал юноша, прижимая руку к своей ноге, а машина уже отъезжала прочь в темноту. Догнать неизвестного на подобной скорости не было особых шансов, в темноте кооператива чёрт ногу сломит, а водитель, пренебрегающий фарами, явно не связан никак с законопослушностью или вовсе вменяемостью. Чужой стон привлёк внимание, отрезая любые решения.       — Костя? — узнать в пострадавшем знакомое лицо Софе не составило никакого труда. Он был одним из тех, кто входил в компанию Серого, — Ты что здесь делаешь?       — Прогуляться вышел, бля! Дома стало скучно тосты толкать…       — Идти сможешь? Вставай, держись.       — Да уйди ты, — от руки её отмахнуться предпочитают, самостоятельно справляясь, — И без тебя тошно… Сука, куртку порвал. ГДР-кая!       — Серьёзно? Тебя только это волнует?! — Софа смотрит на него, как на больного, — Тебя чуть не задавили, а ты о курточке плакаться будешь?!       — Тебя вообще нихера не колышит, и ничего, живёшь!       — Что это за предъява такая?       — Догадайся, от кого человек за рулём, прозреешь! Может, и кавказцы тебя к себе примут, а что, весёлая компания, ещё круче, чем с афганцами! — сказав эти слова, Костя уже уйти собирается, чтобы её одну оставить в своих размышлениях. Прихрамывая, но ничего, главное, что идти можно.       — Кощей где?       — В заднице он! Спасибо тебе…       — Сарказм поубавь, а то не посмотрю, что хромой, — догоняя, Софа путь преграждает, чтобы узнать всю правду. И пускай Костя хоть проклянёт её на этом самом месте, но она должна узнать, что происходит! — Ты меня знаешь, я не отстану, рассказывай давай.       — Я просто хочу, чтоб этот Новый год не пошёл по наклонной и не закончился где-то в травмпункте. — всплывают слова Вити в подсознании, пока Софа рассказу чужому внимает, поражаясь, как Павленко в самую точку попал.       «Не получится, Вить!» — ответ крутится, — «Проблемы сами находят нас…»

***

      Первое утро девяносто четвёртого года радовало Софу в больнице, среди косых и хромых. Именно сюда она примчалась с Костей и Кощеем на машине последнего. Пострадавшего увели на снимок, а они остались сидеть в приёмном отделении, ожидая вердикта. Оба сонные, да ещё и трезвые — они разительно выбивались из общей массы посетителей.       Часы показывали половину пятого, когда двери травматологии открылись в очередной раз и оттуда вышел мужчина, на вид довольно крепкий, с бородой, в шапочке, отливающей бирюзой и белом халате, на котором красовался бейдж дежурного врача и эмблема.       — Кто здесь Рокотовы?       — Это мы, друзья его, как он? — Серёжа подорвался сразу же, подходя к врачу. Тот поднёс рентгеновский снимок вверх, осматривая его в свете ламп.       — В рубашке ваш друг родился. Растяжением и ушибами отделался. Но два-три дня желательно провести в постельном режиме.       В итоге они ещё и домой его вместе везли. В квартиру к Косте Софа подниматься не стала, отчасти из-за наставления самого хозяина, который не прекращал огрызаться, припоминая взбучку в ресторане с Зурабом. Мальцева уже на полном серьёзе порывалась уйти, послав куда подальше недобросовестного приятеля, но Кощей отговорил. Посмотрел просто и попросил дождаться его в машине, а сбегать из-под его носу после проведённых вместе нескольких часов было глупо.       Оставалось только сидеть, глядя на заснеженную улицу и слушать песню, льющуюся из магнитолы. Мотив оказывается слишком знакомым с первых секунд, навевая воспоминания давно ушедших дней. Пусть плывёт смолистый дым Сквозь густые ветки. Будет самым молодым Этот вальс навеки!       Софа вспомнила, как, будучи девчонкой, учащейся в девятом «А», она танцевала вместе с Кощеем вальс под эту музыку на последнем звонке. Тогда ещё родители восторженно наблюдали за ней, Лёшка подмигивал, приговаривая, что сестрёнка его невестой скоро заветной станет, а сам Серёжка смотрел на неё, и они танцевали, будучи самыми близкими и лучшими друзьями.       — Софа, это ты? — тихий голос был узнаваем из тысячи.       — Серёжа?       Он нашёл её в Воронеже. После того, как она собственноручно оборвала все связи, переехав с семьёй. И не бросил, забрал ведь обратно в Тулу. Уже зная, что Мальцева схоронила мать и живёт под одной крышей с отцом-алкоголиком.       — Так, ну ты это… Располагайся пока тут, — он кивнул на раскладушку в углу гаража, — Конечно, не хоромы в три девятом, но всё лучше, чем ночевать в подъезде на лестнице.       Софа, для которой уже давно была чужда чья-то забота со стороны, вздрогнула. Глаза её на секунду налились влагой.       — Спасибо тебе.       Позже он подтянул её в свой «бизнес», благодаря которому Софа выживала почти три года.       И что в итоге? Они разругались, в пух и прах.       Неужели оно того стоило?       Неужели их дружба оказалась слабее и не смогла выстоять перед фактом различных мнений? Искры пляшут на ветру, Вьются над палаткой. Танцплощадка поутру Станет стройплощадкой.       Софа мысленно материла себя, набирая номер Вити. Тот, отвечая с бодуна, был не слишком ласков в эпитетах.       — Добить меня решила?       — Знаю, что первое января, все дела, но дело есть. Сможешь на базу подскочить? — с надеждой поинтересовалась Мальцева, прекрасно понимая, что, будь она на его месте, то скорее всего абонент был бы послан уже давно и безвозвратно в траекторию из трёх букв, — Это правда важно, Вить, возможно, что не только для меня, но и для вас, афганцев, в целом.       — Чё за кипишь-то? — потирая сонные глаза, Витя честно пытался вникнуть в тему. Худо-бедно получалось прочищать сознание от выпитого накануне самогона.       — Скажу так: это насчёт того, чтобы прижать Зураба к стенке. Ну, или хотя бы попытаться.       — Ты чё, в заложники его взяла?       — Детали при встрече.       — Напомни, почему я тебя не прибью?       — Друзей не убивают, — знала бы Софа, какие мурашки прошлись по телу Вити от этих слов, была бы более избирательна в тех, к кому стоит обращаться за помощью, — И с меня будет пиво. В деле?       — Приеду, — коротко бросили ей в ответ, прежде чем отключиться.       Связь прервалась аккурат в момент выхода из подъезда знакомой фигуры. В свете фонарей Кощей выглядел не очень. Софа заметила это, хоть походка его твёрдой и кажется со стороны. На своё законное водительское садится, пальцы на руле сжимает так, что аж костяшки белеют. И взглядом её награждает, взволнованным таким.       — Ты торопишься?       — Пока что нет…       Машина стартует с места сразу же после этого ответа. Едут они быстро, так, что даже у Софы, любящей скорость, дыхание перехватывает порой.       Музыку Кощей врубает громче, так что Софа слегка морщится, признавая, что барабанные перепонки могут незаслуженно пострадать. Спустя каких-то минут двадцать они уже оказываются на дороге между лесом и полем. Вокруг пусто, но знающие Тулу, как свои пять пальцев, оба знают, что неподалёку в одной стороне находится кладбище, а за ним, в паре километров, речка.       Знаменитая событием, перевернувшим Софьину жизнь…       Тормозит он резко. Надо отдать должное ремням безопасности, которыми Мальцева пристёгивает себя впервые за долгое время, так что они спасают её от удара. Первым желанием становится, конечно же, голос повысить и правила дорожного движения разъяснить, но эмоции утихают спустя несколько секунд, стоит посмотреть только на лицо.       Такого выражения она не видела никогда.       — Спасибо, что не кинула его, — произносит, наконец. Понимая, что раннее не озвучивал. Не до того как-то было, слишком нервничал.       — Когда мы ехали обратно, я уж было чуть не пожалела об этом, — он знает, что она шутит, несмотря на правдивость. Обстановка и вправду была накаленной до предела. Да и сейчас, несмотря на то, что взаимные упрёки утихли, в воздухе будто сквозит что-то… наталкивающее на неловкость. Вперемешку с тишиной, поэтому Софа спешит нарушить её, чтобы, наконец, покончить со всем этим цирком, — Я, кстати, спасибо тебе тоже сказать хотела. За подарок.       — Рад, что тебе понравилось, — Серёжа кивает, стараясь особо не бросать взглядов в сторону Софы. Внутри у него самого ураган, и Кощевский изо всех сил просит самого себя сдерживаться.       — Слушай, Кощей… Это ты мне звонил? — вопрос, тревожащий не меньше, если не больше остальных, срывается с женских уст.       — Когда?       — Вчера, позавчера. В трубку молчал. Скажи честно, ты? — но, если исходить из удивлённого взгляда, направленного на неё в следующую секунду и искреннего «нет», то с анонимом Софа прогадала. Других идей в голове у Мальцевой не зреет, а затягивающую снова в непонятные дебри тишину хочется разорвать в клочья, — Мне тут сказали, что у тебя проблемы с Зурабом. Это из-за меня?       — Костян… Не язык, а помело.       — Серёж, — в этот раз имя его звучит иначе. Не со злостью, и не с досадой, — Я понимаю, что между нами в последнее время много всего произошло. Может, ты не хочешь со мной разговаривать начистоту, но я не хочу мириться с тем, что у кого-то неприятности по моей вине, — она говорила спокойно и, поймав его очередной взгляд на себе, услышала чёткий вопрос:       — Собираешься снова в ресторан заявиться и скандал устроить?       — Нет, — головой качает, — В «Кавказ» мне дорога заказана. Но я не буду сидеть сложа руки. А если бы его люди тебя сбили, а не Костю? Если бы всё закончилось не простым растяжением, что тогда было бы? Думаешь, я бы смогла себя простить за это? — голос Мальцевой стал надтреснутым, натянутым, как струна, — У меня не так уж много друзей, чтобы разбрасываться ими.       Эти слова бились эхом в голове у Кощея. Вот он кто для неё. Друг. В то время как она ему уже давно гораздо ближе и важнее.       — Пойдём, — она из машины выбирается, оборачивается и добавляет, пока морозный воздух в салон залетает, обещая снова падение температуры ниже нуля. Так что даже печка чувствоваться перестаёт, — Тебе отвлечься нужно.       Если учитывать все обстоятельства, то у Кощея не было ни сил, ни желания отказываться. Они вдвоём прогуливаются по полю, засыпанному белым снегом, вдобавок он продолжает сыпать с неба и это подбрасывает Мальцевой идею удариться в детство. Слепив снежок, бросает, попадая аккурат в мужскую грудь.       — Это вызов? — интересуется Сергей, изогнув бровь.       — Ты же ещё не разучился играть, правда? — раззадоривает. От прежней депрессии у Софы не остаётся ни следа в эту секунду. И даже ему кажется, что перед ним стоит девчонка с восьмидесятых. Губы поджимает с саркастическим сочувствием, проскакивающем на лице.       — Ну тогда… — на корточки садится, делая вид, что шнурок завязывает. Старая схема из детства. Софа помнит, и на лице её улыбка расплывается, когда ожидаемое движение рукой вверх происходит, — Получай! — ей остаётся только уклоняться от снарядов, поспешно создавая свои.       — Вот тебе! — в ответ бросает, бежит, чуть спотыкаясь, и чувствует, как в затылок прилетает холодом.       — Так-то, знай наших!       — Стрелок, да?!       — На меткость не жалуюсь!       Сколько времени они так бегают, никто не задумывается, но когда оба лежат, как в детстве, прямо на снегу, обсыпанные им, и смеются, на улице уже светает. Луна ещё светит, но солнце, готовое вот-вот показаться на линии горизонта, окрашивает небо светлеющими тонами синего и жёлтого.       Наконец, Софа поднимается, осматривая свой внешний вид.       Тот самый момент, когда в голове вертится сплошное: «Без комментариев!»       — Сама виновата, — припоминает Кощей. Он, впрочем, выглядит не лучше, ещё и волосы взъерошенные.       — Белый и пушистый!       — Твоими стараниями и вправду — белый, — Софа посмеивается, отряхивая куртку, а Кощей просто смотрит на неё, пытаясь запомнить то, что давно не видел. По памяти воспроизводить же будет потом. И глаза эти, озорством блестящие, и улыбку, которую невозможно спутать ни с чьей другой.       Мало кому позволено в жизни увидеть такой Софью Павловну Мальцеву. И, чёрт возьми, как же он рад, что остаётся в числе этих немногих!..       — Дырку во мне прожжёшь, — подмечает Мальцева, отряхивая колени, — Кощей, приём! Вставай, замёрзнешь, мне потом ещё отогревать придётся тебя, чаем отпаивая. Помнишь, как в восемьдесят четвёртом?       Кощей помнит. Он тогда на спор с пацанами забился, что до самого вечера гулять будет. Метель жуткая была, а он по двору ходил в курточке своей короткой и простых джинсах, которые не согревали от слова совсем. Промёрз так, что Софа, узрев в окно его облепленное снегом тело, забрала в квартиру греться. Около часа отогревался, говорить едва мог, слушая её ругательства, а потом оказалось, что у него жар. И вернувшиеся с работы родители обнаружили своего сына в обнимку с градусником, который меньше тридцати девяти отказывался показывать.       Отец тогда ему по выздоровлению такого ремня всыпал, что Серёжа ещё несколько дней потом сидеть не мог, а с парнями на такие вещи больше не спорил.       — Пороть, правда, будет тебя некому, но ничего, я со своими нотациями не хуже справлюсь, — поддевает, причём, по мнению Софы, совершенно по-дружески же.       Это вон, Кощей поплыл. Смотрит на неё, взгляд не отводя, как будто впервые видит перед собой.       — Серёж?       Глаза у Софы какие-то обеспокоенные становятся. Она наклоняется, даже руку ему на плечо кладёт. Он чувствует её тонкие пальцы, сжимающиеся на его коже через эту куртку, и всё, что ему хочется в этот момент — это дать шанс давно рвущимся наружу чувствам. Но всё портит телефонный звонок.       — Алло.       — Кощевский, где тебя черти носят?! — Нинель на том конце провода зверствует и лютует. От Софы не укрываются громкие нотки женского голоса в динамике и она лишь усмехается, одними губами проговаривая «передавай привет», — Я сижу здесь всю ночь, как дура, жду тебя, а ты там где-то развлекаешься?       — Прости, так вышло, — отчасти ему и вправду неудобно. Она ж в его квартире с двух часов ночи сидит, одна. С другой стороны, когда ему позвонила Софа и сказала, что Костю машина сбила, Кощей воспользовался случаем сбежать под предлогом необходимой помощи. Проводить с ней ночь он совсем не хотел, как и оставаться надолго наедине, понимая, чем это грозит.       — Прости? Ты серьёзно сейчас? Я, между прочим, эту ночь себе по-другому представляла!       — Послушай, я же не просто так ушёл, у Кости проблемы возникли, я не мог его кинуть, — как ни крути, а в этих словах была доля правды, но у Нинель, которая вся извелась, поди, за пять с лишним-то часов, уже была своя версия.       — Да что ты говоришь! А я звонила Косте, ещё час назад, и он, между прочим, уже был дома, сказал, что ты привёз его и ушёл! Ты с этой Мальцевой, да?! Мало тебе того, что она уже один раз отчебучила, кинула тебя, дурака, с проблемами, опять выгребать будешь?!       Вместо тысячи слов, он просто взял и скинул. Да и что говорить-то? Бесполезно это, учитывая её характер, его слушать сейчас не станут.       — Ладно, поехали, — озвучивает Софа, к машине понемногу двигаясь, — А то девушка твоя с ума сейчас сойдёт. Подозреваю, что тебе нужна вменяемая.       Но Кощей, идя следом за Софой, подозревает, что он полный кретин, упустивший свою возможность.

***

      Гриша, заходя на базу, почти сразу услышал обрывки голосов. Оживлённый спор этих двоих тянулся ещё с того момента, как он за сигаретами отправился в ближайший ларёк, в надежде, что по возвращению их «батарейки» немного сядут, а пыл поутихнет. Как говорится, надежда умирает последней.       Глотки драли Мальцева с Павленко. Самоотверженно, надо отдать должное, не сдаваясь ни на йоту.       Софа доказывала свою очевидность, придерживаясь мнения, что бросить в беде своего друга не может, а Витя пытался втолковать ей о давних конфликтах, не прекращающихся с переворотом календарных чисел.       Никто не обещал, что это будет просто…       — Вить, ну, пожалуйста!       — Нет я сказал!       — Ну что тебе стоит помочь?!       — Тебе — пытаюсь, а им — хрен…       — Павленко! Что за дискриминация?       — Мальцева, не дави на совесть! Я её в Афгане лишился ещё.       — Ты мне друг, или кто?       — Началось в колхозе утро!       — Уже девятый час и за окном темень, я тут с тобой два часа потратила, и всё впустую?       Брови Гриши поползли вверх — а Витя, оказывается, хорошо ещё держится, раз столько времени с ней тут кукует. Но это значит, что если и Софа не сдаётся, то дело и вправду керосином пахнет.       Как бы не разгорелось что, ему ж тушить придётся! В последнем едва ли стоит сомневаться…       — Товарищи, — внимание на себя обращает, усмехаясь, — Вы что меж собой не поделили, расскажете?       — Да вот, Софа где-то упала, головой, видать, стукнулась…       — Витя граней не видит просто, Гриш! Я ему пытаюсь объяснить, что легче воевать против…       — …с Кощеем предлагает мировую заключить, прикинь!       — …он мне своё упорство напоказ выставляет! Клюнет петух — тогда и будет голым задом сверкать, слова мои припоминая…       — Ша! — единственное, что кажется ему верным, это встать между ними, прерывая крики с обеих сторон, чтобы не оглохнуть, своим. У него и голова от такого разболеться может, а если ещё и Гриша из себя выйдет, то всем точно мало места на планете достанется. Кто ж будет за тормоза отвечать-то?       Это, как ни странно, действует. Витя с Софой замирают. Он даже с секунду себе этим эффектом полюбоваться позволяет. Мысленно приговаривая: смотри, Гриша, чему ты научился, мог бы таким хорошим педагогом быть!       Вот только Грише хватает учеников. Правду говорят, что маленькие детки — маленькие бедки, а у этих ощущение, что какой-то слон навалил кучу всяких передряг.       Зато, мать его, явно с юмором и щедрый…       — А теперь, ребята, садимся, — он сам на стул присаживается, как бы пример показывая. И слушаются же, пересматриваясь. Будто пытаясь без слов друг другу доказать, что именно оппонент довёл их общего друга до такого состояния, — И по одному, — замечая, как Софа уже выговориться желает, взглядом в неё стреляет, — тихо и спокойно, — на Витю переводит, — рассказываем дяде Грише, что стряслось. Чтоб избежать споров ещё и на тему первенства, думаю, дамам уступим. Да, командир?