Жëлтый клевер

      Бьякуя часто бесится. По самым весомым, на его взгляд, поводам: сотрудники сдают опять криво написанный отчёт, начальство скребëт мозг, Макото увиливает от него и почти не объявляется в общем холле.       Бьякуя хочет поймать его после работы и попытаться поговорить. Правда пытается.       Они так и мотают друг другу нервы после неловких признаний. После первого поцелуя, когда Макото ударил его по груди, отскочил и с широко распахнутыми глазами рванул в сторону, зажимая рот ладонями.       Бьякуя тогда проводил его ошарашенным взглядом, забывая дышать: лëгкие сжимало так сильно, словно из целлофанового пакета выкачали весь воздух.       А потом случилось… вот это.       И Бьякуя хотел вздëрнуться на ближайшей ручке, а потом повесить на ней же Мукуро, с которым работал всего пару месяцев. Он ему не нравился изначально: высокое самомнение, агрессивность и жуткие разговоры, постоянно крутящиеся вокруг трагедии. Макото тоже настороженно относился к нему, но не выказывал никакого презрения — впрочем, он ещё со школьных времён верил в любого человека, давал каждому шанс.       Бьякуя так не мог. Знал, что везде, в каждом может быть подвох, от которого потом не отмоешься никакими мочалками.       В этот раз случилось так же.       Бьякуя хотел самолично придушить его и впихнуть стекло в глотку, заставить жрать собственную кровь вместе с зубами, когда к нему со спины подошли его приближëнные и объявили, что теперь он будет находиться под их контролем.       Символизм, видите ли — закрыть тех же участников в новую убийственную игру, а его оставить наблюдать со стороны.       Мукуро догадывался. Знал, какие у них отношения с Макото — натянутые, сложные, неразрешëнные — поэтому с, очевидно, садистским удовольствием следил за бешенством на бледном лице.       Бьякуя на нервах съедает губы, щëки изнутри, доходит даже до кожи у ногтей (а те уже давно пестрят волнистыми буграми). Кто посмотрит — не поверит.       Он сходит с ума, чешет голову, больно распахивает глаза, когда сидит в одиночестве и пишет-пишет-пишет грëбаные уведомления, надеясь на смекалку Осколков.       Мукуро больше не появляется, занявшись чем-то внутри здания. Бьякуя всё ещё желает разломать его рëбра и набить рожу. Одновременно.       Карусель с разноцветными красными огнями кружится под веками, когда он закрывает глаза, чтобы собраться и ответить Фуюхико. Нельзя выдать себя. Нельзя.       За ним внимательно наблюдают и в случае нарушения давят — показывают кадры с Макото, демонстрируют превосходство над человеческой сутью: он готов жертвовать чем угодно ради одного.       Ради того, кого он любит до кровавых искр под глазами и стиснутых зубов.       Ради того, за кем он наблюдает всю сознательную жизнь.       Бьякуя не может ослушаться верхушку, когда его наконец-то отпускают с прибытием Осколков. Теперь над ним властвуют уже адекватные люди, и они аналогично против самоуправства и независимых решений. А Бьякуя всё злится, срывая гнев и беспомощность на Хаджиме. На Нагито. На каждого, кто возникает перед ним. На каждого, кто что-то говорит, спрашивает, кто нарушает. Потому что он не может.       И как бы сильно раздражение и горячий гнев, который сжигал вены, не пульсировали в висках, он держал себя в руках, когда подходил к Рэйдену и просил найти Макото.       Они недолюбливают друг друга. Бьякуя — потому что тот в чëм-то да превосходит его. Рэйден — потому что не доверяет Макото кому-то «настолько самовлюбленному».       Бьякуя эгоист. Бьякуя самовлюбленный — он даже не отрицает этого. Но единственный человек, ради которого он наглухо запирает все свои косяки, сейчас где-то носится по коридорам тëмного здания. В нём и вправду можно обморозить своё сердце.       Единственный человек, из-за которого Бьякуя просит того, кого желает послать далеко и надолго.       Пока тишина окутывает его уставшую больную голову, он с тяжëлыми острыми камнями в животе ожидает хоть каких-то новостей. Всё так же глухо — ничего неизвестно.       Зато потом этот самый груз сменяется лëгкими перьями. Они, словно движимые лëгким ветром, заполняют каждый участок тела, щекочут живот и нежно оглаживают дрожащие от волнения пальцы.       Бьякуя не слышит ничего: ни шума, ни грузного топота, ни разговоров — абсолютная пустота. Перед ним лишь чëтко вырисовывается Макото. Макото со звëздами в светлых глазах, с грустной улыбкой, с настоящей кровью на одежде и руках, со спутанными волосами. Со своим очаровательным ростом, с прокушенными губами, с ярко-красном румянцем на белом лице.       Бьякуя слышит, как прекращается тиканье противных часов в ушах, как замирает сердце, как горло обнимают чьи-то невидимые когтистые пальцы.       Он, наверно, никогда не выказывал таких чувств, когда поймал влетевшего в него Макото, когда судорожно вцепился в него в ответ и когда захотел впаяться в него на молекулярном уровне, чтобы дышать-дышать и дышать этим человеком.       — Всё хорошо, — бессмысленно шепчет Бьякуя, пока Макото тяжело дышит ему в грудь, крепко прижимая к себе. — Теперь всё хорошо.

***

      Макото вздëргивает голову, когда они остаются одни в холле. Всё наконец-то улажено, Осколки разъехались, оставив последствия на Фонд.       В принципе как обычно.       Бьякуя смотрит на его уверенное лицо с пятнами румянца, смотрит в глубокие чëрные от полумрака глаза и глубоко внутри себя, в своём сердце чувствует безразмерную нежность и тепло к нему.       — Прости, что так получилось, — тихо говорит Макото, вглядываясь в синие глаза Бьякуи.       Он давно снял очки, пока они разбирали бумаги, сверялись с отчëтами о незаконченном стимуляторе, а потом долго молчали, чувствуя густое напряжение. Они задыхались в этом кошмаре, задыхались в чëрном дыме в лëгких, задыхались просто потому, что на их плечи упали нечеловеческие события, которые повторяются из раза в раз.       — Перестань извиняться, — обрывает Бьякуя.       Тень призрачной улыбки ложится на его лицо.       — Хорошо.       Макото кивает и тянется к нему навстречу, мягко целуя. Он роняет его на себя, всё ближе и ближе, дëргает за рубашку, пока Бьякуя упирается в спинку дивана по обе стороны от его головы.       — Хорошо, — вновь шепчет Макото, слизывая слюну в уголке губы.       — Что хорошо? — усмехается Бьякуя, разглядывая сверкающие глаза.       — Хорошо, что ты такой послушный, — лукаво улыбается он и вновь подтягивается за более жадным поцелуем.       Бьякуя вздрагивает с нетерпеливого ëрзания под ним, с того, как трясущиеся руки пытаются залезть под рубашку.       Макото всегда был тактильным. И этот факт вновь и вновь покрывал весь его стыд, неуверенность и смущение. Бьякуя усмехается с укуса и отстраняется.       — Тише.       Он собирается поменять их местами, но не успевает и шевельнуться — загорается основной свет, и в холл вваливается Аой с повязкой на обнажённом бедре.       — Твою мать…       Она замирает с раскрытым ртом.       Макото начинает возиться под Бьякуей, пока тот медленно отталкивается от спинки дивана и встаёт.       — Асахина, — достаточно спокойно и собранно говорит он, — молчать.       — Я уже поняла, что… — Аой, не глядя, находит упаковку чая и начинает неуклюже пятиться назад. — Нужно молчать.       — Вот и славно.       — Аой! — вскрикивает Макото, когда она громко хлопает дверью.       Бьякуя насмешливо смотрит на взъерошенного Макото, который потерянно разглядывает то его, то несчастную столешницу, с которой исчез чай.       — Смешно тебе?       Брови Бьякуи приподняты, а на губах все шире растягивается улыбка.       Макото пытается поправить рубашку, но в итоге сдаëтся и направляется к двери.       — Доброй ночи, — бросает он, скрываясь за ней.       Бьякуя мысленно считает до трëх.       — Если что… приходи.       Он медленно кивает, счастливо сжимает губы, чтобы сдержать глупую ухмылку, и вытаскивает из ящика запечатанную упаковку чая.       Теперь она заменяет место старой.       Бьякуя выходит из холла с самодовольным лицом.