Дом в твоей ладони

Настоящее

      Глазам предстала неописуемая картина: широкие просторы полей, журчащая речка, объёмные пушистые облака. Это место кричало своей необъятной красотой, и жизнерадостностью, однако… с глаз моих предательски скатывались слёзы. Чего это я плачу? Почему сердце будто в тиски зажали и всё давят-давят, пока оно не лопнет от переизбытка чувств? Опять позабыл как дышать. Забыл, что значит улыбаться. В ногах острая боль — хочу убежать отсюда! Живот скрутило, к горлу подступила тошнота. Не могу понять… уже ничего…       — Вот возьми, — в её руках возник стаканчик с неизвестным содержимым. — Это успокоительное.       — Сначала похищаете, а потом таблетками пичкаете? Да что вы о себе возомнили, дамочка?! — разозлился я.       — Не хочешь — как хочешь. Тебя никто здесь насильно не удерживает.       — Зачем вы меня сюда притащили? Что вообще происходит? — откровенно потребовал я ответов.       Госпожа Сарада, несмотря на своё дорогое платье, уселась прямиком на землю напротив реки. Отчего-то я последовал её примеру. Сам не могу сказать почему.       — Это особое место для Боруто. Очень особое. Ведь здесь… развеяли прах того, кого он очень любил, — её до одури спокойный тон мигом вывел меня из равновесия! "Прах"? "Возлюбленный"? Что всё это значит? — Его звали Каваки Узумаки. И он вошёл в нашу семью, когда нам было по… одиннадцать, кажется? Можешь верить, можешь не верить, но ты похож на него не только именем, — в следующий миг госпожа Сарада достала из кармана свой телефон. Зашла в галерею, и показала мне старое фото: двое юнцов-оболтусов, кривляющихся перед камерой. Один — это молодой Боруто, а второй... я.       Прямо там на траве, мне казалось, я рассыпался на мелкие кусочки. Тот, кого он любил… просто похож на меня! Какая ирония? Даже смеяться хочется. А как же могло быть иначе?       — Каваки и Боруто были близки, даже больше, чем сводные братья. Понимаешь?       А спустя вечность переваривания её слов:       — Как он умер? — осмелился я задать главный вопрос.       — Утонул в этой самой реке, только чуть выше по течению. Он… скинулся с моста.       Мои глаза на лоб полезли! Голову пронзили автоматные очереди непрошенных воспоминаний: летний день, аккорды гитары, сигарета во рту. Я резко встал и быстро отошёл от воды. Моё сердце всеми силами старалось вырваться из груди!       — Каваки-кун, у тебя кровь! — заметила Сарада.       — Отвези… меня домой! — почти приказывал я ей, скрывая ручьи слёз ладонью.

Прошлое

      Мелкий испачканный пацан с разбитыми коленками. Прятался за мусорным баком, молясь всем Богам, чтобы ты меня не нашёл. Но ты это сделал. Выследил как раненного кролика.       — Каваки! — заверещал, едва завидев. Твой занесённый кулак мне еле удалось остановить.       — Отвали! — заверещав в ответ, я тоже ударил. Ты повалил меня на землю, и рвя друг другу одежду, таская за волосы, кусаясь и царапаясь, каждый из нас выкладывался на полную, стараясь уколоть оппонента побольнее.       Мы вымазались в нечистотах, как бездомные щенки! Скулили да скалились, пока силы не кончились.       — Вернись домой!       — Нет у меня дома! Всё отобрали! Улица — мой дом!       — Как отобрали — так и дали! Хорош фигнёй страдать, Каваки! Дома ужин, Химавари, Сарада, и папа с Саске! Все тебя ждут.       — Никто не ждёт, — сопротивлялся изо всех сил, а сам… безвольно подставлял руки твоим кандалам. — Папа сказал: я — ничтожество. Что меня нельзя полюбить, потому что я тупой, и ни на что не гожусь. Папа никогда не ошибается. Он всё о всех знает!       — Если бы он знал, то сбежал бы до того, как его взял дядя Саске! Теперь гнить ему в тюрячке, Каваки…       — Нет! Нет-нет! Он сбежит и заберёт меня! Он мне обещал!       — А ты и поверил? Дядя Саске его ни за что не выпустит, так что не бойся. Все, кто гниёт в тюрьме — плохие. Нельзя им верить. Так что не пори чушь, и давай возвращаться! Ты — не ничтожество. Отныне ты — мой брат. И я позабочусь о тебе.       Солнце твоей улыбки озарило эту помойку светом. Столь ярким, что выжгло на моих глазах печать этих слов. А когда я разрыдался, ты тоже заплакал. И вдвоём, все в грязи и соплях, мы вернулись домой под руку.

Настоящее

      Да. Она отвезла меня домой. Но не в мой. В тот самый, где они росли. Где сейчас жила… Химавари со своей семьёй. Едва завидев его, нутро сжалось тугим комком. Знакомые улочки, цвет камня на тротуаре… только окна другие — пластиковые. Мурашки на локтях оповестили, что это ностальгия. Но откуда она возникла? Я ведь раньше никогда здесь не был! Откуда?       Красный порше припарковался около гаража, мы вышли на свежий воздух. Едва лишь взглянув на небо, понял, что стоять еле могу — ноги ватные. Госпожа Сарада позвонила в дверь, пока я нервно топтался на месте. Мне было… неловко спрашивать зачем она привезла меня именно сюда, а не в мой дом.       После непродолжительного ожидания дверь перед нами отворилась. На пороге нас встретила другая женщина: странная стрижка, мешковатые одежды, а поверх — фартук с милыми цветочками. Меня она не сразу заметила, так как я стоял за спиной Сарады.       — О, сестрёнка! Давно не виделись! — почти восторженно приветствовала она её.       — И я тебя рада видеть, Хима. Прости, что без предупреждения. Ситуация… довольно сложная.       Госпожа Сарада отодвинулась, открывая своей сестре обзор на моё присутствие. Едва лишь наши взгляды встретились, как друг…       — Каваки? Это… и вправду ты? — голубые глаза наполнились не то надеждой, не то страхом. Много всего понамешалось, и во мне, если честно, тоже. Нас прервали внезапно появившееся дети. Мальчик и девочка лет восьми и пяти. Они радостно кинулись в объятья Сарады, лопоча что-то на своём детском диалекте.       — Тётя-тётя, ты принесла нам подарки как в прошлый раз? — спросил мальчик.       — Прости, это незапланированный приезд. В следующий раз обязательно принесу! — обнимая их в ответ, говорила она.       — Ой, кто это? — заметив меня, девочка уже было сделала в мою сторону пару шагов, как вдруг Химавари резко оттянула её на себя и заслонила своим телом.       — Кого ты к нам привела, Сарада? Что это за чертовщина?       — Всё хорошо, Хима. Он не опасен.       — Я — Каваки, — смущённо представившись, я наклонился так низко, как только мог, и попросил: — Пожалуйста, расскажите мне о своём погибшем брате!?       Через какое-то время мы все сидели в гостиной за чашками чая. Лицо госпожи Химавари всё ещё отражало её внутреннюю борьбу. Она уставилась на меня как заворожённая, и отхлёбывая чай, казалось игнорировала всё остальное.       Я огляделся, всматриваясь в каждую деталь дома: на полу раскиданы игрушки, на полках фотографии, у восточной стены как будто не на своём месте стояли огромные часы с кукушкой. Заметив моё замешательство, Хима мне пояснила:       — Там раньше располагался памятный алтарь. Отцы забрали его с собой, когда покинули дом.       — И часто они… ну… вспоминали о нём? — робость моего голоса усиливалась с каждой секундой. Аура того, что мне здесь не рады, сжимала тисками, выдирая с корнем всякую уверенность.       — Каждый день, — поставив чашку на блюдечко, ответила хозяйка дома. — Каваки, он… сделал нам всем очень больно. И так внезапно! В один день, всё шло как обычно, мы были счастливой семьёй, и… никто даже и не догадывался о том, что он собирался сделать. Даже Боруто.       — Но почему? П-простите, если лезу не в своё дело, я… это…       — Не извиняйся. Твоё любопытство здесь совершенно нормально, — уже более расслабленно заверяла она, откинувшись на спинку дивана. — Как-никак у вас с ним одно лицо, одно имя. Я и сама бы искала ответы.       — Расскажи ему о записке, — подала голос Сарада.       — Ах да. Его предсмертная записка. Наверное, это тебя разочарует, но… её содержимое известно одному Боруто.       — В каком смысле? Он сжёг её? — предположил я.       — Удалил, — поправила Химавари-сан. — Сказал, что об этом в ней просил сам Каваки-кун. А на все вопросы о содержимом молчал как рыба. Если тебе это настолько интересно, можешь хоть до седьмого пота допытываться, но вряд ли Боруто тебе всё выложит. Он ведь даже собственному отцу ничего не выдал.       — Совсем? — с ноткой надежды спросил я.       — Ну, только что причина заключается не в них. Хотя этого родителям было всё равно мало. Будь проклята эта записка! Она рассорила Боруто с моим отцом. Из-за Каваки и его поступка всё пошло наперекосяк!       Химавари-сан налилась гневом, а мне… мне внезапно стало так стыдно. Я наклонился, снова до самых коленей, чуть не стукнувшись лбом о столешницу.       — Простите, что стал напоминанием! Вам сейчас, наверное, трудно смотреть на меня. Я пойму, если попросите покинуть дом, но… можно… можно мне… увидеть его комнату?       Хозяйка дома молча проводила меня наверх. Сарада осталась в гостиной. Химавари сказала мне, что комната того Каваки осталась нетронутой по просьбе их отца. За окном уже село солнце, тьма окутала комнату. Нашарив выключатель, подрубил свет. Всюду лежала пыль тонким слоем. Видимо тут всё-таки иногда прибираются.       — Ты… виделся с Боруто, я полагаю? Как он там? — раздался робкий вопрос госпожи Химавари. Я оглядел её с ног до головы: руки сжимала, взгляда избегала. Значит, не мне одному здесь неловко.       — Думаю, неплохо. Живёт, конечно в свинарнике, да и питается всяким мусором, но… могло быть и хуже.       — Ах. Вот оно как, — тихо промолвила она. Затем достав откуда-то помпушку, принялась смахивать пыль с полок. Среди них была куча старой манги, (в основном Драгон-Бол, и Блич, пара выпусков Джам, и ну естественно Хантер-Хантер). — Как вы встретились?       — Он же школьный врач. Сами догадайтесь. Это случилось так неожиданно… как будто мне по лбу молотом зарядили. Потом он пришёл к нам домой и напросился мне в репетиторы.       Рука Химавари-сан дрогнула, помпушка задела фигурку на столе и та упала на пол. Ей пришлось быстро спохватиться, чтобы не выйти из-под контроля.       — Можно тебя попросить, Каваки-кун? — всё так же тихо и нежно, но с ноткой… угрозы в голосе спросила она. Я весь напрягся, ощущая нарастающую ауру неприятия. Сглотнул, готовясь к худшему. — Отстранись от моего брата. Знаешь, может показаться, что вас сама судьба свела, но… если бы ты был в курсе того, насколько остро он переживал тогда, и какой ценой ему далось освободиться от чувства вины, ты бы и сам не позволил себе с ним видеться. Боруто, он… подхватил дурную привычку бросаться из огня да в полымя ради родных, и молчать, когда из-за этого получает ожоги. Ты никогда не поймёшь его боли, не увидишь её в лицо, даже если тебя ткнуть мордой. Поэтому… Каваки-кун, я прошу тебя, пощади его. Пощади моего брата, — внезапно мне открылось зрелище того, как эта женщина пытается сдержать подступившие слёзы.       Дежа вю. Очень ярко в голове пронеслась бесформенная картинка. Извилины расшевелились, стараясь интерпретировать увиденное, но… вместо озарения я заработал лишь головную боль. Снова кровь из носу, снова звон в ушах. И вдруг! Перед глазами всё потемнело.

Прошлое

      "Если из-за тебя Химавари непоправимо пострадает — я убью тебя", сказал ты мне тем Рождественским вечером. То ли по выражению глаз, то ли по тембру голоса, но я понял, что ты не шутишь. И даже на миг… на краткий миг мне вдруг взбрела в голову безумная идея: "что если так и поступить?" Вынудить тебя прикончить меня, и дело с концом. Умереть от твоей руки было бы куда проще, чем продолжать существовать в бессмысленном мире. Но потом я подумал и о твоих чувствах. В итоге бы жизнь с клеймом убийцы свела бы тебя в могилу, а это мне не по душе.       Всё в точности как в дешёвых романах: с одной стороны, сидел ангел, и убеждал меня принести себя в жертву ради других. Выносить каждодневные страдания, нося маску безразличия. С другой — дьявол. Он был… менее громким, до определённого момента. Но тогда слушать совесть казалось мне даже чем-то благородным.

Настоящее

      Пришёл в себя уже в машине госпожи Сарады. Она, как и обещала, доставила меня обратно домой. (Даже отмазала перед предками за опоздание). Видели бы вы их лица, когда я выходил из порше. У отца аж челюсть на пол упала. Перед тем как я зашёл домой, Сарада окликнула меня. Видимо желала сказать что-то напоследок:       — Понимаю, со стороны это может выглядеть как подкуп, но… — как по волшебству Сарада достала кошелёк и протянула мне связку купюр. — Я ничего не имею против тебя, Каваки-кун, ты — хороший юноша. Вот, ещё кое-что, — вслед за деньгами в руке прибавилась её визитка. — Если будут какие-либо проблемы — звони. Я буду рада помочь тебе с чем угодно.       — А, не нужно! У меня есть работа, так что… я не нуждаюсь в деньгах, — поборов свою алчность, заявил я.       — И всё же. Мне будет приятно знать, если ты проявишь своё понимание. Ну… в отношении моего брата.       Неприятно кольнуло в груди. Так вот оно что?! Госпожа Сарада просто хочет защитить Узумаки-сенсея. На самом деле ей глубоко плевать на меня и мою схожесть с их некогда почившим братом. А я-то уши развесил, дурак! Закипающий гнев сдвинул брови в хмурой мине. Ладони сжались кулаками, будто сами собой.       — Можете не переживать, Химавари мне уже всё разъяснила! Я всё понял, и отныне буду держаться от вашего драгоценного братца подальше! Больно надо, особенно после того, как грубо он меня отшил! — и поклонившись напоследок, брякнул чисто из вежливости: — Всего хорошего. Оставьте деньги и визитку себе.