Непрожитая жизнь

На следующее утро Тсу’тей проснулся даже слишком рано. Впрочем, нельзя сказать, что его сон был хоть сколько-нибудь глубоким. После появления сноходца страх за свой дом и близких на’ви мучал его, а за страхом приходили кошмары, будто само подсознание кричало ему об опасности. После поверхностного сна воин открыл глаза и посмотрел на светлеющее ночное небо. Для тренировок было еще слишком рано, но спать не хотелось. Дрема не шла даже с закрытыми глазами. Тсу’тей огляделся, смотря на мирно спящих односельчан, и поднялся в своем ниви, позволяя себе потянуться, разминая спину, а после – выпрыгнул из него на ближайшую ветвь Дерева Дома и легкими прыжками направился наверх в надежде найти своего икрана и взлететь на нем настолько высоко, насколько это возможно, оставляя внизу все тягостные мысли, страхи и переживания. Хотя бы на мгновение забываясь в свободном полете. Охотник резво перепрыгивал с ветки на ветку, ловко цепляясь годами натренированными пальцами за мельчайшие выступы на дереве, выискивая глазами знакомую крону дерева, где в последний раз оставлял своего икрана. Духовного брата и лучшего друга. Тсу’тей делает последний рывок вверх и оказывается на одной из самых высоких веток. Ветер на такой высоте продувает тело насквозь, и воину приходится прищуриться, чтобы понять, куда идти. Несколько раз послав в небо охотничий клич, мужчина стал ждать своего икрана, осматривая деревню с самой, пожалуй, высокой точки из находящихся поблизости. На горизонте уже появлялось зарево и обещало скорое окончание затмения. Тьма уступала свету, постепенно накрывая поселение предрассветным туманом, словно волной. Охотник смотрел на спящее поселение, и сердце щемило от нежности к своему дому и тревоги за него. Тсу’тей понимал, что небесные люди не уйдут, знал, что их будет становиться больше и больше до тех пор, пока они не заполонят земли народа на’ви, нещадно вырезая каждого, кто окажется на их пути. Они убили бы и саму Эйва, будь у них такая возможность. Воин втянул носом воздух, посмотрел на светящиеся вдали электрические фонари небесных людей и нахмурился. Он не мог отступить. Ни сейчас, ни когда-либо, слишком многое зависело от него, раз старейшины приняли сторону пришельца. Тсу’тей не мог подвести свой народ. Даже если останется один - он защитит их. Или погибнет в бою. Невеселые мысли охотника прервал глухой крик икрана, и мужчина увидел, как знакомые крылья появляются из-за поворота. Тсу’тей едва заметно улыбнулся и отошел чуть назад, давая больше места для посадки своему брату. - Atan! – громко произнес мужчина, поднимая руку вверх, замечая, как начал к ней ластиться икран. – Mawey, Atan, mawey. Охотник потрепал икрана по загривку и прислонился своим лбом к его большому и холодному от прохлады утра, в это же время он завел руку за спину и легким движением установил с животным тсахейлу, вызывая у него утробный рык и замечая, как икран покорно склоняется, позволяя мужчине оседлать себя. - Летим, брат мой, - шепчет Тсу’тей на ухо хищнику, принимая позу наездника, закрепляя ноги в подпругах седла, - летим выше облаков, к самым звездам. Гулкий рык издается от животного, и он, резко взмахнув крыльями, устремляется вверх, смотря вперед, следуя за мыслями своего охотника. Воин подставляет разгоряченное от бега лицо холодному утреннему ветру и позволяет себе расслабиться, как только они с Атаном оказываются выше облаков. Там, где их не видно. Где Тсу’тей мог быть самим собой. Сильным, уверенным, но свободным, как ветер. Как это было давным-давно. До небесных людей, до войны, до самых страшных потрясений в его жизни. Охотник смотрит на появляющееся из-за облаков утреннее солнце и невольно вспоминает дни, когда оно было слишком высоко и недостижимо. - Тсу’тей, погоди! – раздается тоненький девичий голос за спиной у мальчика, когда он перепрыгивает через упавшее дерево. Ребенок покорно останавливается, ожидая подругу, отставшую от него дальше, чем он предполагал, и присаживается на ствол, покрытый мхом и мелкими цветами. - Какая же ты медленная, Сильванин, - важно задрав голову, подобая манере отца, проговорил мальчишка, скрещивая руки на груди, выпрямляясь и откидываясь назад, - как ты сможешь пройти икнимайя? Икран отправит тебя к Эйва раньше, чем ты сможешь что-либо сделать. Девочка догнала друга, останавливаясь, переводя дыхание, опираясь руками о колени. - Мама говорит, мне это не нужно, - задыхаясь, шепчет она, шумно вдыхая носом воздух, наполненный пряными травами, растущими повсюду, но уже начинающими отцветать. - Я должна тренировать разум, но не тело. Мальчик удивленно посмотрел на нее, снова горбясь, меняя позу, и переспросил: - Не нужно? Но как же обряд посвящения? Ты так и останешься маленькой, а остальные вырастут? – Он испытывал странное чувство тоски из-за этой мысли. Он не хотел, чтобы Сильванин осталась маленькой навсегда. Он хотел видеть ее взрослой. Он просто хотел видеть ее. Глядя на вытянувшееся глупое лицо будущего оло’эйктана, Сильванин залилась смехом, ненамеренно смущая мальчика, который, задрав голову еще выше, оскорбленно отвернулся. - Что смешного? – Только и буркнул он, обиженно сопя, смотря на зеленеющий нескончаемый лес, стараясь сделать голос безразличным. – Тебя изгонят из деревни и не дадут быть частью народа. Ты останешься одна. Отсмеявшись, девочка подошла ближе к другу и дернула его за косичку, обращая на себя внимание. - Не злись на меня, Тсу’тей. – Она дождалась, когда мальчик повернется к ней, а после – взяла его ладони в свои, заставляя сердца обоих биться чаще, и тихо произнесла: - Sa’nu сказала, что я буду тсахик. Моё икнимайя – первое видение от Эйва. У маленького Тсу’тея перехватило дыхание, и он посмотрел широко раскрытыми глазами в смущенные, но теплые глаза девочки напротив. Не так давно ему сказали, что он будет следующим оло’эйктаном, и сказанное сейчас Сильванин разделяло его жизнь на до и после. В этот момент он понял, кто стоит перед ним. И, наверное, впервые осознал, что нареченная может быть любимой.  Громкий крик икрана оглушил ушедшего в свои мысли охотника, и, встрепенувшись, он посмотрел вниз, услышав духовного брата. Далеко внизу, где заканчивался лес и начиналась выжженая небесными людьми земля, стояло несколько экзоскелетов с пилотами внутри. Они окружили маленького змееволка и мерзко смеялись. Тсу’тей пригляделся. По очереди они выстреливали в конечности животного, заливаясь хохотом каждый раз, когда зверь скулил от очередной пули, попавшей в него. Они не давали ему уйти, но и не убивали, хотели, чтобы малыш мучился дольше. Охотник осмотрелся, но матери детеныша нигде не было видно. То ли они убили и ее, то ли она ушла на охоту, оставив детей одних в убежище. Самый смелый из детенышей был перед ним. Очередной выстрел, теперь уже в локтевой сустав зверя, гулкий скулеж животного, и кровь Тсу’тея вскипает мгновенно, с боевым кличем он бросается вниз, пикируя. Дезориентированные, сбитые с толку взявшимся из ниоткуда на’ви солдаты панически осматриваются вокруг, никого не замечая. Этого времени хватает охотнику, чтобы застрелить последнего стрелявшего в зверя пилота. Мужчина попадает сразу же на подлете. Солдат даже не успевает понять, что именно произошло, как падает на колени прямо в скафандре, пробитый гигантской стрелой насквозь. Остальные задирают головы, но для одного из них - слишком поздно. Охотник натягивает стрелу, мысленно направляя икрана к силовому костюму, и с боевым кличем выпускает ее, наблюдая, как та попадает прямо в грудь пилота. Остается последний костюм. Охотник жалеет, что преимущества внезапности больше нет. Он делает крен на икране, а после – соскакивает с него и начинает рукопашный бой, рассчитывая на свою силу и неповоротливость экзоскелета. Тсу’тей делает кувырок, приземляясь прямо перед пилотом, и на секунду поднимает горящие гневом глаза, смотря на него. Солдату страшно. Он смотрит широко раскрытыми глазами на трехметрового пришельца, только что убившего двоих его сослуживцев и сейчас нависающего над ним огромной тенью, однако автоматически он поднимает оружие выше, и у Тсу’тея есть всего несколько секунд перед тем, как пулеметная очередь пробьет его грудь насквозь. Охотник шипит на человека, скаля зубы, и делает большой прыжок за его спину прямо на костюм, молниеносно вынимая крепкий костяной нож, всаживая его в стекло, за которым находится пилот. Воин не промахивается. Остов ножа входит прямо по центру черепа солдата, и он падает замертво, утягивая за собой железного монстра. Еще какое-то время мужчина наблюдает за ним, выдергивает свой нож обратно из стекла, затем снова шипит на уже мертвого человека и, выпрямившись, подходит к бьющемуся в агонии животному. Тсу’тей присаживается перед ним на колено и на мгновение останавливает взгляд перед собой. Вопроса, что делать дальше, не возникает, охотник направляет нож к сердцу молодого змееволка и пристально смотрит теперь уже прямо ему в глаза, не моргая. - Прости меня, брат мой, - выверенное движение, и зверь затихает под твердой рукой охотника, поглаживающей его, - да примет Великая Мать твой дух. Рука не останавливается, и после смерти животного мужчина продолжает гладить его по остывающему телу, бездумно смотря перед собой, раз за разом прокручивая в голове прошедший бой. - Нас убьют одного за другим, Атан, - обращается он к икрану, топчущемуся за его спиной, - вырежут как скот, если мы подпустим их близко. Если ничего не предпримем. Охотник оборачивается и через плечо смотрит на духовного брата, а затем на яркое солнце, показавшееся из утреннего марева. - Утро пришло к нам, брат, - прикрывая ладонью лицо от яркости солнца, произнес Тсу’тей, - летим домой, нужно начинать тренировку. Атан утробно рокочет и склоняется, приглашая охотника. Мужчина поднимается и легким прытким движением седлает своего икрана, создавая тсахейлу, взмывает ввысь, направляясь в сторону деревни, движимый яростью и решимостью после прошедшей битвы.  Он подгоняет животное, чтобы быстрее начать тренировку и как можно скорее обучить молодых охотников. Интуиция подсказывает воину, что времени для этого совсем не остается. Его народу вскоре понадобятся все силы. Для защиты Семьи. Матери. Эйва‘эвенг. Спустя неисчислимое время полета с приветственным кличем Тсу’тей приземляется на крепкую ветвь Дерева Дома. Он резво спрыгивает с животного и, делая характерный жест рукой, отпускает брата отдыхать, а сам тем временем спускается, снова перепрыгивая с ветви на ветвь, глазами ища место среди ветвей, в котором обычно собираются юные охотники, ожидая своего эйкью по утрам. Прыжок, еще прыжок, и вот Тсу’тей стоит в самом низу Дерева, глядя на заспанные лица юнцов. Мужчина обводит их глазами. Совсем еще дети, они жмутся друг другу в поисках защиты и покровительства, ведь знают, как суров бывает будущий оло’эйктан, но не знают, по какой причине и как давно – охотник хранил мотивы в строгой тайне. Немногие догадывались о причинах его строгости, но лишь догадывались. - Я вижу вас, tsmuk, tsmuktu, - охотник провел в воздухе длинными пальцами от лба к группе, стоявшей напротив, наблюдая, как, словно по команде, они сделали ответное движение рукой, поклонившись ему – высшая степень уважения. - Сегодня нас ждет длинный день. Вы должны научиться приручать па’ли, у нас есть на это время до ужина. Я надеюсь на вашу храбрость.  Воин внимательно посмотрел в глаза каждому из учеников и добавил: - И удачу. Тсу’тей издал призывной клич и двинулся вперед, не оборачиваясь, зная, что даже без команды ученики пойдут за ним. Группа на’ви во главе с эйкью прошли уже добрую часть пути к пастбищам па’ли, когда на горизонте послышался треск и звук падающего тела, в это же время будущий оло’эйктан напрягся, поднимая вверх руку, призывая учеников идти медленнее, опасаясь повторного нападения, подобного тому, что произошло утром. Но вместо человеческих голосов, команд или смеха, он услышал едва различимый глухой голос пришельца и звонкий смех Нейтири. Неосознанно он двинулся вперед быстрее. Что подгоняло его? Он не знал и сам. Группа молодых охотников вышла из леса прямо за спиной у эйкью и с беспокойством переглянулась между собой, смотря на сноходца, ожидая от него удара в любую секунду. Часть из юнцов предусмотрительно положила ладони на тетиву, упирающуюся в грудь каждого из них. Но Тсу’тей не чувствовал от него опасности, лишь собственные раздражение и злобу, взявшиеся словно из ниоткуда, стоило ему увидеть этого война из клана солдафонов, сидящего в грязи после падения с па’ли. Он уверенно шагнул вперед, равняясь со стоящей рядом Нейтири, практически не обращая внимания на невесту, вчерашняя недосказанность с которой все еще висела в воздухе, и громогласно произнес, свысока смотря на пришельца. - Ты должен уйти. – Непонятные чужие слова резали слух, а от их произношения болел язык, но на ядовитый тон и колкий взгляд сноходец только улыбнулся, да так, что поначалу Тсу’тей подумал, что сказал что-то неправильно. - А скучать не будешь? Ты знаешь наш язык, да? – Воин проигнорировал последние вопросы, язвительно усмехаясь, а после – перевел взгляд на Нейтири, переходя на родной, журчащий в ушах на’ви. - Он ничему не научится, сестра. Посмотри на него. Камень видит больше. Нейтири улыбается, но не на слова охотника. Она улыбается чему-то другому, смотря на сноходца. Уверенно и мягко. И эта улыбка, как и услышанный издалека смех, не нравятся Тсу’тею. Неприятное чувство появляется под ребрами, будто что-то важное вынимают прямо из-под них, оставляя сосущую пустоту.  - Иди, - только и произносит девушка, смотря в глаза охотника, кладя тонкую ладонь на его лопатку, будто подталкивая, а после - отступает обратно к пришельцу и чеканит: - Еще раз. Эйкью фыркает, но покорно отходит назад, поднимая руку вверх, и произносит своим ученикам: - За мной! – Юные на’ви тут же группируются и идут следом за будущим вождем к другому краю поляны, опасливо оглядываясь на сноходца, снова с трудом забирающегося на па’ли, раздумывая, не помешает ли он им тренироваться здесь сегодня? Па’ли – своенравные животные, больно лягающиеся и сложно приручающиеся. Они немногим лучше икранов. Па’ли – слишком для них. Слишком рано. Даже самый юные из группы понимали, что еще не готовы для такой ответственной миссии, понимали, что после па’ли совсем скоро будет икнимайя, и понимали, что они могут погибнуть. Это понимал и сам Тсу’тей, но надеялся на то, что страх смерти и провала на испытаниях послужит ученикам хорошим стимулом развиваться быстрее и активнее. Времени на раздумья и промедления больше не было. Небесные люди подошли близко к ним. Тут же мужчина подумал о тренирующемся неподалеку Салли. Слишком близко. Они все должны быть готовы.