Наследник

Драко сошел с поезда поздним морозным вечером. До начала занятий оставалось всего каких-то пару дней, но Хогвартс-экспресс, на удивление, был практически пуст. Лишь жители Хогсмида возвращались домой с огромными чемоданами. Впрочем, Малфой достаточно спокойно отнесся к мысли о том, что первую неделю на занятиях может быть меньше половины учеников. Это было достаточно распространенным явлением после каникул. Драко лишь надеялся, что некоторые его первокурсники не решат вернутся в школу позже. Уж слишком он соскучился по их болтовне. Разбирая свой чемодан, Малфой поймал себя на ощущении полного умиротворения. Он вдруг осознал, что впервые за долгое время его душу не терзала ни одна серьезная проблема. Вопрос с Асторией был решён, и теперь она могла быть счастлива. Родители, кажется, тоже были более чем удовлетворены этим решением и в последние дни выходных даже перестали говорить о новой женитьбе. Драко всё больше казалось, что жизнь начинает налаживаться, а темно-серая полоса в его жизни начинала светлеть. А, может быть, и вовсе превратилась в белую… Такая мысль его посетила, когда в окно постучал филин. И Малфой точно знал, чье письмо тот принес. Их странная переписка с Грейнджер не имела никакого конструктивного смысла. Но Драко не пытался её прекратить, находя себе оправдания каждый раз садясь за пергамент. То Гермиона посылала ему информацию, с которой он сам был в корне не согласен. То Гермиона просто ему отвечала, и Малфой не хотел оставлять её письма без ответа, считая это возмутительно невежливым поступком. Так и тянулась их, с виду бессмысленная, переписка, которая не прекращала вызывать у Драко лёгкую улыбку на лице. В прошлом своём письме, он нехотя согласился с подсчётом баллов, который предоставила Гермиона, и спросил, что же получит победитель, когда итоги «конкурса» будут подведены. И пускай сам Драко был убежден, что в итоге и он, и Грейнджер будут считать себя победителями, ему стало интересно, что же сможет предложить Гермиона. Малфой не стал читать письмо сразу. Он разобрал все вещи, прогулялся до кабинета Невилла, надеясь застать там своего, пускай не друга, но неплохого знакомого, обменялся с ним парой фраз, договорившись встретиться завтра для дневного чаепития. Перед сном Драко прочитал несколько страниц книги, найденной в библиотеке Мэнора, и только потом развернул пергамент, что, казалось, сохранил в себе аромат духов Гермионы.

Если вдруг я проиграю… В чём я конечно сильно сомневаюсь. Но если это всё-таки произойдет, то я, Гермиона Грейнджер, клянусь больше никогда в своей жизни не доказывать тебе свою правоту, заваливая тебя письмами.

И Драко поймал себя на лёгком тревожном отклике в сердце. «Что значит, она не будет мне писать?» — возмутился он и тут же отправил свой ответ.

Так не пойдёт. Если ты проиграешь, то каждую неделю будешь обязана писать мне о том, какой я умный и великолепный.

Малфой для себя решил, если Грейнджер не согласится, то он прекратит с ней общение уже сейчас. Что толку тянуть? Он же всё равно выиграет… А привыкать к её письмам, зная, что насупит момент, когда он перестанет их получать, не хотелось. Драко устроился поудобнее на кровати и принялся обдумывать список задач на завтрашний день. Утром ему нужно будет посетить совет учителей и послушать планы директора на второе полугодие, там же должны будут объявить об оставшихся двух играх по квиддичу. После обеда он отправится к Невиллу, и этой встречи он ждал с лёгким нетерпением. Долгопупс стал для него не просто вынужденной компанией, но и интересным собеседником. Невольно Драко даже стал сожалеть о том, что их общение не завязалось раньше лет так на пятнадцать. Оказалось, гриффиндорец вовсе не глуп и иногда может выдавить из себя пару смешных шуток. С этими мыслями и заснул Драко, предвкушая последний день перед началом занятий.

***

— Профессор Малфой! — знакомый голос раздался за спиной. Драко не успел обернуться и рассмотреть окликнувшего его человека, как этот кто-то чуть не снёс профессора с ног. По белой макушке, что прижалась к его животу, Малфой только убедился, что голос он распознал верно. Жозеф продолжал крепко сжимать его в объятиях, и Драко не смог не ответить на них. Он похлопал мальчика по спине, а затем потрепал его и без того взъерошенные волосы. В груди появилось странное ощущение теплоты — ещё никто и никогда так не радовался встречи с ним. Малфой и сам не заметил, как улыбка появилась на его лице. Мальчик вскоре отпрянул и улыбнулся в ответ. — Я по вам скучал, — сообщил он. — Приятно слышать, — усмехнулся Драко. Сейчас он понял, что тоска, зародившаяся на долгих выходных, появилась из-за отсутствия в его жизни неожиданных выкрутасов именно мистера Уилкинса, а не кого-то другого. Жозефа несколько смутил ответ, ведь он ожидал услышать что-то вроде «я тоже скучал», но, видимо, это было не так. Мальчик слегка погрустнел, что не укрылось от глаз Малфоя. — Ну, как ты провел Рождество? — Драко продолжил путь из кабинета Невилла в Большой зал. Он слегка коснулся плеча мальчика, увлекая за собой, ведь ужин никто не отменял. — Оу, сносно, — Жозеф раздумывал, стоит ли рассказывать Драко про приставучего Уизли. — Отчего же? Ты же так ждал Рождества. — Вы просто этого не видели, — мальчик помотал головой, что вызвало у Драко улыбку. Кажется, сейчас будет увлекательная история. — Представляйте, дядя Рон решил, что может провести с нами все выходные; кажется, он пытается охмурить мою маму, но я и представить не могу рядом с ней этого рыжего соплохвоста. Такого отчима мне точно не надо… Смех Малфоя прервал мальчика, и он непонимающе поднял на профессора взгляд. Драко даже не знал, что рассмешило его больше — слово «охмурить» или же то, каким Уизли представал в глазах Жозефа — Почему вы смеетесь? Это серьезная проблема, — нахмуренные брови и сжатые губы ещё больше смешили Драко. — Тут я с тобой согласен, — от смеха начали проступать слезы. — Я имею в виду то, как ты описал Уизли, а вот с тем, что это серьезная проблема, я бы поспорил. Драко никогда не считал Рона Уизли вообще какой-либо весомой проблемой. Он был скорее неприятным дополнением к Поттеру. Все школьные годы Рон мозолил Драко глаза, постоянно крутясь рядом со своим известным другом и корча рожицы каждый раз, когда Малфой проходил рядом. Конечно и сам Драко не упускал возможности пустить им вслед какую-нибудь колкую фразу, но, если Поттер никак не реагировал на его выступления, то Уизли всегда краснел и начинал пыхтеть. Это конечно не могло не веселить, однако так Малфой и понял, что Уизли ему не соперник. — Хорошо, что мама его выгнала… — добавил Жозеф и злобно улыбнулся. — Горжусь твоей мамой, — наигранно воскликнул он и снова рассмеялся. А после добавил: — Я должен поблагодарить тебя за подарок, весьма изобретательно. И пускай Драко, вспоминая, как он возился с подключением этого самого подарка к источнику питания, считал изобретательным себя, он не мог не отблагодарить заботливого ученика. — Не стоит, — сказал Жозеф, улыбаясь. — Я просто очень хотел, чтобы вы полюбили Рождество. — Ты приложил достаточно усилий, — усмехнулся Драко. — И что же подарили тебе? Малфой не успел даже перевести свой взгляд на мальчика, как тот начал активно размахивать руками и иногда подпрыгивать, делая шаг. — Ну во-первых, Нимбус молниеносный. Это нечто! Просто невероятная метла! Я уже жду второй курс, чтобы приехать в школу с ней! — начал тараторить Жозеф, — Мне ещё много чего подарили: альбом, свитер, форму спортивную, статуэтку дракона из Румынии… А бабушка с дедом подарили мне плеер, — мальчик прервал свой рассказ, заметив немой вопрос на лице профессора и принялся ощупывать карманы на мантии. — Я вам сейчас покажу! Из внутреннего кармана Жозеф вынул плоскую коробочку, от которой тянулся провод. Спешными движениями мальчик потянул за него, и из кармана показалось нечто, похожее на наушники от мандрагоры, только меньших размеров. — Это плеер, он, конечно, не очень-то современный, сюда всё ещё нужно вставлять диски, но и порт для флешки тоже есть. Драко настороженно наблюдал за непонятным ему потоком мысли Жозефа. Из всего сказанного Малфой смог отметить лишь то, что это нечто не очень новое… — Я вам сейчас дам послушать! Мы с мамой на диск накачали разного… Вот, — он протянул наушники. — Надевайте! — потребовал мальчик. Драко недоверчиво натянул их на голову и плотно прижал к ушам, как в детстве — чтобы Мандрагора не оглушила. Пускай на этих «заглушках» не было меха, Малфой всё равно был вырван из звукового пространства реальности и теперь наблюдал за пантомимой Жозефа Джансара. Тот явно что-то говорил ему, но ни слова Драко не разобрал. Он хотел было уже снять вещицу со своих ушей и похвалить ученика за хорошую подготовку к Травологии, как вдруг его барабанных перепонок коснулась быстрая мелодия. Драко никогда не считал себя знатоком, но он точно расслышал ритмичную скрипку и виолончель, а затем мягкий мужской голос начал рассказ о том, что когда-то он правил миром, и моря расступались перед ним, а теперь он лежал в одиночестве и подметал улицы. Песня лилась, заполняя его сознание, и незатейливая одинаковая мелодия, с каждым повтором наполняющаяся новыми звуками, приятно отзывалась где-то внутри. И хотя смысл слов, что звучали в ней слегка коробил и заставлял искать отклик в своем прошлом, сама музыка казалась вполне воодушевляющей. Малфой хотел было дослушать до конца, но звук резко прекратился. Мужчина заметил, что Жозеф увлеченно ведёт рассказ, не подозревая, что тот его не слышит. Поэтому Драко покорно спустил наушники и попытался уловить нить повествования. — Вообще, они группу основали еще до моего рождения, но они правда крутые! А как название звучит! Холодная игра! Это ли не здорово! О-о-о, — протянул мальчик, продолжая жать на маленькие кнопки расположенные по периметру коробочки. — А это мой любимый Маэстро! — Жозеф хитро улыбнулся и посмотрел на Драко в ожидании, что того озарит. Но чуда не произошло и мальчик покорно продолжил свой рассказ. — Но Маэстро - это не совсем верно. Во Франции есть тайный язык, — сказал он громким шёпотом и наигранно огляделся. — Он называется верлан. И великий Маэстро его использовал. Теперь все думают, что он просто какой-то Стромай, но это не так. Он тайный Маэстро! — Жозеф искренне рассмеялся своей шутке, в то время как Драко продолжал непонимающе цепляться за неизвестные слова. По пути в большой зал Малфой успел послушать несколько песен на французском языке, который он хоть и знал, но не в совершенстве. Поэтому впечатления они оставили весьма смешанные по сравнению с первым произведением. Иногда Драко отрывался от прослушивания и снимал наушники, чтобы обменяться несколькими фразами с Жозефом, но по большей части мелодия за мелодией сменяли друг друга и сливались в единое, неказистое целое. В какой-то момент его слух начала ласкать привычная мелодия, которую он слышал в своей жизни не раз. Что-то знакомое, цепляющее душу, отсылающее далеко в детство… Когда-то давно мама водила маленького Драко по волшебным инструментальным концертам, где был лишь один дирижер, что управлял несколькими скрипками, заставлял фортепиано петь, не касаясь клавиш, и пускал воздух в тромбон. Шестилетний Драко тогда был в восторге… — Вы не думайте! Это не моё, — Жозеф прервал его воспоминания, нажав на красную кнопку. — Это мама себе накачала. «Накачала» — странное слово, что вновь вызвало некоторое замешательство. — Что это такое? — Как говорят взрослые: Классика. По моему скучно… Но мама такое любит. Так всякий Бах, Моцарт, Вивальди. В общем старые ребята, которые не придумали слов к своим песням, — Жозеф пожал плечами и скорчил гримасу. — Звучит неплохо, — заметил Малфой. — Вот и мама видимо так считает, — задумчиво проговорил мальчик. А Драко тем временем мысленно похвалил Гермиону за весьма утонченный вкус в музыке, схожий с предпочтениями его матери. Они уже приблизились ко входу в Большой зал, поэтому Малфой нехотя снял наушники со своей шеи и отдал их обратно Жозефу. — Спасибо за увлекательную беседу, — улыбнулся он. — Всегда, пожалуйста, профессор.

***

Минерва Макгонагалл скучающим взглядом осмотрела полупустой Большой зал. Либо часть учеников украли с кухни часть еды, либо это часть вовсе не приехала в школу. Минерву это волновало — с каждым годом всё больше и больше студентов позволяли себе прогуливать школу, чтобы провести побольше времени на отдыхе. «Как же школа?» — всё задавалась она вопросом. С каждым годом внимание детей рассеивалось, а учебники становились аксессуаром, который использовался по назначению единицами. Теперь ученики не проводили в библиотеке все выходные в поиске увлекательной информации, а абонементы учеников с каждым годом пустели. В своё время Минерва дралась с однокурсниками за право забрать ту или иную книгу или читала небольшой компании вслух, чтобы все успели изучить материал… От печальных мыслей директрису отвлек скрип дверей Большого зала. На пороге появился профессор Малфой, а следом за ним и мистер Уилкинс. Сын Гермионы то и дело пытался поймать взгляд профессора после каждой своей фразы. Минерва не могла слышать, о чём так увлеченно беседуют эти двое, однако было заметно, что некая связь закрепилась между ними. Она никогда не видела Драко таким… Он улыбался и внимательно слушал, как ей казалось, назойливого первокурсника. Тот же в свою очередь без стеснения размахивал руками и иногда заливисто смеялся. Они шли к учительским столам, увлеченные своей беседой, совершенно не замечая никого вокруг. И Минерва, с каждым их шагом, всё больше и больше убеждалась в верности своих мыслей. — Здравствуйте, профессор Синистра, — Жозеф кивнул в сторону учительского стола. — Здравствуйте, Директор, — протянул он, ехидно кланяясь. — Приятного вам аппетита! — с улыбкой на лице проговорил он. И по его взгляду, направленному в сторону Драко, было ясно, что пожелание это в первую очередь предназначалось ему. Жозеф, дождавшись удовлетворительного «и вам» от Малфоя, радостно побежал за свой стол. Даже если бы Минерва и смогла развидеть явное внешнее сходство сына Гермионы и Драко Малфоя, она ни за что бы не поверила в простое уважение Жозефа к Малфою. Он был не просто его любимым учителем и деканом. Мальчишки в одиннадцать лет не смотрят так на чужих взрослых. Они не ищут одобрения, не пытаются понравиться, напротив: практически все первокурсники вообще перестают воспринимать взрослых, особенно незнакомых. Учителя для них — главный враг. Однокурсники — братья по несчастью, с которыми в разы интереснее. Макгонагалл, копаясь вилкой в запеченной рыбе, всё искала доводы против своей теории. «Может быть, мальчику просто не хватает отца?» — думала она, — «Может быть, он просто нашел для себя отцовскую фигуру?» И это могло бы быть правдой, но некоторые факты не складывались в её голове. Было вполне возможно, что Малфой является отцом мальчика. И пускай представить, какие обстоятельства привели абсолютные противоположности к такому итогу, было трудно, но Минерва знала, как неожиданно может измениться жизнь. И, все-таки допуская родство этих двоих, Макгонагалл не побоялась предположить, что Малфой, скорее всего, ничего не знал. И это казалось вполне вероятным. К тому же, отсутствие у Драко и Астории детей подталкивало Минерву к мысли о родовом проклятии… Или о родовой защите. «Не больше одного наследника в семье» — так можно было охарактеризовать властный и древний род Малфоев. Что, если её любимая ученица Слизерина не смогла родить наследника именно поэтому? В тот день Минерву Макгонагалл сразила мигрень от потока бесконечных и запутанных мыслей. Тайна, что витала в воздухе, не давала ей покоя, и директриса дала себе слово во что бы то ни стало разгадать ее.

***

После зимних каникул всё возвращалось на круги своя. Дни Жозефа вновь выстаивались в череду занятий и тренировок. Легкий недосып из-за вечерних разговоров с Реджи и Эсмеральдой иногда давал о себе знать на утренних уроках. А полёты с Драко на метле теперь казались неотъемлемой частью его жизни. Малфой всё больше времени проводил на поле для квиддича, готовя команду Слизерина к предстоящим играм. Ожидаемо, в первом полугодии их факультет проиграл оба матча, но, как говорили многие, прогресс был заметен. И Жозеф с трепетом ждал новой игры в надежде на победу. Снег начинал сходить и оставлял после себя неприятную слякоть, на которой однажды покатился Реджи. Именно в тот момент Джей-Джей и осознал один нехороший факт. Родители давно не виделись. Жозеф невольно размышлял о маленькой, но такой необходимой шалости. Мама не появлялась в Хогвартсе вот уже месяц. Он не видел её целый месяц, а, значит, Драко ещё больше. Дело пахло керосином… Но вот незадача, подкравшаяся совсем незаметно: на Рождество он дал обещание Санте, что больше никаких шалостей и уловок в Хогвартсе, больше никаких игр с судьбой и уж тем более никаких нарушений правил, по крайней мере, вопиющих… Полезных мыслей в голове не появлялось, а оттого настроение с каждым днём становилось все хуже. Глядя на камин в гостиной, Жозеф взвешивал все за и против новой уловки. Устроить бунт, подговорить студентов - и мама в школе. Главное обозначить себя, как организатора. «Ну кто же меня за язык тянул в Рождество?» — всё корил себя мальчик. Камин, казалось, перестал греть и его ноги — душу не грел уже несколько дней. Со стороны Жозеф выглядел побитым, несчастным, задумчивым. Наверное поэтому у Эсмеральды Флинт появилось дикое желание поддержать своего друга. Конечно, девочка догадывалась о причине столь подавленного состояния Джей-Джея. Но мало кто успокоится, просто зная причину. Необходимо было действовать. И девочка начала воплощать в жизнь свой план по решению данной проблемы. Первым пунктом плана, зародившегося минуту назад, было спасение озябшего мальчика от холода… Жозеф был порядком удивлен, почувствовав на своих ногах мягкий, согревающий плед. Но ничего не сказал, заметив смущенную Эсмеральду, — побоялся спугнуть. Девочка в последнее время вела себя странно. Вернувшись с зимних каникул, Эсми перестала навязываться к ним с Реджи. У нее, как считал Флинт, к счастью появились подружки. Но Жозефу эти подружки были не по душе. Гвиневра Роул была застенчива, а Виола Грант слишком уродлива. И пускай на их фоне их Эсмеральда выделялась наилучшим образом, Жозеф Джансар был уверен — Эсми достойна лучшего. И именно поэтому Джей-Джей раздражался, когда видел девочку среди подруг. Кто может быть лучше его? Он разве не годится ей в друзья? Или с ним не интересно обсуждать Тедди? Эта мысль коробила пуще других. Эсми отдалилась, и теперь Жозеф не мог быть в курсе её увлечения Тедди. Благо, девочка всё так же продолжала сидеть с ним в гостиной перед сном и с недавнего времени начала укрывать его пледом. Когда-то Эсми сказала, что пледом укрывают от любви. Как тогда мама перед Рождеством… А что, если и Эсмеральда делает это не просто так? Жозеф всё чаще стал замечать, как Эсми подкладывает ему подушку под спину и предлагает принести какао. И ему это нравилось. Нравилось, что она с ним сидит и пледом укрывает его, а не Тедди. Хотя, наверное, если бы в гостиной Слизерина сидел Тедди… — А что тебе писала мама? — поинтересовалась девочка, прервав его мысли. Сегодня был день почты, но мальчик настолько был увлечен ужином, что совершенно забыл о письме. — Я не читал, — признался Жозеф. — Думаю, что спрашивает за учебу, а я там чуть просел. — С тренировками у Драко ты совсем об учебе забыл, — у Эсмеральды была небольшая особенность. Когда её слова, казалось, имели обязательно упрекающий тон, голос её был мягким и даже печальным. Жозеф промолчал. Её замечание и не требовало ответа, но отчего-то хотелось на него ответить. — Ты прочти, вдруг что-то важное, — грусть в её голосе продолжала тревожить, но Жозеф знал, от чего она так печальна. Их мама с зимних каникул ещё не отправила ни одного письма. Только Мистер Флинт написывал своим детям каждую неделю. Жозефа не нужно было долго уговаривать, не ей. Он чуть поежился на мягком диване и попытался разогнуться посильнее, чтобы достать из кармана брюк мамино письмо. Весьма измятый и потрепанный конверт Джей-Джей вскрыл достаточно быстро и заметил, с каким интересом Эсмеральда уставилась на пергамент. — Что пишет? — Сейчас, — мальчик, заметив длинное послание, сел поудобнее и начал читать вслух, местами запинаясь: — «Дорогой мой Джей, как твои дела? Всё ли у тебя хорошо по учебе?» — Жозеф прервался и улыбнулся. — Я же говорил! — и услышав смех рядом с собой, продолжил: — «Мне на некоторое время нужно будет уехать к родителям во Францию, дедушка приболел, а твоей бабушке нужна помощь. Но я вернусь в Лондон совсем скоро, а самое главное, совсем скоро у меня запланирована командировка в Хогвартс для проверки», — Жозеф прервался и переглянулся с восторженными глазами Флинт. — «Я буду у вас около недели, надеюсь, за это время нам удастся провести время вместе». Ну уж нет! Время она будет проводить с Драко, — довольно произнес он и повертел головой, чтобы убедиться, что его никто не услышал. Благо, в гостиной кроме них был лишь догорающий огонь в камине. — А ты читать не хотел! Она написала, что любит тебя! — Эсмеральда ткнула пальцем в конец письма. — Это так здорово! — Она всегда так пишет, — довольно произнес Жозеф, но потом осекся. Обычно Эсми сразу расстраивается, когда слышит что-то подобное, но в этот вечер девочка, кажется, пропустила мимо ушей данное замечание и продолжила радостно смотреть на пергамент. — Нам нужно устроить им свидание, — увлеченно проговорила она. — Свидание? — скорчил он рожицу. — Да, девочки такое любят. — Девочки глупые! — Жозеф, даже если бы и хотел уловить намек, не смог бы. Уж слишком ему дорого было свое мнение. — Это ты глупый и маленький. Ты только представь, твоя мама все время работает, устает. А тут вдруг свидание, где всё для нее… — Я не маленький! Я старше тебя на три месяца. А моя мама работает не всё время, у неё есть выходные, и отдохнуть она сможет во Франции. — Как ты не понимаешь, — Эсмеральда потрясла руками перед его лицом. — На свидания ходят влюбленные люди и влюбляются ещё больше! — Они там целуются! — возмущенный Жозеф перехватил маячившие перед своим лицом руки. — А что плохого в поцелуях? Так делают все, кто влюблен. — Я тогда никогда не влюблюсь! Поцелуи это… странно, — он хотел сказать «мерзко», но не стал. — Ну и не влюбляйся! — воскликнула девочка и соскочила с дивана. — Я спать! Жозеф не смог ничего ответить. Уж слишком его маленькое сердце задела реплика Эсмеральды. Что это значит - «не влюбляйся»? Он будет делать то, что он захочет. «Глупые девчонки» — подумал он и отправился к себе в спальню.

***

Гермиона изо всех сил старалась не думать о коме проблем, навалившихся за последнее время. Папе становилось хуже, и теперь с ним было трудно говорить по телефону: он то и дело переспрашивал, кто на том конце провода, упуская нить разговора. Мама попросила дочь приехать, чтобы свозить Мистера Грейнджер на ещё одно обследование. С грустью Гермиона осознавала, что родители быстро стареют. Маме становилось всё труднее передвигаться по огромному Парижу в одиночку, а папа и вовсе повадился теряться в трёх улицах их района. Поездка не предвещала ничего хорошего и Гермиона мысленно готовила себя к худшим новостям. Масла в огонь подливал Рональд, что так и не смог принять их разрыв. Несколько попыток поговорить спокойно заканчивались для Гермионы обвинениями в её адрес и обидами, которые тревожили перед сном. «Почему ты вдруг так решила?» «Разве я не делал для тебя всё?» «Мы же можем стать семьей! Настоящей!» Эти фразы Рон повторял чаще всего. И Гермиона всегда отвечала, что решила она это вовсе не «вдруг», что её душит всё то, что делает Рон, и что семьей им не стать. Рональд повадился обвинять во всем Джей-Джея, и это стало последней каплей. «Рон, даже если бы Жозеф был не против, я бы не смогла. Я не хочу. Мы не общались толком десять лет и теперь мне кажется, что мы перестали иметь хоть какие-то точки соприкосновения. Я переросла любовь к тебе. Пойми меня, прошу». «А, может быть, ты вообще меня никогда не любила», — с обидой тогда произнес Рон. «Может быть. Но ты уж точно не любил меня», — это была последняя фраза, адресованная человеку, которого её сердце держало больше десяти лет. Человеку, которого она ждала всё это время, верила, что с ним будет счастлива. Рон был человеком, в котором она нуждалась и которого не было рядом. Рон был её первой любовью, которую она смогла отпустить лишь сейчас. И неимоверная пустота поселилась в её душе. Словно часть её самой была вырвана и уничтожена. Она настолько привыкла ждать его письма, знать, что он объявится, верить в них. И теперь, точно осознавая свои нелепые фантазии, построенные на тёплых далеких воспоминаниях, женщина пыталась поверить в реальность. В реальность, в которой они на самом деле чужие люди, далёкие друг от друга. Все эти годы Гермиона была занята сыном и не пыталась строить свою личную жизнь, она просто верила, что Рон ещё появится. И он появился… и оказался не нужен. Совсем недавно Гермиона поняла, что простила Рона за предательство. То самое предательство её чувств на последнем курсе. Она вдруг осознала, что тешила себя надеждой на возобновление отношений лишь для того, чтобы сказать себе из прошлого «не переживай, он вернулся к тебе». И как только обида покинула её душу, Рональд Уизли перестал значить хоть что-то. И в кутерьме всех переживаний каждый вечер у её окна появлялся спасительный островок с письмом, где ровные буквы, выведенные каллиграфическим почерком, заставляли верить в себя, верить в то, что она интересна не только Рону, верить в то, что она ещё хоть кому-то интересна.