Ты – летящие в форточку ножики

      Батя с детства учил, что друзья – это святое. Люди-опора, люди-поддержка. Вторая семья. Они с тобой и в огонь, и в воду, и в дрисню, и в Дикси после одиннадцати, и на Черемушки ночью. Маленький Денис любил наблюдать, как отец становился мягче, расслабленнее и моложе в кругу дядь, чьи имена он уже не помнит. Любил наблюдать, как мама громко матерится и заговорщически перешептывается с тетями, чьи имена стерлись намертво. Любил воображать, что когда вырастет, сам с ними подружится.       Потом отца повысили, а все друзья остались в Петербурге. Может поэтому родители так много работают? Не с кем проводить время кроме друг друга?       – Будешь, не? – спрашивает Вова, подбивая по краям дорожку на бачке школьного туалета.       Денис морщится.       – Ну не перед уроком же, бля.       Вова пожимает плечами и вынюхивает две за раз. Денис отворачивается.       Уже дома, расправившись с простецкими задачами по физике, втыкает в ютуб. Телефон мелькает от уведомления, берет смартфон в руки и видит сообщение от неизвестного.       22:43       выйди       По спине дрожь пробегает. Выглядывает в окно и видит Илью, стоящего у подъезда, нервно перетаптывающегося на месте от холода.       И что ему надо?       Натягивает толстовку, поверх куртку, – чай не май месяц, – и закутанный выползает навстречу судьбе.       – Здорово, – Илья улыбается ему, но Денис не обманывается и просто кивает в ответ.       – Чо хотел?       Парень напротив моргает удивленно и разочарованно головой качает.       – Чо бычишь сразу? Я может поболтать с тобой хотел? За Жана Жене, например.       Улыбается, будто смущенно, но Денис свою обиду холит и лелеет, на руках бережно укачивает.       – Это все? Мне в школу завтра.       Илья глаза закатывает и тыкает в бок, подталкивая к движению.       – Пошли, пройдемся.       Ну, удиви.       Идут в тишине, проходят небольшой скверик, обходят гаражи и выходят на подобие трассы.       – Сорян, что так грубо тогда наехал, – пинает камушек с обочины, – порошок въебал, плюс Данькин проеб, еще и пацаны к тебе, ну, расположены.       Расположены?       – Они меня хуями крыли и называли пидорасом.       Илья смеется расслабленно.       – Это у них стиль общения такой, считай свой уже, раз так базарят. С другими они просто не разговаривают.       – А у тебя какой стиль?       Он замолкает на несколько минут, но тишина не давит. Ветер прохладный, свежий, ночной воздух бодрит и обещает лучшую молодость, а звезды, проглядывающие через густые облака заводских отходов, гадко хихикают над несбыточными надеждами.       – Вова тобой дорожит, – нарушает молчание, – может это побочка взросления в детдоме, но можешь его теперь клещом считать, прикипел. Носился за мной все эти дни, «бля, Илья, реши вопрос», «бля, Илья, он теперь отказывается заходить», «бля, Илья, давай по-пацански»! – Денис теперь знает, откуда у Вовы такой талант в имитации чужих голосов. – Но ты пойми, я не против, что ты с ним дружишь, ну, точнее уже с нами, тебе просто нельзя в наши дела.       – Я не особо рвусь, знаешь ли.       – Ты не понимаешь.       – А ты объясни нормально.       Илья останавливается и смотрит в упор, серьезно и устало.       – Таким как ты, – рукой силует обводит, задерживая взгляд на волосах, – нельзя с такими как я, – и на себя показывает.       Будто это что-то объяснило.       – Скэгбойзов читал? – раздраженно глаза закатывая, спрашивает, и получает кивок озадаченный, – вот я – Рентон, а ты – Фиона. Доходит?       – Мы ебаться не будем, – слова сами по себе выплеваваются, даже проконтролировать не успевает.       Илья на удивление смеется и лицо руками закрывает. А потом смотрит так странно, на Дениса еще никто так не смотрел.       – Ну, не будем – так не будем.       Провожает до подъезда, как школьницу с ранцем тяжелым, в глаза заглядывает с каким-то откровением и уверенностью, отчего Денис готов с разбегу – и в кирпичную стенку.       Почему ему с ним так странно? Хочется еще погулять, еще поболтать, расспросить про его отношение к «Голубому салу», про позицию, касательно культуры кэнселлинга классиков в твиттере, узнать, знает ли Илья что такое твиттер, спросить кто ему идеологически ближе Летов или МБ Пакет, так хочется просто стоять и говорить с ним.       Денис подвиснув, отмирает лишь тогда, когда Илья его по плечу снова хлопает с ухмылкой доброй.       – Без обид, да? Приходи, когда хочешь. Никто не против.       Дома из родительской спальни сонный батек выныривает.       – Ходил куда-то? – зевает широко, на дверной косяк опираясь.       – Да так, прогулялся со знакомым.       – Друзей что ли завел?       Денис мнется, не зная, как всю эту неразбериху описать нормально и чтобы отец не волновался.       – Вроде того.       Батя вздыхает тяжело и спать гонит.       – Ну, хорошо, раз так.       Не говорит, что возможно их снова перекинут скоро. Не говорит, что последние четыре года Денис не заикался про некую «дружбу». Не говорит, что это все бессмысленно, потому что, когда ты вырастешь, рядом с тобой никаких друзей не будет.       Денис тоже молчит.       Денис думает о том странном взгляде.

***

      Октябрь – месяц непостоянства и неоднозначности. Уже и не жарко, но и не холодно. Уже и не сентябрь, когда можно было списать раздолбайское состояние на «нераскаченность», но и не ноябрь, когда нужно уже браться за голову. Такое невесомое парение в неизвестности, оттого и такое притягательное.       Денис, проспавший будильник, быстро чмокает мать в щеку и вылетает на улицу. По дороге пробегается со сворой собак и чуть не падает в золотую кучу листьев.       – Ебать ты шустрый, Денчик, – восхищается Вова, – еще и заглот кому-то успел оформить?       – Чо? – раздраженно спрашивает, пытаясь отдышаться. Время 7:56, еще покурить успеет.       – Ну, вон спермач, – указывает на уголок рта, с придурошной улыбкой.       Бля.       Денис чертыхается, вытирает размазанные остатки зубной пасты и прикуривает.       – Добрейшего утречка, товарищ Коломиец, – возле ворот появляется Даня с сигаретой.       – Дядь, ну ты и ссать! – громко возмущается Вова. – Я две выкурить успел, пока ты там расчехлялся.       Даня смотрит на него скучающе и переводит взгляд на Дениса.       – Не ной, зато вон принцесса проспавшая прискакать успела, – растягивает губы в улыбке насмешливой. – Жопа как, от вчерашнего знакомства с ремнем Ильи не болит?       Вот как? Они друг перед другом за каждый шаг отчитываются что ли?       – Я бы про жопы на твоем месте молчал, – Денис возвращает с убийственным взглядом, – в последний раз в твоей была нога.       Вову прорывает, он больше гогочет не из-за фразы, а из-за перекошенного лица Дани. Денис напряженно осматривает фигуру, чтобы иметь преимущество в случае атаки.       Но Даня снова расплывается в улыбке, еще наглее и ехиднее прежнего, кладет руку на плечо и разворачивает голову к Вове.       – Хороший, да? Вот бы его с собой хоть разок на переговоры взять, чтобы охуели все, – тянет мечтательно.       Вова печально кивает, бросая «но хозяин – барин».       – К сожалению, – этот мини-диалог только им понятен, Денис начинает раздражаться и спихивает чужую руку с плеча.       – Ладно, касатики, полетел я, – игнорируя жест, произносит Даня и отходит от ворот школы, – и это, мелкий, – голос понижает, серьезно смотря на Вову, – еще раз двойку принесешь, я лично пойду с химичкой разговаривать, чтобы она тебя по допам как щенка последнего затаскала, понял?       Семенюк закатывает глаза и кивает, а Денис пытается осмыслить эту странную заботу о будущем. Вове на перемене наскучивает этот задумчивый вид философа и он берет ответ на себя.       – Ну и хули ты в облаках витаешь?       – Не летаю, – отфыркивается Денис.       – И что вот в этой твоей башке вообще происходит? – Вова в притворном недовольстве головой качает. – Выкладывай, мыслитель.       – Чтоб без претензий, – предупреждает строго, – чо их твоя успеваемость так ебет? Вроде никто из них первокурсником не щеголяет.       Вова грузно вздыхает и утыкается взглядом в парту.       – Это еще в начале 9-го началось. Они как-то единогласно решили, что я должен вышку получить. Дрочили меня весь год, чтобы в шарагу не уходил, потом весь десятый дрочили с оценками, ща, уверен, будут на ЕГЭ дрочить. Они как… бля, как четыре мамки, сука, я понимаю, почему они это делают, но, – Вова оглядывается, в классе три зеваки, что даже не обращают на них внимания, но он все равно голос до едва слышного шепота понижает. – Меня пиздец как калит, что они буквально жертвуют всем ради моего будущего. Типа, всем. Они и сами могли после 11 поступить в, ну, нормальные, приличные вузы, но остались здесь со мной. Они проебывались по всем фронтам в школе, потому что работали сутками и меня подтягивали по темам, а я, сам знаешь, тот еще дундук тупоголовый. И мои оценки росли, а их падали. Обменяли свой билет в нормальную жизнь, блять, на мое будущее. И будут продолжать выбирать меня – вряд ли своими мозгами поступлю на бюджет.       Денис немного… в ахуе от такой откровенности. От заботы и отверженности. От раскаяния и боли в голосе. Он не знает что сказать, кроме того, что Вова не такой тупой, каким себя считает, и на проходной в какой-нибудь технический точно пройдет.       – Ты сам спросил, чел, – замечая замешательство, смущенно произносит Вова.       – Не, не, – быстро из раздумий выныривает, пытаясь не спугнуть такой поток открытости, – я просто… это круто, что у тебя такие братья.       Выделяет последнее слово, зная, как это важно для Вовы. Зная, как это важно, наверное, для каждого из этой странной группки.       Денис не показывает своего удивления, не говорит, что думал о них как о других сиротах-нариках, как о временном союзе, способному вмиг распасться и ломать чужие шеи, в попытке вырваться из категории, в которую их приписали даже не они сами.       Не говорит, потому что, видимо, ошибался.       Поэтому вечером позволяет утянуть себя в их логово, накуривается вместе с ними, шутит с ними, смеется с ними. Бьет Вову по ляшке, армреслит с Тохой и достойно проигрывает, поет с Максом Стрыкало и натягивает на себя грайм-очки Дани. Ловит тот же странный взгляд Ильи, и по пьяному телу разносится табун приятных мурашек.       А утром за завтраком заявляет родителям, что подружился с одной компанией хороших ребят.

***

      А вот и хороший ребятенок.       рентс (НЕ для фионы)       22:58       выйди       Такой своеобразный ритуал, появился после первой прогулки. Когда Денис не на их хате – он гуляет с Ильей. Точнее, это Илья каждый раз прибегает, как собака, которую прикормили в одном месте, и она теперь всегда туда шастует за добавкой, когда Денис отсиживается дома и как прилежный мальчик делает уроки.       Гуляют так уже около месяца, успел и про Сорокина расспросить, узнал любимый цвет, любимый фильм и любимую еду. Узнал про любовь к Гражданской обороне и футуристам, эпосу и лирике, классике и протесту. Он и сам будто весь соткан из противоречий, и Денис старательно каждую встречу пытается все на детали разобрать, распутать все клубочки, что к ядру ведут. Хочется надеяться, что Илья тем же самым занят, со своими вопросами наивно милыми, очаровательно простыми и правильными. Потому что смотрит он все также странно. И пусть смотрит – Денис, вроде как, тащится, только даже себе признаться в этом боится.       Их разговоры такие открытые и честные, такие яркие и неописуемые, что, каждый раз, возвращаясь домой, еще несколько минут пытается отдышаться от эмоций. Все такое волнующее, на грани флирта, за гранью простой дружбы, о которой Денис в детстве мечтал, оно другое, не такое как с Вовой, а синтетически вакуумное, бодрящее, окрыляющее.       Будто влюбленное.       Мысль эта громом, ослепляющей молнией сознание прошибает, рушит что-то внутри, заполняет все, пачкает липкой, темной патокой, и теперь это не что-то вдохновляющее, а страшное, грузное и тревожное.       – Ау-у, – Илья рукой перед лицом машет, – чего подвис, ляль?       И это прозвище только глубже в краску и яму униженной, задетой гордости втаптывает, неловко, непонятно за что.       – Не называй меня так, блять, я не девка тебе, – сколько агрессии в нем и отчего? От безобидной клички, не несущей в себе ничего кроме рофла? Стыдит сам себя, ругает за резкость, но не говорит ничего.       Илья вскидывает брови и поднимает руки в капитулирующем жесте.       – То, что не девка, я вижу, – произносит странно, меняя направление движения, и ведет к своему дому. – Зайдешь? Знаю, не наш обычный маршрут, но пацаны тебя видеть хотели.       – Зачем? – хмурится и спрашивает совсем по-детски. Сука, возьми себя в руки.       – Узнаешь, – бросает загадочно, и продолжает обсирать какую-то книжку Пелевина. Денису опять стыдно за то, что он не уделяет внимания такому важному, другой бы на его месте в рот заглядывал от любопытства, а он только в своих мыслях тонет. Тьфу.       В квартире пацаны немного удивлены его приходу, что Денис в приступе я-осмысляю-свои-чувства-к-другу-не-другу транса пропускает это и усаживается со всеми играть в карты. На интерес, конечно же.       И, конечно же, он проигрывает.       – Ну-с, – довольно потирая ладоши знаменует Макс, – не будем тебя сильно ебать, все-таки с профи играл, так что, простой вопрос прямо со школьных скамеек…       Даня его перебивает быстро.       – Денисочка, тебе когда-нибудь нравились мальчики? – спрашивает, хлопая ресницами и имитируя девчачий голос, и стреляет глазами между Ильей и Денисом.       Все смеются, а сам Коломиец позорно краснеет, злясь и раздражаясь на всю ситуацию и их подколки.       – Ага! – поддакивает Максим. – Какой-нибудь темноволосый мальчик, с уродскими татуировками и стояком на литературу? Нет?       – Иди нахуй, не уродские они, – нервно посмеиваясь, вяло защищается Илья.       – Или брутальные, крупные самцы, – продолжает Даня, издеваясь, – светловолосые, в очках, готовые раздавить тебя одним приседом?       Денис стремительно превращается в варенного рака.       – Ну все, блять, харе! – вклинивается Вова, с небольшой улыбкой на лице. – Вы мне кореша сломали, он не огрызается даже! Раскладывай по-новой, не умеешь нормальные задания загадывать, каждый раз хуйня какая-то.       Они еще перебрасываются обзывательствами пару минут, пока Денис приходит в себя. Невольно замечает направленный на себя глубокий и сосредоточенный взгляд Ильи. Шея покрывается мурашками.       Следующие разы более удачны, после первого проеба, дальше вылетал либо последним, либо предпоследним, освобождая себя от выполнения «заданий».       Вова 2 раза орет из окна, что «геншин лучшая игра» и «с первой крутки выпал Аято, сосите, бляди малолетние». Даня весь кон притворяется женщиной и коряво флиртует с Денисом. Антон вынужден целых два кона общаться только одной фразой «я Бумыч», по-разному интонируя выражения. Макс с Ильей ни разу не проиграли.       С ним тепло прощаются, по-привычке, приглашая еще в гости, особенно на следующей неделе подуть плюхи. Денис растерянно кивает, все еще обсасывая свои переживания. Илья провожает его в тишине.       – Не бери в голову, они угарают, – говорит возле подъезда. Надо бы согласиться, отшутиться и забежать в подъезд. Только Денис стоит, и сдвигаться с места не хочет.       – Ну чего ты раскис так, еклмн? – тянет грустно.       – Епрст, – отвечает Денис, поднимая взгляд. – Ты бы со всеми, как со мной сейчас, так носился?       Забывает иногда, какие глаза у Ильи въедливые, проницательные и цепкие. Смотрит-анализирует, не созерцает, не наблюдает, впивается крепко, держит, пока всю информацию не высосет.       – Нет, – отвечает честно, а у Дениса все плыть начинает. Дыши только, слышишь, дыши? – У меня никогда не было того, кто бы меня так понимал, как ты понимаешь. – Дыши. Вдох-выдох. – Тоха не считается, это другое. – Почему другое? – Ты другой. Ты будто, ну, видишь меня. Вот есть я, вот есть ты. И мы друг друга видим.       Вот бы ослепнуть.       – Понял, – такой ответ тупой, но на большее Денис сейчас не способен. Вот бы провалиться сквозь землю и не позориться.       Илья прыскает и улыбается по-доброму, в глазах солнечные лучики отражаются, когда вокруг темень, мрак и тусклая обивка старых панелек. Денис опять плывет.       – Ну, раз понял, – опять по плечу хлопает, но руку ненадолго задерживает, едва уловимо поглаживая, – то спокойной ночи, чудик.       Денис кивает и юркает в подъезд.       А в кровати пытается всеми силами подавить улыбку от того, что для кого-то он «другой». Попутно ненавидя себя за это же.

***

      – Чо у вас за прикол все время говорить про еблю друг с другом? Вам не противно-то самим?       Урок географии скучный, учительница читает дешевый бульварный роман, от обложки которого Денису блевать хочется, одноклассники орут, фоткаются и обсуждают недавнюю тусовку у кого-то на хате. Его никто не звал, Вову никто не звал и, в целом, их обоих это устраивает.       – Ты что-то против имеешь? – лукаво тянет, от телефона отрываясь.       – Я не понимаю, зачем вчера Макс кричал, что раздрочит Антону очко и выебет его в череп. И я не понимаю, почему Даня меня всегда подъебывает на тему пидорства, хотя это остальные, кто шутят про дрочку на мои ноги. И на мои щеки. Бля, как щеки вообще могут быть достойные дрочки, чо это вообще?       – Да они угарают, ну чо ты.       Где-то он уже это слышал.       – Не, бля, это противно даже.       Вова напрягается сразу, в глазах отвращение вперемешку со злостью.       – Толерантна Россия, ежели не пьяна, хули? Ты, блять, гомофоб или чо?       Вот уж умора. Троечник, хулиган, малолетний нарик и беспризорник – союзник ЛГБТ-сообщества. Скажи кому, не поверят.       Денис закатывает глаза, демонстрируя, что такой выпад в его сторону абсолютно тупой. Какая ему разница кто с кем ебется? Не говорить же Вове, что он еще в 15 смотря порнуху, случайно заглазел на мужика с красивой жопой, а не раскинувшуюся сочную девушку. Не говорить же Вове, что он, вроде как, влюбился в его брата.       – Ты боишься геев, у тебя с этим проблемы? – начинает Денис с небольшой улыбкой.       Вова на глазах меняется, возвращая добродушный взгляд обычного парня.       – Нет, чувак, у тебя с этим проблемы, – добивает строчку и отбивает кулаком, усмехаясь.       – Не парься, мне похуй на это, честно.       Не говорит, что удивлен отношением пацанов ко всему этому. Каждый раз они находят способ его удивить.       – Вот и хорошо.       Дома у Дениса сидят под размеренный лоу-фай, делают домашку и подъедают, заботливо оставленные мамой, булочки.       – Бро, без обид, но если бы не дядь Дима, ты бы меня папой называл, блябуду, – и показательно стонет от вкусноты выпечки.       – Ага, ты тот еще милфхантер, Павловна поэтому к тебе так цепляется?              Вова кривится.       – Фу, как жрать теперь.       – А ты уравнение дорешай сначала, а то завтра реально животный грязный секс прямо на уроке будет. Давай, ну.       Когда со всем заканчивают, на телефон приходит сообщение, а в окне под подъездом знакомый силуэт. Сегодня почему-то раньше. Тупое сердце в ответ сжимается, и Денис себя кроет хуями.       – Смена, – бросает Вова Илье, когда они из падика выходят.       Тот улыбается слабо и трет руки, пытаясь согреться.       – Ты хули вырядился, дядь? На улице –7, чо за кожанка на футболку, але? – Вова его отчитывает как родная мать, чей ребенок шапку надевать не хочет. С чувством так.       – Не манди. Домой шуруй – завтра пиздюкам в школу.       – Ты ща еще одного пиздюка застудишь, – возмущается, косясь на Дениса, – этот хотя бы по погоде одевается.       – Тебе сколько лет вообще, я не пойму? – Илья скрещивает руки на груди, на самом деле, пытаясь их от холода скрыть.       – Ума видимо побольше твоего, – Семенюк упирается и смотрит недовольно.       Ща оба взорвутся.       – Вов, все норм, я его отогрею.       Оба поворачиваются на него с вытянутыми лицами.       – Чаем напою! – Осуждающе бросает, щеками вспыхивая. Вот дебилы.       – Ладно, – Вова кивает довольно, а потом на его лице расцветает улыбка, что обычно ничего хорошего не предвещает, – без гандона не трахаться! Нам не нужна еще одна героиня «беременна в 16».       – Мне 17, – закатывая глаза, произносит Денис, – а у тебя вообще ебля с интегралами.       – Вот он в роль мамаши вжился, конечно, – говорит Илья, смотря, как Вова уходит по-королевски, зная, что выдал свой лучший панч, – ща дома еще распиздит всем.       – Похуй.       Оглядывает фигуру, что чуть трясется на сильном ветре, и ведет домой.       Как-то неловко.       Илья любопытно оглядывается и сквозь тонкую футболку видно, как он напряжен. То ли от перепада температур, то ли от детской обиды и зависти, о чем Денис думать не хочет.       – Можешь сразу на кухню идти или… – вешая куртку, бормочет, а Илья уже нашел его комнату и стоит посреди, жадно разглядывая все-все.       Пастельные обои. Деревянный стол с компьютером. Заправленная кровать в углу комнаты, с отпечатками Вовы на покрывале. Постеры на стенах, которые он в каждой своей новой комнате вешает, чтобы хоть каплю стабильности сохранить. Большой шкаф с зеркалом. Томик Тургенева. Илья иронично косится на него, оглядываясь на Дениса.       – Ой, молчи.       Уходит за чаем и пока чайник кипятится, погружается в мысли. Не думал так про Вову, тот и с родителями его уже знаком, и поводов не подавал, но сейчас в башке рой: каково здесь Илье? Денис не слукавит, если скажет, что его семья образцовая. Его любят, о нем заботятся, на него не давят чересчур с оценками, но и не позволяют распиздяйства, дают свободу и выбор самому принимать ответственность. Родители ебашут как проклятые, но это их ритм жизни, они его выбрали и не учат Дениса быть таким же, а предлагают возможность самостоятельно узнать чего он хочет.       Чего в детстве хотел маленький Илья? Чего кроме семьи его лишили?       Пока раздумывает над количеством сахара, за спиной возникает объект рассуждений.       – Я чистый пью, спасибо, – и забирает кружку, отхлебывая кипяток.       – Бери, – указывает на булочки, спрятанные от Вовы, и улыбается, слыша довольный стон Ильи, – место потенциального мужа моей матери уже занято твоим братом, сори.       – Ничо, – отхлебывает половину и наливает себе еще воды из чайника, – я не фанат дэдди-кинка.       Денис давится чаем, а Илья прячет ухмылку в кружке.       Сука.       Не замечает, как они перемещаются в комнату, как начинают снова разговаривать о литературе, культуре нулевых, Илья включает ему чьи-то треки, абстрактность которых Дениса восхищает, о чем он и говорит ему. Получает опять странный взгляд и на душе становится сладко-приторно и противно.       Болтают, пока не засыпают вдвоем на кровати.       Просыпается от хлопка дверью и видит перед собой чужое лицо. Расслабленное, уцелованное родинками. Красивое. Гонит от себя последнюю мысль и резко садится на кровати, как раз в тот момент, когда отец открывает дверь.       – Вот тебе и добрый вечер, – произносит, удивленно пялясь на лежащее тело, а затем до шепота голос понижает, – друг твой?       Денис сонно кивает, а затем и мама появляется в проходе.       – А чего шепчите? – улыбается мягко, пытаясь за плечо бати заглянуть, тот ее выталкивает, но нужное она уже увидела, – День, чего не сказал, что друга пригласил?       – Не буди ребенка, женщина, – пытается дверь закрыть, но сзади Дениса доносится голос.       – Все нормально, я не сплю.       Денис оглядывается и встречается взглядом с Ильей, еще лежащим на подушке, непонимающим и немного нервным. От этого улыбка сама по себе на лице возникает.       – Ну, раз проснулся, то пошли знакомиться, – серьезно произносит глава семейства.       – Чайку выпьем! – поддерживает энтузиазм мама, уже направляясь на кухню.       – Мы уже пили, – замечает Денис, ловя равнодушный взгляд отца.       – Не лопните. Мать печенья купила, марш на кухню.       И удаляется.       В комнате темно, задумчивое лицо Ильи освещает свет из коридора и уличный фонарь. Склоняет голову к плечу, вопросительно смотря, но получает лишь нечитаемый взгляд и кивок в ответ. Идут на кухню, как на эшафот.       – Ну-с, Илья, – спрашивает отец, отпивая чая, когда все обменялись именами, – ты брат Вовы?       – Условно, Дмитрий…              – Называй дядь Димой, что за формальности.       Илья кивает и продолжает.       – Все это условно, мы просто выросли в одном детдоме, – говорит необычно натянуто, будто осекая себя и сдерживая.       – Да ну что ты! – Восклицает батя, пододвигая к нему пиалку с печеньем. – Брат – он брат, там уж неважно как выросли.       – Семья – не только кровная связь, – добавляет мама, ласково смотря на Илью.       А Денис видит – тот плывет от такого отношения к себе. С каждой новой поднятой темой, с каждым новым утягиванием в диалог в нем ломаются маленькие барьерчики, ведет себя более обычно, выслушивает советы мамы по готовке на пятерых, обсуждает с отцом ДДТ, на щеках едва заметный румянец от похвалы, а сам весь практически светится.       Он раскрывается с какой-то другой стороны, Денису кажется, что его таким еще никто не видел. Какое-то чисто детское желание внимания от взрослых. Денис, кажется, влюбляется сильнее.       – Спасибо за вечер, – прощается, наблюдая как обувается Илья. Повязывает на него свой шарф и надевает старую шапку – от кофты отказался.       Илья моргает растерянно, а в глазах чистая признательность плещется. Он уходит так, будто уходить не хочет.       Лежа в кровати, Денис тихо плачет в наволочку, думая о том, как неестественно Илья смотрелся на его кухне, думая о том, как на секунду притронувшись к недосягаемому миру, Илья вынужден возвращаться в свою пустую, захламленную, грязную квартиру, на свою помойку, настоящий притон для малолетних нариков, коими они и являются. Денис оплакивает маленького Илью, не знавшего отцовской заботы и материнской ласки, Илью, обязанного обрасти панцирем, намертво въевшимся в кожу, Илью, защищающего себя дешевой наркотой, Илью одинокого и покинутого, Илью, собравшего собственную семью из таких же ненужных потеряшек.

***

      В школе Вова весь день напоминает ему о великом вечере раскурки плюх, грезит им и мечтает поскорее расправиться с уроками. По химии получает честно заработанную, вымученную потом, кровью и слезами (а еще нервами Дениса) четвертку и провозглашает сегодняшний вечер празднованием очередной победы над министерством образования.       В квартире светло, как всегда грязно, по-обычному всрато. Облезший, продавленный диван, голые стены, покрашенные в больнично белый и с ошметками оторванных обоев, рандомные большие торшеры в форме звезд, две фотокарточки на пустом стеллаже. На одной Вова с лицом в торте, окруженный довольными пацанами, на другой – совсем мальчишки, нескладные, разношерстые, дикие, но уже сплоченные.       Денис отказывается от плюх, пьет пиво и наблюдает за Ильей.       Тот угарает со всеми, тихо с Тохой по поводу дел переговаривается, вступает в идеологическую перепалку с Даней и Максом, наставнически ворчит на Вову, закидывается снаффом, строит из себя какую-то невъебаться крутую фигуру, лидера и полководца, предводителя заблудших душ мальцов, повелитель мух, блять.       Денис-то знает, что Илью это все не торкает. Денис-то знает, что Илюшин вайб – тихое раннее утро, подоконник с открытыми настежь окнами, кончающимися сигаретами, томик Саши Соколова и бесконечные разговоры о путях постмодернизма.       «Чучело любой ценой превратится в человека» – сказал он ночью, во время очередной прогулки, грустно улыбаясь Денису.       Но из постмодерна выхода нет, да, Илья?       На голову приятно давит спиртное, внутри плещется теплое дешевое пиво, глаза осоловело хлопают, в попытках поддерживать состояние бодрости, но организм знает лучше, требует сна. Денис удаляется из светлой комнаты в первую попавшуюся, с выключенным освещением и мягким матрасом. Падает и засыпает, думая о котах, какающих ватой и наркоманах, попадающих в ад.              И просыпается в аду.       Душно, жарко, липко, горлу сухо и вязко, голове больно и кружительно, все еще темно и уже тихо, видимо все уснули. Чувствует нахождение еще кого-то рядом, поднимается на локтях, поворачивает голову и видит Илью. Бледного, с испариной на лбу, с разложенной на коленках длинной и плоской книжкой. Пустой пакетик, ложка, зажигалка.       Блять.       Знать – одно, видеть – другое. Илья его замечает, лыбится криво, в глазах блеск сумасшедший, чуть сдвигает книгу с приспособлениями, тянется на пол и возвращается в исходное положение со шприцом. Открытым шприцом, который секунду назад лежал на полу, и бог знает сколько он там вообще лежал.       – Куда, блять! – Денис восклицает панически, наблюдая, как Илья набирает золотистые переливы в полость цилиндра, медленно вытягивая поршень.       Душно, жарко, липко. Страшно, жутко, безумно.       Пытается выхватить из рук, но замечает на себе такой взгляд дикий и озверевший, буквально рычащий «не лезь, убьет», что отшатывается и падает с матраса, наблюдая, как Илья перетягивает бицепс.       – Заражение крови, еблан! – все, что вырваться успевает, перед тем, как игла мягко входит в вену.       Дениса тошнит.       Желудок мучительно спазмируется, его рвет на пол, болезненно скручивая. От страха адреналин подскакивает, он выбегает из комнаты и стучится во все двери, пытается докричаться хоть до кого-нибудь.       С мерзким скрипом, одна за другой открываются, выходят заспанные и раздраженные пацаны, недовольно глядя на Дениса.       – Чо устроил, блять? – ворчит Макс, сканирует позу Ильи, и невпечатленно смотрит на паникующего Коломийца. – Что в этом удивительного?       – Шприц не новый, он его вообще откуда-то с пола стащил, а к вам санэпидемка, как к себе домой, нахуй, ходить должна!       Дениса трясет от страха, трясет от понимания куда он вписался, на что соглашался и что сам делал. Кажется, его сейчас опять стошнит.       – Все, Денчик, давай, дыши, – голос Вовы сейчас не действует успокаивающе, наоборот, накатывает новая волна паники, но Денис честно пытается восстановить дыхание и перестать дрожать.       Семенюк что-то бросает пацанам и медленно отводит его к выходу.       – Денчик, давай, иди домой, выспись хорошо, а мы Илюшу подлатаем и в порядок приведем до вашей следующей прогулки ночной, договорились?       – Чо ты несешь? Он кольнулся обосранной иглой, хуй знает где она до этого была, ты нормальный?       – Денис, – Вова смотрит серьезно и немного грозно, – иди домой. Отдохни. Это моя забота, не твоя.       Громко орет матом и сдувается тут же.       Вяло соглашается, зарабатывая вымученную улыбку друга и выходит на улицу. Мычит безысходно, смотря в равнодушное звездное небо, и идет домой. За грудиной борются страх со злостью, он умрет от гепатита зуб даю.       Сиди в своем постмодерне сам.