Неловкие разговоры

Микаса идёт за Эреном, который так и не покидает своего места и безвольно смотрит на горизонт, берёт его за руку и неловко улыбается. — Эрен, тебе стоит отдохнуть, — она смотрит на него, но он не поворачивается, вздыхает. — Наверное, ты права. — Парень не вырывается и послушно следует за Микасой, которая ведёт его на побережье. К ступням, щиколоткам липнут песчинки. Микаса стелет плащ, усаживает на него сначала Эрена, а потом садится и сама — близко, наверное, даже слишком. Но он не сопротивляется. Прежде, стоило ей проявить малейшую обеспокоенность его состоянием, он вырывался, кричал, чтобы она отстала. А теперь? Хочет побыть рядом? Леви внимательно, как за детьми, следит за членами разведотряда — за Ханджи в том числе. Он не заходит в воду, даже не опускает в неё руки, а сохраняет несвойственное остальным хладнокровие. Капрал морщится, когда Ханджи поднимает очередного морского обитателя. Но после тщетных попыток уговорить новую командующую поберечься, не лезть на рожон и оставить раков-отшельников в покое, он вздыхает, машет рукой: «Только не сдохни», — и уходит ближе к месту, где стоят лошади. Микаса краем глаза замечает, что он опирается на стену порта, возведенного марлийцами. Жан, Саша и Конни резвятся в воде, словно малые дети. Жан подмечает, что песок становится липким, если его намочить, и они восторженно строят первый в жизни песочный замок. Саша неловко набирает воду и, пока идёт до друзей, половину расплескивает. — Дурная башка, — ругается Конни, когда ему на голову падает оставшаяся пара капель. Саша звонко смеётся, Жан ухмыляется, а Конни ворчит и бежит к морю, чтобы отомстить. Армин отходит, собирает камни и ракушки, которые тут и там валяются на берегу, и старается прийти в себя после слов Эрена, сделать вид, будто ничего не было. Он подходит к друзьям и протягивает им самую большую и необычную раковину. — Попробуйте приложить к уху. — Армин улыбается, показывает, как надо, и Микаса следует его примеру. Она слышит шум и поднимает взгляд. — Это песня моря, — Армин улыбается и протягивает вторую Эрену. Он апатично берёт. Лицо не выражает ни удивление, как у Микасы, ни восторга, как у Армина. — Интересно, — говорит он и отдаёт ракушку обратно. Армин кладёт находки в сумку на лошади и идёт осматривать побережье дальше. Когда он натыкается на Ханджи, то объясняет, что она держит в руках медузу и ей бы не помешало положить её на место, если она не хочет получить ожог от щупалец. Командующая смеётся и отмахивается. — Ничего, я уже поняла, — она вытягивает руки с медузой к морю. — Но она неопасна. Я тоже читала книги, и максимум, что она может вызвать у человека, — легкий зуд и покраснение. Микаса переводит взгляд на Эрена. Он так и сидит и смотрит вдаль. Кажется, если его никуда не тянуть, ни о чём не напоминать, он с места и не двинется. Беготня Саши и Конни по побережью поднимает песок, а тот попадает Микасе в глаза — она хмурится и пытается вытереться. Эрен поднимается и уходит. Глаза слезятся. — Держи, — слышится голос сверху. — Промой. Микаса протягивает руку и нащупывает флягу. Вслепую откупоривает, льёт на ладони и умывает лицо. — Давай помогу. Подставляй руки. Микаса, всё ещё не видя, складывает ладони в лодочку и ждёт. Вода льётся — девушка снова пытается вымыть песчинки. И так пару раз до того, как глаза не перестают нещадно слезиться. Перед ней стоит капрал. Эрен жадно глотает воду, стоя рядом с лошадью.

***

Через пару часов они собираются возвращаться — медлить нельзя. Это их первая вылазка до берега и слишком опрометчиво надеяться, что все титаны истреблены — вполне возможно, они кого-то упустили. Нужно вернуться до темноты. Солнце восходит рано, а заходит поздно — день длинный, но тем не менее Ханджи велит поторапливаться. Лошади устают от долгой дороги, и теперь отряд скачет рысцой. На галоп не пускается даже самый выносливый скакун. Лучи подсвечивают облака сначала сверху — снизу голубоватые, воздушные, сверху они сияют золотом. А когда солнце наполовину скрывается за горизонтом, когда краски смешиваются одна с другой и совсем рядом с небесным светилом небо окрашивается во все известные оттенки оранжевого, облака загораются пламенем заката. Армин поднимает голову — волосы развевает ветер. Его лицо в сумерках едва возможно различить. Микаса тоже смотрит наверх, и этот закат — первый закат, который она встречает вне стен, — навсегда отпечатывается в памяти. В носу всё ещё стоит запах моря, а лицо ласкает ночная прохлада. Ханджи велит отряду доставать кристаллы и сдвигаться флангам ближе к центру. Если они промедлят ещё немного, то потеряются из виду. Стандартный строй нарушается, члены разведотряда спешиваются и ведут лошадей за поводья. Стены уже близко. Вдали загораются огни — на Марие их ждут представители гарнизона, которые помогут подняться лошадям. Уже через час разведотряд оказывается в Шиганшине. Леви подходит к Ханджи, они о чём-то перешёптываются, и командующая велит сменить курс — они теперь движутся не прямо к внутренней части стены Мария, а едут куда-то налево. Когда они останавливаются рядом с домом, Микаса узнаёт его не сразу. Леви подзывает Конни, и они открывают скрипучую входную дверь — уже в этот момент в нос ударяет зловонный запах. Трупный. Леви даёт Конни тряпку на лицо и пахучие травы, которые должны заглушить смрад. Парень морщится, запихивает зелень в кармашек в маске, плотно закрывает нос и рот. Дверь закрывается. Микаса осматривает здание — ничем не примечательное. Она не хочет вспоминать тот день, мозг блокирует шокирующие воспоминания. Девушка оглядывается. Эрен сверлит взглядом дверь. Леви и Конни тащат труп — уже скорее мумию — и кладут на повозку, что стоит прямо у порога. Армин бледнеет — догадывается, Микаса не хочет признавать. Лицо мертвеца закрывает плащ разведотряда. Форма еле держится на костях — всё в крови. Правой руки попросту нет, левая вся скукожилась, почернела. На рубашке оторвана левая часть ближе к брюшной полости. Ветер доносит запах перегнившей иссохшей плоти. — Хозяева дома погибли, но соседи жалуются на зловоние, — едва слышно передаёт Леви командующей. — Матрас перегнил и кишит насекомыми, которые выползли с трупа. В комнате смрад и куча дохлых мух. Дай мне пару людей, — Эрена обязательно, он самый толковый, — я за пару дней смогу очистить помещение. — Леви, оставь это на других. Думаю, ты должен быть в другом месте, — отвечает Ханджи и кладёт ему руку на плечо. — Я займусь этим после похорон, очкастая, не поднимай панику. — Леви стягивает тряпку с лица и кидает её в повозку. — Двигаем. Микаса старается не оглядываться на труп, который трясётся в повозке. Весёлые перепалки Саши и Конни затихают. Жан едет молча и не лезет с вопросами. Они добираются до штаба затемно. На тыльной стороне правой ладони Микасы остаётся пара комариных укусов, она раздирает их ногтями до тех пор, пока они не сливаются в один. Армин советует девушке прекратить, но она не может — слишком чешется, мешается. Выдержки ноль. Эрвина — нечто, бывшее Эрвином, — перекладывают на доски и кладут в подвал. — Они ведь знают, что трупа нельзя оставлять одного в помещении? — Саша оглядывается, смотрит на друзей, когда они поднимаются на жилой этаж. — С ним обязательно должен быть кто-то живой. Все опускают глаза, не отвечают. Армин становится совсем бледным, едва передвигает ноги — Микаса поддерживает его рукой. Только Эрен остаётся хладнокровным. Микаса сразу идёт к себе в комнату, разматывает повязку и чешет укусы вдоволь — красные воспаления расплываются уже до запястья. Ночь душит. Кошмары будят. Микаса ворочается на кровати, старается дышать ровнее, как ей советовал Леви. Но ничего не помогает — она еле засыпает, но уже скоро снова открывает глаза, а перед глазами — окровавленное лицо капрала и лезвие, которое она прижимает к его шее. Рука зудит, Микаса продолжает драть кожу сначала ногтями, но потом, когда становится совсем невыносимо, она впивается зубами. Она знает, что сходит с ума, что раздражается на пустом месте, но вторая бессонная ночь плохо сказывается на нервах. Хочется кричать и драть на себе волосы. Когда становится совсем невыносимо, она в ночной сорочке идёт заваривать чай. Леви спокойно относится к тому, что она подворовывает его запасы, да и сам он периодически намекает на то, где именно на кухне он их прячет от любопытных глаз. Микаса роется в нижних ящиках — где-то тут, за специями, должна находиться жестяная банка с ромашкой. Сам капрал её пьёт редко, но не раз упоминал, что она успокаивает и помогает бороться с бессонницей. Когда чай оказывается заварен, Микаса выпивает его залпом — тошнотворный запах не внушает ей никакого доверия. А потом ещё и ещё до тех пор, пока не опустошает чайник с заваркой. — Ну и какого чёрта ты ещё не давишь подушку? — слышится голос позади. Ну кто бы сомневался? Микаса оборачивается — сзади стоит капрал и облокачивается на дверной косяк. — Тебе прочитать сказку на ночь? Или опять решила уложить сначала меня? — Нет, сэр. — Девушка торопливо обмывает заварник в ведре. — Немного задержалась. Она определенно не готова встречаться с человеком из своих кошмаров. И только сейчас, опустив взгляд на руки, она замечает, что вышла без повязки, которая обычно закрывала метку. Микаса натягивает рукав сорочки. — Вот как, — Леви кидает взгляд на чайник, — не ожидал, что ты воспользуешься моим предложением. — Доброй ночи, сэр. Капрал глазами провожает Микасу. Когда девушка возвращается в комнату, она до боли в руке наматывает на руку повязку. Ткань впивается в кожу и перекрывает течение крови. Ладонь немеет, но комариные укусы теперь не так сильно беспокоят. Солнце слепит глаза даже через занавески, за окном щебечут птицы. Микаса закрывает лицо рукой — ей так и не удалось заснуть. Утро почти физически на неё давит. Она не готова выходить на люди, не хочет и не может. О похоронах Эрвина членам разведотряда объявляют день в день. От Армина девушка узнает, что Ханджи долго согласовывала их с руководством, поскольку оплатить их планировали ничем иным, как деньгами, отведенными корпусу. Многие возмутились — в стороне оставался лишь Найл Док. Почему похорон достоин только командующий? Почему на деньги, которые отведены для финансирования всего отряда? Что скажут люди, останки мужей и детей которых удобрили почву за стеной Мария? Последнее слово осталось за Хисторией. Она после долгих размышлений дала добро, чем несомненно подорвала свою репутацию. — Она знает, что отчасти потеряла доверие людей, — объясняет Армин. — Но она хороший человек. Хистория поняла, как это важно для Леви и Ханджи. Леви взял на себя почти всю работу — договорился с гробовщиком, выкупил место на кладбище, договорился с конным катафалком. Культ Стен не позволял хоронить атеистов в священных землях, всячески выступал против захоронения Эрвина и неплохо насолил Ханджи, но в итоге отступил — влияние разведотряда оказалось значительнее, чем организации, которая десятками лет укрывала правду от мирных жителей. Некогда тело Эрвина кладут в гроб и выносят в главный зал. С головы снимают плащ разведотряда, в руки окоченевшей мумии вкладывают белую розу. В помещении распространяется зловонный запах. Некомфортно, тошно. Рука снова начинает зудеть. Долго крышка гроба в стороне не стоит — прощаться с Эрвином некому. Родственников нет, около-друзей можно посчитать пальцами одной руки, и все они, кроме одного, уже стоят рядом. Ни слёз, ни песнопений, ни прощаний — лишь всепоглощающая жуткая тишина, которую нарушает лишь жужжание мухи. Гроб накрывают полотном с эмблемой разведкорпуса, а сверху кладут венок из живых цветов. До кладбища его везут на повозке с забитой крышкой. Пара полудохлых кляч медленно выползают с территории штаба, запинаясь копытами о каждый камень. Леви чертыхается — кажется, понимает, что не следовало заказывать лошадей на стороне. Стоило довезти Эрвина до кладбища своими силами и не надеяться на похоронные услуги. Хотелось почтить память погибшего, а вместо этого приходится сгорать со стыда. Похоронить решают тихо, никому не объявляя, как и поручила Хистория, однако информация всё равно просачивается в люди. Около ворот, что разделяет мир мёртвых и живых, конную повозку встречают гражданские и несколько лиц из военной верхушки — в том числе Дарриус Закклай и Найл Док. У женщин на руках засохшие цветы, а у мужчин на лицах недовольные, презрительные мины. Солнце печёт. Леви заранее договаривается с членами разведотряда, которые будут нести гроб, — в их числе, конечно, Ханджи, — однако в последнюю секунду к нему подходит Найл и заменяет Жана. Тот кивает и покорно молчаливо отходит. Люди идут следом. Гроб недолго стоит рядом с могилой — его почти сразу опускают. Леви подходит первый и кидает на крышку эдельвейс. Микаса видит, как вокруг него плескаются волны крови, как к нему тянутся руки мертвеца. Капрал вздрагивает, ёжится, как от холода, щурится и отходит — становится невыносимо жарко, нечем дышать. Солнце напекает голову, Микасе плохо. Подходит Ханджи — кидает вторую белую розу. Найл выуживает из букета, который принёс с собой, фиолетовый ирис, а Армин — красную гвоздику. Саша немного переминается с ноги на ногу, а после бросает вниз кусочек непонятно откуда взявшегося балыка. И когда знакомые лица заканчиваются, к могиле неловко подходит опрятный мужчина. Рыжие волосы убраны на пробор, борода хорошо ухожена, а под левым глазом красуется маленькая родинка. Он топчется с закрытыми глазами — голова поднята вверх — беззвучно проговаривает что-то губами, а после плюёт и уходит. — Урод! — Ханджи не стесняется в выражениях, делает шаг вперёд, но Леви преграждает ей путь. — Успокойся, очкастая. Расквитаешься после. И это оказывается спусковым крючком — те немногие гражданские, что пришли, теперь валят к могиле — плюют и бросают засохшие цветы. На их лицах гнев и недоумение, на языках крутятся проклятия, но они не решаются разразиться бранью на кладбище. Они не чтят память, но боятся вызвать на себя гнев мертвецов. Ханджи плачет, Леви её неловко приобнимает и пытается утешить, но у него явно не получается. Сам он еле держится на ногах, становится бледным и сжимает кулак. Рука Микасы невыносимо зудит. Она расчёсывает её до крови, но этого оказывается недостаточно, и она впивается в сухожилия ногтями. По ладони прямо к пальцам течёт небольшая капля крови. Раз, два — падает на землю, остаётся рядом с могилой Эрвина. Голова гудит, дыхание спёрто. Микасе кажется, что она сходит с ума. Она смотрит на перепуганные, обезображенные отчаянием и ненавистью лица людей, — матерей и отцов, братьев и сестёр, — которые по вине Эрвина потеряли за стенами своих близких. А получили ли они что-то взамен? Максимум — оторванную руку с поля боя. Кладбище занимает внушительный участок земли за стенами Мария и Роза — даже несмотря на недостаток территории люди свято чтили традиции, выкупали землю под могилы и хоронили своих близких. Но много трупов осталось вне погребения, вне молитв и песнопений — сгинули в смердящих пастях титанов. И большинство этих несчастных в последние пять лет шли на смерть по приказу Эрвина Смита, тринадцатого командующего разведкорпусом. Микаса уже не знает, чему верить — этим людям, что в отчаянии плюют на могилу человека, которого считают дьяволом, или Ханджи, которая плачет в стороне, и Леви, который еле держится на ногах. Девушка тщетно пытается расстегнуть верхнюю пуговицу тёмной рубашки, чтобы хоть немного остудиться, и чувствует, как её придерживает мужская рука. Сквозь зловония сегодняшнего дня Микаса улавливает родной запах. Эрен не смотрит на неё, просто стоит рядом и даёт на себя опереться, и этого оказывается достаточно, чтобы не рухнуть на колени и не разрыдаться от бессилия, от кошмаров с окровавленным лицом Леви и от чертовых укусов комаров. Постепенно, излив злость и презрение, гражданские уходят, за ними идут и военные. Могильщик берётся за лопату. На крышку гроба, поверх иссохших цветов и эдельвейса, падает первая горсть земли. А потом ещё и ещё. Найл вытаскивает флягу и делает глоток. Саша утирает слёзы и уходит в компании Конни и Жана. Леви, весь бледный, уводит Ханджи, а Эрен придерживает и ведёт Микасу. Армин остаётся и наблюдает за тем, как под землю уходит человек, жизнь которого обменяли на его собственную. Они плетутся под знойным солнцем, поднимают пыль. Иногда Эрен косится на капрала с командующей, но не произносит ни слова, а лишь твердо идёт дальше. Парень доводит Микасу до её комнаты, открывает настежь окно и приносит стакан воды. Девушка жадно всё выпивает и без сил валится на кровать. Эрен отодвигает стул и садится рядом, берёт её за руку. Может, это просто мираж, но она хочет верить, что это не её больное воображение. — Спи, Микаса. И она засыпает. Впервые за две ночи. Следующий день объявлен днём траура. Микаса приходит на могилу с букетом георгин и замечает рядом одинокую фигуру Леви. Он стоит с флягой, как у Найла, и хлестает что-то явно покрепче пива. Микаса осторожно подходит, кладёт цветы и становится рядом с капралом. — Хороший выбор, — произносит Леви. От него разит выпивкой, но сам он выглядит трезвым, хоть и немного бледным. — Прошу прощения, сэр? Леви делает ещё один глоток и выливает остатки фляги на могилу Эрвина. — Гадостное, конечно, пойло, — ворчит он. — Да ещё и не берёт, как назло. Уже всё перепробовал. — Он закупоривает флягу и вытирает губы платком. Микаса морщится. Леви становится ей противен. — Я про цветы. Нынче популярен символизм. Ты принесла Эрвину на могилу букет, который выражает его признание как целеустремленного лидера. — Не думала, что кто-то обращает на это внимание, — пожимает плечами Микаса. — В детстве мама часто рассказывала мне про язык цветов, но упоминала, что он устарел. — Ты недооцениваешь людей. Когда они хотят насолить, им нет равных. Капрал поправляет кофту — ту самую, из которой выглядывают ключицы. Микасе тошно видеть Леви таким — неуверенным и разбитым. И пахнущим дешевым бренди. — Каким Эрвин останется в вашей памяти? Леви поворачивает к ней голову. — Таким же, как и у остальных членов разведкорпуса — непоколебимым руководителем, который готов пойти на смерть ради своей цели. Микаса сглатывает прогорклую слюну. — Вы действительно считаете, что его цель оправдывала средства? Леви отворачивается и отвечает не сразу. — Не нам его судить. В конце концов, как сказал один мой родственник, каждому из нас нужно упиться чем-то сполна. Погода стоит точь-в-точь как вчера — зной, солнце, жара. Микаса вытирает со лба пот. Правую руку немного начинает щипать. — Сэр, вы жалеете о своём выборе? Леви покачивается. Микаса видит, что ему становится совсем плохо, буквально чувствует это своей кожей. — Я никогда не сожалею о своих выборах. Микаса смотрит на капрала, его пустой взгляд направлен на могилу. Она просто не может этого выдержать. Больше не может. Она сокращает расстояние между ними и до того, как капрал успевает среагировать, обнимает его — совсем растерянного мальчика, который снова потерял часть своей семьи. Того, чьим отцом был серийный убийца, а домом — подворотни Подземного города. Того, кто учит её и не требует что-либо взамен. Ничего. Совершенно. — Руки прочь, мелюзга. — Леви не выдирается, безвольно стоит. Микаса впервые чувствует его настолько близко. Морщится от вони алкоголя, вдыхает запах пота, Леви и тошнотворного чистящего средства, которым пропахла вся его комната. — Мы ведь похожи, сэр, — произносит она. — Я понимаю. — Микаса чувствует, как напрягаются его мышцы, как Леви подрагивает. — Выпусти меня, чёрт возьми, нахальная девка, — противится капрал. Она не отвечает, лишь сжимает его крепче, увереннее. Дыхание Леви тревожит её волосы, шею — там, где оно касается кожи, у Микасы бегут мурашки. Тепло чужого тела не помогает остудиться, греет ещё сильнее. Дышать становится сложнее — душно, жарко. Плечо капрала всё мокрое, на кофте расплываются тёмные пятна. И потом Микаса чувствует, как Леви хватает за спиной ткань её рубашки — сжимает в кулак и, кажется, сейчас дёрнет и откинет её в сторону. Девушка напрягается — наготове и морально, и физически. Но ожидания не оправдываются — Леви обмякает, так и стоит с ней, пытаясь не то обнять, не то оттолкнуть. Микаса чувствует, как бьётся его сердце, как вздымается и опускается грудная клетка. Леви молчит, она тоже, и, кажется, это второе соглашение, которого им удаётся достичь, не прибегая к лишним разговорам. Девушка опускает голову вниз и вдыхает запах его волос. Они жестче, прямее, чем у неё — редкие выбившиеся волосинки колят кончик носа. Внезапно Леви будто проходит в себя, и магия момента разрушается. — Отвали, — говорит он и вырывается. Микаса провожает его взглядом. Капрал уходит, не оборачиваясь, будто боится посмотреть ей в глаза. Когда он становится почти точкой на линии горизонта, когда рядом с подмышками, воротником, грудью и спиной расползаются пятна пота, а в глазах лучи солнца становятся единым светом, Микаса принимает решение. Осознавая, что истина где-то посередине двух полярных мнений, она разделяет правду Леви и Ханджи. Не потому что так подсказывает логика, а потому что так велят чувства.