Как я встретил вашего папу

у алтаря стою счастливый и утомлённый суетой прикрыв недельную небритость фатой – Ну что, Кларисса, ягнята замолчали? Bellator spiritus, intrepiditas et fides (Воинский дух, бесстрашие и вера).

Скотт ни секунды не сомневался, что ничего путного у них не выйдет. Ему хватило взгляда, брошенного на инструктора по преобразованиям, чтобы отчаянно захотеть оказаться как можно дальше от аудитории двадцать два в левом крыле главного корпуса Академии. Он впервые пожалел о выбранном месте на втором ярусе; Пэгги и Роман уже доставали тетради, а Скотт всё держал сумку на коленях и прикидывал, не смыться ли по-быстрому, сказавшись больным. Смысла в этом, правда, не было никакого, рано или поздно придётся появиться хотя бы на итоговом зачёте, и Скотт неохотно растянул шнурок с тяжёлыми медными наконечниками. – Доброе утро, курсанты, – отчеканила причина его метаний. – Меня зовут Рита Агнес, я ваш инструктор по спецкурсу «Технология преобразований». Ей было лет сорок семь-сорок восемь; ростом примерно с Пэг – метр семьдесят, около того, – болезненно худая, с распущенными чёрными волосами, она расхаживала вдоль кафедры, хромая на правую ногу и тяжело наваливаясь на трость с простой широкой рукоятью. Вопреки светским традициям Академии, она носила брюки с кожаными накладками под ножны и револьверную кобуру, нейтральную коричневую блузу и такой тугой корсет, что непонятно было, как она вообще в нём дышит. – Встречаться мы будем часто, – продолжала Агнес, – так что держите в уме две вещи: во-первых, я готова заниматься с отстающими, но терпеть не могу наглецов и лентяев; во-вторых, за любые практические применения формул без моего разрешения выгоняю с курса немедленно, даже если вы преуспеете, и ни декан, ни ректор, ни вся святая братия вас не спасут. Вопросы? Скотт зачем-то поднял руку и пожалел об этом, когда Агнес уставилась прямо на него, но было поздно. – Да, курсант? Как ваша фамилия? – Салливан, мэм. Можно выйти в туалет? – ляпнул он, растерявшись. – Можно, – Агнес отвернулась. – И не возвращайтесь. Вопросы по существу? В перерыве Пэгги отчитала его, не стесняясь в выражениях, и Скотт лишь покаянно кивал головой. – Сам не знаю, что на меня нашло, – признался он, когда Пэг замолчала. – Я не хотел её бесить, оно само! – У тебя всё «само», – Пэгги вздохнула, а Роман сунул Скотту три исписанных листа: – Сделал копию для тебя, будешь должен. Почерк у него был на диво хорош для дознавателя, на скопированных листах всё отлично читалось. Скотт проглядел их по диагонали на каскадных расчётах и признал: преобразования оказались куда скучнее и сложнее, чем он надеялся. Три пункта Роман подчеркнул волнистой линией: I. Не уверен – не практикуй. II. Практикуешь впервые – ставь зонт. III. Начал – доводи до конца. «Вот я и не уверен», – с тоской подумал Скотт и выругал мысленно свою старшую с её амбициозным желанием «вырастить преобразователя в своём кругу». Отдел Тины Хельдир считался лучшим в Центральном округе, и Скотт числился на особенно хорошем счету. Если он вылетит со спецкурса из-за инструктора Агнес, на карьере на пару лет придётся поставить крест. Остальные предметы давались ему легко. К концу первого месяца обучения он выбился в лидеры по сумме баллов и позволил себе отвлечься от учёбы и посмотреть по сторонам. Было на что: спецкурс Академии – не школьный факультатив для тех, кому нечего делать. Сюда попадали лучшие – во всех смыслах, в том числе и внешне, хоть это и не было критерием отбора. Особенно отчётливо Скотт понял разницу, когда в двадцатых числах Роман позвал его на игру «Червонной башни» на городской стадион. На фоне местных жителей курсанты в серо-зелёных куртках выгодно выделялись, и вовсе не куртками, и вокруг их маленькой группы (с Романом пришёл его парень, Ричард Пунта, и притащил двух подруг) образовалась зона отчуждения. – Завидуют, – шепнула Мики Санчез, первая на курсе по глубинной диагностике. – Круто, да? Скотт не видел ничего крутого в косых взглядах, но спорить не стал. Той ночью он переспал с Джейн, второй девчонкой. Её пепельные кудри были обрезаны чуть ниже ушей, а тело под одеждой от ключиц до запястий и щиколоток покрывали алхимические татуировки и разноцветные защитные формулы, по большей части растянутые и деформированные. – Я родилась в Разломе. Моя фамилия – Четырнадцать-бис, слышал такое когда-нибудь?.. – неохотно пояснила она и погладила замыкающую формулу над пупком. – Девчонки там выживают через два на третий. Предки решили не рисковать и усилить мою... жажду жизни. – До сих пор действуют? – Парочка, – Джейн пошевелила пальцами. – Работать и учиться не помогают, если ты об этом, зато предохраняют от беременности, простуды и похмелья. Скотт сперва восхитился. Полный смысл её слов дошёл до него только к утру. – То есть, погоди, – сказал он медленно. – Так у тебя вообще не может быть детей. – Поэтому я здесь, – Джейн раскинула руки по кровати. – Ухлопала кучу сил и денег, чтобы попасть на курс. Я физиолог, чтоб ты знал, стажируюсь в Тысяче дней. Если окончу Академию в первой десятке по баллам, мне дадут грант на исследования и лечение. И добавила: – Я ведь не одна такая, Салли. В Разломе до сих пор рождаются девочки. Думать об этом было страшновато, и Скотт сменил тему: – Будешь брать допы у Агнес? – Не возьмёт, – Джейн поморщилась. – Я просила. Она сказала, ей неинтересно. Я, видишь ли, и так всё понимаю, а таланта она во мне не чувствует!.. Да сдался мне её талант. Главное – формулы выучить и знаки в каскадах не путать. Ну, и практики набраться, а где я её наберусь?! – Агнес – та ещё стерва, – согласился Скотт. Любви к инструктору ему это не добавило, и на следующей неделе она в очередной раз выгнала его из класса за препирательства. Роман вновь без запроса поделился конспектом. По работе ему всегда приходилось много писать, так что формула создания копии у него даже во сне буквально от зубов отскакивала. – До пяти экземпляров, – похвастался он. – Если заранее хорошо пожрать и ни на что не отвлекаться, наверное, и семь получится. Скотт поблагодарил и вчитался в текст. Темой было преобразование металлов, подтемой – инертная группа. Она считалась самой простой, но когда вечером Скотт после долгих размышлений воспроизвёл формулу, титановая болванка перед ним так и не шелохнулась – ни с первого раза, ни с двадцать первого. С досады Скотт пнул стол, бессильно застонал и уронил голову на руки. Он в красках представлял, как Агнес завалит его на первом же зачёте и отправит домой. В отделе будут потихоньку посмеиваться, а Хельдир наорёт и лишит премии на весь следующий год – ей стоило большого труда выбить у легата Спирса бюджет на обучение сотрудника, и второго шанса ни ей, ни Скотту не дадут. Он должен, обязан был понять и подтянуть профилирующий предмет, но совершенно не представлял, как это сделать, когда вы с инструктором взаимно друг друга ненавидите. – Просто засунь язык в задницу, Скотти, – сказал он себе. – Ты можешь преобразовывать, иначе не прошёл бы вступительные тесты. Нужно просто разобраться с формулами. Утешение было слабеньким: в той или иной степени преобразовывать мог каждый второй гражданин Трёх Королевств, другое дело, что для девяноста процентов населения потолком оставалась возможность выгнать из чая по ошибке брошенную туда соль. Скотт формулы такого уровня выучил ещё в детстве с подачи старших братьев и не задумывался над их применением (а задумавшись, не смог бы даже вспомнить точное начертание), но Агнес, одарённая стерва, перескочила сразу к системам уравнений, и за ней Скотт катастрофически не успевал. Ему нужен был репетитор, и срочно, пока дело не зашло слишком далеко. К концу недели он почти дозрел до того, чтобы попросить об одолжении Джейн – и оплатить её помощь любым способом по её выбору, потому что вкалывала она как проклятая и на избыток свободного времени не жаловалась. Оставалось только перебороть неуёмную и неуместную гордость и попросить вслух. Скотт планировал сделать это после матча «Башни» с «Огненными чайками», но «Башня» продула с разгромным счётом пятнадцать – шестьдесят один, и Скотт не решился подкатить к до смерти расстроенной Джейн с чем-то кроме пива. – Они без МакАлистера вообще не играют, – воскликнула она с досадой, едва не выбив бутылку из руки Скотта. – Как он на травму садится, так они садятся в лужу! – Справедливости ради, – вмешался Роман, – он редко ломается. Ему только в прошлом матче в колено прилетело, а к следующему он уже оклемается, вот увидишь. – А должен был к этому! – Джейн зашипела потревоженной змеёй. – Гнать к дьяволу их физиолога, чем он там занимается?! Скотт, улучив момент, подсунул ей открытую бутылку и чмокнул в макушку. – Ко Дню Основания будут на вершине, – утешил он. – Ко мне? – Нет, я домой, – Джейн тряхнула головой, заправила волосы за уши. – Тётке обещала поужинать с ней, она меня ждёт. Лишь двое со спецкурса жили в городе: Джейн у своей двоюродной тётки и смазливый блондин Каспер Дули у бывшей жены, – остальных расселили в кампус, в небольшие двухэтажные домики на четверых. В двадцатом корпусе соседями Скотта оказались, собственно, Пэгги Гольдмун и Роман Томагер, и ещё молчаливый и настороженный наголо обритый мужик лет тридцати, назвавшийся Юджином. За прошедшие недели он слегка оброс, но остался нелюдимым; Скотт изредка встречал его на кухне, в основном же видел только на лекциях. Юджин был не то чтобы шире, но как-то квадратнее него в плечах, носил потёртые серые брюки Северного легиона, простые рубахи с едва ослабленной у горла шнуровкой и тонкую стёганую куртку, пренебрегая униформой Академии. Садился он всегда у прохода на верхних ярусах и пользовался на лекциях самописцем – то ли не успевал, то ли настолько не любил писать от руки, что предпочитал потратиться ментально. На лекциях Агнес он никогда не задавал вопросов, за него говорили оценки тестов: сто баллов, девяносто восемь, девяносто девять, сто. Скотт люто завидовал, но просить молчуна о помощи было ещё постыднее, чем Джейн, да и не выглядел Юджин человеком, готовым помочь. Вообще-то, он в принципе выглядел как бронированная самоходка, внезапно ставшая человеком и с трудом это осознающая. Единственное, что пришло Скотту в голову, это бросить на следующих преобразованиях Пэгги и Джейн и устроиться за спиной Юджина на ярус выше. Агнес явилась не в духе. Хромая, она прошлась вдоль доски, свирепо оглядела класс и распорядилась: – Открываем методичку. Блок М, раздел два. Решаем первые шесть систем. Молча, Салливан! – Я же ничего не говорил! – запротестовал Скотт, хоть и знал, что это не лучшая идея, и чертыхнулся, вспомнив давешний зарок засунуть язык в задницу. Агнес смерила его убийственным взглядом, отвернулась и принялась писать на доске систему из четырёх уравнений. Скотт выхватил знакомую формулу структурного преобразования титана, взятую по модулю, и, спохватившись, уткнулся в методичку. Самоходка Юджин уже строчил в тетрадь, ни на минуту не задумавшись. К тому времени, как Скотт без особой уверенности закончил первую систему (бытовая очистка нагревательного бака с укреплением прогоревших и ржавых участков), Юджин составил четвёртую. По рядам прошло почти незаметное движение. Сосед, Эдгар-лётчик, накрутивший на форменную куртку Академии собственные крылатые погоны, сунул Скотту записку. «За третью не берись, – предупреждала Джейн. – Там явно ошибка, я спрошу А. после лекции». «За третью!» – Скотт фыркнул. Вторую бы одолеть!.. – Что вас так развеселило, Салливан? – холодно осведомилась Агнес. Вздрогнув, Скотт поднял голову и обнаружил, что взгляд инструктора устремлён прямо на него. – Ну?.. – поторопила она. – Язык проглотили? Выгонит, убедился Скотт. Терять было нечего, и он пожал плечами, собираясь напомнить, что она сама велела ему молчать, и в этот момент самоходка Юджин поднял руку. – Разрешите обратиться, инструктор, мэм, – по-военному сухо и чётко сказал он. – Разрешаю! – процедила Агнес. – У меня не выходит третья система. Объясните, пожалуйста. Долгих секунд пять Агнес молчала, глядя по-прежнему на Скотта, затем махнула рукой: – Идите к доске, курсант. Как ваша фамилия? – Эджертон, инструктор, мэм. – Либо «инструктор», либо «мэм», – огрызнулась Агнес. Юджин и глазом не моргнул. – Так точно, инструктор, – подтвердил он, спускаясь по боковой лестнице. «Эджертон, – повторил про себя Скотт. – Интересно. Кронпринцесса тоже урождённая Эджертон, совпадение или нет?» Он, впрочем, сразу отмёл эту мысль. В аристократии Скотт понимал примерно столько же, сколько в преобразованиях Агнес, но поверить, что отпрыск одного из древнейших родов Трёх Королевств служил в Северном легионе, было ничуть не легче, чем, скажем, в беспилотные дирижабли или победу в чемпионате «Башни» без МакАлистера. Эджертон тем временем взял самый длинный кусок мела и начал писать под диктовку Агнес. Мел он держал странно, сложив пальцы в щепоть, и выводил буквы медленно и чётко. «Точно, не успевает», – утвердился в своей догадке Скотт. Воспользовавшись случаем, он подождал, пока Агнес отвернётся, и привстал, заглядывая в конспект Эджертона. Сверить решение первой системы не удалось, оно осталось на предыдущей странице, так что Скотт бегло просмотрел вторую – и нахмурился, увидев третью. Эджертон решил её буквально в два этапа, преобразование было изящным и таким простым, что Скотт понял его от начала и до конца и проникся уверенностью, что сумеет воспроизвести с подопытным титановым бруском. Он поспешно переписал решение в конец тетради и поднял глаза на доску. Агнес, привалившись бедром к кафедре, вполне дружелюбно беседовала с Эджертоном о применении модуля в групповом преобразовании металлов из разных категорий. О других курсантах они, похоже, забыли; Эджертон привёл какой-то пример – Скотт не расслышал, – и Агнес криво усмехнулась, качнула головой и велела ему решать дальше. На доске система выглядела иначе – и много длиннее. Скотт прочитал её дважды, открыл рот, чтобы задать вопрос, и передумал, не желая снова злить Агнес. А она постучала по доске. – Обратите внимание! Чтобы осуществить это преобразование на практике, вы в совершенстве должны владеть каскадными расчётами с четырьмя переменными! Сомневаетесь – не беритесь, пишите шпаргалки для более способных и не лезьте грязными сапогами в бальный зал. Физиологам абсолютно не сдалось выделять потом вас из титана... да, именно так, Санчез, ценность титана куда выше вашей. Садитесь, Эджертон. Завтра принесёте зачётку, блок М вы мне только что сдали. Скотт пожевал губами, но вновь промолчал. По классу прокатился шепоток. Эджертон в лице не изменился, только кивнул и поблагодарил. Агнес взглянула на часы и с видимым трудом оттолкнулась от кафедры. – Решение перепишите. Тетради оставьте на проверку. Вот эту систему – на отдельный лист, обдумаете вечером, завтра подискутируем. Эджертон сел на своё место и зашуршал самописцем. Скотт, хмурясь, смотрел на русый затылок и мятый ворот рубахи, пока Агнес не окликнула его лично: – Салливан, вам особое приглашение нужно, как обычно? Систему перепишите! Она выразительно качнула головой, но и только, и Скотт, подражая Эджертону, ответил: – Так точно, мэм. Его беспокоил вопрос, что можно предложить этому типу в качестве платы за помощь. Деньги? Если он из тех Эджертонов, он в золоте не нуждается и сам может купить если не всю Академию, то как минимум главный корпус. Полезных знакомств у Скотта не было; и вряд ли самоходку Юджина заинтересует секс с мужчиной, хотя Скотт с готовностью предложил бы и своё тело – выглядел Эджертон что надо, как и положено бывшему легионеру. Так ничего и не решив, Скотт по звонку собрал и упихал в рюкзак вещи и вышел в коридор, где его перехватили друзья. – Опять чуть не выгнала, – укоризненно заметил Роман. – Повезло, что вылез Бриджертон! – Эджертон, – поправил Скотт. – И он, кстати, у тебя за спиной. Роман обернулся, уверенный, что его разыгрывают, и действительно почти врезался в Юджина. – О, – сказал Роман. – Извини, я не специально. На Эджертона он смотрел чуть сверху – впрочем, он смотрел так абсолютно на всех на курсе, из-за чего они с коренастым упитанным Пунтой составляли весьма забавную пару. Эджертон же был ростом примерно со Скотта, может, казался чуть выше из-за идеально прямой спины. – Неважно, – на Романа он едва взглянул. Голос у него был немногим теплее, чем у Агнес, и у Скотта мелькнула мысль, что тут он помощи не получит, что бы ни предложил. А Эджертон продолжил, подтверждая его опасения: – Оставь в покое инструктора Агнес, Салливан. Перестань её провоцировать. Когда она злится, то хуже читает лекции. За десять секунд он сказал больше, чем за предыдущие недели, и это внезапно придало Скотту сил. – Нет проблем, – заверил он, оставив при себе возражение о том, что Агнес злится постоянно, без перерывов на обед и выходные. – Я буду тихой мышкой на её лекциях. Если поможешь с домашними работами. – Я не стану делать их за тебя, – отрезал Эджертон. – Вот уж этого мне и даром не надо, – оскорбился Скотт лишь отчасти напоказ. – Ты вообще за кого меня держишь? «За идиота», – было написано у Эджертона на лице. Вслух, впрочем, он этого не сказал, помолчал и кивнул, а Скотт с досадой подумал, что красивым людям всегда прощают больше: кого-то вроде Рича он бы уже послал подальше с таким высокомерием, но Эджертон был слишком хорош. И слишком талантлив в преобразованиях! – В шесть в библиотеке, – подытожил Юджин и развернулся, чтобы уйти. – В шесть матч начинается! – запротестовал Скотт. – «Башня» против «Старой вербы», ты не в курсе, что ли?! Эджертон оглянулся. – А ты что, в команде? – спросил он чуть насмешливо и смерил Скотта взглядом, особо задержавшись, как показалось Скотту, на наметившемся от сидячего образа жизни животе. Скотт невольно напряг мышцы, и Эджертон улыбнулся заметнее – Скотт не думал, что он вообще так умеет. – Значит, в шесть в библиотеке, – повторил Юджин. – Учись расставлять приоритеты. – Я бы тоже могла с тобой позаниматься, – с обидой в голосе заметила Джейн. Скотт припомнил лаконичное решение третьей системы, с которой Джейн не справилась, и ничего не ответил, но её поддержал вернувшийся из туалета Рич: – Нашёл, к кому обратиться!– сказал он, отряхивая мокрые руки. – Он же полный псих, – согласилась Джейн. – Ты не знал? Его комиссовали после Бойни при Дэтсиде. – Говорят, – снова подключился Рич, понизил голос до загадочного шёпота, – у него чёрный шрам от паха до горла и нет члена! Прикинь, что там в башке должно быть? – Я прикидываю, что Агнес ему единственному зачла в разговоре блок М! – рассердился Скотт. – И тесты он на сотку влёгкую пишет! А до его члена мне дела нет, мне с ним не трахаться. – Не зарекайся, – пошутила вынырнувшая из толпы курсантов Пэгги, не обратив внимания на недоуменный взгляд Джейн. – С кем, кстати? Я всё прослушала! – С Юджином Эджертоном, – Джейн поджала губы. – Знаешь, Скотт, я пас, я тебе сразу говорю. Переспишь с ним – ко мне не подходи. Видела я выживших при Дэтсиде, они и вправду на голову тяжёлые, я знать не хочу, что ему там примерещится. – Ладно! – Скотт вскинул руки. – Отлично! Почему бы не решить, что я с ним уже переспал?! Давайте, у кого ещё какие требования? Большое спасибо, что помогаете мне поднять успеваемость! – Да пошёл ты, – поморщилась Джейн. – Не прикидывайся идиотом. – Успокойтесь, – попросила Пэгги и взяла их обоих за руки. – Давайте без крайних мер и поспешных выводов. Идём на право, а за обедом, если захотите, поругаетесь в своё удовольствие, у вас целый час будет. Право – Теория и практика правомерности преобразований, – несколько примирило Скотта с окружающим миром. Инструктор Дай Фонг, паназиатка со смешливыми глазами и густой проседью в волосах, в отличие от Агнес, Скотту благоволила и с удовольствием позволяла вовлечь себя в дискуссию как по теме предмета, так и о любых посторонних вопросах. Эджертон на её лекциях садился тоже у прохода, но пониже. Скотт пару раз на него обернулся, и на мгновение ему показалось, что Эджертон спит с открытыми глазами. Самописец бездействовал, но и Фонг в это время, увлекшись, погрузилась в историю Трёх Королевств и от области права ушла очень далеко. За обедом ни Скотт, ни Джейн по молчаливому соглашению о гипотетическом разрыве не вспомнили. Во второй половине дня Джейн уезжала на семинар по евгеническим программам, и это вызывало куда более жаркие споры, чем личность Эджертона. – Это против природы, – горячился Рич, от волнения дёргая себя за бороду. – И против совести! Вы ставите эксперименты на людях! – На добровольцах, – напомнила Джейн. – И вот ты ещё мне расскажи о том, что против природы, – она сунула Ричу под нос покрытую татуировками руку. Роман засмеялся, притянул любовника к себе и потрепал по волосам. – Не зли Джейн, – посоветовал он. – Она в этих спорах собаку съела и тебя тоже сожрёт. – Вы тоже не особо-то по природе, – буркнула Джейн, отчасти раздосадованная быстрой победой. – И не надо мне о пингвинах и жирафах! Каких-то лет триста назад вас бы посадили обоих суток на шестьдесят за такое поведение в общественном месте. – А ты владеешь вопросом, я смотрю! – поддела Пэгги. Джейн тряхнула пепельными кудрями и упрямо закончила: – Так что, знаешь, лет через триста будет понятно, нужна нам евгеника или нет. – Мы до этого не доживём, – фыркнул Рич. – Никто из нас. Разве что стазис научатся на весь организм разворачивать. На этот раз на него с упрёком уставились все. – Абсолютно невозможно, – снисходительно заметил наконец Роман. – Мечтатель ты мой. – Ну, триста лет назад и о нас бы так сказали! – возразил Рич. Скотт задумчиво качнул головой. Однажды он испытал стазис на себе, ещё в начале службы в КСК: при подготовке торжественной встречи королевы Сарасвати Гори повстанец-самоубийца взорвал бомбу на лётном поле. Рассчитывал он, должно быть, зацепить дирижабли, но, к счастью, не преуспел. Три человека погибли, восемь получили ранения, и в их числе оказался Скотт, которому куском листового железа отмахнуло правую руку ниже локтя. Он успел испугаться, но и только: в первые же секунды Тина швырнула в него сферу стазиса, захватившую обе части руки. – Сядь ровно, дыши глубоко и не паникуй! – приказала она Скотту и умчалась помогать другим пострадавшим, а он с трудом принял вертикальное положение на траве, рядом с трупом водителя газовой цистерны, и не мог отвести глаз от радужного пузыря, так и просидел, таращась на него, до прибытия физиологов. На восстановление руки ушло три дня; всё это время Скотт провёл в палате под генератором поля, питающего стазис в отсутствие специалистов. Физиологи говорили, ему повезло, что рядом оказался хороший статор, а Скотт молчал о том, что он и не подозревал за старшей таких способностей. На предплечье остался ему на память белый кольцеобразный шрам. Позже, когда они переспали, Тина призналась, что отчасти надеялась на подобный случай. – Стазис – единственный стихийный навык, – сказала она, закуривая. – В критической ситуации может проявиться у кого угодно. Кроме разве что несчастных с полным дисконтактом к полям. Потому-то теорию всем и дают, ты ведь тоже знаешь основы. И, смею заметить, я воспользовалась своим шансом на сто баллов, у тебя ведь нет претензий?.. – ...эй, Салли! – Джейн пощёлкала пальцами у него перед носом, и он машинально перехватил её за руку, так что она ойкнула и поморщилась: – Отпусти, громила. На лекцию пора. Третьим в расписании стоял ОБЭП – основы безопасности и экология преобразований. Вела ОБЭП инструктор Грир МакКольм, невысокая женщина лет сорока пяти с лукавым взглядом и коротко остриженными волосами цвета осенних клёнов. Скотту и Роману она приходилась ещё и куратором: весь спецкурс в произвольном порядке разбили на подчинённые группы для скорейшего и удобного решения административных вопросов. Куратором, как и лектором, МакКольм была золотым: она доступно и просто объясняла, никогда не раздражалась и не отказывалась повторить; ещё она часто улыбалась, отчего на щеках её появлялись очаровательные ямочки, и носила юбку кокетливо подколотой чуть ниже колена, демонстрируя стройные ноги в расшитых полуботинках и шёлковых чулках в вертикальную полоску. Сегодня, правда, Скотт на ноги МакКольм не смотрел. Устроившись на своём любимом месте, он поискал взглядом Эджертона. Тот сидел на самом верху, в последнем ярусе, запущенный самописец уже подрагивал возле его руки. «Чёрный шрам от горла до паха», – вспомнил Скотт. Он полагал слова Рича изрядным преувеличением. Чёрные несводимые шрамы оставляли вихревые гранаты, оружие, запрещённое как в Трёх Королевствах, так и в целом в Конфедерации; повстанцы, реакционисты и бандиты провозили их контрабандой, и не было, в общем-то, ничего удивительного в том, что легионер с ними столкнулся. Вот только с повреждением такого размера редко выживали; лишь очень хороший физиолог взялся бы заживлять рану от вихревой гранаты площадью больше двух мужских ладоней. Эджертону, скорее всего, досталось на излёте брызгами размером с ноготь, а кто-то увидел его в душевой стадиона или корпуса спортивных игр и насочинял лишнего. Впрочем, навести об Эджертоне справки и впрямь стоило. После учёбы, проводив Джейн до Центральных ворот, Скотт вернулся в холл главного корпуса, вошёл в телефонную кабинку и плотно прикрыл за собой дверь, через оператора по служебному коду запросил связь со своим отделением КСК. Тина была на месте. – Если ты сейчас скажешь, что тебя отчислили, – начала она, едва услышав голос, – я пристрелю тебя сама, только вернись! – Спасибо за веру в мои силы, – кисло поблагодарил Скотт. – Я тоже рад тебя слышать. Окажи мне услугу, найди что-нибудь о парне по имени Юджин Эджертон. Примерно моего возраста и роста, возможно, служил в Северном легионе. – Я знаю только одного Юджина Эджертона, подходящего под твоё описание, это сын лорда Эдварда, брат кронпринцессы Анны. Если ты с ним поцапался, я за тебя вступаться не стану. – Брат кронпринцессы, – повторил Скотт задумчиво. Значит, всё-таки он. Супруга принца Магнуса была потрясающе красивой и столь же обаятельной молодой женщиной, её обожали абсолютно все, включая королеву Агату. Анне недавно исполнилось двадцать три, марьяж она заключила в девятнадцать и год назад родила наследника престола, щекастого белокурого принца Майкла, названного в честь деда, нынешнего короля Майкла Огастуса. – Что именно тебя интересует? – Хельдир в их кабинете хлопнула дверью картотеки. – Так, Эджертон... У нас на него почти ничего нет, он практически и не жил гражданским. В четырнадцать лет представлен королевской семье, в шестнадцать получил права на вождение мотохода. Окончил школу Харрод, зачислен в Северный легион тем же годом. Уволен в июне по состоянию здоровья в звании полевого командира... ну, это не звание, сам понимаешь, это вроде Официального Хорошего Парня... Тина перевернула страницу и замолчала, прищёлкнула языком. – Что там? – спросил Скотт нетерпеливо. – Награждён Орденом Святой Клементины. За что – не указано. – О ранениях что-нибудь есть? – За ранения дают Гранатовое Зерно, а не Клементину, – возразила Хельдир, но как-то машинально, без огонька. – Никогда не видела живого кавалера Клементины. – Я и орден-то никогда не видел, – Скотт пожал плечами. – Есть что-то ещё? – Где ты с ним встретился? – Тина его вопрос проигнорировала. – Он учится на нашем курсе. – Интересно, что он там забыл, – она снова пощёлкала языком. – Не связывайся с ним, слышишь? Сын лорда-протектора, двенадцать лет службы в Легионе. Если он не раздавит тебя сам – возможно, и в прямом смысле, – это сделают его отец или сестра. Тебя сожрут заживо, даже костей не останется, ты меня понял? – А то, – покладисто подтвердил Скотт. О договоре репетиторства он решил промолчать, чтобы не волновать Тину лишний раз. Переодевшись – к вечеру разогрелось, тучи ушли, и солнце припекало не на шутку, – Скотт сварил себе кофе на общей кухне двадцатого корпуса и съел пару бутербродов с джемом. Он надеялся, что Эджертон тоже зайдёт к себе перед занятиями в библиотеке, но дождался только Романа, заскочившего за трещоткой. – Передам от тебя привет МакАлистеру, – пообещал он, ехидно ухмыляясь. Скотт закатил глаза и показал ему неприличный жест из трёх пальцев. Без десяти шесть он вышел из дома. Двадцатый корпус стоял на холме; спустившись по узкой тропинке, Скотт по аллее дошёл до пятого корпуса и по крытому переходу, прозванному курсантами Оранжереей за обилие цветов, попал в библиотеку за минуту до срока. Академия под вечер опустела; в окнах корпуса спортивных игр горел свет, внутри стучали мячи; где-то неподалёку бормотало радио, в классе МакКольм шли дополнительные занятия. Скотт, услышав знакомый голос, заулыбался и щёлкнул пальцами, полюбовался на крошечный шарик стазиса и прибавил шагу, не желая опаздывать к сыну самого лорда-протектора!.. Что бы ни думала Тина, пасовать и пресмыкаться было не в привычках Скотта. Эджертон выглядел парнем слегка не от мира сего, но вроде бы не возражал решать вопросы за столом переговоров, а не в окопе, а уж в своих дипломатических талантах Скотт не сомневался. Оглядевшись и убедившись в отсутствии свидетелей, он запрыгнул на перила и по-детски съехал на первый этаж, соскочил на пол и поймал сумку, хлопнувшую его по ногам. Его беспричинно хорошее настроение не испортила даже Агнес, вошедшая в дверь библиотеки перед ним. После занятий она собрала волосы в мягкий хвост на затылке и надела пиджак, и одной рукой опиралась на трость, а в другой держала тетрадь из местного киоска, дешёвую, в простой жёлтой обложке. Притормозив, Скотт проскользнул в библиотеку и пошёл параллельно Агнес по соседнему ряду стеллажей, надеясь, что она сядет где-нибудь поближе к входу. К сожалению, быстро выяснилось, что им нужен один и тот же человек. – И долго вы собирались водить меня за нос, Эджертон? – Агнес бросила тетрадь на стол. Скотт замер, обратившись в слух, а Юджин вскинул голову и поспешно вскочил на ноги. – Инструктор Агнес, – сказал он. – Виноват, мэм. – Так что это было? Зачем вы вылезли с вопросом, в ответе на который не нуждаетесь? Она говорила тихо, но голос её звенел нешуточной яростью. Скотт даже пожалел Эджертона на мгновение; как бы он ни понравился Агнес утром, сейчас она готова была оторвать ему голову. – Могу я говорить откровенно, инструктор? – Сделайте одолжение, курсант. Затаив дыхание, Скотт придвинулся ближе, выглянул в щель между книгами: Агнес и Эджертон по-прежнему стояли, разделённые столом. Тетрадь лежала между ними, рядом с другой открытой тетрадью, методичкой и шуршащим самописцем. – Я хотел отвлечь ваше внимание от курсанта Салливана. Взаимодействие с ним вызывает у вас негативные эмоции, это плохо сказывается на вашей манере преподавания. «Да ты самоубийца, приятель!» – оценил Скотт. Эджертон помолчал. – Выходит, моё решение тоже верное? – спросил он, словно инцидент был исчерпан. – «Тоже»?! – Агнес перешла почти на шёпот. – Оно единственно верное, Эджертон, поскольку в два раза короче моего. Я просмотрела все ваши самостоятельные работы, и будь я проклята, если видела ещё у кого-то такие изящные решения. – Спасибо, мэм. «Убьёт, – подумал Скотт. – Она убьёт его сейчас». Агнес его удивила. – Садитесь, Эджертон, – велела она. – Кто ваш куратор? – Инструктор Стефан Кей, мэм. – С ним я договорюсь. С сегодняшнего дня ваш куратор – я. На лекции ко мне больше ходить не надо, заниматься будем индивидуально. Точное расписание скажу завтра, мне нужно свериться с расчасовкой. Завтра в шесть – вечера, не утра! – подойдёте ко мне в кабинет, а там посмотрим, – она перевела дух. – Ещё есть предметы, на которых вы валяете дурака? – Каскадные расчёты, – признался Эджертон. Скотт кивнул: это как раз было абсолютно предсказуемо. Без каскада вообще никакое преобразование не происходило; если Эджертон так ловко решал системы, базу ему наверняка заложили отличную – и по каскадам, и по элементарно-структурной совместимости. ...ещё бы, в школе Харрод!.. – Отлично, тоже Кей, – Агнес вскинула подбородок. – Я вас снимаю и с каскадов, сдадите экстерном. Что возьмёте взамен? Эджертон неожиданно замялся, качнул головой и осторожно сказал: – Я бы хотел изучать физиологию, мэм, но я не знаю основ, а инструктор Хантингтон не берёт новичков. – Физиологию, – Агнес помолчала. – У вас интересный взгляд на мир, Эджертон. Расскажете как-нибудь, в чём ваша цель? – Да, мэм, если хотите. Некоторое время они молчали, глядя друг на друга. Эджертон сидел так прямо, словно проглотил древко знамени Легиона, Агнес, напротив, ссутулилась и как-то вся перекосилась. Скотт тихо перевёл дух, боясь лишний раз пошевелиться и себя выдать, и Агнес немедленно дёрнула плечом, словно почуяв его присутствие. – Ладно, – сказала она наконец. – Пойду загоню в угол Кея и посмотрю, куда меня загонит Хантингтон. Загляните ко мне завтра вечером, дам вам новое расписание. Она устало потёрла глаза, усмехнулась: – Я вам систему там написала. Раз вы такой умный. Решите – получите диплом тем же днём. Эджертон раскрыл тетрадь, перевернул пару страниц и поднял взгляд. – Это аксиома Юнис, – сказал он. – Она не имеет решения. – Как знать, – не согласилась Агнес. – Дерзайте. Разве оно того не стоит? Развернувшись, она пошла прочь, к выходу из библиотеки. Эджертон смотрел ей вслед и хмурился. Скотт честно дал ему пару минут, чтобы прийти в себя. Ему не особо хотелось признаваться в подслушивании; вместе с тем ему было крайне любопытно, что это за аксиома и какими ещё решениями Эджертон так потряс стерву Агнес. – Привет, – Скотт вырулил из-за стеллажа, бросил сумку на стул. – Извини за опоздание. – Привет, – Эджертон окончательно взял себя в руки. – Не страшно. Сегодня это к лучшему. Он ничего не сказал о гипотетическом будущем, и Скотт вдруг понял, что Агнес только что лишила смысла их договор: в самом деле, какая Эджертону разница, что происходит на лекциях, если его от них освободили? «Да наплевать, – разозлился Скотт. – Что, свет клином на нём сошёлся?! Тоже мне, гениальный преобразователь, Официальный Хороший Парень!.. Джейн попрошу, не тресну. Тем более, она сама предложила». За стол он всё-таки сел и выложил из сумки методичку, тетрадь и карандаш. Спросил: – Как вышло, что ты сечёшь в преобразованиях круче всех на курсе, но до сих пор не получил диплом? – Я не знал, что знаю, – Эджертон покачал головой и сменил тему: – Что у тебя за проблема? – Агнес моя проблема, – пробормотал Скотт себе под нос и раскрыл тетрадь. – Ну, например, с этим, и с этим, и вот с этим!.. Первая задача, строго говоря, была факультативная, Агнес сразу об этом предупредила и решение не спрашивала. Джейн, просидев полночи над справочниками, нашла ответ. Агнес на него взглянула, хмыкнула и поставила восемьдесят баллов. – За усердие, – сказала она. Скотт же в принципе не знал, как подступиться. «Дирижабль класса «тритон» потерпел крушение над джунглями поймы реки Харахит в астрономическое полнолуние. Диаметр купола, образованного оболочкой на кронах деревьев, составил восемнадцать с половиной метров. Полезное содержимое гондолы: джутовая верёвка сечением десять – шесть мотков; мука кукурузная первого помола – четыре мешка», – и так далее, и тому подобное. Список занимал полстраницы и завершался трупом пилота с жутковато-циничным уточнением: «Отделяемый объём крови – три литра». Труп этот снился Скотту по ночам, перекладывал мешки и тягал бочки с мёдом и беспрерывно ворчал, булькая «отделяемым объёмом». Скотт его понимал; ему не ворчать, ему убивать хотелось. Эджертона же, как Скотт и ожидал, задача развеселила. – А, – сказал он, – из пункта А в пункт Б вылетел дирижабль! Как починить радио, если пилоту тридцать лет? – Если в пилоте три литра крови, – мрачно поправил Скотт. – О возрасте тут ничего не сказано. Ты ведь решил её, не так ли? – Она простая, – Эджертон вернул ему тетрадь. – Подумай хорошенько. – Неделю думал, – Скотт поставил локти на стол. – Подсказку дай. – Не дам. В задаче всё есть. Агнес не предлагает нерешаемых задач, – он запнулся. – Ну, по крайней мере, это не тот случай. Думай вслух. Скотт закатил глаза. Думалось ему плохо, по правде говоря. Эджертон, листая тетрадь, раскрыл ладони, и Скотт увидел, что изнутри они покрыты розовыми и коричневыми ожоговыми прожилками. Что-то спалило Юджину руки, возможно, до самых костей, и это объясняло самописец и взятый щепотью мел – дьявол, да ему же наверняка было жутко больно!.. – Давай, – поторопил Эджертон. – Что с руками? – спросил Скотт, не в силах молчать. – Не твоё дело. Ладони он, тем не менее, отвернул, потом вообще убрал руки под стол. Скотт кивнул, принимая правила игры. – Хорошо, – сказал он. – Поехали. Смотри, я знаю, что Джейн решила эту задачу, просидев всю ночь с методичкой по органике, и это неправильный, хотя и возможный вариант. – Так, – согласился Эджертон. – Но этот список состоит из органики практически весь, кроме, собственно, радио и канистры со щёлочью! Юджин выразительно приподнял брови. Скотт посмотрел на него, на тетрадь, снова на него. – Я же могу взять радио по модулю, если не знаю модель? – проговорил он и перехватил карандаш. Эджертон подпер подбородок раскрытой ладонью и с любопытством смотрел, как Скотт пишет. – Минус, – заметил он вдруг. – Там минус перед производной. Понимаешь, откуда? – Ага, – Скотт почесал затылок и вставил минус, перешёл на новую строчку и в два действия заставил радио отправить сигнал бедствия на длинных волнах. Посмотрел на результат. – Тогда зачем... всё это? Джут, сухое молоко, кровь пилота... – Разве в жизни было бы по-другому? – Эджертон пожал плечами. – Агнес хороший преподаватель, серьёзно. Не ссорься с ней. Если что-то непонятно, спрашивай. Можешь у меня, если у неё не хочешь. – Ловлю на слове, – Скотт развернул страницу с домашним заданием. – Итак, первый вопрос: я правильно понимаю, что тут мы имеем дело с силикатами? Эджертон чуть улыбнулся и кивнул. Они просидели в библиотеке до половины девятого, и к этому времени Скотту начало казаться, что он и вправду что-то понимает в преобразованиях. Эджертон параллельно читал учебник по стазису и что-то выписывал себе в блокнот – то есть, за него это делал самописец. Пальцы у Юджина почти не гнулись; Скотт подумал, что, возможно, именно поэтому Эджертон избегает соседей по корпусу, не желая демонстрировать свою слабость. – Мне кое-что сказали о тебе, – решился он, собирая вещи в сумку. – Что я – полный псих, – прохладно отозвался Эджертон. – Я слышал. Скотт опешил. – Ты слышал?.. Дьявол. Прости за это. Джейн, она... резковата. На самом деле она не хотела... – Она права, – Эджертон снял коннектор самописца, бережно завернул его в тонкую замшу и уложил в футляр, затем в сумку. – Если тебя это пугает... – Меня это заводит, – перебил Скотт. – И я вообще не об этом, придурок. Мне тут напели, что ты – брат кронпринцессы Анны, это правда? Лицо Эджертона смягчилось. – Да, – сказал он. – И мне очень повезло с сестрой. Она замечательная. – Вряд ли в Трёх Ка найдётся хоть кто-то, кто с тобой не согласится. Я вот к чему: как вышло, что ты попал в Северный легион? Разве парни вроде тебя не должны оканчивать Высшую Военную Школу и командовать парадом ещё с пелёнок? – «Вроде меня»?.. – повторил Эджертон. – Так ты считаешь, я родился с серебряной ложкой во рту, и меня по жизни должны пронести на руках? – Ну, этого точно не случилось, – Скотт указал на его ладони. – Ничего личного, Джин, просто ты не выглядишь как маленький лорд. Он думал, что Эджертон рассмеётся – или разозлится, но Юджин лишь покачал головой. – Это не твоё дело, – повторил он без угрозы, как констатацию факта. – Здесь и сейчас я курсант потока «браво», а остальное не имеет значения. Он закинул сумку на плечо и развернулся к выходу. – Эй, – Скотт не мог дать ему уйти так легко и оставить последнее слово за собой. – Как насчёт поужинать вместе? Я угощаю! – Нет, спасибо. – ...а вместе побегать завтра утром? Эджертон обернулся и смерил его заинтересованным взглядом, вновь упершимся в живот. – А ты бегаешь? – не поверил он. – Зайду за тобой в шесть, – пообещал Скотт. – Будь готов. Юджин не ответил. Его шрамы потрясли Скотта до глубины души. Такое было возможно лет двести назад, казалось ему, но с открытием стазиса тяжёлые увечья навсегда ушли в прошлое, разве нет?.. Как получилось, что единственному сыну лорда-протектора не спасли руки? Не стали спасать?.. ...с другой стороны, Агнес ведь хромала. Ей тоже не смогли помочь. Скотт постоял в холле главного корпуса, раздумывая, не позвонить ли родителям – они как физиологи могли бы, наверное, пролить свет на эту загадку. А заодно расспросить, почему его это так беспокоит, поинтересоваться успехами в учёбе и личной жизни, напомнить, что они не молодеют, а внуков хочется... Засмеявшись, Скотт отказался от этой идеи. Дежурная по корпусу выдала ему телефонограмму от Джейн, которая решила задержаться и на второй день семинара. Роман звал в город, посидеть после матча, но, пропустив игру, Скотт не хотел и в кабак, не хотел слушать рассказы о том, как было здорово – ну и отвечать на вопросы об Эджертоне не хотел тоже. Юджин не был ни психом, ни солдафоном, что бы там ни думали девчонки (и Рич), а кем он был, Скотт ещё не понял. Может, если повезёт, удастся подобраться к нему поближе. Вернувшись в дом (в окне Эджертона горел тусклый свет настольной лампы), Скотт поужинал на скорую руку бутербродами с сыром и завалился в кровать с тетрадью и методичкой по преобразованиям, свежим взглядом оценивая всё, что записывал ранее. Выходило, что прав был Эджертон: Агнес вовсе над ними не издевалась. В поисках подвохов Скотт прорешал заново все задачи первого раздела и удовлетворённо ухмыльнулся, выйдя наконец в цифры, которые Агнес давала ещё на установочной лекции. – Каков поганец, – прошептал Скотт, имея в виду Эджертона. – А ты гораздо сообразительнее, чем показываешь, дружище! Не то чтобы это было странно, конечно: сын лорда-протектора получил наилучшее образование, да и дюжина лет в Легионе добавила опыта. Интересно, за что ему присвоили звание полевого командира? За конкретные заслуги или в целом за срок пребывания в строю?.. Выставив будильник на половину шестого, Скотт погасил свет и опустил голову на подушку. Потрогал в темноте свои ладони, вспоминая коричневато-розовую кожу на руках Эджертона. Юджина Эджертона, полевого командира, кавалера Ордена Святой Клементины, сына лорда-протектора и брата кронпринцессы Анны. Без минуты шесть, одетый в свободные легкие брюки, ветровку и мягкие туфли на каучуковой подошве, Скотт стоял у соседней двери. Постучать не успел: щёлкнул замок, и Юджин вышел ему навстречу. Одеждой для занятий спортом он тоже пренебрегал: на нём были всё те же форменные штаны легионера, рубаха из небелёной ткани и куртка, тонкая, но такая плотная, что полы её почти не гнулись, пока Эджертон застёгивал крючки. Они со Скоттом смерили друг друга взглядами. Юджин молча указал на лестницу. Не говоря ни слова, они спустились и вышли из дома, размялись прямо на крыльце, и Скотт лихо перескочил через перила, чтобы срезать по газону и первым оказаться на беговой дорожке, петляющей по территории Академии между корпусами. Ранним утром здесь было немноголюдно. В начале дистанции они обогнали инструктора Кея, а чуть позже их самих догнала и обошла МакКольм. На бегу она улыбнулась и помахала рукой, и Скотт ответил ей тем же. Эджертон предсказуемо отсалютовал – раскрытой ладонью, и с неудовольствием дёрнул уголком губ, признавая свою промашку. – Сколько физиологов тебя смотрело? – выдохнул Скотт, когда они поднимались на холм к монументу Единства. Он не думал, что Юджин ответит, просто надоело молчать, но тот бросил, не поворачивая головы: – Достаточно. – И что? – И всё. Скотт фыркнул: – А ты болтун, приятель! Он с удивлением обнаружил, что лицо и шея Эджертона красные и мокрые от пота, а воротник рубахи пропитался насквозь. Невольно Скотт сбросил темп, спросил озабоченно: – Ты в порядке? Он тоже часто дышал и чувствовал, как липнет к спине ветровка, но мог пробежать ещё пару кругов без особого труда, а вот за Эджертона было боязно. – За собой следи, – посоветовал Юджин, разом переставая вызывать сочувствие. Он как будто обрадовался снижению темпа, но упрямо пёр дальше. Скотт опередил его на пару шагов, развернулся и побежал спиной вперёд. Спросил, не останавливаясь: – Что, рекорд ставишь? Самый молодой апоплексический удар? Так им два свидетеля нужно, ты в курсе? Юджин засмеялся, закашлялся и споткнулся, перешёл на шаг. Скотт последовал его примеру, но двигался по-прежнему спиной вперёд. – Две с половиной тысячи, – сказал Эджертон. Дыхание у него восстанавливалось невероятно быстро. – Две с половиной тысячи чего? – Шагов, – Эджертон несколько раз взмахнул руками, разгоняя кровь. – На прошлой неделе было две ровно. – Ты бегаешь меньше трёх кругов? – не поверил Скотт. Вместо ответа Эджертон расстегнул и снял куртку и швырнул в него. Скотт не упал чудом, но ему показалось, что в него прилетел мешок с песком из тех, что так любил его инструктор по спортивной подготовке в школе КСК. Охнув, Скотт взвесил куртку в руках и наконец остановился. – Да ты псих, – сказал он уважительно. Эджертон, усмехаясь, снова надел куртку, оттянул полу, показывая начинку из плоских металлических дисков, сшитых между собой в цепочки. – Достаточно физиологов, – повторил он. – Всё строго под присмотром, не переживай. – Было бы о ком, – буркнул Скотт, слегка уязвлённый ситуацией, в которой вовсе не Эджертону требовалась фора. – Значит, ты здоров как конь, так и запишем. Лицо Эджертона приобрело нормальный цвет, и только мокрая насквозь рубаха напоминала о том, как он только что выложился. И – он был очень, очень хорош собой. Даже полным психом. Даже если у него в штанах и правда ничего не осталось после знакомства с вихревой гранатой. – Пять минут, – на пальцах показал Юджин. – Чудес не обещаю, но ещё круг осилю. – Физиолог разрешил? – поддел Скотт. – Приказал, – спокойно поправил Эджертон. К двадцатому корпусу они вернулись шагом – и молча, словно не было этого внезапного и откровенного диалога на аллее за монументом Единства. – Позавтракаешь со мной? – спросил Скотт, толкая входную дверь. Эджертон наградил его непонятным взглядом, тяжёлым, как его куртка. – Ты готовишь, я мою посуду, – решил он наконец. Смысл взгляда дошёл до Скотта чуть позже, когда он увидел, как Юджин отодвинул вилку и взял ложку, зажал её между едва согнутыми пальцами. Ножом он тоже не пользовался – разумеется!.. – Дьявол, – искренне сказал Скотт. Поднявшись, он забрал у Эджертона тарелку, нарезал ему бекон и овощи и вернул обратно. Спросил, пользуясь тем, что Юджин молчит: – И какие прогнозы? – Плохие, – ответил Эджертон. – Спасибо. Разбираешься в физиологии? – Родители – физиологи, – уклончиво ответил Скотт. – Но, думаю, тебя консультировал кто-то покруче меня? Эджертон чуть сощурился. – Предлагаю долгосрочный контракт, – сказал он. – Я в любой момент помогаю тебе с любой задачей по преобразованиям. Взамен ты натаскаешь меня по основам физиологии. Устроит такой расклад? Скотт чуть не спросил, планирует ли Юджин заниматься самолечением, но вовремя прикусил язык. Во-первых, дураком этот парень явно не был, а во-вторых, единственным ответом на такой вопрос всё равно станет «не твоё дело», потому что так и есть. Пока. Это Скотт собирался исправить. – По рукам! – обрадовался он и сбился. – Э... Эджертон усмехнулся и через стол протянул ему ладонь, твёрдую как деревяшка, но с нежной шелковистой кожей. – Расскажешь когда-нибудь? – Скотт задержал его руку в своей. – Может быть. Доедай. Хочу всё перемыть, пока мы тут одни. Скотт откровенно пялился на то, как Эджертон хозяйничает. Левая кисть у него функционировала чуть лучше, но большую часть действий Юджин совершал обеими руками – брал тарелки, мыло, открывал кран с водой. Выходило довольно ловко. Кружку с чаем он тоже взял двумя руками. Постоял, вздохнул и предложил: – Давай. Один вопрос. – Больно?.. – вырвалось у Скотта. Эджертон сморгнул. Хмыкнул. Улыбнулся. – Нет. Скотт выругал себя за идиотизм, но момент был упущен. Оставалось лишь надеяться, что Юджин разоткровенничался не последний раз. День Скотт провёл в библиотеке за учебником физиологии, освежая в памяти всё, что когда-либо слышал от родителей и Джейн. В общем-то, он мог бы сейчас попросить её о помощи и не сомневался, что она в ответ накидает ему конспектов – а потом спросит, зачем ему это надо, и вновь скажет что-нибудь о психе и о том, что у всех легионеров с рождения дыра в башке. Скотт её понимал – в Разломе военных недолюбливали, и срочников, и контрактников, а наёмников и вовсе вешали, если вычисляли, – но Скотт не хотел, чтобы она говорила так об Эджертоне. Что-то в нём было, в этом парне, притягательное настолько, что Скотту хотелось залезть ему под кожу. И, возможно, в постель. Следующим утром он зашёл за Юджином без предварительной договорённости и удостоился вполне приветливой улыбки. На этот раз, прежде чем взять передышку, Эджертон пробежал две тысячи семьсот тридцать шагов, затем – три тысячи двести, три восемьсот, четыре с половиной. Он и вправду невероятно быстро восстанавливался, и это ничуть не упрощало поиск ответа на вопрос, что же с ним случилось. Спрашивать Юджин тоже больше не предлагал, а на любопытство Скотта улыбался, качал головой или откровенно и изысканно хамил. Он перестал появляться на лекциях Агнес и Кея. Ходил ли он при этом к Хантингтону, инструктору по физиологии, Скотт не знал, и спросить было не у кого. Для преобразователей физиология значения не имела, и даже факультативом никто из друзей Скотта её не взял, не в последнюю очередь из-за сложного характера Джеймса Хантингтона, как понял Скотт, когда вскользь перевёл разговор на эту тему. Бессердечной скотиной вроде Агнес Хантингтон не был, но угодить ему не мог никто. Джейн назвала его требования завышенными, а объяснения – заумными. – Он, знаешь, такой философ и непризнанный гений, – закончила она, опрокидывая в себя содержимое стопки. – Наверняка считает, что достоин Столетней медали и членства в Учёном Совете, но по факту он всего лишь инструктор и стихоплёт, с этим-то не поспоришь. Пэгги с интересом на неё посмотрела, хмыкнула, но от комментариев воздержалась. – Может, его сослали за то, что он с кем-то не поладил? – предположил Рич, ткнув пальцами вверх, имея в виду то ли тот самый Учёный Совет, то ли Парламент, то ли кого-то ещё. – Не удивлюсь, – Джейн пожала плечами. – Да плевать на него. Кстати, на семинарах я его никогда не встречала. Роман, дай сигарету. Скотт поднёс ей зажигалку. Самому ему курить не хотелось с того момента, как он начал бегать с Эджертоном по утрам, но чужой табачный дым он пока терпел. А Юджина следующим вечером спросил напрямую: – Чем занимаешься вместо преобразований и каскадов? – Безопасностью, – удивил его Эджертон. Он был в чёрной рубахе с воротом, заколотым обычной булавкой, и для разнообразия в мягких замшевых штанах, висящих на нём мешком и оставляющих простор для воображения. – Усиленный курс? – пошутил Скотт. – Не припомню, чтобы МакКольм тебя как-то выделяла. – Меня не за что выделять, – Эджертон остановил самописец и выпрямился. Помолчал. Поднял руки ладонями к Скотту. – Это был стазис. – Да ну, – только и смог ответить Скотт. Сам он на курсе МакКольм чувствовал себя как рыба в воде и не испытывал никаких трудностей. И, да, он читал, что при создании сферы впервые неопытным статорам доводилось обжигать руки, но что надо было сделать, чтобы спалить себя как индейку в духовке?.. Эджертон перевернул и до упора разогнул ладонь, натягивая тонкую, гладкую до блеска кожу без папиллярных узоров. – Я не знал, как делать правильно, – сказал он негромко. – Теперь знаю, но не выходит почти ничего. Он дёрнул пальцами. Скотт не сразу понял, что Юджин пытается и не может сложить кулак. – А почему... – начал Скотт. – Неважно, – Эджертон тряхнул головой, жалея о своей откровенности, и одёрнул рукава. – Ты сделал расчёт по шарнирным соединениям? Показывай. За ошибку в инертных преобразованиях Агнес тебя четвертует при всём курсе. – И это никого не удивит, – проворчал Скотт, но послушно открыл домашнее задание и подсел ближе, почти нечаянно задев коленом бедро Эджертона. – Перестроил я эту связку, даже лишних деталей не осталось, как ты боялся! Эджертон не отодвинулся, напротив, наклонился к конспекту, и Скотт внезапно заметил след от прокола в хряще его правого уха. Что-то ему попадалось, связанное с этим, что-то о легионерах Севера и ритуальных украшениях, но дело было давно, и он не смог вспомнить. Наверняка знала Хельдир, но звонить ей и снова расспрашивать об Эджертоне Скотт не стал: во-первых, не хотел ответных расспросов, почти таких же, как от родителей, только приправленных ревностью, а во-вторых, с некоторых пор ему перестало казаться хорошей идеей интересоваться Юджином за его спиной. Примерно тогда же он расстался с Джейн. Она не знала о его занятиях с Эджертоном, но, чувствуя подвох, некоторое время за Скоттом наблюдала и пару раз без предупреждения нагрянула в гости поздним вечером. Скотт не хотел отчего-то, чтобы она застала их вместе, и потому спросил как бы между делом, собирая карандаши после очередного занятия: – Может, завтра у тебя посидим? Эджертон наморщил лоб, помедлил и кивнул. – Да, – сказал он. – Давай у меня. Они по-прежнему бегали по утрам. Эджертон сменил куртку на жилет с утяжелителями. Скотт, не желая проигрывать, втихаря подобрал себе в гимнастическом зале сбрую – сперва на три килограмма, потом на пять и наконец на семь; сверху он надевал ветровку, чтобы Эджертон ничего не заметил, но подозревал, что Юджин всё понял по его лицу, мокрому от пота, и тяжёлому дыханию. Вопросов, по крайней мере, Эджертон не задавал. Он был в принципе нелюбопытен, когда речь шла о других людях; если Скотт принимался рассказывать о своей жизни, Эджертон с интересом слушал, иногда даже прекращал заниматься делами в такие моменты, но сам никогда ни о чём не спрашивал и о себе не говорил. Отчасти Скотт надеялся получить хоть немного информации, посмотрев на комнату Юджина и его личные вещи. Вышло двояко. Соседняя комната оказалась больше по площади, но куда проще обставленной. Второй стул Эджертон принёс из кухни, раздёрнул занавески и развернул письменный стол торцом к стене, чтобы удобнее было расположиться вдвоём. Скотт огляделся. Он сам не знал, на что надеялся: если у Эджертона и были скелеты в шкафу – если!.. – шкаф этот Юджин держал плотно закрытым – в прямом и переносном смысле. Никаких памятных картин, писем из дома и личных вещей, и только на полке у кровати стояла фотокарточка в простой деревянной рамке. На ней Эджертон в полевой форме без знаков различия и нашивок Легиона обнимал за плечи светловолосую женщину с неприятной улыбкой, кривой из-за тонкого белого шрама, идущего параллельно нижней челюсти. – Мой командир, статор Катя Генсуй, – сказал Эджертон за его спиной, и Скотт едва не подпрыгнул от неожиданности, а Эджертон уже переключился на другое: – У меня вопрос по матриксу ауры и заселению инженерными клетками. – Мы это не проходили, – отозвался Скотт, ещё глядя на Катю Генсуй и гадая, погибла ли она, раз Эджертон держит её портрет у изголовья. – Нет, – согласился Юджин, – но Хантингтон велел мне разобраться к следующему занятию самостоятельно. Поможешь? Скотт обернулся. Эджертон смотрел ему в глаза и хмурился, словно не был уверен в ответе. Сегодня рубаха его была распущена в вороте больше обычного, и в разрезе Скотт впервые увидел кончик чёрного шрама, похожего на разветвление аорты. «От горла до паха». Неужели это правда?! – Конечно, – сказал он, с трудом отводя взгляд. – Доставай атлас, вместе будем разбираться. Они просидели над схемами до позднего вечера, и Скотт узнал об Эджертоне кое-что ещё: ровно в десять щёлкнул и отключился самописец. Юджин уставился на него с недоумением. – Так поздно?.. – произнёс он с разочарованием и досадой. Рассчитывая строму восстановления периферийного кровообращения, он в задумчивости искусал себе губы и растрепал волосы; Скотт смотрел на него и понимал, что вот-вот сделает глупость. – Что, легионеры ложатся по сигналу «отбой»? – спросил он насмешливо, откидываясь на спинку стула и борясь с желанием Эджертона поцеловать. – Если я собираюсь полностью восстановиться, я должен соблюдать режим, – Эджертон шутку не поддержал. – Хоть мне и не по душе это прямо сейчас. – Нарушим? – предложил Скотт. – Как насчёт немного выпить? Куплю тебе коктейль с трубочкой! Он указал глазами на руки Эджертона и испугался, что перегнул палку, но Юджин неожиданно вдумчиво на него посмотрел и заявил: – Знаешь, что мне в тебе нравится? Ты не носишься со мной как с инвалидом, но и не делаешь вид, что я здоровый. Немногие это могут. Он поднялся, загасил лампу и взял куртку – свою, не форменную. – Идём? Ты обещал мне коктейль. «Знаешь, что мне нравится в тебе? – подумал Скотт. – Ты не зазнаёшься. Ты сын лорда-протектора и брат кронпринцессы, а ведёшь себя как обычный парень из рабочих кварталов, ты держишь меня за равного, не вникая в моё положение». Желание совершить глупость становилось всё сильнее. Погружённый в свои мысли, Скотт едва не отвёл Эджертона в «Чёрный дирижабль», спохватился в последний момент и за рукав утащил Юджина с крыльца. – Там будет компания. Мои друзья, – пояснил он на недоуменный взгляд. – И вообще толпа народу из Академии, нам не дадут посидеть спокойно. Эджертон понял правильно, улыбнулся и кивнул, и Скотт зашагал вниз по улице к «Новой фактории». Здесь между столиками было достаточное расстояние, и даже за стойкой нашлось место. Скотт заметил, что легионерские брюки Эджертона проводили взглядами, но и только. С розовым коктейлем в высоком стакане Юджин смотрелся как с детской игрушкой. На вкус он не жаловался, посасывал жидкость через трубочку и сжевал вместе с кожурой дольку лаймельсина, надетую на край бокала. – Кислая же, – не удержался Скотт. – Я не заметил, – Эджертон пожал плечами. Если Скотт ждал, что в непривычной обстановке он раскроется больше обычного, то просчитался. Эджертон прикончил первый бокал и с благодарностью принял от бармена второй, поддерживал разговор об учёбе и свежих новостях, смеялся над шутками Скотта и сам вспомнил к слову пару анекдотов, бородатых, но не потерявших актуальности. О себе он не говорил ничего, пока Скотт не бросил между делом, когда речь зашла об Оранжерее пятого корпуса и зимнем саде Академии: – Кстати, у твоей сестры прекрасный сад в Ли Гармо. – Ты был там? – Эджертон наморщил лоб. – Однажды. Поступил сигнал о возможном теракте, так что мы проверяли дом и сад, почти весь день там провели. Потом немного задержались с Тиной – она моя старшая, – так вышло, и я видел Анну с Магнусом и наследником, когда они возвращались. Эджертон вздохнул. – Последний раз я видел её в свои восемнадцать, – сказал он. – Перед тем, как записался в Легион. – «Записался»? – отметил Скотт. – В смысле, я думал, может, твой отец... Он замолчал, увидев, как Эджертон улыбается – криво и безрадостно. – Мой отец не хотел, чтобы я служил, – проговорил он, водя пальцем по краю бокала. – В крайнем случае, его устроила бы Высшая Военная Школа, не знаю. Помнишь, ты спрашивал?.. Я вышел бы оттуда маршалом. Северный легион – определённо не то, что могло прийти отцу в голову. – Тогда как ты там оказался? – осторожно спросил Скотт, боясь спугнуть внезапную откровенность. – Зачем?.. Ответа он не дождался. Эджертон набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить, даже открыл рот. Перебил бармен, крикнувший: – Тихо все! Новости! Гудение голосов в зале смолкло. Бармен прибавил громкость дряхлого радио, и через треск и помехи из динамика пробилось: – ...вынуждены были отступить с линии Калы. Грит Реппен перешёл под контроль элеваров. Жители Калы и прилежащих областей эвакуированы. Потери среди мирного населения не зафиксированы. Для получения информации о ваших близких вы можете обратиться в местный отдел миграции или по телефону горячей линии... Эджертон сидел прямой как древко знамени и неподвижный как скала и, кажется, даже не дышал. Скотт встревожился: – Джин? Эй?.. – ...а теперь к основным новостям. Бар снова загудел. Чертыхнувшись – надо же было так пролететь, вот в «Дирижабле» новости никогда не включали! – Скотт наклонился и положил ладонь на предплечье Эджертона. – Дружище, – позвал он. – Ты в порядке? – Где телефон? – спросил Эджертон у бармена. Тот указал на другой конец стойки. Скотт, поколебавшись, пошёл следом, отобрал у Эджертона монету и сам затолкал в щель, помог придержать трубку плечом. Он ждал, что после этого Юджин его прогонит, но тот словно в прострации набрал номер – через оператора и спецкод, сдвоенную восьмёрку, – и жадно спросил, получив ответ: – Керри? Привет, милая, это полевой командир Эджертон. Да. Нет, я слышал новости. Что ты можешь мне сказать? Он слушал долго, минуты две-три, и на лице его не отражалось абсолютно ничего, только взгляд то и дело перебегал с диска телефонного аппарата на засаленную инструкцию к нему, на трёх языках написанную на листе картона. Скотт подбросил ещё монету, не дожидаясь, пока лампа в корпусе сменит цвет на красный, и подумал, что мог бы и вовсе замкнуть контакты преобразованием, сделав разговор бесплатным для Эджертона – и для всех остальных. Чистое баловство; ему приятно было осознавать, что он способен теперь на такие вещи. И – да, ему часто лезла в голову всякая чушь, когда он волновался. Эджертон негромко вздохнул и подтвердил: – Я понял. Отправь номер телеграммой на адрес Академии. Спасибо, дорогая, храни тебя святой Себастьян. Он пальцем прижал рычаг телефона, заканчивая разговор, и Скотт повесил трубку на место. – Твои друзья?.. – спросил он. Эджертон кивнул, продолжая смотреть на диск, потрескавшийся между первыми тремя цифрами, затем обернулся и наморщил лоб, словно только увидев вспомнил о присутствии Скотта. – Давай вернёмся в Академию, – сказал он. В свою комнату, правда, он не пошёл, притормозил на верху лестницы и предложил почти со смущением: – Поднимемся на крышу? Эту дверь Скотт никогда не замечал. Эджертон сильно толкнул её плечом, пропустил Скотта перед собой и указал на ступеньки в глубине полутёмного чердака, освещённого единственной газовой лампой. С крыши открывался чудесный вид на парк и часть кампуса и учебных корпусов. Холм, на котором стоял двадцатый корпус, не казался прежде Скотту особенно крутым (в отличие, например, от холма, увенчанного монументом Единства), но сверху стало ясно, насколько они возвышаются над большей частью территории Академии. Эджертон встал на самом краю, заложив ладони за кожаные ремни на брюках. – Часто хожу сюда, – признался он, подставляя лицо ветру. – Тут хорошо думается. Скотт понял, что глупость он всё-таки сделает, и пусть Эджертон разозлится, пусть отмахнётся; Скотт просто не знал, как ещё выразить обуревающие его чувства, и он взял лицо Юджина в ладони и поцеловал сухие мягкие губы, ещё хранящие кисловатый вкус коктейля. Эджертон не шелохнулся и не ответил. Пару секунд он стоял неподвижно, а затем отстранился и попросил спокойно и беспощадно: – Не делай так больше. – Не буду, – пообещал Скотт, криво улыбаясь и поднимая руки. Он видел, что всё испортил. Сказать было нечего; доверительная атмосфера вечера растаяла без следа. Эджертон жестом предложил вернуться в дом, Скотт согласился. Он даже нашёл в себе силы ответить на пожелание спокойной ночи, но зажмурился и ударил себя ладонью по лбу, когда за ним закрылась дверь комнаты. Было до слёз обидно, но что ж, так или иначе он получил ответ на ряд вопросов. Не имело значения, не нравился Эджертону конкретно он, или все парни без разбора, или вообще все люди, и ему в принципе не важен и не нужен чужой интерес. Без разницы. Юджин отверг его, отказал прямо и недвусмысленно, как делал всё остальное, и точное знание ничуть не утешало. Скотт принял душ и долго, с остервенением чистил зубы, а потом очень логично спустился вниз и сварил кофе. На столе у мойки Пэгги оставила чашку со следами помады и засахаренной ложкой. Скотт вымыл и то, и другое, пока закипала вода. С кружкой и тяжёлыми мыслями он вернулся к себе, поднял с пола сумку и вытащил методичку по преобразованиям, и из неё выпал и спланировал на пол листок с неровными краями. Скотт поднял его и несколько секунд вчитывался, прежде чем понял: это не его методичка. Они с Эджертоном случайно поменялись, или же Скотт по ошибке прихватил обе. Идти к Юджину сейчас не хотелось, да и, скорее всего, он уже спал. Скотт сунул листок обратно под обложку, бросил методичку на стол, и бумажка вылетела снова. – Да чтоб тебя, – в сердцах выругался Скотт, наклоняясь за ней. Он понял наконец, на что смотрит. Это была аксиома Юнис, система из четырёх уравнений с десятком неизвестных. Пару-тройку символов Скотт видел впервые в жизни, но остальные знал и невольно прикинул, как это можно решить – и, главное, что получится на выходе. Что-то мощное, похоже. Странно, что её до сих пор никто не доказал и не разобрал. Не могла же Юнис не оставить никакой подсказки в своих работах? Или могла?.. Скотт пробовал так и этак до четырёх утра, а когда забылся липким тревожным сном, не раздевшись и не выключив свет, то увидел лётное поле, где ему оторвало руку. Только вместо Тины его сопровождала кронпринцесса Анна в свадебном платье с длинным кружевным шлейфом, который она намотала на руку, чтобы не мешал ходить и бегать. Анна лично осматривала грузовики и цистерны, отказавшись от помощи Скотта, и она как раз шла к заминированному автомобилю, когда на поясе Скотта ожил радиопередатчик, застучал и голосом Эджертона спросил: – Скотт? Скотт, ты спишь? Он не сразу понял, что это происходит наяву. Будильник молчал, стрелки застыли между четырьмя и пятью: накануне Скотт забыл завести механизм. Скатившись с кровати, Скотт открыл дверь, уверенный, что Эджертон ушёл, но Юджин ещё стоял в коридоре, свежий, бодрый и одетый для пробежки. Скотта он окинул понимающим и в меру насмешливым взглядом. – Ты проспал, – констатировал он. – Да-да, пятьдесят отжиманий и штрафной круг, – привычно отшутился Скотт, с силой провёл руками по лицу. – Дай мне пять минут, и я в полном твоём распоряжении. – Подожду на улице, – согласился Эджертон. Скотт окатился ледяной водой, растёрся полотенцем и влез в штаны и рубаху, слегка ослабил пряжки ботинок – после вчерашней выпивки ноги отекли, и ботинки неприятно сдавливали пальцы. Эджертон разминался на траве у крыльца. Из окна Скотту показалось, что он примеривается сделать колесо, но то ли Скотт его сбил, то ли Юджин передумал сам. – Во сколько ты лёг? – спросил он, когда они побежали. – После четырёх, – Скотт поморщился. – Прихватил вчера случайно твою методичку по преобразованиям, нашёл в ней аксиому Юнис и прилип. Эджертон коротко рассмеялся. – Она не имеет решения. – Разве Агнес не ждёт, что ты её решишь? – подначил Скотт. Ему не полагалось об этом знать, но Эджертон не обратил внимания на его промашку. – Не знаю, с чего она взяла, что я смогу, – отозвался он серьёзно. – Юнис не оставила подсказок. Никто не знает, над чем она работала в свои последние дни. Он вёл себя так, словно вчера ничего не случилось, словно не было ни новостей о линии Калы, ни звонка таинственной Керри, ни поцелуя на крыше, и последнее радовало Скотта больше всего. Он боялся, он поверил, что всё испортил; если Юджин готов был с ним дружить и дальше, Скотта это вполне устраивало: ему нравилось трахаться, но свет клином на этом не сошёлся, вовсе нет. – Мне снилась кронпринцесса, – сказал он, неловко меняя тему. – Она замужем, – напомнил Эджертон, точно дозируя иронию и информативность. – И она приедет на День Основания Академии. Если хочешь, я представлю тебя ей. – Да брось, – Скотт закатил глаза. – Я туповатый неотёсанный инспектор КСК родом из Нижнего города, поверь, ты не хочешь за меня краснеть! – Ты себя недооцениваешь, – начал Эджертон, на что Скотт только рукой махнул, и Юджин заткнулся. – Я рад, что вы с ней наконец увидитесь, – заметил Скотт, не давая паузе затянуться. – Скучал по ней? – Невероятно скучал, – Эджертон кивнул и заулыбался. – Жалко только, они с Магнусом не привезут Майкла. Ему, конечно, слишком тяжело – и дорога, и жара, и церемонии. А мне и так повезло оказаться в Академии в юбилейный год, иначе я не увидел бы и Анну. – Она тебе написала? – профессионально полюбопытствовал Скотт. – Нет, Агнес сказала. Весь преподавательский состав в курсе, из-за празднования и прочего: отпуска, охранные мероприятия, заселение... Бал, опять же. Он замедлил темп и постепенно перешёл на шаг, взмахнул руками несколько раз и повторил: – Я так сильно по ней скучал. Улыбнулся. – Самому бы не ошибиться. Сестра или нет, она теперь кронпринцесса, а я всего лишь курсант и полевой командир в отставке. Он как будто что-то вспомнил при этих словах, и на лицо его набежала тень. Сморгнув, Эджертон тряхнул головой, как лошадь, отгоняющая муху, и жестом велел догонять, так и не позволив Скотту толком перевести дух. А на следующий день Агнес и Хантингтон взялись за его руки. Как и подумал Скотт, физиолог сам по себе тут помочь уже не мог. Он предположил, что Хантингтон составлял план и расписывал формулы, а Агнес проводила преобразования по живым тканям; Эджертон о подробностях не распространялся – как и о том, насколько это болезненно, однако он прокусил себе губу во время очередного сеанса, заставив Скотта взорваться возмущённой речью о контактном и препаратном обезболивании. Эджертон слушал и улыбался, пока Скотт не выдохся, а потом постучал по тетради чуть согнутым пальцем и напомнил о задачах из блока К, раздел первый. – Смотри, – сказал он как-то, протягивая раскрытые ладони, на которых слабо, но вполне узнаваемо проступили линии жизни и судьбы. Кожа вокруг них была тусклая и пересушенная, и Скотт, вздохнув, полез в ящик стола за маслом и швырнул в Эджертона флаконом. Тот поймал обеими руками. – Физиолог! – осудил Скотт. – Инструктор! Академики!.. Мажь утром и вечером. Полопается же. Теоретики несчастные. – Спасибо, – кротко сказал Эджертон. По мере приближения Дня Основания он всё сильнее волновался о встрече с сестрой, но говорить об этом не хотел. Он подстригся – коротко, но элегантно, не по-армейски, – и сменил духи на более дорогие, с тонким и стойким восточным ароматом; он бегал по утрам молча, погружённый в свои мысли, и Скотт бы вовсе оставил его в покое, если бы не видел, как отчаянно Эджертон нуждается в компании, как тщательно следит за тем, чтобы не забегать вперёд, а поддерживать доступный Скотту темп. Кстати, темп этот стал куда выше, чем в начале учебного года. Регулярные физические нагрузки в паре с превосходящим по силе и выносливости партнёром сделали своё дело. «Тина будет довольна», – подумал Скотт, принимая душ после пробежки. Он вышел в комнату, на ходу вытирая волосы полотенцем, и остановился перед приколотой к стене аксиомой Юнис. Незнакомые символы он нашёл в справочнике, но легче не стало, напротив, система превратилась в бессвязное скопище разнородных элементов, словно Юнис (Скотт так и не удосужился до сих пор узнать её имя) задалась целью впихнуть в одну формулу все известные науки разом и заодно придумать парочку новых. Агнес и пара сотен членов Учёного Совета не сомневались, что аксиома имеет смысл. Скотт не мог пока с ними согласиться, но и выбросить систему из головы не получалось. Вот и сейчас он задержался у стены, прикидывая, что ещё можно попробовать, мысленно переставил уравнения местами. Технически ничего не изменилось – предсказуемо, – символы понятнее не стали и откровение с небес не снизошло; хмыкнув, Скотт отвернулся и просто так, по привычке, потому что мог, сформировал стазис. Он не сразу это понял, но что-то пошло не так. Сфера вспыхнула быстрее обычного – и большего размера, и она ощутимо и быстро разогревалась. Выругавшись, Скотт стряхнул её с руки; стазис хлопнул и исчез, а на обоях у окна осталась обугленная полоса, более тёмная в центре, рассеивающаяся к концам. Скотт недоверчиво на неё уставился. «Это был стазис», – вспомнил он слова Эджертона о причине его ожогов. Теорию ОБЭП Эджертон сдавал без труда, однако на практических занятиях шёл последним на курсе по баллам. Созданные им сферы были диаметром с чайную чашку, его фиксации – те, что больше ладони, – не держались и минуты, и только зонт он ставил уверенный и крепкий, пробить который не удалось никому, включая МакКольм. Возможно, поэтому – и потому, что она в целом была хорошим человеком, не то что Агнес, – она не ругала Эджертона и не понукала, кивала терпеливо и просила прийти после занятий на пересдачу. Скотт подозревал, что наедине МакКольм ставит Эджертону проходной балл просто из жалости, и так считал не он один. Об обожжённых руках к настоящему времени знал весь спецкурс, так что за спиной у него особо не шушукались, только Роман бросил однажды, не подумав о том, слышит ли Эджертон: – Его всё равно никуда не возьмут с таким баллом по ОБЭП, всем наплевать, какой он преобразователь, если он не сможет гарантировать безопасность своей работы для окружающих! Скотт вскинулся было, но Эджертон под столом наступил ему на ногу, не отрываясь от конспекта, который по-прежнему вёл при помощи самописца. – Он прав, – шепнул Юджин. – Брось. – Это не повод... – Какая разница? Он прав. Вспомнив о том разговоре, Скотт потрогал обгорелые обои и перенёс аксиому, приколов её поверх чёрно-коричневого пятна. Вопрос о том, что это было, он отложил до лучших времён: Агнес обещала тест и практическое занятие по всем пройденным разделам, так что на факультативные размышления не оставалось ни желания, ни сил. За результат Скотт не опасался – уже не опасался, – но и пускать на самотёк не хотел, и вечерами они с Эджертоном практически в полном молчании корпели над тетрадями и методичками. Эджертона ждал промежуточный зачёт по физиологии. Хантингтон лечил его руки, а потом драл с него три шкуры, требуя натурально невозможного, и Юджин учил, повторял и рисовал схемы, неловко зажав карандаш дрожащими пальцами. Скотта это злило; он отказывался понимать, почему инструкторы престижного, важного и древнего учебного заведения вроде Академии не могут вести себя как МакКольм – с уважением и заботой, разъясняя и растолковывая, а главное – хоть немного поощряя. Эджертон не жаловался, но по обрывкам его фраз Скотт составил впечатление о Хантингтоне и о том, что Эджертон обычно от него выслушивал. С Юджином Скотт эту тему не обсуждал. После провала с поцелуем он старался не перегибать палку и не нарушать границы, а критику в адрес инструкторов Эджертон однозначно воспринимал как первое и второе одновременно. Всё же, сдав тест (Агнес снизошла до скупой похвалы вида «Так и знала, Салливан, что в начале года вы бездельничали»), Скотт позволил себе на секунду сжать плечо Эджертона и сразу отпустить. – Я считаю, Хантингтон к тебе несправедлив, – сказал он. Эджертон покачал головой. – Он говорит, я не понимаю нечто важное, – ответил он, – чего нельзя объяснить словами, можно только прочувствовать, а я слишком толстокожий. Скотт недоверчиво фыркнул. Эджертон встал, тщательно расправил смятый лист с результатами последнего теста (двадцать шесть баллов из ста возможных) и приклеил его к стене, едва коснувшись пальцем. Преобразовывал он и правда как дышал, и в очередной раз Скотт убедился в этом накануне Дня Основания, когда застал Эджертона за отпариванием мундира. Китель уже висел на плечиках на дверце шкафа, а Юджин вёл руками вдоль сложенных брюк, и из-под его ладоней, окутанных едва заметной плёнкой фиксации, валил пар. – Вот где-то тут я начинаю тебе завидовать, – заявил Скотт, усаживаясь верхом на стул. – Тебе что, вообще всё равно, в каком состоянии вещество? Мы газы только в конце семестра будем проходить! – У меня другая программа, – напомнил Эджертон, и что-то в лице его Скотта обеспокоило. Впрочем, тень сошла с лица Юджина, прежде чем Скотт сформулировал вопрос; Эджертон улыбнулся и предложил: – Хочешь, и твой отпарю? Мне не трудно. Угостишь меня ещё парочкой коктейлей. – Замётано! – обрадовался Скотт. Он надеялся, что Эджертон, вешая брюки в шкаф, развернёт китель. Скотту было весьма любопытно, что приколото у полевого командира к наградной ленте из белой воловьей кожи, идущей вниз от левого плеча. Двенадцать лет службы в легионе! Он просто обязан был получить хоть одну награду, хотя бы вместе со званием!.. Ну, то есть, кроме Ордена Святой Клементины, который сейчас казался Скотту вымыслом и нечаянной ошибкой в досье. «Ладно, – сказал он себе, когда Эджертон, убирая китель, заслонил его своей спиной, – я всё увижу завтра». Сперва он услышал. – Тебе показалось, – заявил Роман в кухне. Скотт невольно остановился внизу лестницы, не упуская шанса подслушать разговор, не предназначенный для его ушей. Было начало восьмого. Эджертон предупредил накануне, что не выйдет на пробежку, и Скотт позволил себе лениво проваляться лишний час в постели. И, разумеется, Пэг и Роман уже проснулись и готовили завтрак. – Я знаю, что видела, – снисходительно отозвалась Пэгги. – Рич, это печенье Скотта, имей совесть! ...ну да, и Рич, куда же без него!.. Хлопнула крышка жестяной коробки. – Всего одну штуку! – возмутился Рич. – Скотт хороший и не жадный парень, он не станет возражать! – За что, к дьяволу, легионеру могли дать Клементину?! – не унимался Роман. – Это одна из высших государственных наград! – Отличился в резне при Дэтсиде, – подсказал Рич. – И вообще, ты забываешь, чей он сын. – Дурачок, – необидно хмыкнула Пэгги. – Клементину не за происхождение и не за количество убитых присваивают. – А я не про убийства! – открестился Рич. – Между прочим, в последние годы Клементину вручали дюжину раз... – И я знаю всех её кавалеров и дам, – перебил Роман. – Семеро из последней дюжины, кстати, посмертные, а среди оставшихся один пилот, три физиолога и статор Катя Генсуй! Скотт задержал дыхание, услышав знакомое имя, и только теперь до него дошло, что троица на кухне обсуждала Эджертона и его орден. Должно быть, Пэгги видела Юджина, когда он уходил из дома при полном параде; значит, орден существовал на самом деле. И Скотта тоже интересовало, за что именно его вручили, а больше – почему же, всё-таки, кавалеру Святой Клементины не спасли руки сразу после инцидента?! Зевая и потягиваясь, он вышел на кухню, и при его появлении обсуждение смолкло. Скотт сделал вид, что не заметил повисшей тишины, пожелал всем доброго утра, сварил кофе и с кружкой и большим миндальным печеньем вернулся к себе – принять душ и переодеться к построению. На площади он впервые за сегодняшний день увидел Эджертона и негромко присвистнул. В отличие от рядовых курсантов Академии, затянутых в одинаковую серо-зелёную униформу, шеренга спецкурса пестрела самыми разнообразными костюмами и расцветками, но даже в их строю Эджертон выделялся с первого взгляда. Он был великолепен, признал Скотт, в парадном мундире Северного легиона, иссиня-чёрном с лазоревыми и белыми вставками, в пилотке с крылатым мечом и белых перчатках. На ленте из воловьей кожи Скотт насчитал четыре кроваво-красных Гранатовых зерна, Антоновский крест и две медали за доблесть, и рядом с ними блестел на солнце тот самый Орден Святой Клементины с кристальной подвеской неизвестного Скотту назначения. Эджертон даже не шелохнулся, когда принц Магнус и кронпринцесса шли через площадь. Он смотрел вперёд и вверх, поверх голов первокурсников, как полагалось по уставу, но Скотту казалось, что видит и слышит Юджин только сестру. Анна тоже была невероятно хороша в лёгком платье из золотистого шёлка с белоснежными нижними юбками и расшитым кружевным корсетом. На груди в районе сердца Анна приколола мягкий пышный бант в цветах Академии. Подобная же розетка, только меньше и строже, украшала китель Магнуса рядом с наградной лентой – не такой пёстрой, как у Эджертона, отметил Скотт с непонятным чувством глубокого морального удовлетворения. Улыбающиеся, молодые и счастливые, Магнус и Анна поднялись по каменной лестнице за ректором и после короткого приветственного слова вступили под своды главного корпуса. Агнес, заведующая построением, выждала ровно полторы минуты, как требовал регламент, и скомандовала «вольно». Она тоже явилась в мундире Легиона с бригадирскими погонами, и кожаных лент на её груди было две, одна – полностью усыпанная кристальными цветами медалей за доблесть. К Эджертону она успела раньше Скотта, несмотря на свою хромоту, и, усмехаясь, обменялась с ним внутренним приветствием легионеров. – Так вот как это будет, – непонятно сказала она. Скотт больше прочитал её по губам, чем услышал в гвалте толпы, и ответ Эджертона ничего не прояснил. – Вы обещали, куратор. – Обещала, – подтвердила Агнес со вздохом. – Не знаю, что вы задумали, но о нас будут говорить, я уверена. Вы готовы? – Так точно, мэм. Формально она была старше Эджертона по званию, хотя чин полевого командира в принципе не входил в общую табель о рангах, и она была единственным бригадиром среди инструкторов Академии. Эджертон провожал её взглядом, пока она поднималась по ступеням, опираясь на трость, лишь потом обернулся к Скотту. – Мне передали приглашение, – сказал он прямо, – и у меня есть три часа до встречи с Анной. Давай уйдём отсюда. За воротами он расстегнул китель, снял и сунул в карман наградную ленту и перчатки. – Не думал, что она отстёгивается, – удивился Скотт. Эджертон пожал плечами и не ответил. Заговорил он позже, когда они прошли несколько кварталов и оказались на берегу над рекой, в прямой видимости железнодорожного моста. Внизу на отмели плескалась ребятня, на другом берегу две девушки, оставив велосипеды под деревьями, играли в бадминтон. Длинные юбки, подколотые у бедра, то и дело путались в траве и обнажали сильные незагорелые ноги сверх приличия; девушки не обращали внимания, а вот Скотт ненадолго залип на мелькающие колени и не сразу повернул голову, когда Эджертон сказал: – Спасибо, что пошёл со мной. Я как-то не подумал, а у тебя, наверное, были свои планы на сегодняшний день? Скотт представил его с ракеткой и в шортах, с голой грудью и руками, покрытого каплями пота или речной воды. Он чуть не предложил спуститься вниз и искупаться, остановился, вовремя вспомнив о шраме, который Эджертон вряд ли хотел демонстрировать случайным свидетелям. – Да ничего, – отозвался Скотт, сообразив, что пауза затянулась. – Никаких особых планов. Позвал бы тебя выпить, но не стану, раз ты встречаешься с сестрой!.. Эджертон улыбнулся. Скотт вспомнил, как хорошо было его целовать. Те две или три секунды не были чем-то выдающимся с технической точки зрения, да что там, Юджин ведь ему не ответил, и всё же Скотт с удовольствием повторил бы тот момент. Приняв как данность очередную заминку в разговоре, Эджертон огляделся и решительно направился вниз по тропе к грубо сколоченной скамье. Скотт последовал за ним, обернулся напоследок на девушек на другом берегу, но их образы утратили свою привлекательность после видения об Эджертоне. – Откуда у тебя шрам на груди? – вырвалось у Скотта. Эджертон запнулся на ровном месте, но равновесия не потерял, устоял на ногах. – А тебе не рассказали? – спросил он через плечо. Голос у него был холодный, недружелюбный, как в начале их знакомства. – Я о тебе ни с кем не сплетничал, – Скотт загнал обиду поглубже, напомнив себе, что Эджертон имел право на любые подозрения – один утренний разговор на кухне чего стоил, а Скотт ведь его слушал, и все эти взгляды на ленту с Клементиной, и то давнее высказывание Джейн о полном психе... и фраза Рича об отсутствии члена, да. Скотту стало неловко, а Эджертон сник так же резко, как завёлся. – Прости, – сказал он, приглаживая волосы. – Прости, Скотт. Я жутко волнуюсь из-за встречи с Анной, а ещё физиология, и форма эта!.. Я не люблю её носить. Спрашивал Агнес, можно ли не надевать награды, она мне напомнила, что это неуважение к празднику Академии и к королевской семье и традициям. Не то чтобы я этого не знал! Он поднял глаза на сюртук Скотта с розеткой Академии на лацкане, такой же, как у Магнуса. Спросил осторожно: – А ты?.. – В нашем деле не носят форму и не награждают, – Скотт ухмыльнулся, – а если награждают, этим не хвастаются, а даже если хвастаются, всё равно не носят и дома не хранят, пока не истечёт срок давности! – Хочу к вам, – хмуро позавидовал Эджертон, садясь на скамью. Помять брюки он не боялся; возможно, собирался почистить и отпарить их заново прямо на себе. По крайней мере, Скотт бы этому не удивился; свои брюки он осторожно поддёрнул, садясь рядом, и расправил, чтобы не осталось заломов. – Шрам с учений, – сказал Эджертон, без напоминания возвращаясь к вопросу, из-за которого вспылил. – Случилась плохая история. Кто-то в цепочке снабжения допустил ошибку, а то и не одну, и на полигон прислали боевые вихревые гранаты вместо имитации. Меня задело на излёте. Троих порвало в клочья. Моему другу снесло руку и половину грудной клетки. Он даже не понял, что его убило. Несколько секунд Скотт молчал, затем сглотнул, облизал губы. – Извини, – произнёс он. – Дьявол, извини, Джин, я не хотел. Мне жаль. Мне так жаль. Эджертон смотрел перед собой. – Весь ящик, – сказал он, словно не услышав Скотта. – Взорвалась всего одна. Они говорили: повезло. Говорили: могло быть гораздо хуже, приди я на последний рубеж не один. Я её бросил. Я первым прошёл полосу препятствий и по заданию сам превратился в препятствие. Те, кто шли за мной... Он замолчал. Скотт протянул руку, но дотронуться не посмел. – Как ты с этим справился? – спросил он тихо. – Никак, – ответил Эджертон. – Я всё ещё кидаю гранату и слышу взрыв. Он повернул голову и посмотрел на Скотта абсолютно ясным и трезвым взглядом. – Я ни с кем об этом не говорил, – добавил он, – но теперь меня уволили, так что больше не имеет значения, знает кто-то или нет. – Я никому не скажу, – пообещал Скотт, не зная, не делает ли хуже. Эджертон кивнул и улыбнулся светло и просто, как совершенно нормальный человек. Обратно в Академию Скотт вернулся не сразу. Он проводил Эджертона до ворот, расправил на нём кожаную ленту и пожелал удачи, а сам пошёл вдоль низенькой узорной ограды, изредка качая рукой головки цветов. Ему было о чём подумать. В начале семестра он отмахнулся от Джейн, когда она назвала Эджертона психом, но теперь, в свете всего, что он знал, Скотт склонялся к мысли, что Джейн как физиолог видела и понимала больше других. «Как ты живёшь?» – ужаснулся он про себя. Он знал или как минимум догадывался, что может сделать с человеком потревоженная психика. Он сам работал с менталистом каждый раз, когда рядом с ним – по чьей угодно вине, – погибали или были ранены люди (и даже животные). Хельдир строго за этим следила, она не допустила бы до работы оперативника, в голове которого день за днём, год за годом, снова и снова от его же руки умирает его друг. Скотту до слёз было жалко Эджертона и безумно за него страшно. Загвоздка оставалась в том, что Юджин не выглядел психом. Скотт верил ему – и не верил, не представлял, как можно жить, улыбаться, бегать по утрам, пить коктейль через трубочку и видеть сквозь всё это, как твоего друга разрывает на части брошенная тобой граната, оказавшаяся совсем не учебной. И что с этим делать, Скотт не знал тем более. Неужели ни один менталист не вывел Эджертона на чистую воду? ...неужели никто и не пытался? Скотт запнулся об эту мысль и покачал головой: а с чего бы кому-то пытаться? Эджертон выглядел и вёл себя нормально, в том-то и дело! ...или нет? В задумчивости Скотт обошёл вокруг квартала и вернулся к Малым воротам Академии, посомневался и толкнул калитку, входя в парк. До бала оставалось часа два или три, уйма времени, чтобы посидеть в библиотеке и полистать книги по ментальной диагностике. Скотт хотел знать точно, хотел разобраться, что творилось в этой стриженой сумасшедшей голове; понятно, что за два часа не освоишь курс менталистики даже в первом приближении, но ему позарез нужно было понять, от чего отталкиваться и к чему стремиться. Кронпринцессу он заметил издалека: в золотистом платье она ярким цветком выделялась на фоне густой листвы. Мундир Эджертона тонул в тенях, и Скотт сперва увидел движение руки в перчатке, лишь потом осознал, что это Юджин. Другой Юджин, Скотт не видел его таким. Он распрямился и расправил плечи – легко, без сравнения с проглоченной палкой, – шёл медленно и ровно, словно видел перед собой осевую линию, и держал одну руку за спиной, а на другую невесомо опиралась кронпринцесса. Лицом они не были похожи; в изяществе и тонкости черт Анны Скотт не находил ничего от жёсткой рубленой красоты Эджертона, и всё же Скотт без труда признал бы в них родственников, близких не только по крови, но и по духу. И людей из одного социального класса. До Скотта разом дошло всё, что он знал, но не понимал о Юджине. Сын лорда-протектора, брат кронпринцессы, наследник состояния, накопленного поколениями предков, и должности, бесконечно важной для блага государства – это всё было о нём, обманчиво простом парне в потёртых штанах легионера и рубахах, застиранных до потери цвета; парне, на глазах Скотта преобразившемся в офицера и лорда, чужого, далёкого... неприступного. Ошеломлённый своим открытием, Скотт вздохнул и отступил глубже в кусты, чтобы не выдать себя, и в спину ему упёрся ствол револьвера. – А вы знаете, что подсматриваете за кронпринцессой? – миролюбиво спросил знакомый по радиообращениям голос. Скотт плавно поднял руки и обернулся. – Добрый день, ваше высочество, – сказал он. – Приношу свои извинения. – Стало быть, знаете, – подытожил принц Магнус. Он стоял чуть поодаль, а Скотта на прицеле держал гвардеец на полголовы его выше, затянутый в королевский серый, с тускло блестящим вспомогательным экзоскелетом на правой руке и плече. – Я подсматривал за Юджином, – объяснил Скотт, ругая себя за несообразительность: разумеется, никто не оставил бы Анну без охраны; здесь, должно быть, за каждым кустом по гвардейцу!.. – Он мой друг, мы вместе проходим спецкурс в Академии. Я Скотт Салливан, инспектор Королевской Службы Контрразведки. – Я знаю вас, – удивил его Магнус. – Видел в Ли Гармо с советницей Хельдир. – У вас отличная память, ваше высочество. – Не жалуюсь, – Магнус жестом велел гвардейцу опустить оружие и поманил Скотта за собой. – Идёмте, Салливан. Не хочу беспокоить супругу в её долгожданной встрече с братом. Скотт был уверен, что не забудет этой прогулки никогда в жизни. Под присмотром двух гвардейцев он шагал рядом с наследным принцем, стараясь держать спину прямой, а подбородок поднятым, и рассказывал обо всём, что Магнус хотел услышать: об условиях обучения в Академии, о нуждах и проблемах КСК, об инфляции за последние годы и даже о том, как обычный инспектор проводит своё свободное время. Когда наконец Магнус с видимым сожалением беседу закончил и отпустил его, Скотт чувствовал себя как после допроса второй степени. Он вспотел, рубашка прилипла к спине и подмышкам, волосы на лбу встопорщились самым жалким образом. Обессиленный, Скотт буквально дополз до двадцатого корпуса, впервые прочувствовав подъём на холм, закрылся в своей комнате и вытянулся на кровати, не сняв сюртук. – Кретин, – сказал он в подушку. – Я кретин. Он ошибался, считая Эджертона ровней. Юджин снисходил до его уровня; может, не сознательно, может, он привык, как вежливый и воспитанный человек, подстраиваться под собеседника и компаньона – как-то же он выживал в Легионе!.. Неудивительно, что на спецкурсе он друзей не завёл. Скотт вынудил его взаимодействовать, заставил заключить сделку, и Юджин вынес из неё нечто полезное для себя, но полезное – ещё не значит ценное и важное. Конечно, он не рассказывал ничего о себе, с чего бы ему откровенничать с человеком, не соответствующим его положению?.. Сроку их дружбе – до окончания обучения, да и дружба ли это или ещё одно проявление учтивости, впитанной сыном лорда-протектора с молоком матери?.. «А я поцеловал его, – подумал Скотт, переворачиваясь на спину. – Странно, что он губы после меня не вытер!» Он перегибал, разумеется, но сейчас ему хотелось сделать себе как можно больнее, разом отмахнуть саму идею, что между ним и Эджертоном что-то возможно, растоптать надежду в зародыше. ...Юджин и Анна, Юджин и Орден Святой Клементины. Плоть от плоти тридцати поколений лордов и леди, кровно повязанных с Тремя Королевствами. И Скотт хотел его – такого! – сильнее чем прежде, хотел обладать, обнимать, разговаривать; иметь на него влияние, советовать и совещаться; Скотт хотел поддерживать, спрашивать, утешать... ...заключить марьяж – почему бы и нет, мечтать надо по-крупному!.. – Потому что, – напомнил он себе. Часы на стене негромко щёлкнули. Скотт посмотрел на циферблат и неохотно встал. Он не слишком-то рвался на бал, не умея танцевать и не имея пары для танцев, но Эджертон будет там непременно, и Скотту хотелось перекинуться с ним парой слов и убедиться, что Юджина не изменила встреча с сестрой, что он ещё и Официально Хороший Парень, а не только Будущий Лорд. Три четверти часа у Скотта ушло на то, чтобы с помощью влажной ткани и горячего утюга придать сюртуку и брюкам тот же пристойный вид, какого Эджертон добился руками за десять минут. – Зато у меня нет проблем со стазисом, – невесело утешил себя Скотт. Усмехнулся: кому он нужен в быту, этот стазис? А вот умение обеззаразить воду, заточить нож и без спичек развести огонь – реально полезные вещи, и ни одна из них Скотту пока не покорилась. Впрочем, как и доброй половине курса; всем, кто не был талантлив и упорен как Юджин Эджертон, дьявол бы его побрал. Жилет, благодаря покрою, не помялся. Скотт сменил рубашку, тщательно застегнул пуговицы и заново приколол к лацкану сюртука розетку. Сосредоточившись, применил списанную ещё у Джейн систему для обработки кожи, заставив ботинки красиво блестеть и – Скотт надеялся! – отталкивать пыль и грязь. – Соберись, – сказал он себе, глядя в зеркало. – Может, он и будущий лорд. Сейчас он просто твой однокурсник и парень, которого вышибли из Легиона! «Предварительно наградив Святой Клементиной». Орден сиял там, где ему и положено: в стенах Академии Эджертон соблюдал правила и традиции. Вот только подойти и перекинуться с ним парой слов Скотт не решился, поскольку Юджин разговаривал с Хантингтоном, и тот чему-то улыбался в усы, но слушал весьма внимательно и время от времени кивал. Хантингтона Скотт видел в лицо от силы третий раз и, против ожидания, он казался Скотту интересным человеком. Лет пятидесяти, высокий, хоть и ниже Эджертона, и худощавый, со вкусом одетый, он смотрел Эджертону в глаза и как будто получал удовольствие от разговора с ним. Волосы он укладывал воском, носил яркий шейный платок и плоскую флягу в специальном подвесе на поясе и в целом, в отличие от Юджина, настороженного и хмурого, отлично вписывался в атмосферу бального зала, где всё пело, сияло и искрилось. Оркестр играл Лунный вальс, открывающий и закрывающий все без исключения общественные балы. Пар на паркете было немного – пока, – и среди них выделялись первокурсники, мальчишка с гематитово-чёрными глазами и его партнёрша в синем платье с вызывающе пышными рюшами, сплошь покрытыми рисунком из черепов и костей. Скотт засмотрелся на детишек, даже ничего не смысля в танцах, и не сразу вспомнил, что шёл за пуншем. У чаши его перехватила Джейн. Корсетный костюм из кожи и вельвета, кружевные перчатки и воротник с камеей скрывали все её татуировки; к серебряному эполету она приколола две рубиновые подвески-капли – медали Учёного Совета за научные достижения. Скотт почувствовал себя голым. На утреннем построении он не обратил внимания на остальных, очарованный Эджертоном, а теперь оглядывался исподтишка и убеждался, что с одной лишь розеткой Академии ходили разве что первокурсники; спецкурс и инструкторы носили весьма пёстрые ленты и эполеты. – Ну? – полюбопытствовала Джейн, словно продолжая начатый разговор. – Залез ему в штаны? – Какая примитивная подначка, – отозвался Скотт, принимая чашу из рук дежурного. – Не завидуй, тебе не к лицу. Джейн засмеялась и похлопала его по плечу. Задержала руку, сжала пальцы. – Смотри, смотри, – она подтолкнула Скотта, указывая направление. – Агнес в платье! С ума сойти, да она же красавица!.. Повернув голову, Скотт вынужден был согласиться. Неизменно строгая и суровая, Агнес шла по границе открытого паркета, почти не поднимая трость над полом, чтобы не опутать её пеной белых оборок нижней юбки. Верхняя, чёрная, была зашнурована по всей длине и связана хитрым узлом, позволяющим распустить всё плетение одним жестом. «Она что, собирается танцевать?» – изумился Скотт. Ленту Агнес сменила на такой же эполет, как у Джейн, волосы собрала в свободный пучок на затылке. Драгоценные подвески орденов и медалей блестели в свете множества ламп, покачивались в такт шагам, бросая радужные блики на шелковую блузку с кружевным жабо. – Она потрясающая! – убеждённо заявила Джейн. – Пойду поздороваюсь! Развернувшись, она принялась пробираться сквозь прибывающую толпу, улыбаясь и извиняясь за отдавленные в спешке ноги. Агнес тем временем, избегая танцоров на паркете, дошла до угла, где стояли Эджертон и Хантингтон. Ей тут же предложили стул; Хантингтон что-то сказал, улыбаясь, и Агнес отмахнулась, но улыбнулась в ответ. А Эджертон – Эджертон протянул ей руку в белой перчатке, и Агнес, помедлив, её приняла. На лице её отразилось удивление, затем понимание и наконец недоверчивое удовлетворение. Отставив трость к стулу, Агнес опустила руку и одним движением, как Скотт и предполагал, расплела шнуровку. И шагнула вперёд, опираясь на руку Эджертона. Джейн, закусив губу, замерла в паре метров от неё, не решившись приблизиться. Оркестр заиграл фокстрот Трёх Корон. Эджертон вывел Агнес на свободный паркет – она хромала сильнее обычного, – улыбнулся и подхватил её под спину. И подмигнул, делая первый шаг в такт музыке. Скотт отступил назад, в тень у стены, чтобы Юджин не заметил его, скользя мимо. Пунш внезапно стал кислым; Скотт вернул чашу на стол и ослабил узел шейного платка, покрутил головой. Танцующих прибавилось, но перед Агнес и Эджертоном расступались. Эджертон нёс её в объятиях, невесомо поддерживая под лопатки, чуть откинувшись назад, а Агнес порхала над полом, словно никогда и не хромала, и её сапоги с круглыми носами лишь изредка мелькали среди кружевных оборок. «Потрясающая», – согласился Скотт с горечью. Агнес танцевала легко и самозабвенно, и видно было, что они с Эджертоном получают искреннее удовольствие. На их фоне потерялись даже первокурсники, обратившие на себя внимание Скотта. Фокстрот сменился очередным вальсом. Эджертон что-то сказал, наклоняясь к уху Агнес. Она хохотнула, запрокинув голову и демонстрируя ослепительно белые ровные зубы, и Юджин вновь закружил её в танце. Скотт следил за ними и одновременно профессионально выхватывал из толпы знакомые лица. Джейн танцевала с Хантингтоном; они разговаривали, пылко перебивая друг друга, уделяя этому больше внимания, чем музыке, и наконец вовсе остановились неподалёку от Скотта. Хантингтон взял пунш для Джейн, а сам отхлебнул из фляги, наполненной, как полагал Скотт, вовсе не компотом. Пэгги увела партнёршу у первокурсника с чёрными глазами и прижимала её к себе, пожалуй, чуть крепче, чем допускали приличия. На плече Пэг свисали с эполета опал за выдающуюся службу и редкий жёлтый топаз – подвеска к Медали Чести. Время от времени первокурсница касалась их пальцем, и Скотт не мог отделаться от ощущения, что её больше интересует оливковая кожа Пэг, чем камни. Они закончили один вальс и остались на второй, и только перед бедельстегом ушли с площадки. На самом деле, перед бедельстегом на паркете остались всего четыре пары. Агнес, остановившись, возразила Эджертону, тревожно нахмурилась. Он заулыбался и зашептал ей на ухо в ответ. А потом – Скотт смотрел во все глаза, затаив дыхание, – Юджин притянул Агнес к себе, и на первый такт она встала ему на носки ботинок. Оркестр загрохотал барабанами, между ними пронзительно и тонко запела скрипка. Эджетон и Агнес описали полукруг по паркету, а затем он оставил её и щёлкнул каблуками – и перестроился из ведущей партии в ведомую, оттанцевал стремительно и чётко, сияя улыбкой, чтобы вернуться и вновь подхватить Агнес, и повести её – понести в объятиях, – по диагонали через зал. На них смотрели все, кто не танцевал сам, и Скотт тоже не мог отвести глаз. Усмехнулся: даже в половине танца, даже стоя неподвижно Агнес действительно была хороша, об Эджертоне и говорить нечего. – Здорово, да? – сказал кто-то рядом. Скотт бросил взгляд и увидел того самого первокурсника, чью девушку увела Пэгги (во всех смыслах, похоже). – Они красивая пара, правда? – не унимался мальчишка. – Инструктор Агнес и полевой командир Эджертон. – Красивая пара, – эхом согласился Скотт. Мальчишка, расценив это как повод для знакомства, сунул ему руку: – Я Уильям Гарриган-младший. Скотт неохотно назвался в ответ. Спросил из вежливости: – Чего не танцуешь? – Не с кем, – Гарриган-младший смешно наморщил нос. – Мою Алису украла какая-то девица из ваших, мама со мной танцевать не сможет, а с остальными не могу танцевать я, мне с ними скучно. А ты? – А я не умею, – признался Скотт. – Никогда не считал это важным. Вот думаю, не ошибся ли. Спохватившись, он сухо кивнул Уильяму, подчёркивая, что разговор окончен, и направился в другую часть зала, где собирались инструкторы и куда Эджертон после бедельстега привёл Агнес, тяжело дышащую и ослепительно улыбающуюся. МакКольм поправила ей причёску, переколов шпильку, помогла с ремнём корсета на спине. Эджертон промокнул лоб и шею платком и запрокинул голову, тоже переводя дух. То, что к нему обращается Хантингтон, он услышал не сразу и не сразу понял; нахмурился, переспросил. Хантингтон протянул ему флягу. «Пейте», – по губам прочитал Скотт. Эджертон сделал глоток, и Хантингтон снисходительно и насмешливо поднял брови. «Пейте, пейте», – повторил он. Эджертон припал к фляге во второй раз, кадык на его шее дёрнулся вверх и вниз. Прозрачная капля выскользнула из уголка рта и потекла по подбородку. Скотт сбился с шага, опустил глаза и отступил к стене. Это было несправедливо. Юджина уже отобрали у него сегодня дважды, и фляга стала последней соломинкой, той самой, что сломала спину ломовой лошади – как бы глупо это ни звучало. Выдохнув сквозь зубы, Скотт повернулся и направился к выходу из бального зала. Нестерпимо хотелось оглянуться; он запретил себе, сглотнул, когда оркестр заиграл фокстрот: он не желал видеть Эджертона, вновь укачивающего Агнес на согнутой руке. Он вообще перестал бы на время видеть, слышать и думать, если бы мог. Не понимать было бы прекрасно; прожить в блаженном неведении ещё день, месяц, семестр. Закончить спецкурс и включить мозг лишь тогда, когда Эджертон станет окончательно и бесповоротно недосягаем. Двадцатый корпус встретил его тишиной и темнотой. Скотт взял бутылку вина из запасов Пэгги, забросил в комнату сюртук и поднялся на крышу, сел на парапет, свесив ноги наружу. Он видел освещённые окна главного корпуса; с хорошей оптикой он разглядел бы и лица (и нашёл Эджертона), и Скотт порадовался, что хорошей оптики у него сейчас нет. Вино оказалось чудовищно кислым. Скотт катал его во рту, прежде чем проглотить, и гадал, что носит в своей фляге Хантингтон? Неужели воду? Эджертон пил торопливо и жадно. Ему понравилось?.. ...кто он на самом деле? Легионер с обожжёнными руками и взрывом гранаты в голове или тридцать первый протектор, сын и наследник благородного семейства?.. Из-за деревьев выкатилась пятнистая луна, бросила серебристую дорожку на шелестящие кроны. Скотт допил вино и отставил бутылку, поёжился: к ночи поднялся холодный ветер. Над куполом Академии расцвёл первый фейерверк, за ним последовали другие, заставив померкнуть луну и звёзды. Скотт, уставившись в небо, считал залпы и оттого не сразу заметил, как по тропинке к двадцатому корпусу кто-то идёт. А по склону холма поднимался Эджертон. Он шёл, едва переставляя ноги, словно не танцевал пару часов, а разгружал вагоны с углём, он смотрел под ноги и нёс перчатки и пилотку в руке, и лицо у него было – краше в гроб кладут. Орден Святой Клементины сиял на ленте отражённым светом фейерверков. Сомневаясь, Скотт едва не упустил момент, чтобы окликнуть, когда Эджертон шагнул на крыльцо. Юджин задрал голову, помедлил – и поднял руку в приветствии. – Присоединишься? – предложил Скотт. Эджертон ничего не ответил, но появился на крыше через пару минут. Он принёс початую бутыль сидра в тростниковой оплётке; Скотт и не подозревал, что в доме такая есть. – Перейдём на ту сторону, – Эджертон указал на противоположную часть крыши, пояснил: – Чтобы не увидели. Не хочу другой компании. Он не мог сказать ничего лучше. У Скотта потеплело на душе от мысли, что Эджертон всё же выделяет его, так или иначе. Теперь они сидели к фейерверкам спиной. Эджертон откупорил бутылку, сделал глоток и передал Скотту. Начинать разговор он явно не собирался. – Я думал, бал закончится за полночь, – рискнул Скотт. – Уже почти полночь, – удивил его Эджертон. – Двенадцать сорок три. – Но ты ушёл раньше. Юджин кивнул, словно понял наконец, к чему Скотт клонит. – Агнес устала, – сказал он. – Я проводил её и не стал возвращаться. Тоже устал, если честно. Длинный день. – Не думал, что она вообще танцует. – Она чудесно танцует, – Эджертон слабо улыбнулся. –Лучше всех в зале. – Я видел, – согласился Скотт. – Знаешь, ты выглядел счастливым рядом с ней. А теперь – нет. Неужели она тебя отшила? Она не могла быть настолько жестока! Он сделал глоток и протянул бутылку. Своего он добился: Эджертон засмеялся и взял сидр. Одной рукой. Его пальцы сомкнулись на стеклянном горлышке, в красном и синем свете фейерверков тускло блеснул металл. Эджертон перехватил направленный на него взгляд и перестал улыбаться. – Я сделал это для неё, – сказал он. – Для Агнес. Она ни разу не танцевала после ранения. Лицо у него стало беспомощным, словно он чувствовал себя обязанным объясниться перед Скоттом, но не мог найти подходящих слов. – Как скажешь, друг, – Скотт развёл руками. – Хотя я ничего не понял. Эджертон поставил бутылку на парапет между ними и вытянул правую руку. Его запястье под обшлагом рукава охватывал металлический браслет, от него вдоль пястных костей шли стержни, шарнирами мягко огибая суставы, кольцами обхватывали пальцы на каждой фаланге. ЭССН, понял Скотт. Экзоскелет скрытого ношения. – Никогда такого не видел. – Я раньше тоже, – Эджертон вздохнул. – В Легионе носят тяжёлые и полевые, эти нам ни к чему... им ни к чему. Слова давались ему тяжело. Помедлив, он расстегнул и снял китель, и Скотт увидел экзоскелет целиком – клетку из скоб и стержней, диски шарнирных соединений и приводные ремни. Эджертон разомкнул браслет на запястье, ослабил обручи на плече и предплечье. – Погоди, – Скотт вскинул руки. – Зачем ты?.. В смысле, слушай, мне нет до этого дела. Если тебе удобно... – Нет, не особенно, – Эджертон качнул головой. – К тому же, я действительно устал. Он потребляет много энергии. По-хорошему, мне следовало снять его ещё час назад. – А, – Скотт прищурился, начиная понимать. – Так вот оно что. Ты надел его ради Агнес? Чтобы она могла потанцевать? Он закрыл глаза и выругал себя за недогадливость. Не было никаких чудес. Агнес по-прежнему не могла опираться на ногу. Она и не опиралась: Эджертон практически держал её на весу всё это время. – Она не танцевала девять лет, – повторил Эджертон. – И она много для меня сделала. Это меньшее, чем я могу отплатить. Скотт кивнул и взял бутылку, сделал глоток. Сидр потёк у него по щеке и капнул на брюки, прежде чем Скотт успел утереться. – А ты силён, – сказал он. – Теперь понимаю, почему Хантингтон подпаивал тебя брагой, или что у него там во фляге... – Водка, – вставил Эджертон, улыбнувшись. – ...но объясни мне, – продолжал Скотт, – объясни мне вот что: ты – сколько там, шесть часов носил экзоскелет, так? И не просто носил, а активно использовал! Эджертон нахмурился, но Скотта уже понесло, так бывало и раньше. – Скажи мне, Джин, – он наклонился к Эджертону, – какого же дьявола ты мучаешь МакКольм своим стазисом размером с чашку? Ты. Умеешь. Управляться. С этой. Энергией. Они – одно! Их питает СТ-поле! Если ты приложишь свою силищу как надо, ты, не знаю, создашь стазис метра три в диаметре, так какого дьявола ты притворяешься полной бездарностью?! Эджертон побледнел. Скотт всегда высмеивал сравнение с полотном, но здесь и сейчас Юджин действительно сравнялся цветом со своей парадной рубашкой. Лицо его закаменело; плотно стиснув челюсти, он молча перекинул ноги назад, через парапет, на крышу, сгрёб китель и экзоскелет, развернулся и ушёл в дом. Скотт не решился его окликнуть или догнать и не стал тянуть руки, не на шутку опасаясь получить в челюсть. Вместо этого он медленно допил сидр, наблюдая за последними фейерверками и за тем, как гаснут окна в бальном зале, затем подобрал обе бутылки и тоже спустился с крыши. Постоял у двери Эджертона, но постучаться не посмел. Что бы он ни сказал, это было фатально, и ему определённо стоило протрезветь, прежде чем объясняться и просить прощения.