Много Леди, не их Кот

Сабрина Ренкомпри была готова к своей смерти начиная с тринадцатилетия. Аутоиммунное заболевание у ребёнка — что может быть более отвратительным, пугающим и просто нечестным? Где-то в интернете Сабрина читала, как какой-то популярный человек аргументировал детским раком свой атеизм. Но у неё даже был не рак, а что-то другое, непонятное и странное. Сабрина не знала, есть ли бог на самом деле, или же человечеству просто нужно было цепляться за идею высшего разума. На самом деле, ей было всё равно на всех богов мира разом. Намного больше волновало собственное здоровье. В тринадцать лет ты не совсем понимаешь, что такое хотя бы рак. Ты и со смертью не до конца разобрался: что это, куда уходит дыхание, почему считается, что душа весит двадцать один грамм? А тут Сабрине сказали, что она может умереть, буквально в любой день. И всё из-за этой странной болезни. Аутоиммунной. Она тогда только посмеялась. Немного нервно, но всё равно без капли доверия и осознания. Рак, смерть, болезни — всё это было непонятно и практически не пугало. Все болячки для Сабрины заканчивались на разбитых коленках и простуде. Царапинки можно было заклеивать разноцветными пластырями с Ханной Монтаной, а грипп отлично изгонялся вареньем и мёдом. Она любила сладкое. Потом, спустя где-то месяц после её тринадцатилетия, Сабрина почувствовала боль. Она не слишком хорошо следила за своевременным употреблением лекарств, предписанных врачом, а отец проводил очень много времени на работе и не мог проконтролировать их приём. Матери не было: та сбежала куда-то в Майами вместе с матушкой Хлои и пропала со всех радаров. Боль была адской. Естественно, Сабрина испугалась. Эта боль не была похожа на ушиб или нечто, что она уже чувствовала. Даже когда у неё был жар и ломило кости, это всё равно ощущалось совсем по-другому. Здесь же… Боль родилась внутри, под правым ребром. Сначала это была маленькая точка, словно кто-то кольнул Сабрину в том место шпагой, но потом из места прокола разлился жар. Дальнейшее она не помнила. Отец только говорил, что чуть не поседел и не облысел от страха, когда услышал её крик; но лысеть-то он точно начал раньше, так что слушать Роджера в этом плане не стоило. Её папа всегда любил приврать, чтобы история лучше слушалась. Никогда не верьте Роджеру Ренкомпри, если он не цитирует рабочие рапорты или не отчитывается по проделанной работе. Самым страшным в этом случае была даже не боль; она хоть и пугала, но казалась чем-то естественным. Жить вообще больно: то с велосипеда упадёшь, то отравишься, то простудишься, то ноготь сломаешь. Сабрина испугалась потери сознания. Это произошло мгновенно, словно кто-то свыше просто взял и выключил свет. Вот только этот свет был в её голове, и вместе с ним выключилась и сама Сабрина. Очнулась она на руках отца от его криков: Роджер вовсю материл медиков, до которых едва дозвонился. Месяц Сабрина пролежала в больнице. Безрезультатно. Она стала аккуратнее с лекарствами и задумалась, наконец, о смерти. Даже попыталась узнать у своих друзей, что они думают о ней. Они собрались у Хлои, как всегда. Поужинали шикарной едой, обсудили последние новости в коллеже, — Адриан слушал с жадностью и, кажется, примерял на себя роль ученика, — поиграли в твистер. Потом Сабрина, у которой весь вечер на языке вертелся интересующий её вопрос, всё-таки его задала. — Смерть? — протянула Хлоя, рассматривая свои идеальные жёлтые ногти. — Ну, в фильмах я на моментах смерти персонажей обычно хочу заплакать, но не позволяю себе этого. Макияж потечёт, всё такое. А что? В её жизни никто не умирал, никогда. У Хлои не было родственников, только Андрэ, зато обнаружилась аллергия на мех. Поэтому Буржуа не завела себе какое-нибудь животное; против рептилий, рыб и попугаев она высказывалась категорически. Не было ничего удивительного в её ответе, если задуматься. Но Ренкомпри всё равно стало очень неприятно. — А ты что думаешь? — спросила Сабрина, переводя взгляд на Адриана. Агрест усмехнулся. Это было непривычное для него выражение, Хлоя даже села на диване, на котором лежала до этого, и подняла солнечные очки. Их Буржуа обожала до умопомрачения: белые, с широкой оправой и почти чёрными стёклами, они были последней вещью, которую мать ей оставила до своего побега. — Смерть — это очень быстро, — сказал Адриан, смотря на Сабрину серыми от горя глазами. — Даже если человек долго болеет до этого, его смерть происходит в одно мгновение. Вот она была — вот её нет, ты и моргнуть не успел. Но, знаешь, Сабрина… смерть быстрая только в момент умирания. Для тех, кто остаётся, она растягивается на долгие годы скорби. Сабрина представила, каково это. Попробовала поставить себя на место отца. У него ведь, если подумать, не было никого: жена сбежала, родители отказались от родства из-за переезда Роджера из родной Ирландии, из друзей — только Андрэ, слишком ушедший в политику и почти потерявший собственное лицо. Оставалась лишь она, маленькая больная девочка. Что будет с её отцом, если Сабрина умрёт? Быстро для неё, но мучительно долго для Роджера. Он будет часами сидеть в её комнате, держать в руках её вещи, перечитывать дневник, который живая Сабрина не показала бы ни за что и никому. Плакать над счастливыми кривыми строчками, где она писала про то, как хорошо прошёл их совместный выходной: Роджер-копу удалось оставить город на самого себя и подарить дочери целый день. Они ходили в зоопарк, и наглый жираф лизнул лысину её отца толстым фиолетовым языком. А Сабрины уже не будет. Её тело — в земле, зарытое на два метра внизу. Над ним надгробие, с какой-нибудь идиотской фотографией. Сабрина хотела, чтобы на белом камне было её фото с Адрианом и Хлоей, потому что она любила их двоих; одновременно с этим она ни за что не простила бы Роджера, вздумай он на надгробие установить фото её друзей. Они должны были жить и радоваться, даже если маленькая уже не больная девочка будет не с ними. Эта мысль придала сил. Сабрина сняла очки, чтобы не видеть выражения лиц своих друзей, и улыбнулась. — Кажется, я скоро умру. Всё было в том, что её организм ненавидел сам себя. Аутоиммунное заболевание… в её медкарте даже не было никакой конкретики. В один день болезнь проявляла себя как Хашимото, в другой это была волчанка, в третий — гипертиреоз. Никакой конкретики, её тело словно просто примеривалось, как ему будет комфортнее умирать. Точнее, как будет болезненнее. Естественно, её друзья развернули настоящую кампанию по её спасению. Сабрина была им за это благодарна: каждую минуту, проведённую с ними, она считала драгоценной. Мировосприятие изменилось до неузнаваемости, и новый день Ренкомпри встречала с удивлением. Как это, она всё ещё жива? Она снова может провести день с друзьями, узнать в коллеже что-то новое, посмотреть ещё одну серию онгоинга? Да вы гоните! Хлоя насела на отца, Адриан строил печальные глаза и давил родителю на жалость. Андрэ и Габриэль пользовались своими связями, чтобы пригласить во Францию ведущих врачей, или же чтобы записать Сабрину к ним на приём на другом уголке Земли. Неожиданно для себя, девушка получила разрешение на путешествие почти по всему свету. Ну, хоть мир под конец посмотрела. Врачи, как один, разводили руками; некоторые даже денег за осмотры не брали. Неясно, почему организм Сабрины делал то, что он делал. Он просто функционировал как обычно, а потом в нём что-то перемыкало, и он пытался самоубиться, пожирая сам себя. Когда закончились обычные врачи, пошло то, что Сабрина вслух называла шарлатанством. Хлоя сёрфила в интернете и находила каких-то магов, гадалок, натуропатов и всех-всех-всех, в ком могла быть хотя бы капелька магии. — Ну, у нас же есть защитники, — ворчала Буржуа, просматривая очередной шарлатанский сайт, — и Арлекин не шибко тянет на обычного мужика. Так почему бы не найтись кому-нибудь, кто может волшебным образом вылечить от чего угодно? Однако, такого не находилось. Хлоя была воспитана умным политиком, умеющим практически понимать чужие мысли, — на Одри эта способность не распространялась; любовь слепа, увы, — а потому могла понять, когда её пытались просто развести на деньги. Сабрина была у трёх или четырёх «магов», которые реально верили в свои мистические способности. К сожалению, ни один из них так ей и не помог. Пятый из магов, приглянувшийся Хлое, сразу не понравился Сабрине. Это был крошечный китаец с совершенно отвратительной бородкой. Он был сухим, как мумия, и морщинистым, как чернослив. Носил ярко-красную гавайскую рубашку с цветами в стиле неба Бикини Боттом и шорты, такие широкие, что две торчащие ножки казались по-спичечному тонкими. И, что самое ужасное, он надевал тапочки поверх носков — белых, как честь девственницы. Глаза у него были странные, больные. Разве может больной вылечить? — У, да тут всё запущено, — сказал он, едва Сабрина и Хлоя вошли в его дом. — Да, папуль, — щебетала в трубку Хлоя, посматривая на странного мужчину. — Дошли. Адрес… Это не было его домом; это вообще не тянуло на дом. Китаец держал массажный салон. Многочисленные вывески со всех сторон кидались на неудачливого посетителя, обещая то эротический массаж в дополнение к спортивному, то тайский — ногами, по-настоящему! Впрочем, дальше было лучше. Пройдя прихожую с выставкой этих обещаний и прайсов, девушки вошли в небольшую комнатку, обставленную в азиатском стиле. Здесь даже был небольшой фонтанчик, журчащий в углу. Сабрине немедленно захотелось пи́сать. Они с Хлоей уселись на подушки, китаец принёс поднос с чашечками. Чай оказался приятным, хотя пила его одна только Сабрина. Ну, ей-то терять было нечего. Это Хлоя, прищурившись, смотрела на китайца и взвешивала в руке связку ключей. — Знаешь, почему ты болеешь? — спросил этот странный китаец. Сабрина покачала головой. У неё, как и у сотни врачей по всему миру, не было ни единой более или менее стройной теории. — Потому что внутри тебя сидят жуки. Китаец продолжал доброжелательно улыбаться. Свет от лампочек отразился в его глазах, и те на секунду показались Сабрине не светлой сталью, а расплавленным золотом. Лицо китайца исказилось в муке, он схватился за горло, передёрнулся, зажмурился. На виске выступила капля пота. Когда он снова посмотрел на Сабрину, глаза снова были светло-серыми. — Так, ну это идиотизм. Сабринчик, пошли-ка отсюда, очередной шарлатан. Сабринчик? Сабрина сидела, неспособная ни встать, ни двинуться. Она и дышала с трудом. Горло пересохло, словно она не пила тысячелетие. Старик потянулся к ней и забрал из слабых рук чашку с чаем. Она старалась не думать об этом. Самым большим страхом Сабрины в детстве был фильм «Мумия». Даже не весь фильм, хотя для детского сознания он оказался весьма травмирующим, а всего один момент: когда много-много скарабеев шевелились под кожей кричащего от боли и ужаса мужчины. Она старалась забыть эту сцену, но каждый раз, когда она лежала дома в темноте и прислушивалась к своему телу, почему-то перед глазами вставало перекошенное от ужаса лицо. И руки, раздирающие кожу. Это не могло быть про неё, убеждала себя Сабрина. Ни в коем случае. Она не была в Египте, не ездила по жарким и влажным странам, не покупала сомнительные товары в интернете и часто стирала в режиме кипячения. Но отделаться от мыслей про насекомых внутри себя она также не могла; не когда под её кожей вскакивали странные волдыри. По всему телу. Они были маленькими, очень плотными. Кожа, натянутая на что-то внутри. И они пропадали, не давая Сабрине показать себя кому-либо вовремя. Врачи называли это психосоматикой, сопровождающей аутоиммунное заболевание; Сабрина знала, что это совсем не так. Однажды, когда очередной волдырь вскочил на её руке, Сабрина, стараясь сохранить спокойствие, пошла на кухню. Ренкомпри выявила, что волдыри реагировали на настроение и, возможно, на выделяющиеся гормоны. Она взяла нож и занесла его тупой стороной над выскочившим непонятно что. Потом ударила. Волдырь ушёл в мясо, словно его и не было. Но Сабрина точно услышала хруст. Как будто она раздавила жука. После этого волдыри вскакивали только там, где она их не могла достать: на спине, на ягодицах, на ногах. Они поднимались и почти сразу же убирались внутрь, как киты, вдохнувшие новую порцию воздуха. Сабрина игнорировала их, пыталась не сойти с ума, пила все-все-все прописанные таблетки и плакала по ночам. Хлоя села рядом с ней. Китаец покачал головой и пригладил свою бородку. — Сейчас мы ничего сделать не сможем. Даже если я вытащу жуков, то останутся пустоты после них. — Пустоты?.. — Ты когда-нибудь видела, как термиты объедают дерево? Сабрина кивнула. Видела. Отец показывал, когда они гуляли по лесу. Куча личинок, изъеденные каналы в древесине, круглые пустоты, словно кто-то вырезал их ложкой для мороженого. Китаец прикурил сигарету на длинном мундштуке и указал пылающим кончиком на Сабрину. — Ты — то самое дерево. Он не мог её вылечить, потому что не умел лечить в общем. Массаж в этой ситуации помог бы примерно так же, как искусственное дыхание выбросившемуся на берег дельфину. Хлоя слушала его объяснения с лицом, превратившимся в кусок льда. Абсолютно ровная гладь её спокойствия скрывала под собой извержение вулкана. — Докажи, — сказала она китайцу, прерывая объяснение. — Докажи, что это жуки. Сабрина хотела возразить, — ей совсем не хотелось быть уверенной в том, что мужчина говорил правду, — но не успела. Китаец поднёс к её лицу дымящую сигарету. Ренкомпри вдохнула терпкий запах и закашлялась. Это был не табак, совсем другой аромат. Она кашляла и кашляла, хотя мужчина давно убрал сигарету из-под её носа и теперь медленно раскуривал травы. Дым он выдыхал через нос, как дракон из сказок. Сабрина кашляла. И кашляла. И кашляла. Пыталась закрыть рот руками, задыхалась, мотала головой, как припадочная. Очки слетели, и мир расплывался перед слабыми глазами. Потом её стошнило, и кашель пропал, словно его не было. Китаец, не показывая ни капли брезгливости, ткнул сигаретой в рвоту и повозил там кончиком. Хлоя, зелёная от отвращения, перегнулась через Сабрину — и ахнула. Сабрина догадывалась, от чего. Там были жуки. Красно-чёрные божьи коровки, вяло шевелящие лапками и пытающиеся выбраться из массы рвоты. — Вот она, твоя болезнь, — поморщился китаец, выдыхая остатки дыма из лёгких. — Тебя жрут изнутри. Он не знал, как так вышло, что никто из врачей не нашёл насекомых; однако китаец был уверен, что виноват в состоянии Сабрины его давний знакомый. — Враг, — пояснял мужчина, убирая рвоту с пола. — Столько лет воюем, а имени у него так и нет… Я привык называть его Безымянным. Знаю, что раньше у него было имя, но теперь... Хлоя вытирала Сабрине лицо, поила бледную подругу чаем и совсем не интересовалась причинами потери чужого имени. — Зачем ему это? — Не знаю. Любит насекомых, как своих детей? Пытается достичь чего-то? На людей ему точно плевать… тебе просто не повезло, милая. Он выбрал тебя кормушкой для своих божьих коровок. Вот так. Никакой причины, Сабрина просто оказалась не в том месте не в то время. — И что, сделать ничего нельзя? — Ну, этого я не говорил. Хотя мы не можем тебя вылечить, мы можем тебя спрятать от него. Знаешь пословицу? Подобное излечивается подобным. Сабрина грустно усмехнулась. — Что, мне надо завести своих божьих коровок? — Не совсем. Этот странный китаец стал единственным, кто помог Сабрине. Он не обещал ей долгой жизни, полного излечения или неба в алмазах — только небольшую отсрочку, которая поможет дождаться настоящего лекарства. — Ты поймёшь, когда лекарство будет рядом. Он дал Сабрине и Хлое серьги. Простые серебряные кругляшки с чёрными вставками. У Хлои не были проколоты уши, так что китаец сделал две аккуратных дырочки тонкой иглой для аккупунктуры. Буржуа морщилась, но терпела: у мужчины теперь был кредит доверия. — И как нам помогут эти побрякушки? — Напрямую. Я дал вам не просто серьги, я подарил вам силу. — Божечки, — закатила глаза Буржуа, — я чувствую себя долбаной феей. Можно без этой таинственности? Китаец улыбнулся, словно услышал что-то очень забавное. И совсем не обиделся. Вместе с серьгами он действительно подарил им магию. Настоящее волшебство, как у защитников. — Ты, — сказал он Хлое, — сможешь вызывать вещь, которая тебе нужна в моменте. Если у твоей подруги будет приступ боли, если насекомые слишком размножатся, если возникнет любая другая нужда… просто представь, что у тебя в руках есть нечто, что способно тебе помочь. Не важно, что. Даже если выпадет что-то незначительное, ты поймёшь, как это использовать. — Ты, — обратился он к Сабрине, — обладаешь бо́льшей силой, чем она. Я даю тебе способности к восстановлению чего угодно. — Чего угодно?.. — Да, — кивнул мужчина. — Ты можешь восстановить сломанную вещь, вернуть к жизни, возвести разрушенный город. Восстановить себя. Однако, у всего есть цена. Он разлил новую порцию чая по чашкам и вздохнул. — Ваши… силы — это часть целого. Как часть, они неполноценны и требуют ответа. Поэтому ты, Хлоя, будешь создавать предметы из собственной энергии. Если же ты, Сабрина, решишь восстановить что-то вне себя, — город, к примеру, — то на какое-то время вернутся твои боли. Магии не хватит и на тебя, и на другое. — Только меня волнует, что этот старикан знает наши имена? — тихо спросила Хлоя, пробуя наконец чай. — Бе. Как будто тряпку заварили. Сабрине чай нравился. — И последнее. Придёт время — и вы должны будете отдать эти серьги другому человеку. Не волнуйтесь, — добавил он, заметив тень страха на лицах девушек, — это будет только после того, как ты, Сабрина, полностью излечишься. Его лицо снова исказилось от боли; Сабрина точно узнала бы это выражение, потому что она морщилась точно так же. Старик посмотрел на них, и теперь у Ренкомпри не оставалось сомнений: глаза старика на самом деле меняли цвет. Из стали в золото. - А теперь вам пора, - сказал китаец. Спорить с ним девушки не стали. Мужчине было плохо, его трясло. Да и им было о чём подумать. На следующий день, когда Хлоя подготовила кучу вопросов и пришла по адресу, никакого массажного салона там уже не было. Буржуа пнула валяющуюся рядом бутылку и ушла ни с чем. Всё шло, как китаец и говорил: Сабрина могла починить что угодно, Хлоя призывала предметы и потом часами лежала, от усталости неспособная даже заснуть. Во время одной из битв защитников Париж пострадал сильнее обычного, и Сабрина, — добрая, но глупая душа, — решила вернуть всё как было раньше. После её желания изо рта девушки вылетела целая туча божьих коровок. Потом, просматривая видео, Сабрина видела, как насекомые восстанавливают Париж и растворяются в воздухе. Но ей было так плохо, что она едва соображала. Она была безалаберна, но, помилуйте боги, ей было всего пятнадцать. Кот Нуар, решивший проверить, откуда прилетели божьи коровки, нашёл её окно и завалился внутрь. Он же отпаивал Сабрину водой и приводил в себя; Хлои рядом не было. Ей было так плохо и страшно, что она рассказала ему всё: про страх смерти, про любимого отца, про исчезнувший массажный салон и про друзей. Про то, что волшебник-китаец сказал ей, будто она — ходячая жучиная ферма. Она промолчала только про то, что у Хлои и у неё всего лишь части от одного Талисмана. И она не заметила, что помимо Кота Нуара её откровение слышал Роджер. Так началось их сотрудничество с Котом. Он обещал найти способ вылечить Сабрину, приносил витамины и дорогие лекарства, приходил унылыми вечерами, чтобы поднять настроение, пытался поймать злодеев. В бою он старался приносить как можно меньше разрушений и поначалу очень злился, когда Сабрина использовала свою силу, чтобы восстановить родной город. — Это моё решение, Кот. И обсуждать тут нечего. — Идиотское решение. Думай о себе! — Не злись. — Я давал обещание тебя вылечить. И я его исполню! Хлоя была рядом столько, сколько могла. Её способностью к призыву предметов Нуар не злоупотреблял, хотя считал её потрясающей. Буржуа от его восторгов задирала нос и самодовольно улыбалась. Потом они с Хлоей узнали, что Кот Нуар — это Адриан. Никакой магии, просто их общий друг проговорился, вспомнив то, что герой знать не мог. Он даже не понял собственной оговорки, а девушки не стали на неё указывать. Так бы они и жили. Но в один из дней Сабрина проснулась посреди ночи в странном возбуждении. Растолкав Хлою, заночевавшую у подруги, Ренкомпри включила ночник и сказала: — Кажется, сегодня я буду здоровой. Она сама не понимала, откуда эта уверенность. С чего она вообще взяла, что именно сегодняшний день станет для неё решающим? Не было никаких знаков, по небу не летела комета, Сабрина даже не видела никакого вещего сна. Она просто проснулась — и всё стало ясно, словно вышло солнце. Сегодня. Она излечится сегодня. — Чего?.. тебе приснилось что-то, или как? Сабринчик, четыре утра, ты с ума сошла! У меня будут морщины и мешки под глазами! Сабрина её будто не слышала. Она выскочила из кровати и побежала в ванную умываться. Стонущая Хлоя упала обратно на подушку, с отвращением щелчком пальцев сбила с неё божью коровку и с головой накрылась одеялом. — Хлоя, вставай! Давай, уже утро! — Утро будет, когда я ему прикажу. Не буди меня в ближайшее столетие, чудовище. Сабрина всё-таки вытащила подругу из постели и заставила Хлою умыться. Пока Буржуа, зевая, мазала веки голубыми тенями, а Сабрина копалась в своих вещах, подыскивая что-то достаточно праздничное. — С чего ты вообще решила, что сегодня будет что-то? — Не знаю, — сказала Ренкомпри, прикладывая к груди ярко-розовое платье. — Как мне? — Детка, ты не Джессика Рэббит, чтобы так рисковать. Надень что-нибудь голубое, подойдёт к глазам. — И к твоим теням, да? — И к моим теням, — послушно согласилась Хлоя, открывая блеск для губ. — А теперь тихо, ответственная работа. Они позавтракали, — Хлоя съела весь блеск и очень из-за этого разозлилась, — после чего сели смотреть какой-то фильм. Сабрина почти не следила за сюжетом, то и дело поглядывая в сторону окна. — Ты как будто любовника ждёшь, — прокомментировала такое поведение Буржуа. — Не любовника, а… — Доброе утро, девушки. Чего не спим в такую рань? Хлоя натурально открыла рот, поняв, что предчувствия Сабрины родились не на пустом месте: на подоконнике, улыбаясь, стоял Кот Нуар. Адриан Агрест в чёрном костюмчике в облипку. Хлоя давно пообещала себе высказать этому извращенцу всё-всё насчёт его потрясающего БДСМ-костюма. У него же даже ремень был, прости господи. И шест. А «пилон», чтобы вы знали, в переводе и значит «шест». В общем, Хлоя считала, что Адриан, хоть и выглядит потрясающе в своём котовьем костюме, всё равно перестарался с сексуальностью. Сабрина вскочила с кровати и кинулась к Нуару. Затем замерла посреди комнаты, загораживая своим голубым праздничным платьем Хлое весь обзор. — Ты нашёл, — прошептала Сабрина, прижимая руки ко рту. — Ты выполнил своё обещание. — Ну, пока ещё нет. Хлоя закрыла ноутбук, встала с постели и отряхнула одежду от крошек. Они с Сабриной в ожидании непонятно чего, — Кота Нуара, значит, — съели целую упаковку печенья. Сотни калорий на пустом месте. — Кого он там привёл? — ворчливо спросила она, подходя к подруге. — Наверняка кого-нибудь такого же странного, как тот старикан из Китая… о, ну я не удивлена. Скажи мне, Дюпэн-Чэн, в этом мире может хоть что-то пройти без твоего непосредственного участия? Маринетт в ответ смущённо улыбнулась. Серёжки в её ушах совсем не напоминали те колечки, что носили Сабрина и Хлоя, но Буржуа сразу поняла: у них, чёрт возьми, одна природа.