Сбежавшая невеста

      Шагали Саша с Катей неспешно, как туристы, к примеру, прогуливались бы по Елисейским полям. Дворы неспешно сменяли друг друга, девушка давно перестала интересоваться их маршрутом, доверившись всецело Сашиным указкам. Он вел ее самыми замысловатыми зигзагами и порой ловил себя на том, что они уже во второй, а то и в третий раз проходят одну и ту же лавку, одни и те же качели. Но дела до этого им не было. Увлеченные ниточкой разговора, они шли на расстоянии «просто друзей» друг от друга, и по очереди смотрели друг на друга.       Вот, к примеру, Саша что-то увлеченно рассказывал о своей семье и традициях, а Катя смотрела на него, на очерченный профиль, на едва заметную неровность носа, на облепившие лоб короткие волосы, все это освещенное луной, которая беспрепятственно светила на безоблачном небе.       А бывало, скажет Саша что-нибудь уморительное, так Катя закидывает голову назад, и хохочет, и тогда уж наступала Сашина очередь смотреть, и тогда он замечал все, даже маленькую родинку на лбу, и думал он тогда, и гадал, как же не замечал этой чудесной детали раньше. Так они и бродили, друг на друга посматривая, и момент этот казался им интимнее любой возможной близости, ведь близки они были не телом, а общим легким душевным состоянием.       Разговор лился легко и непринужденно, перетекая, как оно обычно бывает, из одной темы в другую без единого связующего фактора. Бродили вокруг стадиона родной для Саши гимназии, в которую он впервые зашел в возрасте семи лет первоклассником, а вышел крепким юнцом, в клетчатом выпускном костюме под руку с Елисеевой в пышной юбке, и юбка эта, как назло, все путалась под ногами, пока танцевали выпускной вальс.       Примерно тут, будто вынырнув из бурного потока разговора в реальность, он впервые полностью осознал, что Катя ему рассказывала. Рассказывала она про вчерашний праздник помолвки.       — Женя нас завез в какую-то деревню, потому что там в магазине продают алкоголь ночью, — продолжает начатую около получаса назад историю Катя, тактично умалчивая о ситуации с Яном и своей непослушной фантазией, которая аккурат возле того магазина и случилась. А Саша бодро шагает рядом, сложив руки на груди, да все растирая уже, казалось, льдом покрывшиеся плечи. Заметив это, Катя тут же взволнованно нахмурилась и остановила рассказ, — Саш, тебе холодно? Может, возьмешь курточку назад? — но стоило ей попытаться снять с себя Сашину ветровку, которую он накинул ей на тонкие плечи, Саша тут же активно запротестовал.       — Нет, я в норме! — плечо, с которого Катя уже успела скинуть ветровку, Саша снова ею накрыл и тепло улыбнулся, — Разве это холод? Так, зябко немного. Нас в армии так закалили, ух! — и так и сяк кичился перед Катей Саша, и конечно не стал бы упоминать, что от холода у него зуб на зуб не попадал.       Оно и не удивительно: пока Катя шагала, укутанная, как самая настоящая луковица, на ней были серые шорты Читона, его же майка, его же зип-кофта, которую он ей скрипя зубами подарил, а поверх всего этого добра еще и Сашина курточка. Он же шел с одних лишь спортивках да майке, но забрать у Кати куртку казалось ему непозволительно низким и совсем не мужским поступком. Так что он улыбнулся пошире и обратился к девушке, — Ну ладно, что там дальше? Магазин, говоришь?       — Да… Да, магазин, — отвечала Катя, думала про чертов магазин, про близость Яна, которая меркла и блекла на фоне шаловливых фантазий и прежде, чем щеки вспыхнут румянцем, она кашлянула в ворот кофты, ею же и прикрыв лицо, — И реально продают, прикинь? Что хочешь есть! Мы коньяка и водки набрали и дальше в путь.       — Не стремно было? — спросил Саша, осматривая местность, пока они шагали в спокойном темпе двух мирно болтающих людей, — В смысле, Женя и так водить не умеет, а тут столько бухла…       — В нас уже были литры бухла, нас ничего не парило, — Катя хохотнула, Саша вместе с ней улыбнулся и хмыкнул. Ему ли не знать, как стираются грани и теряются всякие тормоза в переизбытке алкоголя в крови. В голове один за одним стали проноситься воспоминания обо всех глупостях, которые он вытворял по-пьяни, и он мысленно перекрестился и с облегчением вздохнул, что больше так не пьет. Немного погодя Катя добавила: — Но ты прав, это было дерьмовая затея. Мы в аварию попали.       Глаза Саши незамедлительно округлились, а челюсть отвисла, грозясь рухнуть прямиком на асфальт. Его остановка была резкой настолько, что Катя и не сразу заметила, что парень отстал, а когда все-таки осознала, что Саша рядом больше не идет, развернулась и звонко рассмеялась. Выражение лица Саши стоило какой-то особой награды.       — В аварию?! — он воскликнул, возможно, слишком громко, и этим выцепил у Кати еще пару смешков.       — Но я, как видишь, жива, не волнуйся, — девушка улыбкой оголила ряд ровных зубов и в добавок развела руки в стороны, как бы показывая «вот она я, в целостности и сохранности». Сашу это не убедило, он нахмурился и всмотрелся в лицо Кати.       — Синяк оттуда? — рука Саши неопределенно разрезала пространство, он хотел коснуться девичьей щеки, но будучи ей отныне преданным другом, решил лучше эту руку завести себе за голову и неловко почесать затылок.       Катя, будто впервые про этот синяк вспомнила, сама потрогала его подушечками пальцев. Пятно было синеватого цвета, и располагалось в районе щеки, заползая в свою очередь на нос, который был почетного размера самой настоящей шайбы от ушиба в аварии. Она неловко хохотнула и опустила голову. За день, полный разносортных приключений, она и думать позабыла про неблагоприятный вид своего лица. Но вот опять, синяки заныли, как только на них обратили внимание, а она показалась себе страшной и несуразной. Захотелось прятать лицо в вороте куртки до конца вечера, еще лучше — прямо сейчас убежать домой.       — Да… Ушиблась слегка, — промямлила Катя, потупив глаза в асфальт, и Саша, будто бессознательно ощутив ее тревоги, сделал шаг ближе, в невинном жесте поправил вечно норовящую сползти с плеч курточку своего спортивного костюма, и подтолкнул вперед, предлагая продолжать путь.       — А я-то весь вечер думаю, откуда синяк взялся, — Белов улыбнулся, пытаясь сделать атмосферу как можно более легкой. Шагая с Катей плечом к плечу, смотрел то под ноги, то на ее прикрытое пушистыми локонами лицо, и все думал и рассуждал, какая все же штука интересная — эта любовь.       Он взглянул внимательнее на ее нежное личико в свете желтых уличных фонарей, и как фиалка, она расцветала для Саши еще более прелестной красотой в ночи. Он всматривался в синяк, это расплывчатое потемнение на бледном лице, и заметную припухлость прямого носика, и чувствовал единственно нежность в груди. Ту нежность, которая могла бы подвергнуть его нежно гладить ее синяк пальцами, целовать ушибленный нос, шептать бессмысленные глупости. Он их даже заранее придумал. Шептал бы: «А у Кати не боли, а у Жени заболи». А она бы, наверное, смеялась, и забывала о неприятном зуде и боли. И тогда подумал Саша о магии этой нежности, которая изъяны ее превращает в ее достоинства, а неидеальности делают эту девушку лишь еще более ценной, хрупкой, почти наделяет ее святостью.       В сердце что-то неприятно сжалось, и Саша тут же сделал шаг в сторону, немного отстраняясь. Даже мысли такие нужно было искоренять сразу. Дружба подобного не предполагает.       — А что с твоей бровью? — сказала Катя, и подняв взгляд на Белова, она снова всмотрелась в кровавый подтек на лице Саши.       Подумала она тогда, в сущности, о том же. О том, что рассеченная бровь и засохшая в волосках и на подвижном веке кровь вовсе не сделали его отталкивающим, напротив, они вызвали в ней волну приятных, теплых чувств: желание узнать о произошедшем, помочь, осторожно убрать ваткой кровь, а обрабатывая зеленкой рану, подуть на нее, чтобы меньше щипало. Чувства необычные и новые. Когда вчера днем Женя, внезапно набросившись на Яна, оставил ему серо-буро-малиной синяк вокруг глаза, у Кати не возникло подобных чувств. Тогда она лишь задумалась над тем, что неплохо было бы найти Яну хорошие солнцезащитные очки, чтобы скрыть это безобразие на предстоящей свадьбе.       Саша на секунду завис. Что с бровью…? А что у него с бровью? Пальцы потянулись к брови, коснулись ее и он тихо шикнул. На пальцах остались крошки запекшейся крови.       — А-а-а, это? Это я… Ну… Это… — Саша замялся, завис на полуслове и неловко почесал заднюю часть шеи. Краем глаза взглянул на Катю. Сколько бы правды о ней не открывалось, в его глазах она все та же Катя: хрупкая, женственная, умная, веселая, местами возвышенная, местами заземленная, с ангельским и человеческим вперемешку. И как, стало быть, ему рассказать ей о дикарских событиях своей жизни? Не может же он взять и так опустить себя в ее глазах? В глазах, возможно, единственного человека, чье мнение для него вообще имеет значение. Мордобои — вещи не для ее ушей, решил он.       — Неужели там что-то настолько страшное? — он услышал Катин голос эхом, вздрогнул и поднял на нее глаза. Увлеченный размышлениями он и не заметил, как любопытная Катя вышла на шаг вперед, и как повернулась к нему лицом, а спиной — к дороге, по которой шла.       — Что?.. — переспросил Саша, для уверенности прочистив горло.       — Выглядишь так, будто убил человека, — с простодушной улыбкой ответила Катя, которая сложив руки на груди, выглядела забавной горкой из вещей. Саша, поняв о чем она спрашивает, тоже усмехнулся и покачал головой.       — Не-а. Не добил, — сказал парень, а потом вдруг подумал, что ляпнул несусветную глупость.       Но не осуждение, а удивленный хохот полился из приоткрытых уст Елагиной, тихий, но теплый, как пламя одной свечи в избе — мягкое, робкое, но достаточное, чтобы осветить нависший сумрак. Она смеялась необыкновенно, Саша это уже давно понял, но что-то родное, что-то трепетное зазвучало для него в этом смехе в тот момент, что-то, что заставило его живот сделать несколько кульбитов.       — А кто этот бедняга расскажешь? — она склонила голову к плечу, и сложила руки за спиной, заглядывая ему в глаза самым милым заискивающим взглядом из возможных. И как тут можно устоять, подумал Белов.       — Муха, кто же еще, — пожал он плечами, потупив глаза в пол, предвещая, возможно, удивление, а может, даже презрение. Но реакцией ее был понимающий кивок головой.       — Жаль, что не добил, — ответила она, и вернулась в обратное русло движения, они снова шли плечом к плечу. Саша с интересом заглянул ей в лицо.       — У тебя с ним личные счеты? — спросил парень, отдаленно припоминая, как Ян рассказывал ему о конфликтах Мухи с Катей.       — У всех девушек на том районе с Мухой одинаковые счеты, — кривовато усмехнулась Елагина, с отвращением припоминая первые посещения Дома Моделей и омерзительные мозолистые руки Мухина на ее попе.       У Саши, хотя слова и не были произнесены вслух, от одних только догадок вскипела кровь, и он действительно пожалел, что не добил урода.       — Вот же тварь! — выплюнул с презрением Саша, лицо которого потускнело. Катя вздохнула и закивала.       — Тварь настоящая. Еще и детей кошмарит.       — Я, кстати, Ромкину куртку отвоевал! — лицо Саши тут же повеселело, и он гордо взметнул подбородок, а Катя от таких новостей даже остановилась и челюсть ее отвисла.       — Серьезно? — она выпалила с нотками недоверия, и ее глаза выискивали в Сашиных подтверждение. Парень с улыбкой кивнул, и тогда она весело расхохоталась, — Саша Белый, да ты наш герой! — и на эмоциях, Катя привстала на носочки и радостно обняла Сашу. Тот, само собой на несколько секунд опешил.       И что ему, так называемому «другу» надобно делать, когда его возлюбленная так внезапно прижалась к нему вплотную, и тепло ее тела под одеждой, вместе со сладким запахом ее волос охватили его удушливым облаком чувств, и асфальт ему больше нетвердый, и ночь не холодная, и дружба не дружба, и нет ничего важнее ее хрупкого тела. И он осторожно, чтобы не перейти дозволенную грань, обнял ее покрепче, рукой обвил девичьи плечи, и вдохнул поглубже ее аромат. И сошел с ума.

***

      Тем временем, сесть за руль Жене не дали. Любые его доводы отметались одним небрежным взмахом руки Космоса. «Я знаю дорогу!» — говорит Женя. В ответ получает непоколебимое «Нет». «Да не ссыте, я отличный водитель». А в ответ все то же безоговорочное «Нет». «Мне что тебе маршрут озвучивать?!» — скептично и со смешком, а ответ неожиданно оказался позитивным. Так оно и случилось, что Холмогоров был за рулем, Женя, с недовольным лицом и фыркая, сел на переднее сидение и предупреждал Космоса о каждом следующем повороте, а Витя с Филом, соответственно, сели назад, и сохраняли молчание, смотря по сторонам. Подозрительным им маршрут показался только когда они осознали, что едут в противоположную от Дома Моделей сторону.       — Слышь, а ты ничего не путаешь? — подал голос Витя, подозрительно покосившись на Женю. Тому хоть бы хны.       — Нет — он ответил, пожав плечами, и указал рукой на очередной поворот по правую сторону, — Уже подъезжаем.       Тогда то бригадиры окончательно утратили понимание происходящего. Витя на всякий случай выглянул в окно, мол, не изменяют ли ему глаза. Не изменяют. Нет, конечно это был не Дом Моделей, и близко не он! Вместо вечной суматохи и потоков молодежи разных сортов: там были и пионеры, и комсомольцы, и очаровательные красавицы, и криминальные элементы со сломанными зубами, здесь на этой улице, отдаленно парням знакомой, было тихо, будто в комендантский час. Моргающий фонарь вяло бросал свой свет на истощенные жарой кустики в клумбах из старых шин, на отдаленной лавочке спал некий асоциальный элемент, ветер бродил между листьями деревьев и был единственным звуком на улице.       — Это не Дом Моделей, — вставил свои пять копеек Валера, пока Космос парковался в специально отведенном месте, по указке Жени, который в то же время безмятежно подтвердил.       — Конечно, это не Дом Моделей, — он ответил, и когда машина остановилась, тут же открыл дверь и вышел, за его примером последовали и остальные.       Прохладный ночной воздух приятно погладил уставшее лицо Жени Елагина, а запах цветов из клумб показался ему почти райским по сравнению с удушливой елочкой в Линкольне. Затекшую шею пришлось размять. На секунду Женя задумался о том, когда же ему наконец удастся выспаться. На часах было не меньше одиннадцати часов ночи.       — Ну и че мы тут делаем? — Космос, который вел машину, как Женин верный вассал, громко хлопнул дверью, когда последним вышел из салона и заблокировал двери.       Все дружно, парни недоумевали. Одна идея про шоппинг с самого начала показалась им нелепой и смешной, и черт же их дернул согласиться! Женя пообещал организовать все бесплатно, подобрать им одежку из новой коллекции в Доме Моделей, так что, поскрипывая зубами, парни все же согласились и залезли в машину. Оказавшись неведомо где и неведомо зачем, парни утратили последнюю каплю энтузиазма.       — В магазин приехали, — Женя кивнул головой в сторону ветхого маленького магазинчика, на котором вывеска «МАГАЗИН» давно выцвела, пожелтела и покрылась птичьим пометом. Парни все разом покосились на это подозрительное здание, и не успели моргнуть, как Женя уже направился к нему, своей пидорской легкой походкой, всунув руки в карманы спортивных штанов Читаева. Парни, хоть и фыркнув для уверенности, все же просеменили за Женей, как за мамой-уткой.       — Видите ли, ту, кто нам нужна в Доме Моделей, не приручить, не задобрив, — пояснил Женя с подобием усмешки на губах, пока парни, недоуменно переглядываясь, пошли за Женей в магазин.

***

      Линия мела на ткани напоминала Софье змею. Какую-то прилежную, вытянувшуюся на солнышке и греющую пузико змею. Медянку. Змей Софья любила, и в честь этого лично сконструировала дизайн колье со змеей и носила его теперь с особой гордостью и исключительно на большие праздники. Сейчас на шее его не было, но в голове пронеслась мысль, и девушка ей улыбнулась: нужно непременно надеть это колье на свадьбу Кати и Яна. Образ сам начал собираться в голове, как обычно с ней и случалось.       Как наяву, Софья вообразила, какие чулки подберет и какое из своих немногочисленных и всегда экстравагантных платьев наденет. Короткие черные волосы, вместе с густой челкой едва ли прикрывающей брови, пригладит назад, одолжив для этого гель для волос Женьки. Он-то ей точно не откажет. В своей голове она рассматривала образ со всех сторон, а потому на мгновение отвлеклась от работы и чертить геометрические линии на сукне льняной ткани перестала.       Мастерская Дома Моделей, как, впрочем, и весь он, в этот час была пуста, чем Соня всегда пользовалась, оставаясь один на один с творчеством. Свои идеи юный модельер воплощала в неумелых набросках, которыми она обклеила стены вдоль и поперед. Свои же порывы реализовывала, как сейчас, на новом полотне ткани.       Очертания швов вырезов и кроя, где-то линии видимые, где-то — нет, со вниманием ювелира девушка согнулась над столом, где лежал материал ее работы, и все чертила, и оценивающе оглядывала свои наброски, и поправляла короткие пряди волос, которые так и норовили выбраться из-под ободка на голове и раздражать ее, все время лезя в глаза. Работая, перебирая ткань холодными пальцами с облезшим черным маникюром, она потому и вздрогнула, когда вдруг ощутила руку на своем плече и увидела перед собой шоколад и бутылку коньяка. На губах сразу появилась лукавая улыбка. Софья хороша знала, кто рядом и чего хочет.       — Сученыш! — она повернула голову и оказалась права в догадках: перед ней Елагин с улыбкой чеширского кота, гордо протягивает свой невинный презент. Другая его рука по-хозяйски разместилась на плече девушки, так, будто они дружат уже целую сотню лет.       — Шоколадка куплена лично тебе, коньяк украл у мамы из кабинета, — оповестил Елагин, растерев плечо подруги, на секунду без интереса взглянул на труды Сони на столе, потом окинул взглядом ее пыльную маленькую коморку-мастерскую, а потом снова посмотрел на девушку, которая была ниже его решительно головы на две и ростом была соизмерима с Катей.       — Просьба есть… — начал Женя, но не успел продолжить, как Соня взметнула руки в воздух.       — Никак нет. У меня по работе завал. Ян попросил сшить им костюмы на квартирник, так что я сейчас не…       — Соня, прошу! Это ЧП. Квартирник подождет, а если ты мне не поможешь, я умру! — Женя для пущей убедительности даже сложил руки у груди, будто взмолился, а глаза его имели такое удивительное сходство с глазками какого-нибудь милого щеночка, что Соне пришлось недовольно вздохнуть.       — Что тебе нужно? — и глаза Жени тут же загорелись, он взял ее за плечи и крутанул на 180 градусов, показывая ей то, от чего она опешила и глупо моргала длинными ресницами.       У двери стояло три парня. Таких она встречала на улицах родного района часто и густо, с подобного уровня парными у нее была и первая любовь, и первые поцелуи и первый секс, с такими парнями она обычно дружила, училась, они, при том, показались ей глубоко заурядными, а взгляды у них были совсем не обременены интеллектом. Двое из троих стреляли ей глазками. Неудивительно.       Они-то видели перед собой создание наделенное необычайной харизмой и не заурядной внешностью, с ее короткими угольными волосами, темно-карими глазами, прямым носом и округлой, но тем не менее органичной формой лица, в которой каждая ее черта по отдельности были ярко выраженными, а вместе сливались с гармоничную картину, будто вся она, являясь лучшим творением художника, была нарисована одним касанием кисточки к холсту. Кожа ее была на несколько тонов темнее обычного, и парни вспоминали, что Женя рассказывал им.

Полчаса назад

      — Она у нас гадючка. Палец в рот не клади, — рассказывал Женя парням о Соне, когда те начали интересоваться, для кого же именно сладости они приехали покупать. Гуляя между стеллажами, Женя рассказывал, как сказочник маленьким детям: — Но дизайнер от Бога. Это, наверное, ее единственный плюс. Ну, и еще… Ну… — Женя с двухзначной улыбкой сделал жест в районе своих бедер, будто дорисовав себе новую, округлую и большую пятую точку. Парни поняли его отменно, Витя успел даже присвистнуть. — И вообще я думаю, что она цыганка или типа того. Мы с ней на улице познакомились. Долгая история.

***

— Я за них не возьмусь! — объявила Соня и последний раз осмотрев парней, в их заурядных шмотках, с их заурядным поведением, она отвернулась к столу, взяла в руки мел и этим будто поставила точку в диалоге. Но Женя так просто сдаваться не намерен.       — Что? Почему это? — Женя недоуменно посмотрел на Соню, а когда понял, что словить девичий взгляд не может, важно положил локоть прямо на стол, покрытый тканью, и завалился на него, смотря Соне в глаза, — Сонь, ну прекращай. Ты в этом деле лучшая. К кому мне еще пойти, если не к тебе?       — Я в этом деле лучшая, но даже я им не помогу, Милк. Это потерянные люди, — она небрежно махнула рукой на парней, но их эго такого не выдерживало, и всякая их симпатия, которая натурально возникает у парней к красивым девушкам с большим задом, испарилась, они надулись от недовольства.       — Полегче, дамочка! Ты знаешь, сколько этот костюм стоит? — с вызовом бросил Холмогоров и как бы невзначай поправил ворот брючного костюма, который ему отец привез из самой Чехословакии.       — Десять баксов? — кинула Софья через плечо, и не глядя на парней, продолжила делать наброски на льняной ткани бирюзового оттенка. Космос тогда весь аж вскипел, но не найдя слов, сумел лишь перекривить ее:       — Дисять бяксов! — сказал он забавным тонким голосочком, и, кажется, попал в точку, Соня откинула мел и недовольно указала рукой на Космоса.       — Полюбуйся. Думаешь, я могу им чем-то помочь? — она спросила Женю резко, а тот улыбнулся, пытаясь смягчить углы.       — Слушай, я знаю, они похожи на макак. Но во-первых, они на самом деле классные ребята, а во-вторых, я вовсе не прошу тебя учить их манерам. Подбери им пару вещичек, чтобы обновить гардероб, вот и все.       Повисло молчание. Соня смотрела на Женю хмуро, Женя смотрел на Соню с расслабленной улыбкой, между ними будто велась игра в гляделки. Парни, стоящие поодаль, наблюдали за этим серьезно, будто на кону была их судьба и карьера, а Витя жевал сыр-косичку, который выцепил, когда они заезжали в магазин. Еще несколько минут напряженного молчания, и Соня сдается.       — Кассета с «Иствикскими ведьмами», и мы в расчете, — заявила Софья и уж протянула руку, желая скрепить договор, да вот Женя удивленно поднял брови и протяжно хохотнул.       — Смотришь это дерьмо?       — Обожаю это дерьмо, — плотные губки девушки покосились на одну сторону, и можно было заметить, что контур губ, выведенный алым карандашом, был неряшливым и местами стерся. В вопросах моды она была, как выразился кое-кто, Боженькой. Макияж же — не ее компетентность.       Обменялись довольными улыбками — и ладони с хлестким звуком соединились в рукопожатии. Оба были довольны. Софье достается шоколад, коньяк и «Иствикские ведьмы», а Жене не достается ничего, ему просто нравится развлечение, которое его ждет. Так что поворачиваясь к парням, Соня казалась более готовой к сотрудничеству и, прихлопнул в ладоши, прошла к ним.       Затесавшись меж ними, она оказалась значительно меньше их, и если бы очень захотел, Космос с его ростом под два метра мог бы сбить ее с ног безболезненным шлепком в районе сгиба колен. Но каким-то образом девушка эта брала весь контроль на себя, и рядом с ней любой неподготовленный товарищ покажется себе мелким и неважным. Еще раз оценивающе осмотрев парней, она представилась.       — Соня, — сказала девушка, и парни тут же подхватили идею, по очереди называя свои имя и фамилию, но уже на втором имени ей стало скучно, она отмахнулась и повела их вперед по коридорам пустого Дома Моделей.       Парни гуськом увязались за ней, но даже идя по широким коридорам с высокими потолками и прикорнизной лепкой, дом явно был дореволюционный, даже прогуливаясь по длинному красному ковру, который покрыл деревянный ветхий пол, даже маршируя среди портретов выдающихся деятелей индустрии моды СССР, парни не могли смотреть куда-либо, кроме Соньки.       В ней было так мало от женщины, но так много от настоящего мужика со стальными яйцами, что это их пугало. Правда, на вид была более, чем хрупкая. И одета незамысловато, и все же для Советских реалий откровенно необычно. Джинсов таких, в которые одета была Софья, парни еще не видели, они были одновременно и клеш, одновременно и укороченные бриджи, одновременно с высокой талией и в тоже время красиво обтянули широкие бедра. Что-то явно заграничное. В джинсы эти небрежно была всунута черная майка, а на нее накинута клетчатая рубашка. Но что сильнее всего бросалось в глаза — пышные ягодицы, которые от каждого уверенного шага вперед магическим образом покачивались, пленя и завораживая. Оторвать взгляд было невозможно, и еще немного, и у парней по подбородкам потекла бы слюна.       — Не пялиться на задницу! — строго заявила Соня, и парни, подобного заявления явно не ожидая, тут же стушевались. Космос кашлянул и уткнулся взглядом в свои туфли, Фил со вниманием ученого стал рассматривать лица деятелей индустрии моды на стене, Пчела же протянул не своим голосом:       — Она сама на нас пялиться… — и под звонкий смешок Жени, который пристроился в конце шеренги, компания направилась в святую-святых Дома Моделей — в примерочные.

***

      Старые качели ритмично скрипела в ночной тишине. Вперед-назад. Вперед-назад.       — Вы общаетесь с Фарой? — поинтересовалась Катя, пока качеля возносила ее высоко, почти донося до бездны ночного неба, и снова опуская к бренной земле. Воздух был холодным, но приятно остужал, гуляя между прядями пористых волос, которые вместе с Екатериной взлетали к небу, вместе с ней снова падали на шею.       Саша, сидящий на соседней качеле, не сказать, чтобы действительно качался. Так, подталкивал себя ногой вперед и назад. В ответ на вопрос Кати он усмехнулся, да пожал плечами.       — Общаемся — это громко сказано. Он прислал мне письмецо, я ему ответ. Следующее письмо, наверное, получу на крестины первенца, — пошутил Саша, а Катя в ответ рассмеялась.       Саша украдкой взглянул на нее. Красивая, черт побери, красивая очень. Когда смеется — в особенности. А когда волосы ее воздушной капной разлетаются и падают, освещаемые робким светом фонарей, казалась еще прелестнее. Саша такого никогда раньше не видел, это было сильнее, чем слова, которые ему были даны. В ночи она раскрывалась иначе. Потому он, наверное, сошел с ума тогда, в пьяной сказке Крымской ночи.       — Почта — наш главный враг, — сказала Катя все еще с улыбкой, и пока летела наверх, она весело дергала ножками.       Переживания предыдущих дней полностью изгладились из ее памяти. Этот момент, который ей посчастливилось переживать, был особенным. Катя окидывала взглядом спящие хрущовки, нелепые клумбочки, лавки отвратительного синего цвета, и все обретало новый смысл, и все казалось таким красивым и органичным, и ей хотелось хохотать и кататься с еще большей амплитудой, — Представляешь как классно было бы: отправляешь письмо, а собеседник тут же его получает.       Саша в ответ заливисто рассмеялся и посмотрел на нее взглядом более вовлеченным в разговор, с интересом.       — Ах, мечты, мечты… — он неопределенно разрезал воздух рукой, с улыбкой воображая, что за шайтан-машина такая могла бы помочь адресату мгновенно получить отправленное письмо. Катя с энтузиазмом подхватила.       — О телефоне когда-то тоже и мечтать не могли, а сейчас — звони, не хочу.       — Я в какой-то польской киношке видел, типа в будущем есть штуки, благодаря которым можно не просто разговаривать, но и видеть собеседника!       — Вроде голограммы? — Катя с интересом посмотрела на Саша, Саша кивнул ей в ответ и Катя пожала плечами, — Тогда уж и запах можно будет на расстоянии передавать.       Саше эта теория пришлась по душе, и он активно закивал, качаясь на качеле чуть активнее, в то время как Катя, наоборот, замедлялась.       — Почему бы и нет? Это было бы здорово. Представляешь, находясь на расстоянии, можно и увидеть и понюхать другого человека! — с восторгом воскликнул Саша, но у Кати вырвался смешок, ее брови забавно выгнулись и Саша понял свою ошибку, — Ладно, «понюхать» — это я херово слово подобрал… — он неловко усмехнулась, почесав заднюю часть замерзшей шеи, а Катя снова принялась качаться туда-сюда.       — Есть запахи, которые не хотелось бы нюхать, — она хихикнула, прислонившись головой к железной качеле.       — Запах ацетона, — сказал Саша с согласной усмешкой, но Катя в ответ округлила глаза и выгнула шею, чтобы посмотреть ему в глаза.       — Не любишь ацетон? — она спросила так, будто в ее мире это было вообще невозможным явлением. Сашу это позабавило, и он покачал головой с улыбкой, — Ого. Я его обожаю.       — Не попал, — с досадой, но досадой веселой, цыкнул языком Саша. Катя же это восприняла, как некую игру «Угадай запах, отвратительный по мнению каждого», и потому задумчиво уставилась в окно какой-то недалеко припаркованной машины и задумчиво продолжала покачивать себе вперед назад, упершись носком кеда в землю.       В этой повисшей тишине Саша, не найдя, куда бы определить взгляд, вдруг нашел ему место, на ее вытянутой ножке, которой она себя покачивала. Любовался бы и любовался он этой картиной без конца. Кожа ее была без единого пятнышка, посмуглевшая от касания летнего солнца к ней, мягкая на вид, наверняка мягкая на ощупь. Голень напряжена от медленных движений вперед и назад, косточка отчетливо выпирала примерно там, где начинались кеды. Лодыжка тонкая и грациозная, ему казалось, что он с легкостью обхватит ее одной ладонью. В голову полезли непрошеные мысли, которые Саша попытался оттолкнуть. Она ведь его подруга теперь, в конце-то концов! Но все это было сущей глупостью. Как может дружить он с девушкой, голени которой мечтает целовать?       — Бензин! — наконец, придумала она, повернувшись к Саше с широкой улыбкой, и он поспешил поднять взгляд, чтобы не показаться ей чудаком.       — Люблю запах бензина, — признал он, и Катя издала вздох поражения, снова смотря куда-то в сторону, думая, что бы еще сказать.       — Сбежавшее молоко.       — Подгоревшая гречка, — сказали они почти одновременно и вместе расхохотались. С улыбками на губах, оба снова задумались, и игра продолжалась.       — Скошенная трава, — сказал Саша, а Катя одновременно с ним:       — Мой жених, — у нее это вырвалось случайно, как, бывает, вырываются непрошеные мысли. Но когда она поняла, что ляпнула, и прикрыла рот ладошкой, Саша уже успел удивленно поднять брови.       — Тебе не нравятся его духи? — спросил он, склонившись немного вперед. Вопрос его искренне интересовал. Парфюм Раевского было тяжело с чем-либо спутать, его Саша помнил отменно. Помнил эту необыкновенную смесь бергамота, ванили, пачули и ладана.       — Да нет, духи отличные. Правда классные. Но он иногда столько их на себя выливает… — в дополнение она сложила руки на шее и изобразила задыхающегося человека, да сделала это так профессионально, со всеми сопутствующими звуками и выражениями лица, что Саша не смог сдержаться и рассмеялся громко, закинув назад голову.       Правды отрицать было нельзя, духов Ян не жалел. А проанализировав все их встречи, он понял, что самое большое количество аромата на Яне было именно 23-го июня, когда тот, как и Саша, собирался встретиться с Катей.       А после Саша, которому вдруг показалось, что в мире все дозволено, когда он с ней, и нет ни одной темы, которая показалась бы бестактной, он добавил то, что давно болталось в него в мыслях и всегда удивляло.       — А еще у него штаны всегда так болтаются, будто вот-вот спадут, — со смешком сказал Саша, и Катя не сдержала хохота, кивая.       — Его Женя за это постоянно высмеивает! — и таким образом Саша с Катей, двое друзей, не меньше получаса говорили о Раевском, который теперь стал ни кем иным, чем их общим знакомым, и каждому было что о нем сказать.

***

      Когда Ян Юрьевич резко распахнул глаза, капли пота капали на ресницы. Он откидывает одеяло в сторону и садится на краю кровати, осматривая собственные руки истеричным взглядом. Они расплываются перед глазами, то отдаляются, то приближаются, а после и вовсе формируются в клешни и с тихим вскриком он заводит их за спину, лишь бы не видеть этого кошмара.       Ян знает это состояние. Оно настигает его раз в несколько месяцев, ночью, подло и незаметно подкрадывается, сковывает, сводит сонное тело спазмом, отбирает все человеческое, обнажает его суть и от сути этой он задыхается и впадает в панику. Прямо как сейчас.       Ян невидящим взглядом осматривает комнату, в которой пропадают любые грани и углы, и она плывет, и вместе с ней он плывет в причудливом водовороте и видит только противный желтый свет фонаря с улицы, который льет в комнату испепеляюще-прямым потоком, выедая глаза. Парень закрывает их ладонями, до боли вдавливает глазные яблоки, но ему это кажется беспомощным.       Отчаянно хотелось света солнца, хотелось чьих-то теплых рук на своих плечах, не хотелось оставаться одному в этой комнате, которая тонет не просто в темноте — в вязком болоте она тонет, а он вместе с ней, и он непременно в ней растворится, Ян это знал, он погибнет и сгорит в ней, сердце билось с такой силой, будто делало последние попытки спасти тело прежде, чем сдаться, а нехватка кислорода, этот отвратительный ком в горле, который не давал ему вдохнуть воздуха, казалось вот-вот удушат его, как он задушил кого-то в своем сне. Лифт закрывается за спиной, и Ян смотрит в зеркало лифта. Глаза широкие, шокированные, в состоянии аффекта он смотрит на побледневшее отражение в нем. «Что я сделал?» — звучит в его голове, и он рассматривает себя в зеркале, рассматривает и не узнает. Образы сменяются один за другим, сперва он напоминает себе Чикатило, потом Головкина, дальше Ряховского, и вот он снова видит себя, и единственную слезинку, что течет по щеке, и смотрит на руки, они испачканы в пыли. Почему в пыли? Вопросы наполняют голову. «Что я сделал?» — спрашивает он себя, а лифт кажется все меньше и меньше, стены, словно решив наказать преступника, угрожающе наступают, вот-вот и они раздавят его. Ноги подкашиваются и он опускается на колени, дорогие брюки уже не спасти: они насмерть испачканы многолетней грязью лифта. Он вспомнил. Он понял, понял что совершил что-то ужасное с кем-то очень важным. Он осознает, он погибает внутри от своего поступка. Падает, щекой на пол лифта и открывает рот в немом крике боли. Он знает, что натворил что-то ужасное, чего нельзя ни исправить, ни простить, но он не помнит, не помнит что! «Что же я натворил?! Что же я натворил?! Что же я натворил?!» — истерика наполняет грудь, и он кричит и слезы текут на грязный пол лифта.       Этот сон преследовал Яна уже несколько лет, а приступы неконтролируемой истерики, которая следовала после, американский врач, которого отец нашел для Раевского, определил как «панические атаки».       Советовалось всегда иметь кого-то рядом, для помощи и поддержки в таких ситуациях, но это было невозможно: эти состояния приходили ночью и внезапно. Так что Ян научился сам справляться — он научился глубоко дышать, и хотя заставить себя сфокусироваться на дыхании было тяжело, он все-таки спасал самого себя таким способом. На окне круглогодично висела снежинка, которую он вырезал в десятом классе — научился фокусироваться на ней, рассматривать каждую неровность, каждую трещинку, каждое пятно и концентрация это его успокаивала и приводила в порядок хаотичные мысли. А на самый крайний случай он читал молитву. Этот совет ему дал Женька и Ян нашел этот совет неожиданно результативным. Не то, чтобы он был религиозным, но вселенское спокойствие, которое вызывала в нем «Отче Наш» всегда приводила его в чувства, а еще вселяла веру в то, что Сущий на Небесах поможет ему на тернистом пути и не доведет до греха из своего сна, не доведет!       В ту ночь паническая атака прошла через три минуты. Сделав маленьким глоток воды спазмированным горлом, Ян откинулся спиной на кровать, со смятой простыней и в комок свернутым одеялом. Тело было истощенно, а грудь отдаленно побаливала. Он смотрел на белый потолок, который был освещенным неприятным желтым светом и все думал об этом сне.       Папа говорил, что этот сон демонстрирует подсознательную вину Яна за смерть матери при родах. Ян это утверждение считал бредом. Не то, чтобы маму он не любил, но он ее никогда не знал, уж точно не скучал и даже не думал винить себя. Ведь, стало быть, нужно было бы винить себя за то, что родился? Нет, ему это казалось глупым. Во сне он убил (он был отчего-то уверен, что он именно убил) кого-то важного для себя теперешнего, для кого-то, кто является важной частью его жизни. Успокаивал себя тем, что не верит в судьбу и не считает, что «Неисповедимы пути Господни». Не сотворить вред для своего ближнего — задача вполне себе посильная. И с этими мыслями он забрался под одеяло и попытался снова уснуть.

***

      В Доме Моделей в то время обстановка была куда приятнее. В необъятном зале, который ранее, в дореволюционные времена, мог бы с легкостью использоваться как салон для принятия гостей, разместились бесконечные стеллажи с разного вида дизайнерской одеждой, там же примерочные, там же все необходимые инструменты, чтобы швея снимала примерки и подгоняла одежду под манекенщиц. Ну а так как Софья здесь работала по доброй воле Елены Евгеньевны, то выполняла всю работу, от уборщицы до дизайнера, включая швею.       Ее жертвой был Пчелкин, которому подобрали ну просто-таки очаровательный синий пиджак с рукавом ¾, который оказался ему велик, но так сильно подходил его глазам, что Соня добродушно согласилась подогнать его под размеры Пчелы.       Остальные же парни разбрелись кто куда, Фил бродил меж стендами с одеждой, разглядывая каждую с восхищением, а Космос спрятался в примерочных с кучей одежды, которую ему в руки всунули Соня с Женей, и командовали: «Примерь».       Если обсуждать саму концепцию Дома Моделей, то с приходом к правящей должности Елены Евгеньевны, она заметно изменилась. Из, как говорила женщина (конечно, только среди своих) «занюханного примитивизма» советской моды она взяла вектор на заграничные течения, ориентируясь на мировые модные дома, вроде Versace, Chanel, Giorgio Armani и Prada. Поклонником последнего был Женя. Так что дизайн и крои одежды, которую согражданам демонстрировала Елагина-старшая были утонченными и изысканными, многим товарищам непонятная, но для молодого поколения — настоящая отдушина.       Потому, наверное, Елена и взяла на пол ставки Софью Шумейко. Хотя к девушке симпатии она испытывала мало, и обратила внимание на это убогое создание только потому, что дети внезапно прониклись к ней симпатией, а Женя и вовсе взялся лечить ту от алкозависимости. А еще потому, что в хаотичных чертежах молодой художницы-модельера она увидела дух нового времени, решительность и смелость, которой не хватало погрязшей в социализме стране.       Вскоре, молодежь станет предпочитать одежду Елагиной одежде других модных домов. А тогда, не позднее чем в 1990-м году Елену Евгеньевну отстранят от должности, обвинят в том, что своей деятельностью своей она ставит под сомнение нормы и идеи социализма. Она чудом избежит наказания. Но это будет потом.       Сейчас вот Евгений Елагин, найдя проигрыватель в углу зала, всунул туда первую попавшуюся пластинку. Ею оказалась «Play that funky music» от группы Wild Cherry. Полилась музыка, и Соня тут же начала легонько покачивать бедрами в такт.       — Разве удобно под такую музыку дефилировать? — спросил Женя, подняв одну бровь, вслушиваясь в ритм песни, которую слушал впервые. Потом он без интереса развернулся на пятках и вальяжно пошел гулять между рядами, поглаживая пальцами каждую вешалку с одеждой, но ни на какой не останавливая своего внимания.       — Не знаю. Спроси у своей подружки, — пожала плечами Соня, которая и так и так выгибалась вокруг Пчелкина, всовывая булавку то в ту складку на пиджаке, то в эту. Сами же булавки она держала зубами, — Дишка на показе была на высоте.       — Ну, сразу ясно, чья девушка, — довольно заявил Женя, которому это замечание грело душу.       Ему нравилась мысль о том, что его ангел теперь начинающая манекенщица, и он может невзначай этим похвастаться в нужное время в нужном месте. Так он добрел до Фила, который завис напротив одной рубашки, и крутил ее в руках с таким внимательным видом, будто что-то понимал в тканях.       — Тебе она не пойдет, — заявил Женя, когда остановился рядом с Валерой, и всунул руки в карманы, с видом модного эксперта вселенской важности. Валера нахмурился, когда кинул взгляд на парня.       — Почему это?       — Лицо слишком дегенеративное. Пойдем туда, — сказал Женя, всунул рубашку туда, где ей место, и отвел Валеру к другому стеллажу, с черными стретчевыми джинсами.       — Я вчера у Игги была, — завела диалог Соня, и пальцем приказала Вите покрутиться, и довольная своей работой кивнула, — Хорошо, пойди еще брюки померь. Ну так вот, Ян переживает, что он жениться, а ты все еще нет, — это вызвало у Жени смех.       — Я женюсь тогда, когда они с Катей разведутся, — ответил он с усмешкой, перебирая руками вешалки с джинсами. Соня эту фразу расшифровала как «никогда».       — Почему ты не хочешь Дише предложение сделать? — рассуждала Соня вслух, пока ждала Пчелу. Она уперлась бедром о тумбочку и сложила руки на груди, смотря на Женю с нотками подозрения. Тот лишь спокойно пожал плечами.       — Я еще не видел ни одного брака, который приводил бы к чему-то хорошему, — отвечал он, всовывая Валере то такие, то другие джинсы к руки, так что у него уже формировалась целая кучка из одежды в руках, — Мы молодые, мы любим друг друга, зачем влазить в эту катавасию? Чтобы пожить друг с другом годик и сдохнуть от бытовухи?       Соня бы уже запротестовала, да только вот Витя распахнул шторку своей примерочной, продемонстрировав им брюки, что шли в комплекте с пиджаком, которые хорошо сели в талии, но свисали аж в пол и были явно слишком длинными.       — Это как в Иронии судьбы. «Как подумаю, что она у меня будет перед глазами мельтешить каждый день…» — хохотнул Витя, цитируя главного героя фильма, когда весело взобрался на свой импровизированный пьедестал и Соня снова взялась за роботу, теперь делая мерки для того, чтобы убрать ненужную длину.       Женя кивнул, мол, да, именно это и имею ввиду, когда заговорил Филатов       — На каждого такого дурачка потом находится своя Надя, — голос Фила звучал так, будто он был специалистом психологии и знатоком семейных отношений. Соня эту идею весело подхватила.       — Вот именно. Если человек не хочет делать предложение своей девушке, значит он еще просто не нашел ту, которой захотел бы.       Тогда уже Женя вскипел, и бросив подбирать Филатову наряд, с недовольным лицом привинтил к полу взглядом и Соню, и Витю, и Валеру, и, на всякий случай. даже примерочную, где прятался Космос.       — Хорош умничать, а! Умники нашлись. Я Дишу обожаю, ясно? О-бо-жа-ю. Но разве это преступление, что я не хочу опошлять наши отношения насморками, волосами в стоке и спорами о грязной посуде?       Этот аргумент всем показался веским. Ненадолго все замолчали и разговор возобновился лишь когда Космос, выглянув из-за шторки примерочной, спросил с глубоко непонимающим видом:       — Стоп… а сексом-то как тогда заниматься?       И все взгляды снова метнулись на бедного Женю.       — Действительно. Поведай нам, романтик, — с усмешкой обратилась к Жене Соня, и по такому поводу даже на секунду приостановила роботу.       Женя ощутил себя нелепо. Несколько раз открыл и закрыл рот, осмотрел каждого, кто одарил его своим ожидающим взглядом. То есть всех присутствующих. Самоуверенность куда-то ускользнула, и рука сама по себе легла на затылок.       — Мы… Ну мы с ней еще не…       — Не спали?! — почти одновременно выпалили Витя и Соня, одновременно обменялись удивленными взглядами и одновременно посмотрели обратно на Женю.       — Нет. Что в этом такого? — пожал плечами Женя и вернул взгляд к вешалкам, пытаясь делать вид, что не замечает удивления со стороны остальных. Космос вот, к примеру, вот такому поводу даже снова выглянул из примерочной.       — Ты че типа ни разу… — протянул Кос, и не закончил, лишь пару раз покрутил бедрами, этим показывая, что имеет ввиду. Женя поспешил громко парировать.       — Я не девственник! Просто она не готова, вот и все! — теперь Елагин выдавал все интимные подробности не задумываясь, просто потому, что его довели до ручки и теперь ему пришлось стать в оборонительную позицию, чтобы, не дай Бог, его репутация не была подмочена.       Софья, сделав свои выводы, многозначительно усмехнулась и продолжила извиваться вокруг Пчелкина, подкатывая тому брюки. Это выражение лица Сони Евгению не понравилось.       — Что? — спросил он нахмурено.       — Ничего, — пожала плечами девушка, но эта противная усмешечка все еще была на губах. Женю это не только выводило из себя, но и подогревало интерес.       — Нет уж, рассказывай.       — Да придурок ты, Милк, — выдала она спокойно, будто это утверждение — общеизвестная аксиома, в доказательствах не нуждающаяся, Пчела тихо хмыкнул, у Валеры губы перекосились в усмешке. Женя недоуменно проморгался, — Тут как с браком. Если девушка не готова переспать, значит, она не готова переспать конкретно с тобой.       — Кстати, да, — подхватил Кос, упершись лопатками о какой-то стеллаж с одеждой, — У меня в средней школе была подружка. Я ее и так и сяк уговаривал… — говорил Космос, но перебил Пчела.       — Юлька, что-ли?       — Ну да. Короче ломалась, ломалась. Перед выпускным я с ней порвал…       — В смысле, она тебя кинула, — со смешком исправил Витя, за что получил гневный взгляд Космоса.       — Кофемолку прикрой. Короче, летом она уже раздвинула ноги перед одним дауном из нашего класса. Вот так вот, — закончил историю парень, Соня в поддержку правдивости такого сценария кивнула, и тогда уж Женя, кажется, задумался. Что, если они правы?       Но работа продолжалась, парни весело болтали с Соней и напряжение между ними заметно уменьшилось, сменившись вполне себе дружеским взаимодействием, а Женя, хотя со временем расслабился и влился в работу и веселье, все равно был заложником размышлений об их с Аминовой интимной жизни.

***

      Путь Сантьяго, проделанный Катей и Сашей, наконец, привел к логичному месту завершения прогулки. К дому Елагиных. Подходя, они хохотали без конца, не волнуясь о том, чтобы беречь хрупкое ночное спокойствие спальных двориков.       — Ты мне еще тогда про Королёва рассказывал, я помню! — весело воскликнула Катя, а Саша тогда звонко рассмеялся. Они как раз вспоминали ночь своего знакомства, ночь в Крыму, восстанавливали те воспоминания, которые у них отобрал алкоголь.       — Да я когда напьюсь всегда о нем говорю. Это мой конек, — говорил Саша с улыбкой, пнув маленький камушек под ногами. Тот сорвался с места и пролетев пол метра, упал на асфальт.       Ночь была глубокая, время клонилось к двум, а город выглядел так, будто замер на веки, будто не было и не будет больше здесь ни утренней суматохи, ни вечерней романтической дымки. В окнах не горел свет, по улицам не сновали толпы, и Саше с Катей это нравилось.       Они открыли друг другу себя и не было больше ни неловкости, ни стеснения, ни глупых недомолвок. В этом мире, где были, казалось, они и только они, у них не осталось причин стесняться друг друга. И они хохотали, подшучивали друг над другом, Саша разок потрепал ее по голове, а она легонько дала ему по ребрам локтем, а разговор лился и лился, сворачивая и обретая все новые формы, но никогда не останавливаясь. Так они и добрались до Катиного подъезда и остановились на том же месте, где прощались и в прошлый раз, будто оно было заколдовано и предназначено только для них двоих.       — А что было дальше не помнишь? — спросил Саша, когда они замерли друг перед другом, и без спешки наконец рассмотрели друг друга. В темноте ночи они оба показались друг другу иными.       — Ты провел меня до пансиона, — ответила Катя с улыбкой, но что-то ей показалось неправильным в утверждении, словно было что-то невысказанное между ними, но чего они не помнили.       — Да. Наверное, так и было, — кивнул Саша, но они смотрели друг друга так, будто ожидали, что кто-то скажет еще что-нибудь, что поможет им сохранить нить диалога. Саша тоже ощущал, что было что-то еще в Крыму, после того, как он провел ее к пансиону. Что же это? — Ну да… И я, наверное, просто пошел домой, — сказал он неуверенно, и слегка прищурившись, смотрел на Катю, будто она была источником воспоминаний. Но она была так же не уверена, и пожала плечами.       — Наверное… — она ответила. Взгляды сцепились. Нет, было еще что-то, точно было!

1987 год. Крым

      — Саш, тише, все уже спят! — Катя сказала шепотом, строго приставив палец к губам.       Саше было наплевать, он ее передразнил, так же приставив палец к губам, а после снова расхохотался, смех пьяный и веселый, и он ведет свою ненаглядную к двери пансиона, крепко обхватив хрупкие плечи рукой. Походка у обоих неровная, а от ночной прохлады спасает только тело рядом. Тепло ощущалось даже через одежду, и щеки у обоих были красные, как помидоры. Это было действие алкоголя и близости друг друга.       — Кать… Можно тебя поцеловать? — спросил хмельно Саша, остановившись, немного не доходя до двери пансиона, и взял руку девушки к свою, крепко сжав.       — Нет! — ответила она, хихикнув, хотела выдернуть руку и зайти внутрь, но Саша потянул ее на себя и заглянул ей в глаза, как умоляющий щеночек.       — Ну пожалуйста. Один разочек. Иначе я умру! — расплылся в улыбке парень, другой рукой осторожно погладив Катю по волосам.       Он был неловким, расслабленным и уверенным. Зажатость сполна искупил выпитый алкоголь. Глаза расфокусированы, но добры и нежны, и весь он казался ей пластилином, который ждал касаний ее рук, готовый принять в них любую форму. Но она лишь покачала головой.       — Спорим, что не умрешь? — она улыбнулась в ответ, и тогда наконец выдернула руку и двумя шагами взобралась по небольшой лестничке, чтобы, в последний раз оглянувшись на Белова, скрыться внутри.       Саша по инерции потянулся за ней, но не успел схватить птичку прежде, чем она упорхнула, не оставив по себе ничего, кроме жара тела, подавляющих чувств в груди и желания целовать ее губы.       Ночь была холодная, но Саше было жарко, как никогда прежде. Он оглянулся по сторонам. Луна была полная, как огромный прожектор, созданный единственно для того, чтобы освещать их двоих. Звезды, сформированные в созвездия, хохотали, наблюдая за юной стремительной влюбленностью Саши, называли его дурачком и обезумевшим любовником, а он подставлял их свету разгоряченное лицо. Сосновый лесок неподалеку шелестел листьями, переговариваясь: «Вы только взгляните на этого юношу!», «Поговаривают, он влюбился в какую-то неземную красавицу», «Еще бы, посмотрите, он от любви дурак и пьян», «А как горят его щеки!», «Я слышала, ему было отказано в поцелуе!», «Теперь бедняга обезумеет, сгорит!»       И он мысленно кричал: Да, да, да! И подставлял ветерку грудь. А ветер его окутывал, и шептал: «Люби пока молод, сынок!»       Ну а Катя… А что Катя? Она замерла в дверях, не решаясь уйти в свой номер. Там спала Диша, она проснется и наверняка станет задавать вопросы. О Катиных красных щеках, растрепанных волосах, хмельным глазах и счастливой улыбке. Нет, не этого надобно было Кате, единственно этот удивительный юноша ее занимал. И тогда она нерешительно высунула голову, чтобы снова взглянуть на него, чтобы достойно проститься… И не увидела его? Где же он? Удивленно девушка стала вертеть головой, потом вышла на крыльцо. На крыльце от Белова и след простыл.       — Саш…? — протянула она нерешительно. Тишина. Даже деревья молчали, и созвездия не хохотали. Затаив дыхания, они наблюдали за разворачивающейся перед их глазами фиестой любви.       Скорее от отчаяния, Елагина сделала небольшой шаг вправо и выглянула за уголок… и тихо пискнула, когда пара настойчивых рук взяла ее лицо и без всякого предупреждения ее губы коснулись горячих, жаждущих губ Саши.       Ее глаза были расширены от удивления и неожиданности, его же — от собственной решительности. На мгновение ее кулачки уперлись ему в грудь, в попытке оттолкнуть, но хватка была крепкой. Катя нахмурилась, как бы говоря: «Отпусти!», а он в ответ выгнул брови домиком, отвечая: «Прости, не могу». И он убедился в том, что хватка его достаточно крепка и решительна и не отпустил до тех пор, пока Катя наконец не сдалась.       Привстав на носочки, она обвила шею Саши руками и из простого касания губ сделала поцелуй поцелуем — осторожным, медленным. Тем поцелуем, который случается исключительно между неопытными влюбленными, который на вкус напоминает счастливое будущее, которое простирается перед ними.       Руки Саши тогда, мягким поглаживанием обогнув волосы, шею и спину девушки, легли Кате на талию и одним мягким движением он притянул ее к себе, еще ближе, так что тела их плотно прижались друг к другу, изгиб к изгибу и лихорадочно-горячие губы к таким же лихорадочно-горячим губам.       И тогда природа взорвалась овациями, ветер носился безудержным потоком, лес шелестел отчаянно, вдалеке заревело море, ударяясь волнами о каменистый берег, и всем своим живым существом полуостров прославлял юную любовь.

***

      — Мы…? — прошептала Елагина неуверенно, а слово «поцелуй» безнадежно застряло в горле и не планировало покидать уст. По округлившимся глазам Саши она увидела, что он вспомнил тоже…       — Похоже… — протянул Белов и тяжело сглотнул.       Несколько раз моргнув, он заметил, как щеки Кати густо покраснели и как она неловко потупила взгляд в пол. Ему показалось необходимым что-нибудь сказать, разрядить обстановку, но мысли в ровную шеренгу не формировались. Неужели этот момент — не пьяная выдумка мозга. Неужели они действительно… Они…       — Странно… я себя так обычно не веду, — только и брякнул Белов, неловко почесывая затылок.       — Я тоже, — Катя усмехнулась, хотя глаза ее все еще смотрели куда угодно, лишь бы не на парня.       Снова повисло молчание. Катя рассматривала преинтересный узор от протекшего бензина на асфальте, а Саша чесал свой бедный затылок и заднюю часть шеи до красноты. Да и что они сейчас предположительно должны сказать друг другу? Эти новоиспеченные «друзья». Все слова казались глупыми и не имеющими никакого веса. Саша рассматривал Катю из-под своих черных ресниц. Изучал каждое ее движение, как неловко покусывала губы, и сверлила асфальт носком кеда. Думал о том, что происходит сейчас в красивой головке, а главное: меняет ли это мимолетное воспоминание что-то между ними? Где-то глубоко в душе, парень теплил надежду, что это поменяет все.       — Катюш… — начал он, но закончить не успел. Отвлек шум подъезжающей машины, и знакомые голоса:       — Эй, голубки! Чмок-чмок-чмок!       — Тили-тили тесто, жених и невеста! — и прочего рода подтрунивания посыпались из открытых окон подъехавшего Линкольна, а их самих окон чуть не посыпались парни, так сильно они из них высунулись.       Саша мысленно проклинал друзей и проклинал Женю, а смотря на Катю понимал, что разговор между ними окончен — она уже смотрела на парней, которые как раз выбрались из Линкольна и кривоватой походкой направлялись в сторону пары. Очевидно, коньячный подарок Софье самой Софье так и не достался, а вместе с тем было опрокинуто еще несколько стопочек, украденных из мини-бара Елены.       — Вы где так принарядились? — заулыбалась девушка, рассматривая парней, а Саше до них дела не было. Ему хотелось взять ее лицо в свои руки, заставить смотреть ему в глаза и говорить с ним, отстранившись от всех, и обсудить чертову крымскую ночь, а еще… а еще, конечно, снова поцеловать манящие губы. Все напрасно. Не более, чем через секунду, на их с Катей плечах уже повис Женя подшофе.       — Ну как вы тут, детки? Сосались уже? — спросил Женя, обхватив одной рукой шею Саши, другой — Кати, и уложил их головы себе на плечи. Все это неловко и грубовато.       — Придурок ты! — шикнула Катя, и пнула брата носком обуви по голени. Тот недовольно пискнул, но зла не держал, лишь потрепал ее по голове, крепко поцеловав макушку. За сценой Саша наблюдал с улыбкой, но она пропала, когда хмельной Женя поцеловал макушку Саши тоже.       — Сосед, ты меня извини. Я когда тебя быдлом назвал, я это не серьезно, — начал Женя с искренним чувством, похлопав сильнее необходимого Белова по плечу. Саша спокойно улыбнулся.       — Да нет, ты правильно все сказал. Это я херню какую-то сморозил, — ответил парень и виновато посмотрел на Женю, а после и на Катю, ее глаза светились радостью и для Саши показалось глупым и неестественным, что еще три часа он был так зол на нее, что оскорблял ее самым низким образом из возможных, — И все что я про пацанов наплел — бред сивой кобылы, честное слово. Извините меня, идиота.       — Ну само собой. Забыли, — улыбнулся добродушно Валера, который добрался до компании первым, а Космос с Витей плелись за ним, то друг друга толкая, то пиная, то кидаясь друг к другу на плечи. Чуть задержав взгляд на Филатове, Катя сразу заметила изменения.       — Ничего себе. Тебе идет! — улыбнулась она, но удивления было не скрыть, она осматривала засмущавшегося парня с ног до головы.       Ему Соня с Женей подобрали несколько комплектов одежды, в один из которых, не теряя времени, переодели. Это были черные джинсы прямого классического кроя, черная полу-бельевая майка и коричневый кожаный жакет. Валере подобный наряд был безумно к лицу. Из дворового простачка в спортивках он превратился в мужчину, да еще и какого солидного!       — А нам че, не идет? — громко запротестовал Пчелкин, когда они с Космосом, наконец, доползли, и дополнительным грузом повисли: Витя у Саши на плече с одной стороны, и Космос крепко сжал Катю в своих руках с другой, заставив ее тихо пискнуть от напора и интенсивности объятий со всех возможных сторон, но в конце концов она просто рассмеялась. Она давно не ощущала себя так спокойно и правильно.       — А вы где такое урвали, чушпаны? — Саша с интересом смерил взглядом сперва Витю, потом Коса.       На Вите был белый брючный костюм с черной рубашкой под низом. Были расстегнуты четыре пуговицы. Саша вспомнил лекцию Раевского о пуговицах.       Три расстегнутые пуговицы — идеальная формула. Четыре — на тусню. Больше — пошлость. Губы растянулись в усмешке.       На Космосе же наряд рассматривала Катя и сразу узнавала модный почерк брата. Холмогоров был наряжен в черную кашемировую водолазку, а к ней — серые брюки свободного кроя расширенные к низу, и черный пояс с объемной бляшкой, всю эту прелесть опоясывающий. — Это за счет заведения, — усмехнулся Женя, гордо и с удовольствием рассматривая результат своей и Сониной работы.       На парнях одежда сидела, будто в ней они и родились, а утверждение о том, что одежда резко поменяет имидж парней, конечно, оказалось правдивым. Из шпаны они резко поднялись в статусе, и теперь, если бы научились такую одежду носить с достоинством, могли походить не на мелких бандюганов, а на целых мафиози.       Странно… Саша, к примеру, никогда так долго ни с кем не обнимался. Особенно с друзьями. Очень странно, но ему это нравилось. В этом было что-то удивительно теплое. По его понятиям — Боже упаси вот так стоять посреди улицы и зажиматься с собственными братьями, как с какой-то девчонкой. Нет, они так никогда не делали. Что же поменяло их порядки? Может, пока Саша пропадал в армии, пацаны придумали себе новые порядки? Навряд-ли. Иной ответ возник в голове — Елагины. Ленинградские их поменяли. И тогда он с новым интересом посмотрел на них, не по отдельности, как он обычно делал, а них двоих вместе, как на одно целое. Двое счастливых людей смеялись, Катя болтала с Космосом, а Женя — с Витей и Валерой. У них нет «понятий», «разборок» и прочей ереси. Для них не существует тех вечных запар в которых, допустим, он сам жил. Возможно, это действительно была судьба, подумал Саша. Ему суждено было встретить Катю, встретить ее брата и ее жениха, чтобы те, наконец, научили его жить, а не выживать.       И хотя Саша молчал, погрузившись в мысли, разговор остальных продолжался.       — Ну Сонька, конечно, та еще штучка. Я бы с ней туда-сюда, — на повышенных тонах пропел Пчела с похотливой ухмылочкой, руками показав жест не из приличных, обозначающий сам собой разумеющийся акт.       И хотя Саша раздраженно цыкнул языком и зарядил Вите меж ребер локтем, мол, не веди себя как свин перед моей дамой, Катя на слова Пчелы звонко рассмеялась и активно закивала.       — Я бы с ней тоже туда-сюда! — чем вызвала волну удивленного шума и приковала к себе хмельные взгляды.       — А ты что типа… — начал Космос, а за него вкинул Витя:       — По девчонкам?       Но прежде чем развеселенной Кате пришлось бы отвечать на этот пьяный бред, Саша насильно оттащил Витю от компании.       — Хорош, шмель, тебе уже баиньки пора, — а когда Витя начал протестовать, получил подзатыльник от Белого и его строгий шепот: «Не позорь меня, сволочь!».       Сигнал Саши мигом подхватил и Валера, и под руки оторвал Космоса от Кати, с извиняющейся улыбкой.       — Мы поедем уже. Спасибо за шмотки, Жень.       — Мы выставимся, не парься! Посидим на днях, а? — предложил заведенный Космос, гуляя взглядом по всем и каждому отдельно.       — Посидишь-посидишь, куда ты денешься, — вздохнул Саша и лишь когда убедился, что оттащил всех на достаточное расстояние позволил себе остановиться и снова посмотреть на Катю.       Она тихо хихикала, стоя плечом к плечу со своим братом, казалась веселой и беззаботной, ее глаза горели звездами легкости, а губки стремились наверх, выдавая маленькую, расслабленную улыбку. Сердце защемило, а низ живота скрутило приятным спазмом. А потом она посмотрела на него в ответ.       Он тоже был прекрасен, особенно прекрасен, когда был загадочно скрыт ночной дымкой, и его мужская красота не была видна, она лишь давала намеки, неоднозначные знаки. А еще его губы изогнуты характерной ласковой улыбкой. Так улыбался только он, и, после недолгих наблюдений Катя заметила, что улыбался он так ей одной. Ей захотелось смеяться звонче и улыбаться ярче. А еще им обоим захотелось снова остаться наедине.       — Саш…       — Слушай… — начали они одновременно, одновременно замолчали и неловко хихикнули.       — Говори.       — Говори ты, — снова в одночасье, и от глупой невинности момента у Кати покраснели щеки и покачав головой, она опустила глаза.       Женя в это время начал изображать Катю утрированно и гротескно, как влюбленную дурочку, а парни, которые стояли за спиной у Саши, игру подхватили и Сашу-влюбленного придурка стал изображать Холмогоров.       — Короче, я завтра поеду собаку покупать, — начал Саша нерешительно, а Катя подняла глаза, — И я подумал… Может, ты это… Ну, в общем, найдешь время и съездишь со мной? — он смотрел на нее, немного прищурившись, будто в случае отказа ему так будет легче. Но она улыбнулась, этой своей лучезарной улыбкой, сверкнув рядом ровных зубов, и над головой Саши рассосались тучи и посреди ночи ему засветило солнце.       — Конечно! — ответила она с вдохновением, и Саша не смог сдержать облегченного вздоха, — Конечно, я с радостью съезжу. У меня как раз завтра свободный день.       А если быть абсолютно честными, Елагина не меньше Сашиного мечтала провести вместе еще один день, полный веселья и этого тонкого тепла, который воцарился между ними. Саша весь аж расцвел, и тогда даже горе-актеры Женя и Космос постеснялись издеваться над такими моментами.       — Отлично! Тогда я зайду за тобой часиков в одиннадцать? Пойдет?       В ответ он получил довольный кивок, а потом Катя, дернув Женю за рукав, мол, пойдем уже домой, хватит тут торчать, развернулась и двинулась к двери. Он вспомнил свои недавние мысли. Смотрел на разлохмаченные волосы и глупую несуразную одежду, даже на то, как она без задней мысли уносит на своих плечах его курточку, и ему это казалось красивым. И ему нравились эти неидеальности. И сами по себе в голове всплыли слова какого-то испанца… Гарсиа Лорка, что-ли. Учил на отвали, но все же учил. А теперь с трепетом вспоминал, и если бы мог, серенадой бы ей посвятил:

Луна в цыганскую кузню вплыла жасмином воланов. И смотрит, смотрит ребёнок. И глаз не сводит, отпрянув.

      Нет, не может же он вот так отпустить ее! А вдруг она — лишь плод его мечтаний. Нет, надобно что-нибудь сказать ей на прощанье!       — Катюш, — он окрикивает ее в порыве глупых мыслей, но она оборачивается и смотрит на него, приподняв черные брови, и ждет чего-то, что он хотел ей сказать, и что сам забыл. — Я рад быть твоим другом, — сказал в конце концов с придыханием Саша, и она расплылась в теплой улыбке, и слова эти, казалось, имели тот же вес, что и его недавнее, тихое «Я люблю тебя»       — Я рада быть твоей подругой, — ответила она почти не задумавшись, и напоследок помахав рукой, развернулась, чтобы уйти. Пришлось задержаться только для того, чтобы отвесить подбородок Жене, который слушая короткий диалог, стоял и делал вид, что роняет слезы на ладонь. Получив свой подзатыльник, он простонал свое недовольное «Да че такое?!» и брат и сестра взобрались по лестнице и скрылись внутри подъезда. А Саша все стоял и смотрел на закрывшуюся дверь, будто огорошенный по голове.       — Ну и ну… — присвистнул Пчела, прихлопнув Сашу по плечу, а с другой сторону плечо сжав Фил, а сзади по голове потрепал Космос.       — Я на ней однажды женюсь, братья, — сказал Саша почти завороженно, моргая, но не переставая смотреть на дверь ее подъезда. Эта мысль появилась сама собой, но была аксиомой, он не предполагал, а откуда-то это точно знал, — Вот увидите, она мне когда-то будет жена. Чтоб я пропал, если вру! — оживился Саша, эта мысль придала ему сил.       Он осмотрел друзей горящими глазами. Конечно, жениться, и никакой ему статус «друзья» и никакой ему Ян не будет преградой! Космос издал протяжный смешок.       — Жениться он! А я тогда на Пчеле женюсь, а? Ниче так план? — расхохотался парень, и показательно сел на одно колено перед Пчелой, а тот, тут же подхватывая игру, изобразил слезливо-сопливую невесту, кокетливо всунул свою руку в руку Космоса и тогда они стали вдвоем выплясывать.       — А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала! — кричали во весь голос, кружась вихрем пьяного веселья.       — Уймитесь! — шикнул Фил, но результат решительно близился к нулю.       — И крылья эту свадьбу вдаль несли! — продолжался несуразный хоровод. Саша смотрел за сценой со счастливой, снисходительной улыбкой.       Пускай, пускай веселятся. Могут даже насмехаться. А он знал только свою правду и правда эта: настанет день и чужая невеста станет его. Посмотрел на закрытую дверь подъезда. А парни кричали, да так, что недовольные соседи уже высовывались из окон.       — Широкой этой свадьбе было места мало. И неба было мало и земли!