Валькирия. Рагнарёк.

Стыдно было покидать мир, который считал неприступным. Своим. Родным.

Но в тот день всё быстро поменялось.

Эволюция заложила в нас такую прекрасную вещь, как инстинкт самосохранения. Иногда он становится сильнее, если мы не справляемся с ним при помощи принципов, чести, злобы.

Но самое главное — это то, что жить хотят все. А те, кто думают о смерти, в три раза сильнее хотят жить.

Слова военного психолога, принимавшего беженцев на фрегат «Золотой мост».

****

      Томас Райдер потерял всех своих детей.       Старший сын, Генри, погиб год назад, на границе, оставшись прикрывать отступающих сослуживцев и целой многомиллионной колонии. Средний сын, Дэвид, погиб вместе с матерью — Марией, во время теракта. Томас много времени потратил, чтобы отомстить за жену и сына. Он нашёл валькирианца, заложившего бомбу и того человека, который нажал кнопку детонации. Томас впервые за жизнь убил. И сделал это слишком жестоко, заставив уйму людей смотреть на то, как два тела медленно сгорают на центральной площади международной станции, названную в честь мира между разумными расами галактики. И вот, сейчас, его младшая доченька Карен, умирала после тяжёлых родов. Её муж погиб как герой. Её брат Генри остался прикрывать отход войск и колонистов, а муж Честер остался прикрывать отход беженцев.       Всё, что осталось у Томаса от дочери, это пищащий на руках младенец. — Здоровый мальчик. Сильный, здоровый мальчик! — Воскликнула Карен, глядя на сына, в руках у медсестры. — Поздравляю, три девятьсот! —       Женщина объявила вес мальчика. Томас не знал, как реагировать. Старик слишком сильно переживал за дочь, что за минуту побледнела и закрыла глаза. Медсёстры унесли ребёнка, а Карен, с которой пот лился как с трёх водопадов, ухватила стоящего рядом отца за руку и жалобно принялась просить Томаса, всем телом содрогаясь от боли и страха. — Я хочу, чтобы его звали Ричардом. Пусть моего мальчика зовут Ричардом. Папа, пригляди за ним, пожалуйста. Я не могу. Я не вижу его. Присмотри за ним, хорошо? Пап? Папа! Папа! Назови его Ричардом. Пусть носит это имя. У него будет счастливая жизнь, я уверена. Такая счастливая, которой у нас не было! Он никого не потеряет, я знаю! Никогда не потеряет! Папа? Папа…пап, мне страшно, будь рядом с ним…. —       Карен затихла и тут же пульс её на специальной панели обнулился. Старика выгнали из палаты и принялись срочно восстанавливать женщину, пытаясь, вернуть её сердцебиение в норму. Но как бы врачи ни старалась, спустя полтора часа борьбы медсестра вышла, и объявила прискорбную новость Томасу. — Мне очень жаль, мистер Райдер. Вы, можете побыть с ней, пока санитары не прибудут. —       Томас молча вошёл в палату. Его дочка лежала на родильной койке. Сейчас ему пятьдесят семь лет. И всё, что он сможет сделать для внука, это не умереть рано, лишь бы он не остался один. Томас боялся прикоснуться к телу дочери. Вытерев мокрые от слёз глаза, мужчина припал на колени перед койкой и ухватился за безжизненную, холодеющую руку Карен. Внутри него перемешалось абсолютно всю. Боль. Отчаяние. Страх. Ненависть. Желание идти и убивать.       Но всё это меркло перед ней. Перед телом дочери, которой он обещал самую настоящую, роскошную жизнь, в которой она ни в чем не будет нуждаться. Когда пришла весть о смерти Генри, Карен самой первой нашла Томаса и принялась успокаивать его. Когда не стало Дэвида и Марии, Карен дождалась отца из тюрьмы. Она всюду брала за собой отца, желая, чтобы старик жил и не становился полоумным дураком. Она жила ради того, чтобы Томас не чувствовал себя одиноким, а сам Томас улыбался только потому что это требовалось его дочери. Большего смысла в жизни Райдера не было. Только Карен. Только его милая дочурка, вечно пытающаяся смеяться и жать так, как не могли другие: весело, с чувством гордости от того, что плакала она лишь три раза в жизни.       А теперь она лежала мёртвая. Так сразу и не скажешь, но если посмотреть со стороны, кажется, что она всего лишь откинула голову, чтобы немного отдохнуть. Не скажешь, что она вовсе не дышит и рука её безвольно покоится в руках отца, пережившего всю свою семью. Жену и трёх детей.       Томас почти не дышал. Всё, что придавало ему жизнь, сейчас было в руках у Господа, вера в которого стремительно угасала.       Если бы только у Томаса было оружие, которое могло бы со всем покончить. Если бы только он был один.       Старик вышел через час, когда медсёстры попросили его навестить ребёнка. Райдер плёлся за девушками молча, не в силах разглядеть путь, ведь перед глазами стояло лицо дочери. Пряди чёрных волос, выбившиеся из причёски. Алые щёки, искусанные в кровь губы. И только вид младенца заставил Томаса вспомнить, что он недавно по-настоящему стал дедом. Только его внук никогда не услышит голос матери. Не узнает ласки её руки. А ведь Карен всегда следила за своей кожей! Редко болела! Всегда была умницей!       Томас еле слышно ответил на вопрос медсестёр об имени мальчика. — Ричард Райдер. —       Только и смог ответить старик, глядя на маленькое создание, которого согласилась кормить недавно родившая женщина. Женщина, которая выжила после родов. Обидно. Слишком больно и стыдно задавать вопрос: «Почему именно Карен погибла?». Слишком бесстыдно. Никто не виноват в смерти дочери. Только судьба. Треклятая судьба, оставившая Райдера в живых, забрав у него всё, что было ему дорого. Или почти всё. Томас не мог поверить, что этот маленький человек, у которого недавно раскрылись лёгкие, уже боролся за своё существование. Ричард Райдер, его внук, уже боролся, как и полагается всем Райдерам.       Томас сжал кулаки, когда после нескольких бессонных для него дней и ночей, ему вручили младенца, недавно пришедшего в этот жестокий мир. Его маленькие ручки вцепились в палец деда и рефлекторная улыбка заставила сердце старика биться в сто раз быстрее. Всё, что сейчас нужно было Томасу, так это вернуть дочку, чьё тело уже кремировали. И вот, всё что осталось от Карен Райдер — это младенец с её большими серыми глазами и таким же чистым и большим лбом. Или же это Томас сошёл с ума, раз видит в глаза ещё неокрепшего ребёнка глаза дочери? Томас не знал. Не знал, потому что всё ему казалось самым настоящим кошмаром.       Каждый день он приходил следить за ребёнком, потому что койка в общей комнате — не место для новорождённого. Он садился за бронестекло и наблюдал за тем, как ворочается маленький Ричард, чувствуя, как дыра, выжженная горем от потери дочери пусть и медленно, но заполняется новым смыслом.       Теперь он единственный человек, который защитит этого мальчишку. Он единственный, кто сможет научить его драться, охотится, ведь по профессии Томас — колониальный егерь. Кто, кроме Томаса научит Ричарда ходить? Кто кроме деда объяснит, где хорошо, а где плохо? Кто, если не он? Как он сможет носить фамилию Райдеров, если бросит внука?       В жизни он сотворил уйму ужасных вещей. Но, по крайней мере сейчас, в пылу настоящего ада, он может сделать хоть что-то правильное. Приглядеть за внуком, ведь только он и может это сделать.

***

      Что такое молитва пред осознанием того, что мир наполнен чем-то, сравни, а то и могущественнее воли Господа, в которого на Земле верят вот уже больше двух тысяч лет? Что такое благословенные слова, возносящиеся к тому существу, быть может, ответственному за ту искру, которая столкнулась с линиями этого мира, и Пустоты, откуда Псионика явилась? Что такое молитва перед лицом несметной вражеской орды, затмившей небеса? Всего лишь слова? Всего лишь иллюзорная надежда на то, что строки придадут храбрости в час опасности? Или же это сила, заставляющая двигаться вперёд? Способна ли мантра восстановить разум, утонувший в пучине горя и отчаяния? Об этом человек не задумывается вплоть до того момента, когда сердце его не способно найти в себе силы двигаться дальше.       Томас верил, и этого для него было достаточно. Так же сильно как и он, в своё время верила Миранда Райдер. Жена легендарного оружейного барона и деда Томаса, Стефана Райдера. Только в отличие от бабки, Томас не собирался устраивать войну во имя мести за дочь и детей, как это сделала Миранда, обрекая дочку Люси, мать Томаса, на жизнь полную скитаний и страданий.       С момента рождения Ричарда, Томас чаще стал посещать проповеди христианской церкви, чьи прихожане были частью отрядов земной обороны. В день, когда блокада продолжалась длиться для Томаса третий месяц, он посетил небольшой зал, оборудованный под часовню. Здесь, перед иконой святой Богоматери, собирались люди, которые ещё верили, что Господь их не оставил. Сам Томас не молился вместе со всеми, а лишь смотрел на изобретение Девы Марии и просил её позаботиться о его детях. Всё, что ему хотелось, так это знать, что души его детей, если такая вещь у человека есть в этом мире, полным псионики и бесконечной войны, сейчас на небесах и ни в чем не нуждаются. Ричард рос не по дням, а по часам и мысли о том, что Карен так и не увидит сына, уничтожала Томаса изнутри. Слишком старый, чтобы воевать и подносить патроны, но ещё способный заботиться о внуке. Что за судьба была уготовлена ему дланью Господа-Бога?! — Вы часто сюда, приходите, мистер Райдер. —       Падре, явившийся только что с очередного боя на улицах, сел рядом с Томасом. Оба они безотрывно глядели на икону. И если святой отец уповал на это изображение Девы Марии, что предстала на иконе в синем платье-тунике и пурпурном покрывале с пылающим сердцем, то Томас с трепетом пытался подобрать слова, который не очернили бы его перед святым отцом на столько, что тот ты отказался бы отпустить его грехи. Томас боялся. Не помнила, как можно верить, когда небо, куда должны были возноситься молитвы, горело чёрным пламенем. — Я пришёл исповедоваться, падре. Я искренне сожалею, ибо в жизни согрешил и делом и словом и помыслом своим. Мою жену и сына убили валькирианцы, задолго до блокады. Я нашёл тех, кто был в этом повинен и убил особо жестоко. Я сжёг их тела на площади одной из пограничных станций. А позже отправился в тюрьму, оставив дочку на попечении друзей. А как был помилован, пытался хоть как-то выпросить прощения у дочери. Карен простила меня, всюду таскала за собой, пыталась показать мир, но если я и улыбался ей, то только потому что хотел заглушить её боль, а не сделать дочку счастливой. И вот она умерла после родов, а я остался один, с внуком на руках и я не знаю, простит ли Карен меня там, на небесах, зная, что родитель из меня никакой. Я повинен во многих грехах, падре. Я ленился быть хорошим отцом, я злился на весь мир. Но я хочу верить. Верить, что когда придёт время, я дам внуку всё, чтобы он не знал забот и сам встану рядом с женой и детьми под дланью Господа. — — Почти каждый день я слышу десятки исповедей, мистер Райдер. — Отвечает ему святой отец. — И каждый раз я отпускал грехи, потому что те, кого я принял, погибли, защищая свой дом. Кто от безысходности, кто от веры в победу, а кто в надежде на то, что скоро всё закончится и главное — просто подождать. Бог, Отец милосердия, через смерть и воскресение своего Сына примирил мир с Самим Собой и послал Святого Духа среди нас для прощения грехов; через служение Церкви пусть Бог даст вам прощение и мир, и я отпускаю вам ваши грехи во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Я отпускаю тебе твои грехи. Иди с миром, мистер Райдер. Если получится, подари внуку то, чего не смог подарить детям.

***

— Пятый сектор отрыл огонь по кораблям Эскадры! — — Десятый сектор открыл огонь! — — Двадцать второй сектор открыл огонь! — — Огонь открыли пятьдесят три процента секторов! Наши ребята справились! — — Внимание! Отряду «Гьяллархорн» начать атаку на фазовые врата Харон! Открыть проход Седьмой Флотилии!

***

      Небеса взаправду горели. От падающих на поверхность Земли и сгорающих в атмосфере фрегатов и частей дредноутов. От всполохов непрекращающегося диверсионного огня, от пролитой крови. И от сияния магнитных полей почти погибшей планеты.       Когда отряды спецназа захватили центральный канал врат и открыли фазовый тоннель, из золотого, почти что радужного свечения фазы, вырвалась вся пятая флотилия, не встретившая сопротивления по пути к Земле. Эскадра Устрашения медленно отступала из Солнечной Системы и вдогонку ей была отправлена почти половина всей Пятой Флотилии, пока все оставшиеся корабли Республики принялись устраивать зачистку местности, включавшую в себя всю атмосферу Земли и в том числе территорию Луну.       Когда солдаты наземной обороны увидели вспышки кораблей, покидающих свою дислокацию, они ринулись в контратаку на пехотные полки Охотников, оставшиеся без прикрытия с воздуха. Их оставили на убой и земляне отплатили безымянному легиону той же монетой, которую они столь долгое время принимали. В течение трёх дней война была закончена. Но стоило людям поднять руки к небу и закричать во весь голос о долгожданной победе, как тут же земля под их ногами затряслась. Сканеры республиканских кораблей успели отследить угасание магнитных полей и небывалую за всю историю, сейсмическую активность.

***

      Зер’Ато дрожит, когда вдыхает полной грудью. Не от страха или холода. От вожделения. Наконец-то он встретит пустоты. Истинную пустоту, а не место, что прокляло его на вечную жизнь.       Его ждёт последний шаг в темноту.