Обрыв

      Четкий план в его голове переставал быть безукоризненным, безупречным. Он знал все, что необходимо для того, чтобы вынести картину из музея или галереи. Он четко представлял перед собой большое полотно «Падения»: горящую землю, столпы черного дыма, люди, чьи лица искажены болью и страхом; тени надвигающейся смерти, вырастающей из преисподни.       Кроваво-красные и огненно-оранжевые краски впились в его мозг, испугали и очаровали Блэка, когда тому было всего шесть лет.       Он отчетливо помнит тот зимний, сырой день, когда родители впервые взяли его в галерею, где отец только-только стал директором, туда, где висела картина Тома Реддла, которого они считали гениальнейшим художником века. В том же зале, где она висит и по сей день, Сириус впервые ощутил, как жар огня, написанного на холсте, переходит на его руки, поднимается к шее, распределяется по спине и захватывает голову. Ощутил, как страх, испытываемый людьми, обречеными на гибель, наперекор огню холодит его из-под кожи, заставляя колени дрожать.       И, совершив свое первое преступление, практически самостоятельное — Джеймс Поттер лишь ждал его у черного входа, охраняя, — уже тогда он думал, как однажды заполучит этот шедевр.       Его глаза загорались каждый раз, когда в его памяти всплывало «Падение».       Правда, теперь, вернувшись поздно вечером домой, после того, как он уделил едва ли две минуты той самой картине, он не понимал, почему ни его организм, ни его душа, не испытывают того трепещущего чувства, особенно тогда, когда он стал так близок.       Нет, каждый раз, закрывая глаза, он видел серое небо, мягкие тучи; ему казалось, что ветер обдувает его лицо, волосы щекотят его шею, в нос врезается запах чистоты и свежести. Он не находится в непредсказуемом Лондоне, где так резко на смену туману и душному дождю пришла осушающая жара, нет. Сириус ощущал, словно он подошёл к чему-то сокровенному, к краю. Он чувствовал странное спокойствие и умиротворение, и его сердце не колотилось с бешеной скоростью, глаза не были широко раскрыты, и странная, до безумия странняая грусть стала мягко давить на его ранее живо поднимающуюся от активного, возбужденного дыхания грудь.       Ему остается ждать совсем немного до тех пор, когда время очередной выставки вот-вот настанет. Он вновь ощутит то чувство упоения и ликования, когда сотни людей обнаружат, что шедевр, находящийся в главном зале — пропал. Ничего, кроме бледно-синей стены, где останутся лишь жалкие металлические крепления.       Но ему странно оттого, что он собирается сделать, словно он упускает что-то из-под носа, что-то важное, то, без чего он не сможет продолжить свой дальнейший путь.       — Сириус, космос ищет связь с землей! Всё готово. Маккиннон уже там, совсем скоро окажется около электрических щитков, — сказал Джеймс. Он появился в комнате также неожиданно, как и обычно — с наступлением темноты, в самое удобное время для работы, потому что когда казалось бы, весь мир на ладони — посвети фонарем и все в бесконечной спящей пустыне ты увидишь бодрствующего, всё же, люди зачастую что-что, но все же упускают.       — Конечно, конечно... Уже иду, — сказал Сириус, отрывая взгляд от ночной тьмы. Во рту уже несколько часов подряд он чувствовал странный осадок, — Где Лили?       — Лили ждет у машины, — сказал Джеймс, его глаза, наполненные азартом, смягчились при упоминании Лили Эванс, его голос стал более расслабленным, ведь каждый раз при упоминании рыжеволосой девушки двадцати двух лет из Йорка, закинутую в Лондон нещадной судьбой, у Поттера не было возможности сохранять свой бойкий вид.       Сириус молча стянул легкую кожаную куртку с крючка, все еще преследуемый странным чувством, что что-то неправильно.       Ни разу, выходя из своего дома, нацеленный на новое преступление, он не чувствовал опаски и сомнений, даже в те моменты, когда ситуация казалось максимально щепетильной.       Сириус старался держать перед глазами языки пламени «Падения», бурю и ураган, забирающие душу своей мощью, но черные тучи всякий раз расплывались, серели; люди исчезали; оставался слабый холод, тишина, и бесконечность, заставляющая останавливаться.       Ночью просыпалась другая сторона Лондона, и пока она царствовала, на улицу, особенно в немноголюдных местах, никто никогда не выходил. Никто из тройки друзей не слышал собственных шагов, Сириус вовсе не чувствовал себя. Его мысли были настолько шумными и непривычными, что перекрывали всё.       Как только был дан знак, легкий щелчок, нанесенный легким движением худой руки Марлин Маккиннон, обесточивший помещение, как только охрана отвлеклась на странный шум, воспроизведённый Джеймсом Поттером, затем на электрические помехи, подготовленные Марлин, началось движение.       Они находились ровно в том зале, практически неузнаваемом после того, как погас свет. Доркас вольяжно прошлась мимо картины. Ее лицо, также, как и лицо Сириуса, хотя и было прикрыто черным платком, и лишь благодаря слабому свету можно различить ее глаза на лице, с восхищением смотрящие на «Падение», выражало чистое восхищение.       Сигнализация всегда оставалась, она все еще являлась независимой частью галереи, неспящей охраной, и до момента, как взвоет гудок оставались считанные минуты.       В одурманивающем тумане адреналина и жажды звенела сигнализация, по отработанной и ловкой схеме картина была снята в два счета, секунды оставались до тех пор, пока охрана не заблокирует все двери и полиция не окружит здание музея.       Сириус следует прямо за Джеймсом и Доркас, из соседнего зала выбегает Лили Эванс.       — У нас есть минута на то, чтобы добраться до черного хода, — говорит она, — Их задержит дверь, которую придётся выламывать, — она похлопала рукой по карману, где зазвенели ключи.       К горлу Сириуса подкатил ком, и внезапно слух нарушили чужие шаги, неестественные, не вписывающиеся в их собственные — преследующие их попятам.       Заряженный пистолет находился под его курткой, рука невольно сжала рукоять, ноющее чувство чего-то упущенного вновь захватило Блэка.       За спиной послышались первые угрозы, и впервые Сириус ощутил, насколько рискованным было это дело. Самая крупная кража оборачивалась самым неожиданным образом — бег, шум, суматоха, первые звуки сирен вдалеке, а они все еще в здании, всё ещё, черт возьми, в галерее.       Единственная мысль в голове Сириуса — не позволить им завладеть картиной. Он сильнее натягивает маску на лицо, опуская капюшон кофты ниже, на глаза, резко достает свое оружие, направляя в сторону преследующего охранника, почти накинувшегося ему на спину, и тот, опешив, отскакивает, едва ли успевает достать свое.       Нет, Блэк не собирается стрелять, но задержав на секунду мужчину, бежащего за ними — позволяет Джеймсу, Доркас и Лили скрыться за дверью, ведущей к лестнице и черному выходу. С горечью он слышит, как дверь за ним захлопнулась, и слышит внезапное одиночество.       Словно дуэлянт он стоит напротив сонного охранника, который продолжает что-то ему говорить, держит дрожещей рукой пистолет, а Сириус понимает, что впервые в жизни попался из-за своей разобранности. Они потеряли ничтожные пару секунд из-за того, что он находился в другом измерении, не здесь, не в «Падении».       Сириус срывается с места, понимая, что до двери ему слишком далеко бежать, мужчина без труда выстрелит в него, он уносится в другой зал, скрываясь за колонной, и снова слышит крики, теперь не один, а несколько, но его цель — избавиться хотя бы от одного из охранников.       С бушующим сердцем он забегает в маленький зал, не видя картин на стенах, сшибая по пути какую-то вазу, которая разбилась вдребезги, давая выдохшемуся охраннику, который теперь куда медленнее Блэка, понять, где Сириус находится.       Он скрылся за колонной, прижимая пистолет к себе и уже думая о том, чтобы выпустить пулю хотя бы в ногу преследователю, и как только он замечает крадущегося охранника, словно рысь Сириус напрыгивает на него со спины, роняя мужчину и ударяя его головой о мраморный пол.       Слышится глухой удар черепа о землю, тело мужчины в руках Сириуса обмякает, и на минуту Блэка повергает шок. Он внимательно смотрит на бледное, мясистое лицо непутевого охранника несколько продолжительных секунд, прежде чем его руки находят пульс на его шее.       Он громко выдохнул, выпрямляясь на ватных ногах, и обернулся, и «Обрыв», который он увидел, когда встал, окончательно сбил его дыхание.       Сириус тяжело дышал, смотрел на картину неизвестного ему Римуса Люпина.       Во тьме она стала тяжелее, фигура, стоящая к нему спиной на обрыве более тонкой и хрупкой, словно вот-вот была готова полететь вниз. Облака превратились в грозовые тучи, серое небо стало практически черным; игра света, не более, но именно она вышибла из него весь никогда не колебимый дух Сириуса Блэка, забирая внимание и ровное сердцебиение, принося эту дрожь в руках и ком в горле.       Он сделал аккуратный шаг, понимая, что в новом зале, где собраны картины современных художников, сигнализации попросту нет.       Его руки поднялись к бронзовой раме, дотронулись до ее холода и Сириус судорожно выдохнул, оказываясь к картине настолько близко, насколько еще не был. Трепет, охвативший его с ног до головы, помутнение, и одно лишь желание — украсть, украсть, украсть.       Забрать, присвоить себе, оставить у себя.       Он чувствует, какое простое у нее крепление к стене, и за десять коротких, острых секунд, его дрожащие руки сняли небольшое полотно. Сириус позволил пальцам едва дотронуться до края картины — до тонкого шлейфа одеяния фигуры, тянущегося к углу, такого тонкого, словно то были не масляные краски, а настоящий шелк.       Блэк закрыл глаза, не убирая руки, понимая, насколько некрасиво и неприлично трогать чужие картины, и поэтому он не движется дальше. Он, почти не касаясь рукой холста, водит указательным пальцем по этому краю, и тишину, в которой он нашел эту идиллию, разрезает грубый вой сирен.       Медленно он выходит из зала, слышит, как начинается у входа суматоха, и сомневается, что уже вообще сможет выйти через черный ход, но он выходит, выскальзывает из-за двери, встречаясь с Марлин Маккиннон, на которой уже не было лица.       Вдвоем они бегут за угол, за ними звучит сирена подъезжающей с другой стороны полицейской машины, первые выстрелы, но за считанные секунды они запрыгивают в фургон, и не успевает нога Сириуса оторваться от земли, как машина срывается с места и, резко заворачивая, уносится в темный переулок.       — Проклятье, Сириус, зачем, зачем ты остановился? Мы бы уже давно были на месте! — орал Джеймс, пока Лили, сидящая рядом с его водительским креслом, пыталась успокоить его.       Сириус не знал, зачем обернулся.       — Ты в порядке, Блэк? — спросила Доркас, оборачиваясь, в изумлении смотря на бледное лицо Сириуса. Картина, которую он принес с собой, была куда меньше «Падения», завернутого ныне в белую простыню и как следует закрепленной у стены фургона.       — В полном, — произнес Сириус, не узнавая голоса.       — Чтобы я еще раз согласился с тобой на что-то! — продолжал кричать Джеймс. На самом деле, он часто заканчивал каждое дело так. Но настроение менялось, когда они оказывались дома у Сириуса, когда пробка шампанского со звонким хлопком вылетала, и они ждали утра.       — Что это? — наконец спросила Марлин, замечая, что Сириус сидя на своем сиденье бережно обматывает небольшой холст в рамке в белую простыню.       — Маленький дополнительный трофей этой ночи, — сказал Сириус, ухмыляясь. Картина пропала из его вида, накрытая простыней она больше не действовала на него так, и он чувствовал себя теперь как обычно.