Тасманийский Дьявол

— Ты ничего не понимаешь, это последний писк моды, — говорил Минхо после того, как Чан спросил, действительно ли он собирается вот так и ходить с маникюром. — Как скажешь. — Парни-альфы тоже делают, — не унимался бета. — Ты присмотрись в универе. — Ладно-ладно. — Сделай в следующий раз, — сказал Чонин. — Прикольно же. — Боюсь, меня мужики на работе не поймут, — хмыкнул Чан. — Куда лезешь, блядь! — Чанбин дал по тормозам, пассажиры дружно качнулись. — Одни бараны кругом. Где и водить учились, — он выровнял машину и снова повёл как ни в чём не бывало. — Сделай базовый, как у меня. Никто и не заметит. — Зачем он тогда нужен, если незаметный? — спросил Чан, переведя дух после экстренного торможения. — Чтоб ногти опрятней выглядели. — И так вроде норм выглядят, — Чан растопырил пальцы и посмотрел на ногти. — Тогда не делай. — А ты зачем делаешь? — Девчонкам тренироваться побольше надо. Они учатся херово, им вряд ли получится куда-то поступить. Ноготочки — их запасной план. Так они уверены, что смогут в будущем заработать. — А-а-а, вон он что. Здорово. — Они на каникулах ещё пойдут наращивание учиться делать. — Во, Чан, — вклинился Минхо. — Нарасти ногти! — Ещё чего.       Так, в занимательных разговорах о том, что бы ещё такое сотворить с Чаном, доехали до первого пункта назначения. Короткую безлюдную улицу освещали старые мигающие фонари. Попрощавшись со всеми, Джисон вышел из машины. Не успел Чан затосковать по его незримому присутствию позади и притягательному запаху, Джисон постучал в его окно. Чан засуетился, пытаясь нашарить кнопку в темноте. Окно услужливо опустил Чанбин. — Чего ещё? — спросил он.       Джисон не ответил. Придерживая заткнутый за ухо зверобой, он наклонился, просунул в салон голову и крепко поцеловал Чана в губы. От удивления Чан отстранился. «Все же смотрят!» — со стыдом подумал он, но, увидев лучезарные добрые глаза и улыбающиеся губы Джисона, ощутив исходящие от него тёплые волны жизнелюбивой спокойной энергии, поддался искушению, зажмурился и поцеловал его сам, с языком, потому что, в конце концов, они расставались в лучшем случае до завтра, а для влюблённых, как известно, час разлуки ничем не отличается от вечности. Им необходимо было насытиться друг другом. — Вот теперь всё, — удволетворённо выдохнул Джисон.       Чан облизнул влажные от чужой слюны губы. — У-ля-ля, — прокомментировал происходящее Минхо.       Окно закрылось и мохав тронулся. Чан сидел, опустив голову от смущения, но всё же неимоверно довольный тем, что не спасовал и поцеловал Джисона на виду у всех. Переборов волнение, он мельком огляделся. Чанбин благодушно улыбался, Минхо и Чонин смотрели в телефоны. Все выглядели уставшими и сонными. Оказавшись вдали от Джисона, Чан вдруг и сам почувствовал, что устал и хочет спать.       До дома Минхо доехали в молчании, то и дело позёвывая. — Спасибо за классный вечер. — Приходи ещё. — Веди себя хорошо, — перед тем, как выйти, Минхо почти яростно потрепал Чонина по волосам.       До дома Чана оставалось рукой подать. Добрались минут за пять. Чан отстегнулся. — Ну… — начал он, собираясь попрощаться. — Нини, — перебил его Чанбин, оборачиваясь назад. — А? — откликнулся Чонин. — Иди домой первый. Хочу поговорить с Чаном наедине. — Хорошо.       Чанбин вытянул руку, приглашая в объятия, в которые Чонин без раздумий и бросился. К Чанбину он льнул как-то по-особенному, с долей ревности отметил Чан. К нему вот мелкий никогда так не лип. Но это, пожалуй, волновало его меньше, чем выпирающий после плотного ужина живот Чанбина, натянувший белую ткань футболки. Этот округлённый живот придавал ему несравненный шарм, намекая на таящуюся в упитанном теле плодовитость. В общем-то, он невероятно Чанбину шёл. Вот бы положить на него руку и вжаться пальцами в мягкий жир, в плоть. Там, за этим покровом пряталась матка, лоно, готовое взрастить в себе ребёнка из семени альфы.       Хлопнула дверь. Чан дрогнул. Проводив Чонина взглядом до подъезда, он повернулся к Со. — Так о чём ты хотел со мной поговорить?       В царившем в салоне сумраке раздался щелчок, послышался тихий шорох возвращающегося на место ремня. Взяв руку Чана в свою, Чанбин склонился и прижался к ней лбом. — Ты молодец, — голос его радостно дрожал. — Сони мне всё рассказал. Ты просто умница, Чан. — Что… — Чан остолбенел, глядя на чёрные, как тушь, волосы. — Ты о том, что мы… начали встречаться? — неуверенно предположил он, не зная наверняка, успел ли Джисон поделиться новостью с их омегой. — Именно, — Чанбин поднял голову, продолжая стискивать его руку, опалил горящим взором. — Капец, я так рад! Ща расплачусь. Иди ко мне, ну, — он раскрыл руки.       Горло Чана перехватило. Он и сам был готов всплакнуть от неимоверного облегчения, как будто долго мучивший его узел, в который запутались струны его души, наконец ослаб и развязался. Подавшись вперёд, он опустился в объятия, вжался лбом в большое мясистое плечо. Ладонь Чанбина легла ему на затылок, и с каждым её поглаживанием по шее и спине рассыпались мурашки. Ладонь вожака была горячей и уверенной. — Расскажешь, как всё было? — Конечно.       Но подожди ещё немного, подумал Чан, погладь меня ещё чуть-чуть. В нём что-то просыпалось и отзывалось на движения Чанбина. Что-то, пробуждения чего он боялся и одновременно желал.       От Чанбина пахло всем и всеми. Чан закрыл глаза и стал вспоминать его мягкий-мягкий, шелковистый запах. — Рассказывай. В мельчайших подробностях. Я еле сдерживался всю дорогу.       Еле сдерживался? Что ж, из него и впрямь был отличный актёр. На протяжении всего пути Чанбин никак себя не выдал. — Э-э-э… ну… — Это наверху произошло? — Нет, подожди, — Чан накрыл его руку своей, чтобы немного притормозить. — Что именно Джисон тебе рассказал?       Чану требовалось иметь представление о том, сколько успел поведать Хан, чтобы знать, чем дополнить общую картину. — Сейчас. Подожди, — Чанбин снял телефон с держателя на приборной панели, потыкал в него пальцем и повернул экран. — Вот.       Чан прочитал: «Ликуй, душа моя! Наш Чан предложил мне встречаться!» «Да ну! Гонишь» «А вот и нет. Истина сие.» «Ты серьёзно?! Не рофл?» «Нет» «СОНИ МАЛЫШ Я НЕ ВЕРЮ» «ПОВЕРЬ» «ААААААААААА Я ЩАС В КОСМОС УЛЕЧУ» «Я ТОЖЕ» «КАК ЖЕ Я ВАС ЛЮБЛЮ! ПОЗДРАВЛЯЮ!!!»       Далее следовал обмен неистовым количеством эмодзи. Чан улыбнулся. Он-то предполагал, что пройдёт серьёзнее и сложнее, что Джисон встретится с Чанбином один на один и торжественно и несколько осторожно преподнесёт новость о начавшихся отношениях, а он, не заморачиваясь, отослал эсэмэску. — Так, кхм… — Ты наверху предложил? — помог Чанбин, видя, что Чан никак не мог начать. — Нет. — Что тогда вы там делали? — Осмотрели комнаты. — Чё, серьёзно? — Ага. Джисон целую экскурсию провёл. — Вот болван, — усмехнулся Со, покачав головой. — Я ж не за этим вас туда откомандировал. — Мы так и поняли. Так что потом мы… целовались.       А потом были приставания, была размолвка, было примирение, был разговор про девственность и инстинкты, но обо всём об этом Чан умолчал. Он внимательно вглядывался в лицо напротив, пытаясь уловить малейшие признаки ревности или зависти, чтобы сгладить все острые углы в рассказе, но ни того, ни другого не было. Чанбин впился в него пристальным прищуром, дотянулся до души и прочитал её как открытую книгу. — Ты что-то не договариваешь.       Как он умудрялся проникать в мысли и видеть насквозь? По Чану побежали мурашки, но на сей раз он не трусил перед сверхъестественной силой вожака. После того, как предложил Джисону встречаться, он чувствовал, что он на волне. — Было что-то ещё. — Было, но это личное. — Личное? — удивился Чанбин, словно бы не ожидал, что у его альф могут быть отдельные от него дела. Пожалуй, он и в самом деле удивился. Он ведь привык везде совать свой нос, но не привык, чтобы его по нему щёлкали. — Всё, что касается вас, касается и меня. — Фигушки, — возразил Чан и еле сдержал улыбку, до того смешно выглядел возмущённый Чанбин — чёрные брови сошлись над переносицей, губы надулись. — С ним мы встречаемся, а с тобой — нет. Могут же у нас быть секретики. — Вы чё, дрочили? Тоже мне секретик. — Нет, — Чан загадочно улыбнулся и погладил большим пальцем руку омеги, в которой до сих пор лежала его ладонь. «Не заводись, — сообщал он этим жестом, — это всего лишь игра». По правде говоря, он и так собирался выложить всё подчистую, но уж больно ему хотелось поддразнить зарвавшегося вожака непослушанием. Вожак правильно растолковал сигнал и задиристо ухмыльнулся. — Ты же понимаешь, — он подался вперёд, взгляд сделался маслянистым и лукавым, — что Сони мне всё расскажет, если я спрошу? Я ведь всё равно узнаю.       Ой. Близко. Чан не удержался и сквозь сумрак посмотрел на губы, такие восхитительно пухлые, розоватые, с очаровательной ложбинкой, спускающейся от носа. Если, подумал он, они поцелуются, его губы полностью накроют маленькие круглые губы Чанбина. Разрушится ли что-то, если они сейчас поцелуются? Маленький невинный чмок, быстрый и лёгкий, как взмах крыла бабочки. Никто не узнает.       Почуяв неладное, Чанбин стремительно отстранился, но руку не отдёрнул. — Рассказывай давай, — поторопил он с дерзкой ухмылкой. Он прекрасно знал, что он неотразим, и в открытую этим наслаждался.       Как ни странно, Чану в нём это нравилось. Раньше он не выносил напыщенных самовлюблённых людей, но Чанбину было не занимать своеобразного обаяния. Особенно подкупал его торчащий туповерхий клычок. Дотронуться бы до него языком. — Я жду. — А, ну да… — опомнился Чан. — Слушай, а это ничего, что я расскажу? Ну, без разрешения от Джисона. — Что же там произошло такое, что тебе нужно от него разрешение? — Чанбин хитренько прижмурился. — Много всякого. — Как интересно. Говори. Гарантирую…       Докончить он не успел, его прервал звонок. — О, лёгок на помине, — Чанбин отпустил ладонь Чана и поднёс телефон к уху. — Алё. Нет ещё. Да вот с Чаном в машине сидим. Спросить хотел… Чё? — он ошарашенно посмотрел на телефон. — Сбросил, прикинь.       Телефон в его руке завибрировал. — А-а-а, — в нос протянул Чанбин и улыбнулся. — Ясно.       Он принял звонок и прикрепил телефон к держателю на приборной панели. С экрана широко улыбался Джисон. Судя по зелёным переплетениям плюща над головой, он находился наверху, в своей необычной спальне. — Разрешите присоединиться. — Разрешаем, — Чанбин открыл окно и прикурил от зажигалки. — Хай, — неловко поздоровался Чан, тогда как при одном только взгляде на Джисона ему захотелось сказать: я уже соскучился по тебе, давай встретимся как можно скорее, давай я попрошу Чанбина отвезти меня к тебе прямо сейчас, будем целоваться всю ночь, и заниматься любовью, и разговаривать; расскажешь мне больше о своём прошлом, о своей вере, а я буду слушать и обнимать тебя. Жаль он не был достаточно смелым, чтобы внаглую напроситься на ночь, хотя был уверен, что Джисон с радостью согласился бы. Просто Чан боялся показаться навязчивым. — Как удачно, что вы вместе, — Хан, лёжа на животе, подпёр подбородок ладонью. Позади его головы показались босые ступни. — Чан, дорогой, давай обсудим твои инстинкты. — А что с ними? — Чанбин искоса смерил Чана взглядом сверху донизу. Чёрный влажно блестящий глаз его напоминал аккуратно разлитую каплю нефти. — Он вроде как не выгуливает их должным образом. Подавляет. — С чего ты взял? — Мы обсуждали это наверху. — Хрен знает, что вы там наобсуждали, — Чанбин затянулся, выдохнул дым в окно, почесал затылок. — Всё у него норм с инстинктами.       Чан округлил глаза. Он-то ожидал, что его будут поучать и переделывать. — То, что ты у своих идёшь на поводу, — продолжал Со, — ещё не значит, что так единственно правильно. Чан, у тебя отличный баланс. Не парься. Всем бы такой самоконтроль. — Оу. Спасибо, — Чан горделиво выпрямился. Не зря он тренировал силу воли. Похвала от Чанбина, эксперта в инстинктах, заставила его даже немного покраснеть. — Так я был неправ, — Джисон склонил голову набок. Густые волосы упали ему на лицо, и он изящным взмахом руки откинул их назад. Мелодично звякнули браслеты. — А почему? — Ну смотри, когда вы познакомились, он понюхал тебя, как надо, и сегодня утром после вашего поцелуя потёрся об тебя. То есть он прислушивается к инстинктам, когда есть необходимость. Затолкай он их совсем глубоко в жопу, он бы не так себя вёл, и периодически у него бы резьбу срывало. Сечёшь? — Вот как. Я не думал с такой стороны. Ты такой умный, — Джисон, самозабвенно созерцавший Чанбина через экран, влюблённо вздохнул. — Харе подлизываться, лучше расскажите, наконец, как встречаться начали. — Чан ещё не рассказал? — Чан заделался в партизаны. Отказывается разглашать информацию без твоего разрешения. — Да я не про то, как встречаться начали, говорить не хотел, — стал защищаться Чан, — а про то, что наверху делали. — Разрешаю, всё разрешаю, — важно заявил Джисон. — Тогда ладно, — Чан пожал плечами. — Кто расскажет, ты или я? — Давай я. — Давай.       Без зазрения совести Джисон в подробностях описал, как, возомнив, что они с Чаном начали встречаться после утреннего поцелуя, настойчиво пытался склонить его к сексу. Чанбина эта часть крайне рассмешила. — Чан прям настоящая динамо-машина, — сказал он и усмехнулся, посмотрев на Чана. — Чего скукурузился? Я ж не говорю, что это плохо. Ну недотрога ты у нас, ничё страшного.       Чан опустил голову. Он смутился, потому что Чанбин сказал «ты у нас» так нежно, что между строк безошибочно считывалось: ты наш, ты для нас, а мы — для тебя, мы любим тебя таким, какой ты есть, и ты, пожалуйста, люби нас.       Потом Джисон как мог точно передал содержание их разговора, произошедшего на втором этаже. — Твой первый раз был с тридцатипятилетней женщиной?! — Чанбин подпрыгнул на месте.       Чан ожидал, он тоже будет как громом поражён этим известием. В каком-то смысле, так и было, но в отличие от него Чанбин оказался поражён приятно. — Ну ты даёшь, Хан Джисон! Красавчик! — Красавчик?! — изумился Чан. — Ты что несёшь? Когда стало нормальным в пятнадцать лет спать со взрослой женщиной? — Ты давай это, не лезь в чужой монастырь со своим уставом, — отмахнулся Со. — С каким ещё уставом? По-моему, мораль — это общечеловеческий закон. Когда взрослый спит с ребёнком — это аморально. В Таиланде вот рабство до сих пор узаконено и многожёнство. Не будешь же ты говорить, что и такие традиции надо уважать.       Чанбин резко посерьёзнел, надменная усмешка сошла с его губ. Чан даже испугался такой разительной перемены. — Не буду, — сурово сказал Чанбин. — Но это другое. — Нет, это то же самое, — несмело настоял Чан. Его насторожило то, каким угрюмым, безотрадным стал взгляд чёрных глаз, как будто на Чанбина разом навалилась тысяча тягот. — Что с тобой? — робко спросил он.       Чанбин долго смотрел на него, затем на Джисона и вяло ответил: — Ничего.       Нет, там явно что-то было. Что-то не так, что-то не так — сигнализировало чутьё. — Давайте я дальше расскажу, — мягко встрял Джисон, рассеивающий возросшее напряжение понимающей улыбкой. — Давай, — тихо сказал Чанбин.       Да что с ним, гадал Чан. В голове его звенел колокол, и он не сразу сообразил, когда Джисон перешёл к сцене во дворе под деревом. — И он такой: «Хан Джисон, давай встречаться», а я такой: «Я согласен! Я согласен!», и он подхватил меня и закружил! А потом мы поцеловались.       Чан слегка улыбнулся. Да, они кружились и целовались. Совсем как в каком-нибудь романтическом фильме. — Как мило, — лицо Чанбина было ласковым и добрым. Он налёг на руль, обхватил его своими мощными руками, как будто хотел обнять кого-то, и затянулся сигаретой. — Я так счастлив, пацаны. — Душа моя, я тебя не вижу, — Хан вытянул шею, как будто это помогло бы ему увидеть Чанбина за пределами камеры.       Внемля зову, Чанбин вернулся, но буквально на секунду. — Погодите, сижку выкину.       Не закрывая дверь, он трусцой побежал до ближайшей урны. Немного проследив за удаляющейся широкой спиной, Чан переглянулся с Джисоном. — Он точно в порядке? — Точно, — заверил Джисон. Вдруг на губах его появилась развратная улыбка. — Смотри, что у меня тут, — он поёрзал и показал в поднятой руке Чанову кофту и серый рукав от Чанбиновой толстовки. — Сегодня я собираюсь классно подрочить. — У тебя все мысли об одном. — Имеешь что-то против того, что я вас хочу? — Джисон поиграл бровями. — Нет, — улыбнулся Чан. — Вовсе нет. — О чём речь? — Чанбин, пыхтя, захлопнул дверь, сел поудобнее и посмотрел на альф. Видимо, на свежем воздухе хмурость покинула его. Он сиял. Сиял, отражая любовь и счастье своих альф, как сияет полная луна, отражая свет солнца. — О том, что я вас хочу, — ответил Джисон. — Хотеть не вредно, вредно не хотеть.       После этих слов воцарилось приятное молчание, на протяжении которого они втроём обменивались взглядами, таящими так много того, чего нельзя выразить речью. Например, как мог бы Чан объяснить то щемящее чувство уязвимости и удовольствия, какое всё сильнее охватывало его, пока он сидел в машине с истинными, больше слушая, чем говоря о своих зародившихся отношениях с альфой, или когда его глаза сами собой опускались на выпирающий живот Чанбина, или когда он засматривался на тонкие губы Джисона и вспоминал, каково их целовать.       Первым молчание прервал Чанбин. — Трындец, до сих пор не верится, что вы теперь встречаетесь. — И мне не верится, — согласился Чан. — Поверьте! — Джисон совсем приник к телефону, так что на экране было видно только его лицо и то не целиком — глаза, нос и губы. — Вера — это самое главное! Я вот верю, что совсем скоро мы будем встречаться втроём. — Слыхал? — Чанбин хитренько посмотрел на Чана и по-звериному юрко приник к его плечу. — Готов встречаться со мной? — Ага. Не терпится уже.       Мягкий! Какой же Чанбин был мягкий и одновременно мощный, весь из тугих упругих мышц. Но что самое потрясающее — он прижимался грудью к Чановой руке. Чан снова почувствовал себя смущающимся школьником. Он вспомнил, как впервые потрогал грудь Юмиль. Наверняка сейчас он покраснел так же густо, как тогда. В любом случае, он ничего не мог с собой поделать. Он ощущал эту податливую мягкость и пьянел от неё. — Вы прекрасно смотритесь вместе, — Джисон глядел на них влюблёнными глазами, подперев пухлую щёку. — Успеешь налюбоваться, вся жизнь впереди, — Чанбин отлип от Чана, сел ровнее.       Чан хоть и огорчился, но вздохнул с облегчением. Нет, конечно, он бы не потерял самообладания и ничего бы не сделал Со, но уж больно будоражились его мысли от этой близости. — Ладно, родные, — заговорил Джисон, — мне пора. Надо ещё кое-что сделать, пока не забыл. — Передёрнуть? — хмыкнул Чанбин. — Передёрнуть я никогда не забуду. Всё, спокойной ночи. — Спокойной ночи.       И, послав воздушный поцелуй, Джисон отключился. Экран потух. Чан посмотрел на Чанбина. С одной стороны, он жаждал узнать, что это вообще, чёрт возьми, было, почему Чанбин ни с того ни с сего посмурнел посреди разговора. С другой стороны, ему нравился нынешний Чанбин, спокойный и слегка проказливый, не хотелось бы своим неуёмным любопытством подталкивать его к прежней неприятной угрюмости.       Принятие решения пришлось отложить. Одновременно тренькнули оба телефона. Чанбин и Чан взяли сотовые. На экране висело уведомление от приложения-мессенджера. В уведомлении значилось: «Пользователь ДжисON пригласил вас в чат 3RACHA. Принять/Отклонить». — Трирача? — Чан нажал на «Принять» и открыл чат с тремя участниками. — Креативно. — Давно пора общий чат завести, — не отрываясь от печатания, сказал Чанбин.       Телефон Чана пиликнул. В чате появилось сообщение. Бинго: Молодчик, Сони — У тебя ник Бинго? — хохотнул Чан. — А у тебя какой? — Просто Бан Чан. — Фу, скучный. — Нормальный ник, чего фу-то сразу. Это моё имя, на минуточку.       Они встретились взглядами и заулыбались. Нет, решил Чан, никаких больше сегодня серьёзных разговоров. Пусть только Чанбин и дальше улыбается. Какие бы тайны ни гложили его душу, Чан раскроет все постепенно. Им некуда торопиться.       Пиликнули телефоны. ДжисON: так будет удобнее ДжисON: люблю вас Бинго: и мы тебя. Спи давай ДжисON: нет уж, я ещё не передёрнул Бинго: передёрни и спи       В ответ Джисон прислал фотографию руки, на которую был натянут отрезанный серый рукав. Чан хихикнул. Чанбин что-то быстро напечатал. Бинго: извращенец ДжисON: почему Чан ничего не пишет? Бинго: Чан ржёт ДжисON: я рад, что ему весело Бинго: мне иногда кажется, что он воспринимает нас как двух клоунов Бан Чан: Нет! Бан Чан: просто за вами смешно наблюдать Бинго: смени ник Бан Чан: мне нравится мой Бинго: беспонтовый Бан Чан: а какой понтовый? Бинго: Ча-ча-чан — Серьёзно? — Чан засмеялся. — Сиёзно, — скорчил смешную гримасу Чанбин. ДжисON: вы реально переписываетесь, сидя в машине? Бинго: мы и разговаривать успеваем ДжисON: хах ДжисON: ладно, я пошёл Бинго: сладких снов Бан Чан: спокойной ночи — Нам тоже пора на боковую, — Чанбин убрал телефон и уверенно взял Чана за руку. — Ага, — Чан переплёл их пальцы. — Устал? — Немного. — Спасибо тебе за сегодня, — серьёзно сказал Со. — За всё. За то, что пришёл, за Чжухона, за Ликса. И особенно за Сони. — И тебе спасибо, что не сдался на мой счёт. — Ещё бы я сдался, — Чанбин положил свободную руку Чану на затылок, притянул, пронзил его своим прямым взглядом. По Чану посыпались мурашки. — Я же втрескался в тебя по уши. Забыл? — Нет. — Чем больше я тебя узнаю, тем больше люблю. — Оу, — Чан не вытерпел и опустил глаза. Как назло, глаза он опустил прямо на упитанное, изобильное туловище, от взгляда на которое воздух застревал в горле. Тело его омеги было прямо перед ним, под собравшейся складками футболкой явственно проступали груди с маленькими сосками, бока и живот. Столько сочных мест, которые можно сжать, пощупать, прикусить. — Чонин заждался уже. Иди домой, — Чанбин отодвинулся.       Затылку без мягкой повелительной руки сделалось холодно. — Угу.       Но Чан не смог, не сумел уйти просто так. Пускай Джисон уверял его, что Чанбин рад, ему было необходимо лично удостовериться. — Ты точно в порядке? — Чан сжал руку, которую всё ещё держал в своей руке. — Я о том, что мы начали встречаться без тебя. — Точно, — Чанбин ласково улыбнулся. — Спасибо, что поинтересовался. — Ты же скажешь, если вдруг что? — Да. Пока что я замотивирован пошустрее со всем разобраться, чтобы быстрее присоединиться к вам. — Это хорошо. — Сам-то как? — Я…       Чан задумался. Было ведь кое-что, что его волновало. Раз уж он просил искренности и открытости от Чанбина, то и сам, по идее, должен был соответствовать. — Я, если честно, переживаю, — медленно заговорил он, подбирая нужные слова. Чанбин, слушая, наклонил голову набок, и на секунду Чан загляделся на очертания крепкой шеи. — О чём? — Ну, вот предложил я Джисону встречаться, но я не знаю, как быть с… понимаешь… ухаживаниями, — Чан посмотрел в окно. Так говорить было легче. Можно было представить, что он просто выговаривается перед зеркалом или психологу. — У меня нет денег на подарки и рестораны. Да даже на кафешки. Мне… стыдно, что я, альфа, да ещё старший, не могу побаловать его, сводить, например, на свидание в какое-нибудь классное место. Как-то так. — Подожди, — Чанбин включил свет, наполовину пролез назад, достал рюкзак, валявшийся на коврике, и вернулся с ним. Порывшись в нём, достал кошелёк, из кошелька — карту и протянул её Чану. — На. — Что это? — Карта. Трать на здоровье. — Не надо мне, — возмутился Чан. — Я перед тобой душу открываю, чтоб ты меня утешил, а ты мне деньги пихаешь. — Не дури. Деньги многое решают. Почти всё. Тебе же надо. Бери. — Не буду! — Бери, — Чанбин настойчиво протягивал карту. — Отстань от меня!       Казалось, его упёртость и насупленные брови возымели должный эффект. Чанбин замолчал и опустил руку. Но, нет, Чанбин не был бы собой, сдайся он так скоро. — А ты не думал, что так я хочу поучаствовать, быть хоть как-то причастным к вашим отношениям? — Вот только не надо этих твоих манипуляций. — Это не манипуляция, — Чанбин норовисто выставил лоб, — я правду говорю. Я соврал, что в порядке. Мне капец обидно. Ты прав, я давно мог утрясти дела со стаей, мог заранее подготовить замену, но я этого не сделал. Даже когда Сони объявился, не сделал, потому что люблю стаю и люблю власть. И я сам виноват, что теперь вынужден кусать локти, наблюдая за вами со стороны. Ты не представляешь, как сильно я хочу к вам, хочу, чтобы вы трогали меня, целовали меня, любили меня, меня-меня-меня. Я правда безумно счастлив, что вы и друг друга любите, что не грызётесь, но я всё равно иногда думаю, — голос его осёкся, — а как же я?       Чан не верил собственным ушам и глазам, перед которыми был раскрасневшийся от быстрой речи Чанбин с плотно сжатыми побелевшими губами. Выходит, новость о начавшихся отношениях его альф всё же проехалась по нему, и принять её было не так легко, как показалось. — Оу… я… — Поэтому, — перебил Чанбин, едва переведя дух, — возьми. Чёртову. Карту. — Прости, но нет, — Чан мягко отстранил его руку. — Не хочу быть в долгу. — А я хочу, чтобы ты был у меня в долгу. Хочу, чтобы ты был ко мне привязан, чтобы нуждался во мне. Меня заколебало чувствовать себя беспомощным рядом с тобой. — Давно бы так, — Чан осторожно погладил чёрную макушку. Сочувственная ласка была принята, и он перевёл ладонь на широкий затылок, притянул Чанбина к себе и крепко обнял. Большой мягкий Чанбин повозился и утихомирился у него на груди. — Сразу бы сказал правду. — Не хотел портить малину, — глухо ответил Со, и Чан ощутил его горячее дыхание на шее. — Ты ничего не испортишь, если честно расскажешь о своих чувствах. А ещё запомни, что я и так кругом тебе обязан из-за обещанного будущего, о котором я мечтаю, с домом и детьми. Без тебя оно невозможно. Я буду ждать тебя. Джисон тем более. Я видел, как он на тебя смотрит.       Да и что они, двое альф, без предназначенного им омеги? Бесплодные, пустые создания, способные только созерцать жизнь, но не созидать её. Не будь они истинными, они, возможно, и составили бы гармоничную пару, но у них были метки, и метки привели их к плодотворному истоку, к омеге, к полнокровному, мощному Чанбину. — Он рассказал тебе, как мы начали встречаться, но не до конца. Потом мы разговаривали о тебе, потому что я… — Чан тяжело вздохнул, прежде чем продолжить, — на мгновение допустил, что нам и без тебя будет хорошо, поделился этим с Джисоном, и Джисон согласился, но добавил… как же там… — память подвела в самый неподходящий момент. — Что-то с Древней Грецией связано.       Чанбин затрясся в смехе. — Смешно тебе? — Чан погладил его по широкой тёплой спине. — Тебе бы пропить чего-нибудь для памяти. — А, вспомнил. Сказал, что без тебя нам будет Троя. — Смерть, — сладко шепнул Чанбин, словно от одной мысли, что его альфы умрут без него, ему делалось очень приятно. — Ого, ты знаешь, — подивился Чан. Он вот такой оборот речи услышал сегодня впервые. — Я далеко не дурак. Ты ещё не понял? — Понял-понял, — улыбнулся Чан, вдыхая тянущийся от волос Чанбина запах сладкого фруктового шампуня. Волосы щекотали нос, и он поморщился, но головы не отвернул. Наоборот, придвинул ближе, зарылся в чёрные пряди. — Ты у нас умный.       Вот и он сказал это. У нас. Ты у меня и Джисона. Ты — наш. Воспринимаешь ли ты, думал Чан, эти слова так же, как воспринимаю их я? Бьётся ли от них твоё сердце так же, как моё? Надеюсь, что да.       Чанбин съехал ниже, вжался лбом Чану в грудь. Чан продолжал его гладить. Всё гладил и гладил, гладил и гладил, стараясь облегчить его душевные терзания. — Хочу узнать, как ты пахнешь, — прошептал Чанбин, и снова Чан ощутил его горячее дыхание на себе. — И Сони. — Обязательно узнаешь. — Я такой идиот, — надтреснутым шёпотом каялся Чанбин. — Сам лишил себя этого. — Не навсегда же. Вот прекратишь пить таблетки, и познакомимся по-настоящему.       Они посидели немного в тишине, прижавшись друг к дружке. Спустя минуту или две Чанбин замычал, завозился и отодвинулся. — Значит, карту не возьмёшь? — Нет, — наотрез отказался Чан. — Ладно, — Чанбин убрал карту и кошелёк и кинул рюкзак назад. — Тогда, — он приглашающе протянул раскрытую ладонь, и Чан положил на неё свою, — послушай, Джисону нахер не сдались обычные свиданки и подарки. Чтобы порадовать его, во-первых, занимайся с ним сексом. — Спасибо, блин, — фыркнул смущённый Чан. — Это я уже и сам понял. — Я не закончил. Сказал же, «во-первых». Итак, во-вторых, у него дофига продуктов, но он ленивый кабздец, так что они портятся, поэтому берёшь и готовишь у него. Вот тебе и романтический ужин. Поверь, Сони будет счастлив. Он не любит, когда еда пропадает. В-третьих, своди его в букинистический в Среднем, он обожает копаться в секциях с уценёнными книгами. Купишь ему пару книжек по два доллара, вот тебе и подарки. И, Чан, — Чанбин обворожительно улыбнулся, — ты же и сам понимаешь, ему плевать на деньги. Ему нужен ты. Просто ты. — Спасибо. Мне полегчало. — И тебе спасибо. Мне тоже полегчало. Предлагаю на этой прекрасной ноте и закончить, а то опять до утра просидим. — Согласен. Пойду нюхать твою толстовку и спать.       Чанбин премило хихикнул и зажеманился. Ни дать, ни взять — омега омегой.       На прощание они обнялись ещё раз. Когда Чан уже вылезал из машины, Чанбин окликнул его. Чан нагнулся. — Чего? — У нас будут охуенные дети, — сказал Чанбин. — Рассчитываю на тебя. — Вам с Джисоном тоже придётся постараться, — Чанбин вскинул бровь. Он игрался.       Ещё вчерашний Чан вряд ли быстро нашёлся бы с ответом. Куда вероятнее, он бы сморозил какую-нибудь глупость или вовсе промолчал, ограничившись смешком, но сегодняшний Чан был в ударе, к тому же он уже выучил правила игры, которой забавлялись Чанбин и Джисон. — Постараемся, будь уверен. Так постараемся, что ты ещё будешь просить нас остановиться. — Ого-о-о, — одобрительно прогудел Чанбин. — Хорош. — Учусь, — Чан подмигнул и захлопнул дверь, совершенно довольный этим вечером и собой.       В квартире пахло едой, в гостиной горели светильники, мерцал голубым телевизор. Чан разулся и прошёл. Чонин уже в домашнем сидел на диване, скрестив худые ноги. — Вы долго, — сказал он, увидев Чана. — Всё нормально? — Да, заболтались просто, — Чан сел рядом, приобнял мелкого за плечи. — У нас кто-то был? — Нет. С чего ты взял? — У тебя в комнате пахнет омегой, — вкрадчиво произнёс Чонин, косясь на Чана. — Я её не знаю. Кто она?       Она! Вот именно что она! Хоть кто-то, кроме Чана, чуял девушку. — Это Чанбин. — Да ну! — Чонин резко развернулся всем телом. Округлённые глаза его, казалось, вот-вот выкатятся из орбит. — Отвечаю. — Обалдеть! Стой. Ничего не понимаю. Он же не пахнет. — Там его толстовка старая лежит. Они у него для стайных, а мне он дал, чтобы я поспал, — Чан не оговорился. Он целенаправленно сказал правду, потому что сегодня многое понял о том, насколько важна честность. Достаточно он уже врал Чонину, боясь его расстроить. Хватит. — Да, Шиён и Сынмин говорили, что Бин тебя спать уложит, но не сказали, как, — Чонин с благоговением покосился на приоткрытую комнату, где, подобно сокровищу в гробнице, лежала толстовка Со. — Это самый омежистый запах из всех. С ума сойти. — Так ты знал, что я не спал? — Давно знал. Я же не слепой. Что в итоге? Ты поспал? — Поспал. И очень хорошо. — Круто. Выглядишь счастливым, — тепло, совсем по-взрослому серьёзно сказал Чонин и убавил звук на телевизоре. — Почему ты не говорил, что у тебя бессонница? — Прости. Не хотел тебя беспокоить. — Вся жизнь сплошное беспокойство. То беспокоит, сё беспокоит. Постоянно, без конца. И я предпочту беспокоиться о тебе, чем о чём-то другом. Чан, ты самый близкий и родной мне человек, и я знаю, что ты заботишься обо мне, но я не хочу оставаться в стороне. Мне же обидно.       Ну вот, ещё один обиженный омега в стороне. Видимо, такая была у Чана судьба, иметь с ними дело. — Чонин, — надтреснутым, жалобным голосом позвал Чан. Всегда ему было страшно показать слабость перед младшим. Он вбил себе в голову, что должен быть надёжной, непоколебимой опорой для него, гарантом защищённости, и никогда не замечал по-настоящему, что Чонин — не беспомощное существо, а сильный духом парень, через многое прошедший и, следовательно, обладающий некоторым жизненным опытом и стойкостью. Упорное стремление отстранить его от всяческих житейских трудностей за пределами учёбы и уборки по дому обернулось не помощью, а разделяющим забором. Своими опасениями Чан оторвал от их общения огромный кусок искренности, когда всё это время Чонин ждал её, потому что достаточно окреп, чтобы её вынести.       Чонин отзывчиво откликнулся, прильнул к Чану, устроил голову на его плече. — Люблю тебя, — прошептал Чан. — Фу! — наигранно скривился мелкий, но соблаговолил буркнуть в конце: — И я тебя. Расскажешь, как всё прошло? — он задрал голову, просительно, но твёрдо, заглянул в лицо. — Что «всё»? — Ну, вообще всё. Про бессонницу, про обмороки, про Чанбина. — Откуда ты знаешь про обмороки? — Шиён проболталась. Так чего? Расскажешь?       Опять всколыхнулось внутри сопротивление, в голову набились пустые отговорки, но Чан пересилил себя. — Обещаешь меня не ругать? — Обещаю. — Тогда ладно. С какого места? — С самого начала. — В общем, несколько недель назад у меня началась бессонница, пару-тройку раз кровь из носа текла, а в четверг я упал в обморок в универе…       Чан рассказал всё, и это было непередаваемо хорошо. Никогда они с Чонином не были так близки. Несмотря на поздний час, им не хотелось расходиться по кроватям и тем самым прерывать сладостное единение, наполненное дружеской откровенностью. Достали мороженое, гостинец от Шиён. Чонин, в свою очередь, поделился тем, как провёл время с бетами: как его забрали из школы на шикарной машине с личным водителем, заказали доставку из ресторана, помогли с домашкой, успокоили насчёт экзаменов, поведали об университетской жизни. Шиён, отвозившая его утром в школу, была очень милая, а Сынмин, забиравший из школы, очень обходительным.       Под конец Чонин каждую минуту широко зевал и сонно хохлился. — Ладно, пора закругляться, — Чан поднялся, опираясь на колени. — Схожу в душ. — Ага, — Чонин повалился на подушку и закутался в одеяло.       Потрепав его по голове, Чан захватил сменную одежду и заперся в ванной. Раздеваясь, Чан чуял запах Джисона. Он прилип к коже, наслоился на собственный, лез в нос. Терпкий, мускусный запах молодого самца. Раньше Чана такие не возбуждали. Но не теперь. Член начал быстро увеличиваться.       Чан стянул трусы, на которых успело появиться мокрое пятно, бросил в ящик с грязным бельём и посмотрел вниз. Член тяжело покачивался, с головки стекали крупные клейкие капли. — Так, — Чан размашисто зачесал волосы. Он, признаться, давно не возбуждался и, как следствие, давно не мастурбировал, так что даже подрастерялся от неожиданности.       Пустив воду, он забрался в ванную, задёрнул штору и обхватил твёрдый, горячий член. Вода сбила запах. Казалось бы, в голове должно проясниться, но неотступно преследовавший Джисон прокрался в воображение. Яростно работая рукой, Чан представлял, как входит в Джисона, держась за узкие бёдра, прижимается к нему, проводит носом по напряжённой шее. Чан шатнулся вперёд, прислонился лбом к холодному кафелю. Вода поливала спину. Стиснув зубы, морщась и жмурясь, он тихо мычал, задавливая стоны, чтобы их не услышал Чонин. Каждая жилка в теле мучительно натянулась, надулись от крови синие вены. Предчувствуя разрядку, Чан собрал в свободную ладонь и приподнял яйца и резче задвигал рукой у основания члена. Ягодицы сжались, по спине и бёдрам, как ток, прокатилось удовольствие, и Чан спустил на стену, фантазируя, что кончает в младшего альфу, что это в него устремляется тугая струя. Загнанно отдыхиваясь, он удовлетворённо смотрел, как, смешиваясь с водяными каплями, стекала белая густая сперма.       Облегчённый и довольный, Чан хорошенько вымылся, оделся и вышел из запаренной ванной. Вытянувшийся солдатиком Чонин спал под включённый телевизор. Чан его выключил, подоткнул одеяло, погасил свет и ушёл к себе.       Сидя на кровати, он написал Джисону. Не в общий чат, а именно ему, потому что хотел выяснить, как внимательный, догадливый Джисон упустил из виду засевшую в Чанбине досаду. Точнее, Чан был уверен, что младший альфа не упустил её, а намеренно преуменьшил. И, главное, как им поступить дальше? «Не спишь?» — напечатал Чан. «Нет», — ответил Хан.       Сформулировать нормальное письмо после первой за долгое время дрочки не вышло, и Чан, поглаживая серую толстовку, позвонил. — Что такое, родной? Соскучился или по делу? — Оба варианта, — Чан улыбнулся. Сердце забилось быстрее при звуках дорогого голоса. — Что-то случилось? — Ничего особенного. Просто болтал с Чанбином и, как бы сказать, я его разговорил, ему, оказывается, всё-таки тяжело оттого, что мы с тобой вместе. — Ох, милый, конечно, ему тяжело. — Почему тогда ты убеждал меня в обратном? — Подыгрывал Бину. Подумал, что раз он сам не говорит, значит, хочет сохранить гордость. И ещё я боялся, что ты будешь на него давить. Ты давил? — Не особо. Мы немножко поругались. Или не поругались… Так, сцепились малость. Ну он и высказал мне всё, что накипело. — Вы помирились? — озабоченным тоном спросил Джисон. — Не только. Мне кажется, мы после этого стали ближе. — Замечательно! — Ага. Но я спросить хотел, как нам теперь с ним быть? То есть, при нём. Возможно, нам лучше не обниматься и не целоваться у него на виду. — Даже не знаю, — с сомнением сказал Хан. — Давай попробуем так. — Хорошо.       Джисон немного помолчал. — А приветственные и прощальные поцелуи тоже под запретом? — Да, — решительно ответил Чан. — Давай при нём здороваться и прощаться так же, как здороваемся и прощаемся с ним. — На прощанье его можно обнимать. — Значит, и мы будем на прощанье обниматься.       Порешив на этом, они попрощались, повторно пожелав один другому спокойной ночи. Заведя будильник, Чан улёгся на подушку, обёрнутую рубашкой Джисона, прижал к груди толстовку Чанбина и закрыл глаза. Смешавшиеся запахи истинных быстро укачали его, утомлённого насыщенным днём. Спалось ему долго и крепко.