Я не смог себя убить

Ли и правда сделал это. Выстрел из пистолета осветил вспышкой окружающее пространство и резким, громким звуком отразился в стенах заброшенного завода. Хенджин, словно в замедленной съемке, холодея изнутри, наблюдал, как рука Минхо опускалась вниз, роняя пистолет, и его тело, пошатнувшись, падало на пол. Ни крика, ни крови, только глухой звук ударившегося о холодный гранит туловища, упавшего прямо под ноги Хенджину. В широко распахнутых глазах Ли застыли слезы. Он до последней секунды жизни смотрел на того, кого любил больше всего в этом мире. На него. На Хенджина. Минхо убил себя, он смог, и Хенджин тоже должен был сделать это, но в нужную секунду его палец одеревенел, а воля парализовалась, и вместо выстрела в висок, который должен был избавить его от страданий, он погрузился в кошмар переживаний, который сейчас терзал, рвал на куски его душу. Всхлипнув, хрипло прокричав, он рухнул перед Минхо на колени, роняя свой пистолет и, обхватив его руками, прижал к себе еще теплое тело. - Я люблю тебя, люблю, Минхо, люблю, - повторял он, качаясь и пряча заплаканное лицо в волосах Ли, не желая покидать это место и не собираясь никуда убегать. Скоро, через минуту-вторую, сюда нагрянут палачи, которые сделают за него то, что не мог сделать он сам. Мысль о предстоящих пытках его больше не пугала. Самую сильную боль в своей жизни он уже испытывал прямо сейчас. Всего несколько дней счастья за всю короткую жизнь, наполненную борьбой за выживание в группировке, где оба росли, наполненные ненавистью к миру, к людям, к судьбе. Они не знали другой стороны жизни, только видели ее на экранах телевизора. Как будто красивая сказка, она вызывала усмешку и казалась нереальной, наивной и слишком приторно-сладкой. В них не было любви, лишь временами просыпалось неприятное, душащее чувство жалости, которое заставляло отступать там, где нужно было проявлять жестокость, и тоска, непонятная, не распробованная, темной тенью следовала за ними днем, а ночью накрывала собой и не позволяла засыпать до появления проблесков зарева за почерневшим от грязи окном. Они общались друг с другом с детства, но никогда не дружили. Дружба не была принята в их многочисленной семье. Но что-то случилось несколько месяцев назад, что-то пронеслось между ними, просто так, без каких-либо особых событий, в пустой комнате, в которой они сидели, забивая наличкой сумку для предстоящей сделки старших членов семьи. Минхо усмехался, перевязывая очередную пачку банкнот резинкой: - Они нас запирают каждый раз, как будто у нас есть причины бежать. Да я понятия не имею, как жить в том мире за пределами района. Хенджин поднял на него глаза, но не ответил сразу. Он тоже не знал, что можно делать там, где не нужно каждый день бороться за жизнь, еду и доказывать свою состоятельность. Не знал, но очень хотел узнать. Сглотнув, глядя в лицо Минхо, губы которого слегка двигались, продолжая подсчет, Хван произнес негромко: - Мы всегда всему учились сами. Научились бы жить и там.. - А какой смысл? - опять усмехнулся Минхо. - Лучше подохнуть в перестрелке молодым, чем сгнить от старости.. Но что бы ни сказал Минхо вслух, слова Хенджина словно высказали то тайное, запрятанное куда-то глубоко в сознании желание отведать, попробовать, вкусить запретного плода другой жизни. Он прекратил считать деньги и поднял глаза на Хенджина. - А ты смелый. Сказать такое вслух. Не боишься, что я тебя сдам? Тот отрицательно качнул головой, глядя на Ли. - Какая разница, сегодня это случится или завтра, сдашь меня ты или кто-то другой. Не хочу больше сидеть и ждать конца Если будет возможность, я рискну. Именно в тот день подавленное желание начало формироваться в цель, именно тогда, потрясенный смелостью и откровенностью Хенджина, Минхо начал думать, а что, если он тоже… сбежит? И это началось. Внутри него распустился яркий пышный бутон надежды, которая внезапно подсветила мрачные будни и окрасила их в мягкий, теплый свет, который почему-то привязался к Хенджину и пылал ярче и сильнее, когда тот оказывался в поле его зрения. Между ними негласно, само по себе завязалось обсуждение, чем можно заняться в жизни за пределами района, как можно уйти из семьи и остаться в живых, как затеряться в толпе, куда податься, как стащить деньги, выбраться из комнаты, в которой их запирали на время подсчета и сбора сумок для сделок. Фантазии все больше становились похожи на план, и сказанное однажды Минхо взволнованное, но радостное: "Давай сделаем это!", откликнулось в Хенджине тихим и счастливым: "Давай". Они сбежали, стащив наличку, бросив родных, но не близких людей. Меняя одну украденную машину другой, они перемещались по стране, останавливаясь ненадолго в дешевых мотелях, тратясь только на еду и предметы первой необходимости. Что делать с деньгами, когда не привык ими распоряжаться, когда ты не нуждаешься в предметах роскоши, услугах, развлечениях и всем том, что внушают счастливые люди с рекламы по ТВ и дорожных плакатов? Им не нужны были вещи и по сути не нужны были деньги. Они нашли что-то большее в новой жизни - друг друга, любовь, которой никогда не знали, яркие чувства, которые все это время были глубоко спрятаны внутри. Избавившись от большей суммы денег по дороге в приютах для животных, к которым оба питали слабость, они остались с самым необходимым минимумом к концу первой недели в бегах, и уже начали думать над тем, где они могут осесть. Но на последней автозаправке они случайно увидели свои портреты на плакатах с предупреждающей надписью "разыскиваются" и были вынуждены срочно менять планы. Выяснив, что их обвиняют в причастности к террористическим актам в столице, о которых они даже не знали, оба парня понимали, что мечты о свободной жизни уже были неосуществимы. Они не смогут доказать свою правоту. Их группировка, как сосудистая система внутри живого организма, протянулась по всей стране, и проникла даже туда, где они могли бы искать спасения и защиты. Остались нетронутыми лишь те самые мрачные, опустевшие участки, которые напоминали о прошлой жизни, - вроде того заброшенного нефтяного завода, обнаруженного ими в спешке при побеге на навигационной карте. Внезапно они поняли, что попали в ловушку. Место, в котором они прятались, располагалось в центре лишенной растительности и других построек территории, бензина в авто едва хватило бы на то, чтобы завести двигатель, а из окна, давно лишенного стекол, уже были видны огни приближающихся машин. Два пистолета. Пачка патрон. Бесполезно отстреливаться, кто бы там сюда не ехал, их будет не два-три человека. Им двоим не справиться ни при каком раскладе. И больше некуда бежать. Решение казалось очевидным. Минхо зарядил свой пистолет, зарядил пистолет Хенджина. Каждому по одному выстрелу. Протянув оружие Хвану, Ли поднял на него глаза, а потом на несколько секунд сильно, плотно прижался своими губами к его. - Люблю тебя, - прошептал он, отстраняясь, и, сглотнув, приложил дуло к виску. Хенджин дышал часто, его грудная клетка судорожно сжималась, и он плакал, но не физически. Внутри него все кричало, разрывалось от страданий и боли, и он не мог проронить ни слова в ответ, даже не выразил своих чувств, потому что его губы отказывались шевелиться. Приложив дуло к своему виску он ждал сигнала от Ли, думая, что сделает это вместе с ним, но Минхо моргнул и нажал на курок, а Хенджин не смог. За окном уже был слышен шум подъезжающего транспорта, а Хван впервые за много лет разрыдался. Прижимая к себе тело Минхо, он целовал его волосы, и не думал о том, какая участь ждет его самого. Его жизнь уже завершилась, ушла вместе с последним вздохом Ли, а все остальное уже было не важно.