Умирающий лебедь

Настоящее.       Анна наблюдала за тем, как лучи солнца блестят, преломляются, проходя через воду фонтана, и исчезают, превращаясь в еле заметную радугу. Красота, неописуемая и легкая, к которой когда-то была склонна и она. Но во что превратилась та чуткая, нежная и заботливая девушка? Во что превратился изящный лебедь, следующий одному желанию — свободе? Невозмутимая статуя, сложившая руки за спиной. Мрачная и спокойная, словно море перед грозой. Невозмутимая и безразличная, без капли жизни и счастья.       Закрытая и потерянная. Душа, мечущаяся меж двух миров. Ни мертва, ни жива.       Из приоткрытого окна главного офиса «Весть» лилась легкая и задорная музыка. Девушка, обладающая достаточно красивым голосом, пела о любви, слезах и бессмысленном ожидании, которое ни к чему не приведет. Иронично, как это накладывалось на настроение самой Павловы. Девушка, абсолютно потерянная, ожидает немыслимого чуда. Может появится один из знакомых людей, лица которых постепенно стерлись из памяти, превратились в белые пятна? Или мир, самая вселенная даст знак, что правильно, а что — ложно?       Какая же она дурочка.       Единственное, что должно ее сейчас интересовать и волновать — миссия, с которой ее послал Мастер. Ничего сложного, лишь задать пару важных вопросов, связанных с персоной, сломавшей ей жизнь. Подумаешь, сущая мелочь! Однако Анна должна проявить себя, пройти через очередное испытание, доказав Мастеру, что она готова к будущей работе в спецотделе. Она прошла через многочисленные операции, тренировки, проверки и тестирования, ни раз доказывая о том, что полностью отпустила прошлое, принимая будущее. То, что она — агент, отринувший то последнее, что удерживало ее от обычного мира.       Хотя, что у нее оставалось? Ничего, Марины более нет… Ее милой и веселой Маринки, что даже в моменты полнейшего хаоса улыбалась. Даже тогда…       — Лучше бы ты ушла… — тихо прошептала Анна, смотря немигающим взглядом на брызги фонтана в воздухе. — Ты же хотела уйти… но осталась. Ради меня…       Грудь сдавливает от тупой боли, а на глаза наворачиваются слезы. Больно, гадко и неприятно, но Павлова лишь проводит рукой, смахивая солевые дорожки с бледного лица. Единственное, что осталось — тоска, ненужная и противоречивая. Воспоминания утягивают назад, замедляют, не дают идти к великому и светлому будущему. Так к чему помнить о призраках прошлого?       Только если использовать это воспоминание в качестве мотиватора… В качестве мести.        Входная дверь издательства громко хлопнула о стенку, заставляя стаю голубей вспорхнуть в небо. Анна медленно обернулась и уставилась на застывшего мужчину, отчаянно спешившего домой. Спешнев, а это был он, испуганно уставился на ее непроницаемое лицо, а затем перевел взгляд на нашивку на черном костюме. Многие знали символ, изображенный под фамилией, в особенности те, кому не посчастливилось перейти дорогу Мастеру. Николай Александрович как раз являлся таким человеком. Зачесав рукой взъерошенные волосы назад, он криво улыбнулся и дрожащей рукой указал в сторону приоткрытой двери.       — Не желаете?..       — Благодарю. Много времени у вас не займу.       В скромном кабинете журналиста, выделенного специально для Спешнева, стояла ужасающая духота, аромат сигарет с примесью чего-то протухшего. Скептическим взглядом осмотрев покореженные стены, покрытые трещинами, хлипкие окна, протекающий потолок и мебель, давно потерявшую изначальный вид, Анна двинулась к центру комнаты и, все еще удерживая руки за спиной, посмотрела на нервного журналиста. Тот, перебегая с места на место, старался навести хоть какой-то порядок, но девушка его сразу же осадила.       — Не стоит. Мне нужны ответы на вопросы, а не гостеприимство.       Николай замер с фарфоровым чайником в руках и, неуверенно кивнув, поставил его на место. Провел рукой по взмыленной шее, прикусил губу и отвел взгляд в сторону, стараясь не смотреть в проницательные глаза девушки.       — Так… а что вас, собственно, интересует? Я давно оставил прошлое позади и…       — Николай Гоголь, Крысы Мертвого Дома и Йокогама. Знакомые слова, неправда ли?       Спешнев ссутулился и устало навалился на ближайший стул, отчего тот жалобно скрипнул под немалым весом хозяина. Лицо бедолаги стремительно побледнело, а на лбу выступили блестящие капельки пота.       — Я… я не держу с ними никаких контактов, так что не могу поделиться информацией, касающейся…       — Можете. — Анна медленно двинулась к нему, продолжая пилить невозмутимым взглядом лазуритовых глаз. — По нашим данным у вас еще остались связи с некоторыми агентами из Мертвого Дома. Удивительно, что вас не поспешили устранить. Знаете, лишние души, способные навредить делу, террористам не нужны. А если вас оставили… К какому же мы можем прийти выводу?       Спешнев сглотнул и заерзал на стуле.       — Я вас уверяю, все…       — Я чувствую, когда люди лгут. — Павлова наклонилась, заставив мужчину вжаться в спинку кресла. — Скажу даже больше, сейчас я вижу ничтожного крысеныша, от которого за километр воняет слабостью, страхом и ужасом. Товарищ Спешнев, ты жалок. Думаешь, сможешь выбить из меня хоть каплю сострадания? О, нет, сейчас меня отделяет от желания врезать по вашей самонадеянной морде только одно — наличие людей в соседней комнате. Мне повторить мой вопрос?       — Товарищ Павлова, я вас уверяю. Все контакты, связывающие меня с Крысами, в прошлом! Я ни…       Кулак бьет точно в под дых, заставляя Спешнева вместе со стулом отлететь к дальней стене. Тот жалобно охнул, схватившись за живот, и ошарашенно уставился перед собой, наблюдая, как Анна медленно двинулась к нему.       — Я ничего не знаю! Клянусь, я… Стойте!       Одной рукой Павлова ухватывает его за шиворот рубахи и легко поднимает в воздух. Спешнев не успевает даже вздрогнуть, когда она бесцеремонно швыряет его в дубовый стол. Бумага, исписанная кривым почерком, тут же взмывает в воздух, немытые кружки летят на пол, бьются вдребезги, а остальные вещи, принадлежавшие журналисту, разлетаются в разные стороны. Мужчина цепляется за мебель, старается подняться, но Анна одним ударом ноги придавливает его к полу, заставляя жалобно завопить.       — Мне нужна информация, товарищ Спешнев, а не оправдания и отговорки. Что Крысы затеяли в Йокогаме?       — Не знаю! Я не… А-а-а! — Павлова перехватывает его руку и резко выворачивает, заставляя тело под собой извернуться. — Стой-стой, не ломай! Не…       Она дергает вверх и, услышав закономерный хруст, отпускает безвольную ладонь на пол, наблюдая за тем, как журналист вопит. Простой вывих, не так уж критично, но достаточно для того, чтобы припугнуть мерзавца.       — Ты же знаешь, эта пытка может продолжаться бесконечно долго. От тебя требуется лишь одно.       — Прошу… Прошу, пустите! Я ничего не знаю, ни-ничего!       Павлова тяжело выдохнула, убрала ногу и, не давая Спешневу дернуться, схватила за шкирку. Ей всегда говорили, что ее действия утеряли былую элегантность и грацию, но в пытках на это не смотрят. Необходим лишь результат, к которому можно прийти лишь одним путем. Жестко откинув мужчину к стене и, переступая через осколки посуды, приставила указательный палец к его груди, заставляя того застыть. Она не любила пользоваться способностью, дарованной врачами Мастера, но иногда иного выбора просто нет.       Да и к тому же, как такового понятия «выбор» Анна больше не знала и не воспринимала. Оставались только приказы.       — Йокогама. Что Крысам там нужно?       — П-прошу… — Спешнев жалобно уставился на нее и, нервно сглотнув, замотал головой. — Они меня… Убьют!       Анна моргнула. Наклонила голову.       — Что же, в данной ситуации тебя должны волновать не они. А я.       Палец вошел в плоть, проник через кожу и впился в мышечную ткань. Николай Александрович очень удивился данному событию и, естественно, завопил, цепляясь за женскую руку и стараясь отцепить ее от себя. Но Павлова была в два раза сильнее него, так что не ощутила никакого сопротивления с его стороны.       — Информация. Сейчас.       — Хорошо! Только остановитесь, прошу! — Спешнев метался, будто уж, выловленный из привычной среды обитания, но затих, когда Анна остановила напор. — Они… они хотят устранить нескольких людей, эсперов, ради благой цели. Освободить мир от грешных тварей, питающихся слабостью и страхом обычных жителей. Им нужен некий… артефакт, способный изменить структуру мира… Перевернуть буквально все!       Только услышав зловещее слово «артефакт», Анна ощутила неприятные мурашки и страх. В голове тут же всплыли воспоминания из Большого Театра, расследования вокруг таинственного сокровища, который оказался так рядом… Если бы она только была более осторожной, если бы она догадалась о ловушке. Возможно, вся ее жизнь осталась бы такой же простой и невинной.       Прошлого не воротишь, остается лишь смириться с неизбежным.       — Имена и конкретика. — Анна слегка надавила пальцем на плоть, чувствуя, как ноготь скребется о мышечные волокна и пронзает их.       — А-ар, не знаю я, не знаю! Только то, что первый шаг должен сделать Федя! Клянусь, это все! Ничего не знаю, клянусь жизнью и душой!       Павлова наклонила голову, всматриваясь в сероватые глаза, наполненные слезами и истинным неподдельным ужасом. Нет, Спешнев не лгал, информацией он обладал маленькой, практически никакой.       — А что до Александра Петрова? — тихо поинтересовалась она, слегка покрутив пальцем, заставляя Спешнева извернуться и зашипеть.       — Он да, должен знать! В Туле, собирает информацию для Гоголя. Он знает, у него спрашивайте, у него!       Кивнув, Анна вытащила палец из груди Спешнева и, услышав влажный чавкающий звук, недовольно поморщилась. На пальцах кровь, как и на рукаве черного костюма, отвратительная, гадкая и липкая. Отмывается быстро, если знать соответствующие способы, но неприятное ощущение все еще остается.       От такого ты не отмоешься, никогда.       Найдя взглядом на потревоженном столе сероватый платок, Анна подняла его двумя пальчиками и вытерла ладонь, наблюдая за подергиванием скрюченного тела журналиста. Тот пытался подняться, но тщетно падал обратно на пол, чувствуя неимоверно сильную боль.       — Благодарю за помощь в следствии, товарищ Спешнев. Правительство не забудет вашей поддержки в данном деле. А пока, — она отбросила платок в сторону, — можете вызвать скорую. Пока есть возможность.       Не дождавшись ответа со стороны стонущего мужчины, Павлова двинулась к выходу из кабинета, стараясь смотреть точно перед собой. Проходя через коридоры издательства, ловля на себе испуганные взгляды немногочисленных работников, она чувствовала отвращение к самой себе и тоску. Когда-то она была человеком, который дарил восторг и восхищение разным людям. Даже те, что ненавидели и не принимали саму суть балета, находили нечто свое в ее движениях, взгляде, в той истории, что она переносила с листа бумаги на сцену. А что теперь? Теперь она приносит лишь односложные эмоции, отрицательные. Страх, ужас, обида, ненависть, отвращение. К этому ли она стремилась все это время?       Нет. Но что она может сделать теперь? Ничего, лишь следовать приказам, другого у нее не остается.              

Конец первого акта.