Его жена — змея.

      — Варкалось. Хливкие шорьки       Пырялись по наве,       И хрюкотали зелюки,       Как мюмзики в мове!       Нана широкими шагами мерила паркет в коридоре. Ну и несуразицу задали выучить Рэндалу в школе! Взгляд женщины бегал от книжных строчек к двери ванной комнаты, как девушка к любовнику.       — О бойся Бармаглота, сын!       Он так свирлеп и дик,       А в глуше рымит исполин —       Злопастный Брандашмыг!       Вода плескалась и пенилась. Лютер, натирая душистым лавандовым мылом свои красивые руки, слушал, как жена пытается вникнуть в смысл стихотворения Кэрролла, чтобы потом толковать его рыжим. Обоим. Себастьяну тоже полезно знать хотя бы какой стишок наизусть. Шаги раздались совсем за дверью.       — Но взял он меч, и взял он щит,       Высоких полон дум.       В глущобу путь его лежит       Под дерево Тумтум.       Громкий голос женщины раздаётся за дверью, будто бы она подошла к ней вплотную. Лютеру показалось, что он слышит её вожделеющее дыхание, и хитрый светлый глаз уже торопливо сжирает его обнажённое тело через замочную скважину. Айвори такие мысли нравились.       — Он стал под дерево и ждет.       И вдруг граахнул гром —       Летит ужасный Бармаглот       И пылкает огнем!       Айвори-старший не запер двери в ванную. Он знал, что Рэндал и Себастьян сюда не войдут, а у Наны незапертые двери, за которыми может скрываться обнажённый Лютер, вызывают вихрь непристойных мвслей в голове. Сквозь цельное дерево чувствовалось тёплое дыхание женщины.       — Раз-два, раз-два! Горит трава,       Взы-взы — стрижает меч,       Узя! Узя! И голова       Барабардает с плеч!       Слова с шипением продирались сквозь крошечную щель между дверью и стеной. Лютер сел в ванне, подобрал коленки под себя. Такими темпами Нана сама выучит это стихотворение и расскажет его за Рэндала. Судя по звуку за дверью, книга отлетела куда-то на пуфик неподалёку. Нана действительно уже знает наизусть…       Знает «Бармаглота»? Или знает, что будет делать дальше?       Щёлкает замок. На пороге Нана. Слащаво глядит на голого мужа, чеканя последнее четверостишье.       — О светозарный мальчик мой!       Ты победил в бою!       О храброславленный герой,       Хвалу тебе пою!       Флора, источающая цветы из своей груди, ты ли здесь? Или это пористая белая пена так сладко стелется по рёбрам Лютера?       — Нана? — Айвори не ожидал увидеть жену именно сейчас, когда он абсолютно обнажённый сидит в ванне, нежась в горячей воде и одновременно с этим в янтарных лучах светила, что лило свои тепло и свет через высокие узкие окна ванной комнаты. А витраж, разбегающийся по гладкому стеклу, делал эти лучи самых разных цветов — алые, синие, бирюзовые. Казалось, Нана открыла дверь не в ванную, а в какую-то небесную, волшебную купальню, где вместо воды в сосудах плещется умиротворение, а вместо прекрасных дев — Лютер.       — Нана, выйди! — он подобрал колени под себя, обхватив их своими белыми руками, с которых стекали воздушные сгусточки пены, и положил на них голову. — Не смущай!       Нана не вышла. Осталась стоять в дверях, очарованная этим зрелищем. Пористая пена своим белоснежным хитоном скрывает всё, что под водой, и это будоражит воображение женщины ещё больше. Однако пошлостей сейчас хочется небанальных. Хочется слиться с этим светом, с этим блеском разноцветного стекла, стать единым целым с запахом французской розы и благоговения, впитать его каждой клеточкой своего тела.       — Смущаешься? — женщина подошла к ванне и зарылась пальцами во влажные волосы мужа. — Не смущайся. Я и так видела тебя во всех позах, для чего же сейчас ты прячешь глаза и краснеешь?       Лютер и вправду покраснел. Щёки подёрнулись тонкой и сладкой плёнкой карамельного румянца. Айвори смущённо мурлыкнул и спрятал лицо в ладони, чтобы скрыть свою неловкость. В то мгновение, когда Лютер наклонял голову, Нана уловила в этом движении потрясающее его сходство с Рэндалом. Изящные черты, манера движений — всё ведь одно и то же! Нана представила комочка на месте Лютера и усмехнулась, подумав, что его голым она ещё ни разу не видела. А Лютер видел. Обидно.       — Встань. — приказала Нана, но в этом приказе не было ни одной нотки жёсткости, как это обычно бывает. Это слово растворилось в тёплых потоках солнечных лучей, утонуло в мыльной пене. Лютер послушно поднялся из воды, хватаясь своими длинными жилистыми пальцами за края ванны. Красивое, будто покрытое глазурью, белое тело, с которого стекали капельки воды. Казалось, кожа Лютера совсем прозрачная — каждый сустав, каждый хрящ, каждая косточка идеально просматривается без всякого вскрытия. Нана провела пальцами по тазовым костям, что двумя острыми буграми обрамляли паховую область.       — Красота… — шепнула женщина, собрав пальцами влагу с косточек возлюбленного. — Моё воздушное очарование!       — Нана, я забыл тебе сказать… — начал Лютер, наблюдая за тем, как руки жены заходят всё дальше. — Завтра у Рэндала весеннее собеседование с родителями в школе. Мы должны сходи… Нана! — он закусил губу и простонал, ощущая сжатую ладонь женщины на своём члене. Нану всегда забавляла такая реакция Лютера на её порывы. Это Лютер такой — вроде взрослый, солидный, но рядом с Наной становится юным стеснительным мальчишкой, изнывающим от влажного вожделения. Рэндал так на него похож… Тянется к Нане, желая залезть к ней на руки якобы для того, чтобы просто посидеть, а на самом деле это его коварный план подобраться поближе к груди женщины. Нана это прекрасно понимала.       — И какие же насущные проблемы там будут обсуждать? — женщина с ухмылкой провела ладонью сверху вниз по напряжённому половому органу и снова устремила взгляд своих молочно-светлых глаз в тёмные, шоколадные глаза Лютера. Он был страшно смущен и одновременно безмолвно умолял Нану продолжать.       — Д-да так, — прерывисто проговорил Айвори. — по… По поводу благоустройства школы, про успехи детей…       — М-м! — сладко протянула женщина, представив, как учителя хвалят комочка за хорошее поведение. — То есть, нам расскажут про то, какой наш мальчик хороший?       — Р-расск-к-кажут! — Лютер улыбнулся, чувствуя в движениях жены неподдельную нежность — пусть она и была строгой с ним в этом отношении, но явно не грубой. — И похвалят нас с тобой! М-мне скажут, что я х-хороший старший б-брат!       — И отличный муж! — Нана ускорила темп, скользя ладонью по напряженному стволу чуть быстрее. — Смотри, как слушаешься!       — Нана! Дай отдохнуть! — заныл Лютер, положив руки жене на плечи. В его глазах — похабные мольбы о пощаде, но Нане нравится, что он измождён удовольствием, поэтому она ускорила темп.       — Скажи мне причину, и я остановлюсь! — женщина сделало елейно-сострадательный тон, шутливо поджав губы. — Не тебе ли, Лютер, Афродита сбросила с Олимпа свой пояс?       — Ах… Нана…       Зачем же лезут люди в шахты, если человек ‐ сам себе бриллиант? Иначе не переливался бы так сгусток семени в белой ладони Наны, нежась в пряных лучах благоговения тёплого солнца.       — Пóлно! — Айвори опустила руку в воду, смыв с неё сперму. — Давай оботру тебя. — она подала руку мужу, чтобы тому было легче вылезти из ванны.       — Я сам, дорогая… — томно произнёс Лютер, ожидая, пока жена закончит вытирать его тело чистым полотенцем, что свежо пахнет порошком для стирки. Влажный воздух и горячая вода разморили его, и теперь хотелось спать. Но поспит он вечером, когда Нана отогнёт краешек пухового одеяла, приглашая мужа лечь рядом. Рэндал с гордостью проводил брата и его жену, зная, что в школе его будут хвалить.

***

      — А чья Вы мама? — смешная девушка с высоким чёрным хвостиком повернулась к Нане, сверкая идеально-белыми зубами.       — Я не мама, — тихо и спокойно ответила она, разложив волосы по плечам. — я жена старшего брата.       — А! Айвори? — радостно затараторила девушка. — Это ваша белая «ламба» стоит около ворот? Наши дети дружат, Вы в курсе?       Что за деревенщина, господи? «Ламба»! Мы не в хлеву у пастуха, где она тут нашла ягнёнка?!       — В курсе. — ответила Нана, всем своим видом показывая, что эта беседа ей не интересна. Рядом с чьей-то мамой в мягком розовом спортивном костюме, больше похожей на девочку-подростка, Айвори казалась существом из другого мира. В высоких чёрных ботфортах на плоской подошве, в чёрном вельветовом платье, идеально лежащем на её фигуре, и в укороченом бордовом пиджаке она существенно выделялась среди «простого люда». Вошёл Айвори-старший, сел рядом с женой, учтиво со всеми поздоровавшись. Браслет в виде бриллиантового гвоздика, свернувшегося вокруг его запястья, игриво подмигнул остальным родителям. В воздухе раздался оглушительный запах зависти. Самой явной, тяжёлой и безнадёжной зависти, которую только может представить себе человек. От Айвори пахло не теми дорогими духами с нотками корицы и сахарной ваты, от них исходил удушающий, приторный запах роскоши, чтобы дорваться до которой, нужно положить всю свою жизнь. Потом, когда они подошли к учителям поговорить один на один, Нану охватывала приятная гордость. Учителя Рэндала хвалили, говорили, что он хорошо успевает по предметам, особенно по химии и математике. Лютер поммотрел на жену и улыбнулся. Одна учительница даже показала им сочинение, которое Рэндал написал про свою семью, и очень долго рассказывала, как она читала его перед всем классом и что оно самое лучшее.

«Я очень люблю свою семью. У меня есть старший брат Лютер. Я очень его люблю. Он хороший и купил мне рыжего мальчика, чтобы я не был единственным рыжим в доме. Этот рыжий иногда не слушается, но когда я щипаю его за веки, то перестаёт вести себя плохо. Ещё у меня есть Нана. Раньше она была змеей, но теперь она самая обычная. Она любит меня брать на руки, целовать и делает со мной уроки. Нана ещё играет со мной и Себастьяном, когда мне скучно. Мне нравится сидеть у неё на коленях. Нана очень вкусно готовит и всегда учит меня чему-то новому Ещё у меня есть Нион и Ниен, но у Ниона скоро будет кто-то ещё. Мы любим всей семьей ходить куда-нибудь на выходных.»

      Рэндал действительно был ужасно счастлив. Растрещал всем в школе, какая красивая жена у его старшего брата. Девочки шутили, мол, женись на ней, раз она такая замечательная.       — И женюсь! — уверенно сказал комочек, тряхнув рыжей чёлкой. — Обязательно женюсь, вот увидите!       Конечно, он пошутил. Какая ему женитьба? Ему бы побегать по коридорам, посидеть на подоконниках и потискать Себастьяна в своё свободное время. А Нана вечером делала с Рэндалом уроки, накладывала ужин и читала ему перед сном то, что задавали читать в школе.       — Нана, и я хочу сказку на ночь! — пошутил однажды Лютер, войдя в комнату младшего во время того, как Нана, лёжа в мягкой свежей постели, читала рыжему какой-то сборник рассказов, а её слушатель, уткнув свой щенячий носик в её плечо, давно уже мирно спал, видя безмятежные, ласковые сны. На женщине из одежды была лишь мягкая пижама, состоящая из молочной маечки на бретельках и шортиков такого же цвета. Любимый цвет Наны.       — Ложись, почитаю. — она кинула взгляд на ещё не нагретое место с пустующей подушкой. Лютер, быстро раздевшись, улёгся рядом, положив голову жене на грудь. Рэндал не просыпался.       — Как же я рада, что вы у меня есть, мальчики! — улыбнулась Нана, погладив их обоих по головам. Пальцы заползли в волосы, осторожно разгладив и без того прямые пряди.       Поразительно похожие ощущения.       — М, моё… — сонно пробурчал младший, собственнически отодвинув руку брата, когда тот захотел обнять любимую. Нана тихо засмеялась, а Лютеру пришлось положить руку на её живот.       — Нана, — вдруг начал Айвори-старший, подняв глаза. — а как ты думаешь, у нас могли бы быть дети?       Дети?       Какие, мать твою, Айвори, дети? Те рыжие, которых ты целуешь в лобик на ночь? Так они у тебя уже есть!       — Дети?.. — шепнула Нана, странно призадумавшись. — Ох, Лютер, вряд ли… Скажешь тоже — пересади тебе собачью лапку, и ты родишь мне щенят?       — Тебе — рожу. — уверенно сказал тот, накинув одеяло на плечи. — Я же не настаиваю, Нана! Это сугубо твоё дело, ибо твоё чрево — святая святых… Взрасти в нём кого хочешь и когда хочешь! Мне просто интересно…       — Вот наш детёныш, Лютер… Вот наша с тобой главная радость. Жаль Себастьян не здесь. — шёпот Наны сплетался с завыванием ветра за окном. С этими словами она любовно гладила Рэндала по спине, по плечам, задевая пальцами его рыжие мягкие веснушки. Лютер не хотел с ней спорить. Всё-таки, рожать ребёнка такому хрупкому, ещё не до конца прижившимуся телу — не очень хорошая идея. С мелким и так забот хватает, куда им ещё один? Лютер часто шутил, что Нана — мать многодетная, ибо детей у неё трое. Рэндал, Лютер и Себастьян. Только государство ей за них не платит. Айвори-старший, потихоньку падая в мягкий омут сновидений, думал о том, как же хорошо, что теперь они стали той семьёй. Той, которая считается эталоном человеческого благополучия, образами которой людей с ложечки кормят рекламщики, писатели, психологи. Давайте, ребята! Смотрите, вы же тоже так можете! Всего-то — найдите женщину или мужчину мечты, найдите себе ребёнка в кукольном костюмчике, и готово!

***

      Стоял солнечный морозный день. Нана готовила обед — закладывала фарш в лазанью. Рэндал крутился вокруг, пытаясь своровать сухую вермишель и похрустеть ею где-нибудь в гробу. На месте, где спит Нана.       — Комочек, не мешай! Ты что? — возмутилась женщина после того, как чуть не отхватила мальчишке палец ножом. — Сейчас поранишься!       — Ну Нана! — заныл тот, утерев нос об её халат. — Я хочу кушать!       — Через часик лазанья будет готова и мы все покушаем. — хихикнула та, утрамбовывая внутренности лазаньи в мультиварке.- А ты лучше пока помоги мне убрать со стола!       Рэндал обиделся. Поджав губы, он всё же решил сложить грязную посуду в сторону. Значит, овсянку есть должен, а как стащить маленький кусочечек сухого листа для лазаньи — шиш тебе, рыжий! Увольте! Да чтоб ты, змея, помыкала мальчишкой человеческим! А ты, Рэндал, возьми-ка и раззвени эту тарелку о дорогущий кафель! Тебе не впервой, и Нане досадно будет. Младший, хмуро сдвинув свои оранжевые бровки к переносице, поставил тарелку в раковину. Нана всё ещё стояла над столешницей, а под её пальцем пищали кнопочки мультиварки.       Рэндал подошёл к столешнице и снял с себя футболку, вызывающе бросив её на пол. Развернувшись спиной, он подпрыгнул и усадил свой мягкий костлявый зад на пристанище ингредиентов для приготовления пищи. Не успела Нана даже изумиться, как рыжий, растянувшись во весь рост, лёг на кухонный гарнитур, прислонив острые лопатки к холодной слоновой кости. Живот провалился меж рёбер и подвздошных костяшек, а белая рыхлая кожа натянулась, явив миру каждый выступ кишок вокруг пупка Айвори-младшего. Рэндал нагло улыбнулся, заглянув прямо в широко распахнутые глаза женщины, и съехидничал так, как только мог выдумать.       — Я — лазанья! — Рэндал ткнул пальцем чуть ниже грудины, надавив на colon transversum. — Вот фарш. Давай вермишель сюда!       Нана застыла в немом восхищении. Эти сладкие розовые внутренности буквально просвечивались сквозь фаянсовую кожу, пульсировали, заставляя её совершенно неожиданно нырнуть с головой в свои фантазии. В памяти мгновенно всплыл Лютер. Он такой же худой, такой же квёлый и балованный. А этот ещё и лежит прямо на разделочном столе… Нана вдруг представила, как она впивается губами в рот мальчишки, вылизывая своим грубым языком его гладкий язык, как притягивает к себе за изящную хрупкую талию и ведёт в гроб с последующим продолжением. Рыжий парнишка рыжий во всех местах. В мягких впадинках под плечами на внутренней стороне рыжеют редкие пушистые волоски. Вот же зараза! Его зелёные глаза сегодня особенно зелёные, а волосы особенно легко растрепать. Коленки испещрены ссадинами, а на левой ноге чуть выше лодыжки — маленький голубенький синяк. Это Рэндал упал на уроке физкультуры. Комочек улыбался, смотря на неподвижно стоящую над ним женщину, которая, казалось, даже не дышит.       — Дава-а-ай! — нытливо потребовал тот, потянув Нану за халат, тем самым вырвав её из карамельных грёз. Ещё и зубастая трубка на столе сзади громко кашлянула, обратив на себя внимание. Нана встрепенулась. Похабные мысли моментом вылетели из головы, упали на пол и разбились с мерзким треском, явив миру своё нутро.       — Рэндал, слезь со стола! — приказала женщина, сжав в кулак спрятанную за спину руку. — Не нужно есть сухое! Это вредно для желудка.       — Ну, раз так… — погрустнел парень, а затем запустил два пальчика себе в пупок, достал часть кишочков и вложил себе в рот. — Я же на вкус совсем как фарш! Почему же вредно?

Фарш. Мясо. Дичь.

      Нана вышла из кухни, прихватив свою трубку вместе с табакеркой. Поднявшись по глухой деревянной лестнице, она вышла на балкон на втором этаже. Холодный воздух свежим потоком ударил в лицо, возвращая в пресловутую реальность. Табак просыпáлся мимо, когда женщина пыталась забить им трубку, что клацала зубами и слюнявила «риббон». Нана затянулась, выдыхая тяжёлые клубы дыма в мартовский день. Что это было? Она задала себе этот вопрос раз пятнадцать, но так и не смогла найти на него ответа. Всего-то на мгновение Нана подумала о том, какой Рэндал привлекательный и… вкусный? Конечно, она сама не раз называла его «сладенький мой», чему тут удивляться? Нана, снова сделав глубокую затяжку, прикрыла веки. Табак начал тлеть, окутывая всё вокруг себя терпким горьким ароматом. Сознание снова утягивает куда-то в непозволительно-мерзкие, грязные фантазии. Вот Нана раздевает Рэндала, заставляя на его шее расцветать алые следы своей помады. Вот она нависает над ним в гробу в точности так же, как она делала это с его старшим братом. А вот комочек гладит её ноги и кладёт на них свою оранжевую пушистую головку, еле слышно постанывая от понимания, насколько это всё запретно. Нана тряхнула головой.       — Боже… — прошептала она, а трубка клацнула зубами, требуя снова приложить к ней губы.       Что же это получается — Нана, которая для Рэндала всегда была заботливой няней-Наной, которая его с ложечки кормила и меняла бельё, теперь ударяется в эротические фантазии с его участием? Нет, это какая-то чушь! Это даже ужаснее, чем если бы она представляла, как будет его есть. Это же за гранями морали! Это же просто какой-то кошмар! В голову снова начали закрадываться влажные мысли. Нана обхватила губами мундштук и затянулась так, что в горле защипало и сделалось больно дышать. Чаша вывалила серый язык, тяжело сипя.       — Замолчи ты! — обругала её женщина, подняв глаза к небу. Светило зимнее холодное солнце. Слепит, но не греет. Смешно.       — Нана, а там лазанья убежала!       Айвори чуть не выронила трубку в белёсый снег, клубами сгрудившийся под балконом. Рэндал стоял босым на холодном балконном полу в одних шортах и указывал маленьким пальцем с небольшим отросшим ноготком куда-то вниз. Нана сглотнула. Какого Дьявола он не оделся?       — Как она могла убежать? — женщина суетливо убрала трубку в чехол и, по-девчоночьи перепрыгивая через ступеньки, сбежала по лестнице вниз на кухню. Мультиварка шипела, а соки в фарше пенились и, задрав крышку, вырывались наружу, заливая стол и выбрасывая на пол куски вермишели. Женщина схватила полотенце, подняла крышку, чтобы ослабить напор. Внутри чаши красное месиво страшно бурлило, будто гнойная мокрота в горле больного, а пузыри вермишели, лопаясь и развариваясь, будто бы шипели, и сквозь шипение их слышались ехидные шепотливые всхлипы:       — Зс-с-смея!.. Расвратнитс-с-са! Позс-с-сор тебе! Не женщ-щ-щина ты!       Нана стёрла с пола вязкую вермишелевую слизь, распрямилась, вздохнула. Лазаньи не получилось. Придётся Лютеру и мальчикам поесть вчерашний супчик. Рэндал печально опустил голову, набросив рыжие пряди на плечи, и обнял женщину.       — Не расстраивайся, Нана! — и снова поползли жаркие, влажные, порочные мысли по всему телу, отвратными червями заползая под кожу, когда младший поцеловал торчащий из-под халата Наны кусочек её тела. — Ты не виновата, что лазанья сбежала!       Шёпот фарша всё ещё стоял в ушах. Нана не может быть настолько… Животным. Таким ужасным животным. Если так смотреть, то даже Нион и Ниен больше люди, чем она сама. Женщина подошла к зеркалу, взглянула на себя. Ей в глаза смотрела высокая, белокожая красавица. И вся белая, как обнажённый ангел. И тело, и волосы, и даже глаза отливали яблочной мякотью, свежо обмахиваясь ресницами, тоже белыми. Нана перед зеркалом поклялась себе забыть эти мысли, списав их на мимолётный порыв, и больше никогда не вспоминать. Зачем ей этот худой, несуразный мелкий мальчишка, когда есть Лютер? Статный, состоятельный, а главное дело — любящий её по-настоящему, по-мужски. А комочек просто хочет поиграться. Он у нас такой.       Лютер всегда был похож на куклу. А все девочки любят кукол, и Нана не исключение. Девочки любят наряжать своих кукол, играть с ними в чаепитие и вести светские беседы. И Нана тоже любит. Заботливо расчёсывает резным гребешком с цветочным рисунком тёмные волосы Лютера, поправляет кружевной воротник. Айвори-старший следует всем правилам этикета — смиренно ждёт, пока жена наденет ему на его карамельную талию жемчужно-розовый корсет, подвязанный такими же розовыми атласными лентами. А рубашка — зефирная мякоть, а кожа под ней — персиковый бисквит. Налейте Лютеру в ключичные впадины чай — и вот вам чаепитие. Нана отошла на пару шагов назад, окинула взглядом свою куклу. Айвори немного смущался, но всё же не прятал глаз, давая жене понять, что ему нравится его новый наряд. Нана пару раз обошла Лютера вокруг, склоняя голову то вправо, то влево, прищуриваясь, задерживая взгляд на его ягодицах.       — Принцесса… — вздохнула женщина, улыбнувшись. Она сама не понимала, почему вдруг так назвала мужа. Он же принц, а не принцесса. Лютер покраснел, положив свои мраморные пальцы на воздушное кружево воротника. Нана поняла, чего не хватает. Взяв со стола маленький розовый бант и расчёску, она подошла к мужу сзади. Лютер почувствовал, как пара заботливых рук человечьи-нежно копается в его волосах, собирая две прядки воедино. Айвори стоял, наслаждался этим розовым мгновением и глуповатенько улыбался. Очень уж ему было приятно чувствовать себя куклой, принцессой Наны. Лютер не понимал, то ли это жена сделала его любителем подобного, то ли он всегда был таким, но боялся признаться себе. На его голове красовался теперь аккуратный малиновый бантик, собирающий две передние прядки воедино на затылке.       — Покружись! — восторженно воскликнула Нана, едва не прыгая от радости, сама не понимая от какой. Хотелось смеяться, обнимать кого-то и петь громко что-то очень весёлое. Потому что Лютер красивый, потому что ещё только утро, потому что Рэндалу задали в школе выучить наизусть «Бармаглота», потому что сердце захлёбывается любовными чувствами, и ничего не остаётся кроме как быть бесконечно счастливым. Лютер два раза быстро прокружился вокруг своей оси, оттолкнувшись левой ногой от пола. Его чёрные волосы ровной копной развевались в воздухе, а ленты корсета, украшеные на концах двумя розовыми кукольными личиками, кружились вместе с хозяином, едва поспевая за его телом. Нана расхохоталась, подбежала к мужу, обняла, и начала целовать, целовать, ах ты Нана, целовать. И снова она подумала о недавнем инциденте с Рэндалом и её фантазиями, и ещё раз поругала себя за это. Ну что это за неумелая попытка в преступную измену, когда рядом есть такой красавец, который буквально похож на фарфоровую куклу? Рэндал ни в коем случае не хуже, просто он — не Наны. Она поклялась перед Богом раздевать в этой жизни только Лютера, и эту клятву нарушать она не имеет права. Да и потом, что говорить мужу? «Я ухожу к твоему младшему брату, прости, милый»? Учитывая пылькие чувства Лютера, его самозабвенную любовь к Нане и бескорыстную покорность, от таких новостей у него сильно заболит сердечко, и, не дай бог, ручки потянутся к яду. Нет этого. Нет измены. Она не случилась. Нана любит Лютера. Нана любит Рэндала как милого, озорного младшего братика своего мужа. И так будет всегда!       — Кто последний тот моет посуду! — Лютер бежал вниз по лестнице, ехидно оборачивась на жену, зная, что та позволит ему выиграть, ибо завтра потные рабочие им привезут новую посудоечную машину с красными ногтями и посуду будет мыть уже она. Айвори-старший как-то совсем не по-взрослому прыгнул за стол, взмахнув своим нежным бантиком.       — Нана, а мне такой повязать? — в один голос обиделись Рэндал и Себастьян, разглядывая розовое украшение старшего члена семьи.       — А вы ещё не доросли! — хихикнула та, разливая чай по чашкам. Сахарная пенка кружилась в такт звону ложки, размешивающей сладкую пыльцу. На завтрак были оладьи. Нион восторженно рассказывал Ниену про свою новую девушку. Рэндал оладьи любил, особенно с вареньем. А ещё он любил играть со своим питомцем, будто с куклой, тыкая ему в рот ложку с кусочком завтрака. Удавалось только пачкать его рыжие, пестрящие веснушками щёки. Куриные Ножки, даже не обращая внимания на попытки рыжего покормить его, глядел на сладкую женатую парочку. Нана потрепала Лютера по голове, утерев с его губ варенье.       — А знаете что? — Лютер подмигнул жене и посмотрел на младшего, который нечаянно уронил оладушек в чай и пытался выловить его оттуда ложкой. — У меня для всех вас сюрприз!       — Какой? — удивлённо спросил Себастьян.       — Сегодня мы всей семьёй идём в парк аттракционов!       — Ура! — от радости Рэндал обнял Себастьяна и сжал так, что тот аж пискнул.       — Я не смогу пойти. — сказал Нион. — Я иду гулять со Златой.       — И я не смогу. — сказал Ниен. — Я буду наблюдать, как он — коточел указал пальцем на Ниона. — будет пытаться практиковать свой этикет!       — Ниен, не время для сарказма. — одёрнула коточелов Нана, ласково улыбнувшись. — А вы, рыженькие, идите оденьтесь.       Мальчишки спрыгнули со стульев, оставив на тарелках надкусанные оладьи, и,подойдя к Нане, потянули к ней ручки. Две пары хорошеньких фарфоровых косточек, двадцать пальцев и звонкий смех. Айвори посадила Рэндала на правое колено, а Себастьяна — на левое, аккуратно придерживая их за спинки. Младший, поправив очки, взбрыкнул ногами, пытаясь устроиться поудобнее, а Нана поцеловала его в мягкую тёплую щёчку. Губами она почувствовала едва заметный рыжий пушок, из-за которого кожа была похожа на фетровую ткань.       — Не дом, а календуловый сад! — произнесла она, оглядев всех своих любимых. И правда цветение. Распускаются оранжевые лепестки, тянутся к солнцу стройные стебли. Крытый парк аттракционов, конечно, не такой интересный, как обычный, но сладкая вата такая же вкусная, и мороженое такое же холодное. Оставить двух семнадцатилетних парней развлекаться и пройтись по магазинам — лучшее, что может позволить себе человеческий родитель в свой выходной. А девушки-консультантки улыбаются, бегают от стойки к стойке, чувствуя запах дорогих духов, исходящих от четы Айвори. Нана, радостно оглядывая Лютера в примерочной, прикидывает, сможет ли она брать этот костюм иногда. У них с мужем одинаковый размер, поэтому Нана иногда таскала вещи Лютера, а Лютер мог иногда надеть что-то из её гардероба. Ну, конечно, что-то не из юбок или платьев, хотя иногда хотелось. Теперь нужно забрать парней из парка аттракционов, а то они там ненароком жить останутся.       Рэндал подбежал к Лютеру первым, ведя за собой хорошенькую низкорослую девочку. Её пушистые кудрявые волосы были собраны в пышный хвост на затылке, а на зубах голубели цветные брекеты.       — Нана, знакомься, это Алиса. — представил Рэндал подружку. — Я привёл её сюда, чтобы показать тебя!       — Здравствуйте! — девочка помахала Нане ручкой, на что женщина мило улыбнулась и помахала в ответ. — Вы и правда очень красивая! Рэндал очень много про Вас говорил.       — Спасибо, малышка! Ты тоже. — та чуть пригнулась, чтобы рассмотреть девочку поближе.       — Я же говорил, что Нана — самая лучшая! — Рэндал гордо скрестил руки на груди, а Алиса всё никак не могла оторвать взгляд от высокой женщины в красном фетровом пальто. Почему-то она казалась ей нереальной, какой-то слишком блестящей, глянцевой для этого мира. Девочка даже побоялась спрашивать ещё что-то, тем более о том, есть ли у неё шанс стать такой, когда вырастет.       — Вы дружите? — задала вопрос Алисе Нана, но её мягкий голос растворился в потоке воображения низенькой кудрявой девочки. Она видела таких женщин на картинках в книжках, в фильмах, на обложках журналов, и где-то очень далеко на улицах, но чтобы так близко и чтобы она ещё и заговорила с ней…       — Да, мы в одном классе. — ответил Рэндал, обняв Алису за плечо.       — Это хорошо. — улыбнулся Лютер. — Приходи к нам в гости!       — Обязательно придёт! Правда, Алиса?.. Рыжий.       Сын полуденной жары и позднего цвета подсолнухов, вышедший из самого огненного заката, который только можно наблюдать, вскормленный тёплыми поцелуями мая.       Вечер. Духота. Тёплые полы шарашат температуру, как бешеные. Нана повалила мужа на кровать. Тот даже не сопротивлялся, распластав своё вылепленное из беленькой помадки тело по голубому одеялу. Женщина наклонилась, уперевшись руками в постель, лизнула шею Лютера, пустив по ней вниз струйку вязкой слюны.       — Чувствуешь?       Лютер от неожиданности громко простнал, но Нана не дала ему возможности разойтись — быстро заткнула рот поцелуем. Её рука жестоко сжимала его член через трусы. Было больно, но эта боль была желанной, любимой Айвори-старшим, как и его жена. Язык Наны снова скользнул на шею, затем на грудь, и вот, ни капли не жалея хрупкого тела мужа, женщина, томно пройдясь языком по его мягкому соску, укусила со всей силы. Ореол покраснел. Остались следы зубов, красным пунктиром разбежавшиеся вокруг соска. Лютер стонал, сжимая зубы, чтобы младший брат не услышал этот откровенный пиздец, сминал руками простынь. Женщина лизала его грудь так неистово, так дико, что тому становилось страшно — не дай бог откусит сосок, пусть даже он ему особо и не нужен. Нана была близка к этому. Это всё равно, что облизывать леденец, который запрещено разгрызать. Живот вдоль покрыли слюнявые поцелуи, оставляя маленькие засосы. И вот от груди до лобка выстлалась дорожка из алых пятен. Нана безжалостна. За окном метель рубила ветер снежным кинжалом, завывая на чердаке.       — Только пожалуйста… Не к-кусай… П-пожалуйста!       Плевала она на его слова, и на его румяные щёки, и на его слезящиеся глаза. Сдёрнув с мужа трусы, Нана швырнула их куда-то в угол. Лютер попытался прикрыться рукой, стеснительно мыча, но его жена не терпела препятствий. Обхватив губами твёрдый ствол мужа, Нана, похабно глядя ему прямо в глаза, легонько прикусила. Айвори напряжённо выдохнул. Нана знала, что он всё это любит. Любит грубую силу, любит подчиняться и пищать, как возбуждённый парнишка, созерцающий порнографию под покровом ночи. Она делала минет своему любимому, позволяя слюне течь по стволу, стекая на лобок, и думала только об одном. Какой же он, мать его, идеальный! Какой хороший, какой добрый, заботливый. Прикажи ему нажраться стекловаты ради Наны — он нажрётся и даже не подавится. Он заслуживает этих движений губ, заслуживает старательно втянутых щёк. Лютер благодарен жене за это снисхождение. Гладит её по голове и стонет. Едва ли не пищит от удовольствия и счастья. Нана прекращает, утирая рот, и провокационно смотрит на мужчину. Он знает, чего она сейчас хочет.       — Десерт для Айвори! — шутит женщина, ложась на спину и легонько надавив пяткой на пах мужа. Лютер, уперевшись коленями в матрас, покорно подстраивается под жену, которая, развалившись на постели, закидывает ноги мужу на плечи. Тот наклоняется к её лобку, ткнувшись носом в промежность. Нана усмехнулась.       — Что, давно не практиковался?       — М-можно? — тихо спросил Лютер, проведя пальцами по влажной слизистой.       — Можно. Приступай. — ответила женщина, откинувшись на подушку. Она знала, в какой последовательности муж будет её ублажать. Ему будто хочется уходить от банальщины, хочется чего-то действительно грязного. Раскатав по члену презерватив, Айвори осторожно входит, будто бы боясь сделать лишнее движение. Нана стонет, взяв мужа за руку, и смотрит ему в глаза, как Лютер ей когда-то. Тот вдруг вспомнил, какими были его ночи с женщиной-змеей, и что-то внутри кольнуло, заставило на мгновение заскучать по старой холодной коже Наны, по грубой чешуе, по длинному змеиному телу, что могло заползти в самые сокровенные места. Лютер отбросил эти мысли. Он счастлив тогда, когда эта изящная, белая во всех смыслах женщина счастлива, и нет никакого смысла вспоминать прошлое.       Айвори, утробно зарычав, схватила мужа за запястье и притянула к себе поближе, приказывая войти глубже. Лютер не дурак — сам понимает, что жена нежить его не будет. Она ласковая только за пределами стенок гроба, а здесь, на мягком матрасе, у неё совсем другие взгляды на брак.       — Нана, я могу.? — начал старший, но жена не дала ему договорить.       — Ты сможешь только тогда, когда я разрешу. — раздался в душном воздухе спальни стальной и непоколебимый приказ. Нана прекрасно знает, что Лютер не в состоянии контролировать…       — Нана! Нана! — тот навис над ней, а его костлявые кисти, продавливая матрас, впечатались в голубую гладь одеяла. Сгорая со стыда, Айвори излился в глухую завесу латекса, а потом опустился на локти, тяжело дыша и закусывая губу. Нане в лицо упёрлась вздымающаяся грудная клетка с немного выступающей грудиной. То расширяясь, то сужаясь, рёбра выдавали усталость мужчины. Айвори снова вспомнила Рэндала. Его движения абсолютно такие же, его выступ на месте срастания рёбер такой же острый, неровный, угловатый. Нана подумала — был бы тут Рэндал, он бы смог удовлетворить её так же, как его старший брат? Всё-таки, мальчишке восемнадцатый год, а на уме одна резня. Может, и Лютер таким был, кто знает. Но как-то не видно в этом стройном, неприлично красивом брюнете хоть чего-то, что есть у Рэндала.       — Ты устал. — сказала женщина. Это был не вопрос, это было утверждение. Лютер не стал спорить, но он обязан был закончить начатое. Смяв ногами простынь, он опустил лицо к промежности возлюбленной. Поцелуи разбежались по внутренней стороне бёдер. Нана вздохнула, ощутив тёплый язык на чувствительной зоне. Лютер её не кусает. Наоборот — его движения чувственны, осторожны, плавны. Он боится сделать жене больно, неприятно, расстроить её. Нана улыбалась. И снова в голову полезли мысли об Айвори-младшем. Если на секунду, хоть на одну секундочку представить, что там, у неё между ног, не Лютер, а…       Нана, замахнувшись, мелко подрагивая от бьющего ключом неистового удовольствия, дала сама себе пощёчину. В тишине спальни, нарушаемой лишь едва слышимым хлюпаньем, звонкий хлопок руки о щёку прозвучал как-то издевательски.       — Нана! — Айвори оторвался от дела и хотел было придвинуться к лицу жены, но та приказала не обращать внимания и продолжать. Он послушался. Старательно доставляя удовольствие жене, Лютер снова вспомнил, как тонкий холодный змеиный хвост проникал в его тугое нутро, извиваясь и дразня. К чему сейчас грезить о прошедшем, если орально удовлетворять любимую — то ещё блаженство? А бёдра Наны трепыхались в предчувствии оргазма, словно пойманные лососи перед тем, как задохнуться — то отливали жемчужным блеском в свете луны, то горели влажной сладостью в руках любимого. Наконец женщина позволила Лютеру поднять голову, дав понять своим протяжным тихим стоном, что веселье окончено.       — Нана, я ужасно тебя люблю. — шепнул Айвори и поцеловал жену в губы. Нана запустила язык в его рот. Сладко и тепло.       — Вы, теплокровные — само воплощение красоты!       После грязного и пошлого соития мило поцеловать Нану в щёчку — самое наивное, что мог сделать Лютер. Женщина обняла его, прижала к себе, а тот, положив голову на её мягкую грудь, умиротворённо вздохнул. Завтра они поедут всей семьёй куда-нибудь на побережье погулять, а затем заедут в какой-нибудь канадский ресторанчик перекусить, и всё будет замечательно. Обычные семейные выходные.

***

      Однажды Айвори-младший прибежал со школы пораньше и застал питомца за очень странным занятияем. Тот вытащил из шкафа домашний халат Наны и забвенно вдыхал запах тела женщины-змеи, зарыв нос в шёлковую белую исподнею. Лицо Себастьяна изображало крайнюю степень умиротвоения и человеческую радость высшей пробы, будто бы всевышний сунул в рот ему ложку сладкого повидла. В животе комочка вспыхнула страшная ревность. Чтобы Куриные Ножки, да к его любимой Нане!.. Халатик блестящими тканевыми волнами переливался в свете комнатной люстры, сжатый меж тонкими пальцами Себастьяна, ниспадал на пол к ногам парня, стелясь по ламинату. Рэндал просто не мог смотреть спокойно на этот ужас!       — Что ты творишь? Отдай! — он в два прыжка оказался около Куриных Ножек и со злостью вырвал у него из рук халат Наны. — Я всё Нане расскажу! И Лютеру скажу, чем ты тут занимаешься наедине!       — Не надо! Не надо! — зачастил Себастьян, хватая Рэндала за руки. — Не говори никому! Я всё что хочешь сделаю, только Нане не говори!       — Как ты мог? — Айвори-младший едва не плакал, сжимая в руках свою любимую игрушку. — Как ты мог? Это моя Нана! Это я люб…       — Послушай! — Себастьян со слезами на глазах вцепился в острые плечи своего хозяина. — Мне нужно рассказать тебе кое-что! Только это секрет… Это нельзя никому больше знать…       — Что же ты хочешь мне сказать? — поинтересовался комочек, прижав халат к себе, будто бы боясь, что Куриные Ножки его отнимет. — Может, объяснишь причину, почему ты позволяешь себе трогать вещи моей Наны?       — А с чего ты взял, что она твоя? Вообще-то её муж — Лютер! И вообще она своя собственная!       — Потому что я люблю её!       — И я её люблю! — выпалил Себастьян. — Но не так, как ты! Тебе бы всё несерьёзно! — протянул он, укоряя хозяина. — Тебе бы всё на руки влезть и на коленки сесть! Я её люблю так, как любит Лютер. Как женщину…       Оба замолчали. Рэндал в замешательстве даже выпустил из рук белый халатик, который с едва слышимым шёлковым шорохом сполз с его ладоней на пол.       — Как это?..       — Так… — Себастьян шумно выдохнул. — Ты не представляешь, как мне тяжело!.. Каждый день видеть свою любовь, которая не воспринимает меня всерьёз! Я для неё — объект для заботы и тисканья! Я слишком маленький для неё, а Нана слишком привыкла видеть меня маленьким, чтобы проявить такие чувства в ответ. Тем более, я не могу… У неё же есть Лютер!       — Почему ты раньше не сказал? — Рэндал обнял питомца, с любовью прижав к себе. — Мы бы поговорили об этом. Тем более, — он заглянул Себастьяну в глаза, печально вздохнув. — у меня такая же забота… Знаешь, как мне плохо? Меня-то Нана на руки чаще берёт! У меня едва сердце не прошибает лёгкие, когда я невольно трусь лицом о её грудь!.. — рыжий тут же смущённо зажал рот руками и покраснел, будто сказал что-то ужасно непотребное.       — Ужас! — Себастьян сел в гроб Наны и Лютера и печально сложил руки на коленях. — И что же нам делать?       — Ничего. — так же печально ответил Рэндал, а затем поднял с пола белую тряпочку и, приложив к лицу, шумно втянул носом воздух. — Пахнет сногсшибательно!       — Ты прав. — Себастьян взял другой краешек одежды своей возлюбленной и тоже зарылся в неё носом. — Представь, как пахнут её волосы!       — Я уже нюхал. Это чудесно!       — Только пообещал никому не говорить… — Куриные Ножки опустил глаза в пол и виновато одёрнул кофту, пытаясь скрыть бугорок на шортах. — Я думаю, Нана не поймёт, а Лютер обидится.       — И ты не вздумай никому проболтаться! Нана всё равно нас любит, знаешь же. — Рэндал оглянулся на входную дверь. — Хочу её ужасно!       — Хочешь? — хихикнул кудрявый, в шутку ущипнув комочка за щёку. — Прям в постели? И не рановато ли тебе?       — Нет, не рановато! — тряхнул головой Рэндал. — Я знаю, что в моем возрасте мальчики уже начинают… Да и потом, парни в школе хвастались, что уже…       — Фу! Не продолжай! — отмахнулся Себастьян. — Мне своих мыслей перед сном и так хватает!       — Ах ты проказник! — младший, последовав примеру Наны, нажал на нос своему питомцу, которого ему впервые в жизни не захотелось тягать за уши, тыкать ножом или жевать его волосы. — Будто бы сам на такое не смотрел!       — Я не смотрел. Есть Нана. Я на неё смотрю… Если бы не Лютер, я бы на ней женился!       — Нет, я бы женился! — снова начал спорить Рэндал. — Только тебя и Лютера надо куда-то деть. Скормлю вас обоих вон, многоножкам, и всё! И Нана моя!       — Хватит собирать всякий бред! — засмеялся Себастьян, толкнув рыжего в плечо. — А кого ж ты будешь обнимать во сне, как не меня?       Рэндал не ответил. Лишь, насупив брови, побрёл раздеваться, мыть руки и обедать. Чайник уже пузато возвышался на плите, а Нана, прихватив свои длинные волосы деревянным крабиком, помешивала что-то в кастрюле. Рэндал замер около дверного косяка, рассматривая женщину уже в который раз, но каждый раз, как в первый, удивлялся её человеческой красоте и змеиному изяществу, что неискоренимо прослеживается в каждом её движении.       Рыженький вздохнул и прошёл за стол. Люди не дураки — недаром выбрали лицом одного из самых дорогих брендов ядовитейшую змею — кораллового аспида.