Завязывай.

Август, 1993.

      Яркие огни места, ставшего вторым домом, знакомо, но всё также неприятно ослепляют. Золотые пятна раскидывают блики на смуглую кожу её скул, лебединой шеи и изящных плеч. Рудакова Кира Михайловна — чьё имя наизусть успели выучить все толстолобые, с необъяснимо глупыми лицами охранники, прежде передавали привет её высокоуважаемому отцу, ведь и его имя здесь сверкает всеми стразами обсуждений.        Видит знакомые лица, вселяющие ей уверенность в том, что хоть где-то всё стабильно, и даже, можно сказать, в неком застое. Кажется, будто с последнего визита, а точнее, наскока Рудаковой здесь всё лежит по прежнему на своих местах, а люди даже не думали сдвинуться с былых мест.       Несколько поворотов спустя — и ей кивают коллеги отца, празднующие новый контракт и собравшиеся вместе со своими изысканными жёнами в коктейльных платьях. Как никак, дресс-код вынуждал подчиняться статусу заведения.         Ей ужасно льстит. На неё смотрят девушки, пришедшие сюда с той же миссией — отдаваться блаженному искушению вечера в виде танцев и случайных знакомств под липким слоем напитков из бара.       Кира сияет, как один сплошной солнечный шар. Не она одна здесь под дулами сплетен. В главном клубе столицы, названном, словно под стать постоянной посетительнице «Жар-Птице», настроение держится неизменным. На редкость пафосные, но жутко юные девушки с разукрашенными шелками, облегающими полные бёдра в сопровождении грузных амбалов, за чей счёт улыбаются, смеются над плоскостями шуток и пьют шампанское.        Всю следующую за ними «золотую молодёжь» Кира знает чуть ли не лично. Всё такие же, отпускающие на волю свои желания, разменивая их своей молодостью.        Рудакова, метко стреляет своими кофейными глазами, рассыпая искры на бездонное море из безликих гостей. Только поправляет копну каштанового каре, скучающе обводит смазливого бармена в милом жилете. Даже тот, уставший от каждодневной рутины, бодро натирает бокалы, рассчитывая на хорошие чаевые и добродушных посетителей. Единственный собеседник, на кого Кира может с лёгкостью разразиться тирадой о своей «нелёгкой» жизни после пары бокалов.       Стреляют стрелами беззастенчивых взглядов мужчины, тянут след из них, провожая её лёгкую походку. Пьяную, глупую улыбку вызывают. Рудакова и сама замечает, сканирует красивых и деловых, в костюмах и с солидным окружением.        Кто-то за соседним столиком её пристально высматривает, ловит каждое движение, подёрнутое алкоголем. Кому-то  сегодня она явно нужна больше, чем болтовня и не приносящие никакого удовольствия изыски барменов.        Сегодня не пятница, но Кира не отказывает себе в удовольствии не мелочиться и заказывает целую бутылку, что словно стоя неподалёку гипнотизировала собой, своей горячей жидкостью, ласкающей жаром горло. Позволяющей смотреть на этот мир иначе.        Купюры в кожаной сумочке, бокал коньяка и глаза ему под цвет — это и есть сладкий вкус жизни, жизни, которой живёт последние несколько лет.       Мгновенья стирают память. Кто бы что ни говорил — несколько жадных глотков прямо из горла уносят все людские проблемы в небытие. Кира свои жизненные неурядицы и способы их решения сравнивает с бросанием дров в разгорающийся костёр. Только этим пламенем здесь является импортная выпивка. И горло обжигает на первых порах так же.        Всё равно — исход один, и как бы не хотелось его изменить в свою пользу, всё уже предрешено. Отец найдёт метод как можно изощрённее отыграться за очередную «шалость» любимой дочери, мать лишь разочарованно вздыхать будет, ведь биться бесполезно. Братец силами переходящей все границы фантазии выдаст шутку на миллион баксов о том, что самое яркое достижение Рудаковой за двадцать один год жизни — её непробиваемый почти что алкоголизм.        Каштановые, ухоженные до беспредела волосы летают под музыку. Кира за всё проведенное время успела потанцевать аж с несколькими, только всё равно мало было. Тело, что её уже не слушалось, самовольно требовало внимания к себе. И только блондин с соседнего столика мог дать ей всё и даже больше.       — Кира-а, ты невменяема, — улыбался до ушей парень за барной стойкой, именуемый вечным спонсором отличного настроения с помощью пары бутылок дорогого, горького и непременно спиртного. — Пошли, посажу тебя на такси.       — Никуда она не пойдёт. Да, кисунь? — до чего же приятен, как сладкий ликёр этот голос сзади, человека, чей образ манил её из самой тьмы, в которую добровольно согласилась грянуть, манил издалека, завлекая своей неизведанностью.        — Да, — твёрдо заявила Рудакова и подкрепила ответ размашистым кивком, совсем не возражая развязного поцелуя в шею.        — Пацан, ещё налей ей.       Ещё и ещё. Кира смутно помнит эти обрывки нелепого порыва сорваться с этим напористым, но не менее интересным ей незнакомцем. Остатки фигурной бутылки стекали по горлу прямо в его машине, летевшей стремглав по ночной Москве, смех прорывался совершенно неконтролируемо на любое прикосновение к ставшей слишком чувствительной коже. И именно это нравилось её спутнику. Она видела, как нравится.       А потом невероятно страстный, лишённый всех понятий о сдержанности секс в его огромной спальне. Никакой нежности. Необузданный пыл, сжигающий до пепла тело, бордовые пятна укусов и поцелуев, и громкие стоны ничем не обязывающего удовольствия, которыми можно было поднять на уши всех соседей. Только потребность в физической близости, сопровождающаяся шумным дыханием и запахом мужского парфюма. 

***

      — Вставай живо.       Над кроватью, уже почему-то домашней, навис тенью отец, перекрывая лучи августовского солнца, тем самым разбудив мирно спавшую Рудакову. Усталые веки не хотели подниматься и смотреть на эту жизнь без призмы пьянства и безудержного кутёжа без повода.        Светлая комната, залитая светом и обычно не представлявшаяся взору Киры раньше полудня, одним неосторожным рывком выдворила из дрёмы.        Что вчера было? — вполне логичные вопросы забарабанили по ещё весьма заторможенному сознанию. И выкрутили головную боль на полную мощность бесповоротно. Стоило приподняться на локтях, как Кира хмурит брови, чувствуя, что ни одна клеточка тела не собирается функционировать как прежде.        — Господи, как плохо. Умираю, — казалось, именно так, каждое слово давалось непомерно тяжело. А ноющая боль во всём теле доказывала, что вчера было слишком хорошо. Настолько, что этот долг за очередное «веселье» без повода нужно отдавать без отлагательств.        И каждый раз по кругу. Становится страшно — не пьёшь — плохо, пьёшь — ещё хуже. А на утро пару таблеток, смятая простынь и просевшие синяки под глазами.       Кира привыкла.       — Кончай этот спектакль. Пороть меньше нужно.       Серые глаза отца устали от бесчисленных попоек единственной дочери. Грубый голос требовал ответственности и хоть капельки осознания, что жизнь Рудаковой стоит бешенных инвестиций и надежд, чтобы так просто спускать её в унитаз.       — Пап, давай не сейчас. И так тошно, — тыльная сторона ладони невнятно мазанула по заспанному лицу, и больше всего Кире хотелось, чтобы кто-то хоть на секунду выключил назло всему жаркое солнце, выжигающее импровизированным лазером глаза.       — Ладно. На, вот. Но вчерашнее всё равно тебе с рук не сойдет, — морщинистая, полная ладонь мужчины с гордым кольцом на безымянном пальце протянула стакан, наполненный бурой жидкостью, что одним только изысканным запахом поманила за собой. Рудакова, чьи глаза в тон напитка моментально оживились, наполняясь маниакальным интересом, нашла силы подняться.       Ладонь, выползшая из уютного кокона одеяла без лишних раздумий приняла стакан, а губы пересохли от предвкушения вкуса дорогого виски.       — Ого, пап, знаешь ведь, что дочери нужно,— один глоток — и невинная, простая улыбка заиграла на некогда измученном лице.       Как мало всё-таки нужно, чтобы настроение выросло на пару делений в личном датчике Киры.        — Ты меня услышала. Собирайся, поедешь со мной. Как показала практика, нельзя тебя оставлять без присмотра, — Рудаков же, к счастью или сожалению, не разделял её легкомыслия, только одёрнул пиджак, еле схватывающийся на животе, прежде чем покинуть спальню.        В ванной комнате закрывает дверь на замок. Кира смотрит в собственное отражение, трёт влажными от холодной проточной воды ладонями по лицу, словно это смоет остатки прошлой ночи.        Выглядит паршиво. А маска безупречной дочери, умницы-красавицы уже ждёт её в шкафу со всем этим тряпьём, которое больше пылится, чем используется. Планы на этот день рушатся стремительно, но так лишь какое-то разнообразие. Нужно же искать хоть какие-то плюсы?        Много послушания и покорности = много денег. Жаль, что в приведённом уравнении нельзя сократить ненужные условия. А деньги Рудаковой всегда нужны. За красивую жизнь приходится платить, днём играя роль идеальной до неправдоподобности дочери таких же идеальных родителей. 

***

      Ей жутко некомфортно. Ехать в тишине, без громкой музыки и пустых диалогов. Поправлять выбивающиеся на «свободу» пушистые волосы. Смотреть в след улетающим пейзажам уходящего лета в окно «Мерседеса», еще не раз возвращаясь к мыслям о том, что сидеть в этом чёртовом деловом платье ужасно неудобно, ровно также, как и размышлять о том, что следующие пару часов придётся подавлять навязчивые зевки вкупе с желанием уйти прочь.        Каштановые пряди, собранные заколкой сзади в подобие короткого хвоста, слишком чопорное платье из плотной, давящей рёбра и грудную клетку ткани. Долбанные босоножки, что, по мнению Рудаковой, ничем не отличаются от кандалов.        От любимого отца держится на расстоянии метра, пока тот, поглядывая на жирную полоску часов на запястье, нетерпеливо сверял время с назначенным. Где-то, быть может, Михаил Александрович кидал кроткие взгляды, будто анализировал напускное безразличие Киры ко всему окружающему. Даже умудрялся усмехаться навстречу её чересчур серьёзному, обиженному то ли на него, то ли на весь мир выражению лица.       Уже у входа в величественное здание отцовского офиса, знакомое ей с раннего детства и такое же неизменное, делает глубокий вдох, внимая прохладный ветер в лёгкие. В самом же кабинете её встречает тиканье часов и чувство, будто что-то идёт по наклонной в бездну.        Михаил Александрович по удобнее расположившись, а если быть точнее, уместившись в собственном кресле открыл папку с очередными документами, что в его глазах выглядели, как потенциальные пачки денег, отчего занятие по их изучению становилось только увлекательнее.       Киру же его занятость раздражала, подобно рёбенка, не знавшего на чём заострить своё внимание. Подперев рукой щёку, скучающе оценила уже выученное наизусть пространство, рассортировала все ручки и карандаши на столе и сложила по хронологии все стопки с бумагами. Не помогает.       — Войдите, — мужчина, по прежнему не отрываясь чтения исписанных листов, пробурчал в ответ на короткий стук в дубовую дверь.        И именно в то мгновенье, такое краткосрочное и, казалось, малозначительное, когда внутрь зашли пару молодых парней вместе с ним, сердце, сделавшее немыслимый пируэт, а в памяти всплывают вспышки того, что чудом сохранилось в сознании после всего выпитого в прошлую ночь.        Твою мать.       Кира, откинувшись на покачивающееся сидение поймала себя на мысли, насколько комично это смотрится со стороны. Даже внезапно захотелось ощутить себя кинокритиком, ведь эта картина не дороже самого посредственного творения режиссеров.       Она даже не помнит его имени, или вовсе забыла спросить — драгоценное время они потратили на совсем иное изучение друг друга, но из скудной толпы его светлая макушка бросилась в глаза первым делом. Нет, она не может ошибаться.        Аналитически сравнивая между собой четырёх мужчин, Кира заключает то, что с её отцом чрезмерно любезно и притворно беседует главный — такой смазливый, на первый взгляд простодушный, но со взглядом хищника. Другие же выглядели чуть более привлекательно, но ни один из них не удостаивался взгляда дольше секунды.        Только этот блондин, с нереалистично красивыми голубыми глазами смотрел на неё смело. И не скрывал наслаждения от этой непредвиденной встречи. В радужках блестел азартный огонь, который охватывал всё тело Рудаковой, сидящей в метре. Да, под его раскованным взглядом становилось жарко. Он просто сжигал её заживо. Как назло в голове не укладывалась ни одна здравая мысль — только жалящие сцены душащих, возбуждающих поцелуев в шею, мужских ладоней на бёдрах, тянущих её на него.       Витя Пчёлкин. Пчёла. Донеслось до края уха. Что-то знакомое. Крепкий алкоголь бесследно стирал память, но это единственная информация, что отложилась в затуманенной и разболевшейся голове.        Рудакова от скуки или спортивного интереса не отводила глаз. Тёмные, карие глаза с прытким любопытством никак не желали оторваться или смотреть, хотя бы, исподтишка, дабы не выдавать истинное пристрастие к наблюдению «объекта» напротив. Весь шум разговоров становится не более, чем фоновым звуком.       Пчёлкин сам оттягивает на шее атласный галстук, обвитый чуть ли не смертоносной петлёй, ведь дышать в её присутствии неимоверно тяжело. Особенно, когда она смотрит так, будто помнит всё до последнего вздоха. И если можно было бы предположить, что их взгляды вполне себе разговаривают, то это была бы та ещё искромётная перепалка колкостями или спором о чём-то вообще неважном. Но Витя поставил бы болтовню на последнее место. Приятнее проводить время есть и другие способы.        Только алеющий знак вопроса в голове не давал покоя. Кто она такая? Может, жена молодая или ещё интереснее, любовница?        Но все последующие размышления обрывались, так и не доходили до логического умозаключения, уж слишком манили очертания фигуры, обрамлённой белым полотном платья, но ничуть не скрывавшим всех достоинств.        Стресса у Вити в жизни сейчас достаточно, как и настроения отвратного, дополненного противной погодой в последний месяц лета.  А она выглядит, как ходячее решение для всех проблем. Снять с себя весь груз усталости от рутины, сбросить, как ненужную кожу. Только ей на удивление хорошо.        Когда же разговор медлительно перетекал к концу, Рудакова, не выдержав адской скуки вышла на просторное крыльцо, забрызганное каплями начинающегося дождя, судорожно искала в сумке пачку сигарет. Хотелось, конечно, прям в кабинете, но смущать нежданных гостей не совсем было в планах.        Кира смотрит на безразличное небо, задвинутое серой шалью, смотрела за грубые, бесчувственные высотки, и то, как барабанил по многочисленным ступеням проливной дождь действовало на нервы, что находились в состоянии оголённых проводов в шаге от замыкания.        Старая на последнем издыхании зажигалка никак не поддавалась всем приложенным усилиям Рудаковой. Палец болезненно и с нажимом прокручивал тугое колёсико, что будто бы вросло в потёртый пластик, а в паре метров уже более нетерпеливо, настойчиво хлыстал каплями тусклый асфальт ливень.       — Сука, — бормочет Кира, не вынимая между зубов сигарету, но совсем не отчаивается. Сейчас убрать эту вязкую кашу из головы может только привкус табака и тёплый салон машины. Водитель должен подъехать через минут десять.        — Ну и встреча, — за спиной разгневанной из-за ни в чём не повинной зажигалки Киры прозвучал голос Пчёлкина, что был на порядок веселее и спокойнее.        — Ты что-ли? — безразлично развернулась Рудакова, всё ещё пытавшаяся заполучить хоть мизерную искорку.       Сам же Виктор, поравнявшись с девушкой, с которой провёл пьяную, растворившуюся туманом ночь, только усмехнулся, безмятежно покуривая и блеща озорными глазами. Аромат её духов рядом был богат оттенками всего совсем разного, что Пчёлкину не удаётся различить — чем же она так притягивает? Лёгкие нотки горького шоколада, корицы и чего-то ещё, более яркого, перекрывающего всё остальное. Изысканный запах, что беспрекословно напоминает о её обнажённости, открытости десятком часов ранее.        И опять, как в кино — неловкая пауза, молчание и громкое биение воды по крыше,  лестнице, перилам. Кира вовремя подмечает, что ещё пару минут, и её новые туфли намокнут, а позже, придут в негодность, поэтому отступает назад. Витя, что наконец-то устал смотреть на бой Рудаковой с капризной зажигалкой, протянул собственную сигарету. Как и до этого, молча. Слов, в их случае, как это не находилось.       Кира, что минутами ранее недоверчиво косилась на него, как одичавший зверёк, примкнула кончиком собственной сигареты к его, глядя так же изучающе. Вспоминает, и не верит в то, что всё могло так совпасть. Вчера — в клубе, сегодня — на встрече с её отцом.       — Спасибо.       — Не ожидал тебя здесь увидеть. Но приятно удивлён, — Пчёлкин слегка склонил голову набок, со всем старанием пытаясь вникнуть в её эмоции, поведение и глаза.       — Да, я заметила, как ты меня глазами раздевал. Пришли трясти деньги с моего отца?         Кира даже повеселела от незамысловато начавшегося диалога. Такие группы людишек в глаженных костюмах и с не менее деловыми рожами ходят к её отцу чуть ли не ежедневно. И у каждого на лбу выгравирована своя цель, а Рудакова, видящая одну и ту же картину с детства, привыкла, что у таких «бесед» обычно нет ожидаемого результата, а потенциальные союзники уходят ни с чем.        — Всего лишь поговорили о планах на дальнейшее сотрудничество, — желание озадачить собеседника не сбылось, а Витя ещё шире и хитрее улыбнулся, зажигая в лазурных глазах ещё более азартные и жадные огни, нежели тогда, когда они пожирали друг друга немыми взглядами в кабинете.       — Да ладно тебе. Всем нужны деньги моего отца, — изумлённо фыркнула Кира и надменный смех её стал просачиваться сквозь дёрнувшиеся уголки бледных губ, и щедро затянулась новой порцией никотина, хмуря тонкие брови. — И мне тоже. Но я так не наглею.        От таких заявлений Пчёлкин только проницательно прищурился.       — Неужто зарабатываешь сама честным трудом?       — Ага, на должности примерной дочки получаю достойную зарплату. Иногда даже премию. Не видишь, устала после рабочего дня? — тонкие пальчики скучающие водят по широким, мраморным перилам, собирая огромные капли воды.       — Поехали ко мне, отдохнём проверенным способом.        Пчёлкин не ходит вокруг да около. В этом есть что-то заводящее, Кира делает маленькую пометку в голове, и даже от такого прямолинейного предложения не давится дымом. Витя тоже это замечает, и ему нравится, что она не делает несуразно обиженные, полные возмущения от вопиющей наглости глаза, как другие. Реагирует вполне спокойно. Он тоже делает пометку для себя.       — Я думала, когда мужикам нужен секс, они дарят конфеты и цветы. Ну там ресторанчик организовывают в лучшем случае, — Рудакова блаженно улыбается, и ни на секунду разговора не отвлекается от разглядывания его профиля. Разговаривает так филигранно и легко, точно эта простая дискуссия приносит ей даже больше удовольствия, чем прошлая ночь.       — Мы уже пропустили эту стадию вчера. Будут ей и конфеты, и цветы, и ресторан. Пчёлкин готов это устроить, ради того, чтобы пустые разговоры заканчивались более нужными и раскованными действиями.       — Ты вообще-то вчера воспользовался моим состоянием, опорочил, и тебе даже не стыдно! Что ты за человек такой? — Кира облокотилась о стену, раззадоренным, может, даже томным взглядом засматриваясь на очертания скул, губ, но, как выяснилось, смотреть в его глаза намного приятнее.       — Да, я тот ещё монстр и изверг! — иронизировал ей в ответ Пчёлкин.       — Угу. Могу дать шанс на исправление. Нужна буду — найдёшь. Машина подъехала, мне пора, — последний раз кротко обвела его силуэт, а после решительно направилась к подъезжавшему высокому автомобилю, откуда уже выходил водитель, чтобы открыть ей дверь. — Пока! — кинула в след Рудакова, поспешно и чересчур забавно оббегая лужи, оставляя Пчёлкина смотреть ей в след. День почти удался.