старые раны

      Ты снова в моей квартире уже шесть часов; первое, что ты сделал, — лег спать. Я сидел рядом, боясь потревожить твой сон, словно мне запрещено было даже смотреть на тебя. А я смотрел и не понимал, что вообще сделал. Тяжелее всего мне было не разговаривать с тобой и даже не впускать тебя в свой дом, а видеть, как после месяца совместной, почти счастливой жизни мою квартиру покидает Неа. Он старательно делал вид, что всё в порядке, что ему самому давно уже пора было вернуться, к тому же у него много дел, но я чувствовал, как он всё понимает. И это чувство вины вновь убивало меня изнутри. Я не мог отделаться от мысли, что последние полгода каждый блядский день делаю неправильный выбор. Это так ужасно непривычно… Какой же ты красивый. Мне хотелось обнять тебя всем телом, зарыться в твои волосы, покрыть поцелуями каждый сантиметр твоего тела, но я не знал даже, могу ли я тебя коснуться. Еще месяц назад меня тошнило от нахождения в одном помещении с тобой и я чуть не сошел с ума от одной мысли, что у нас могла быть хоть какая-то близость. Неа погасил кипящую во мне злость и разбудил тягу к любви. Ему просто не повезло, что эта тяга сработала не на него.       Я дрожащей рукой коснулся твоих волос и расплылся в своей самой широкой улыбке. Если бы я позволил себе держать ладонь у твоих волос подольше или вообще зарыться в них полностью, я бы расплакался от счастья. Прошлый я ни за что бы не боялся сделать этого, но сейчас я взвешивал каждый вздох на допустимость. Не хотелось лишать себя настолько редкой возможности наблюдать за таким сладким тобой. Когда-то ты всегда был таким.       Это продлилось недолго: я поддался искушению и коснулся твоей щеки своим пальцем, погладил ее и с трудом подавил в себе порыв поцеловать. Или не подавил. Нет, не подавил: я невесомо коснулся губами твоей щеки и тут же отпрянул, словно обжегся. Да. Действительно обжигает. До настоящих слез и ожогов.       Ты открыл глаза и с не самой довольной эмоцией посмотрел на меня. — Не уходи больше, — прошептал я и вновь слегка коснулся пальцем твоей щеки. — Отъебись.       Ты пробурчал свой ответ, но не отвернулся, вообще не двинулся, только продолжил так на меня смотреть. Я улыбнулся. Вот на это я променял ежедневные ласки, нежные поцелуи и слова о любви. Я и забыл, как ощущается та самая сильная боль, от которой даже хорошо. — Да, прости. То, что ты снова живешь в моей квартире, ни к чему тебя не обязывает.       Ты закатил глаза. Я хотел бы, чтобы ты делал это не от недовольства, а наоборот. — О, правда? А я думал, мне нужно будет платить за аренду натурой.       Блять, Лева, ты сейчас договоришься, и тебе действительно придется платить натурой. За всё. За каждый мой срыв. Долго и с наслаждением, как ты умеешь. — А что, ты привык так делать у Дианы?       Я победоносно ухмыльнулся, ты улыбнулся тоже, поджав уголки губ, выдохнул с усмешкой. Я скучал даже по нашим обменам колкостями. По взаимным посылам нахуй. По прижиманию к стене за воротник. По желанию одновременно и трахнуть тебя, и убить. — Я привык так делать у тебя. — Ну вперед.       Я сам не знал, что говорил и на что рассчитывал. А ты прикусил губу и, немного порассматривав меня, вдруг набросился, прижал меня за плечи к дивану и стал жадно целовать, сначала губы, а потом и шею с явной целью оставить на ней не один десяток отметин. У тебя это прекрасно получалось, а я был не в силах останавливать. Пару месяцев назад меня бы оттолкнуло такое твое поведение и скорее всего я бы пошел блевать, но теперь мне только и хотелось, чтобы ты продолжал. Я верил, что после этого последуют нежные объятия и ужин на кухне под Стинга…       Я цеплялся за каждую секунду, проведенную в этой вспыхнувшей страсти, старался поймать каждый вздох и стон, запечатлеть на себе каждое касание наших тел. Страшное предчувствие не отпускало меня, словно это был последний возможный в жизни секс с тобой. А по твоей жадности и нетерпеливости я начинал догадываться, что для тебя он — первый за последнее время, и оттого мне всё приятнее было ласкать тебя. Я всё меньше понимал причину, по которой ты не мог пойти к тому же, с кем изменил мне. Как бы я ни старался, мое расследование пришло в тупик и я окончательно перестал тебя понимать.       То ли я слишком отвык от тебя, то ли ты изменился, но мне оказалось удивительно сложно под тебя подстроиться — первое время; я вскоре с этим справился, и ты стал привычно умолять своим сладким голосом. Я все-таки увидел, как твои глаза закатываются от удовольствия, как пальцы сжимают простынь не от злости, а от попытки ухватиться хоть за что-то земное. Я бы многое отдал, чтобы наслаждаться таким тобой всю жизнь, чтобы еще миллион раз почувствовать, как твои мышцы сжимают мой член, как ты дрожишь, наконец позволяя себе себе стонать в полный голос, как ты прогибаешь спину, кончая. Так не хотелось верить, что это на один раз… Ну разве может судьба лишить нас миллиона совместных оргазмов, таких, как этот?       Я хотел обнять тебя и поцеловать уже не со страстью, а со всеми остатками своей любви, но всё еще боялся проявлять что-то кроме простого влечения, чтобы не спугнуть тебя до конца. Вернув контроль над своим телом, ты приподнялся, словно готов был снова уйти в другую комнату и еще долго меня игнорировать. Меня это задело. — Что, предложишь сделать вид, что ничего не было?       Я даже не успел еще выровнять свое дыхание. Ты ненадолго задумался, а потом лег обратно. — Ни одна игрушка не смогла мне заменить тебя, — разоткровенничался ты. — А ты не особо мной дорожил в таком случае. — Fuck off, — послал ты меня на английском.       Я так и не понял, забываем ли мы об этом порыве или возобновляем отношения, а спрашивать мне показалось глупостью. Еще казалось, что после еще одного лишнего слова ты точно оставишь меня здесь лежать одного, а я не мог позволить себе лишиться последнего счастья.       «Какие же мы посторонние», — прочитал я когда-то. Теперь как никогда понимал смысл этого названия. Мы, конечно, ужинали под Стинга, но ты не клал свою руку на мое бедро в процессе, не касался моих лодыжек ступнями и не просил рассказать что-то интересное, не говорил сам. Дурацкий сериал по телевизору (это ты у Дианы приучился их смотреть?) был тебе интереснее, чем совместный досуг. Спать мы легли… Да, вместе, но ты не прижимался ко мне всем своим мягким после душа телом, не утыкался в шею и даже не поцеловал на ночь. Ты даже старался не касаться моих ступней своими и достал где-то второе одеяло. Мы словно были даже не друзьями, а сожителями, в обязанности которых, кроме всего прочего, входит секс. Не верилось, что, проделав такой путь, испортив отношения с друзьями, бросив Неа, я не могу даже нежно поцеловать твою ладонь…       Следующий день — та же отстраненность, но вовлеченность на работе, отсутствие даже случайных лишних касаний, ни одного поцелуя… Только воспоминания о предыдущем дне, отчаянная попытка почувствовать привкус твоих губ на своих. И навязчивые мысли: вечером тебя придется отдать. Придется поделить с Кайроном. Придется пустить тебя на сцену, где на тебя будут пялиться десятки глаз. Мучительно…       Только во время ужина, за несколько часов до твоего большого концерта с группой Кайрон, нам удалось поговорить. Если бы я не начал, ты бы даже и не вспомнил, что я — не просто тень, блуждающая по квартире… — Тебе уже скоро идти. А ты же помнишь, что завтра у меня тоже концерт? Ты придешь?       Я смотрел на тебя так, словно мне было всё равно, словно не мялся перед тобой, упрашивая прийти. — Ну я обещал, что приду, — ты пожал плечами. — Знаешь, Шур, на самом деле у моей группы сегодня нет никакого концерта. Я тебе соврал, чтобы посмотреть, готов ли ты ради меня подвинуть Шевчука.       Я долго ничего не отвечал. Сколько еще раз ты разобьешь мне сердце? Сколько еще раз тебе нужно с гордостью понаблюдать за тем, как весь мой мир рушится изнутри? Я видел, как ты ликовал от своего превосходства, от понимания, что ты с легкостью можешь управлять моими эмоциями. Что только ты можешь заставить меня страдать. Так и не нашлось у меня слов для ответа. Я молча ушёл в ванную, где долго стоял, оперевшись локтями на раковину и пряча лицо в ладонях.       Я надеялся, что мы вернемся к тому, что было у нас раньше, но я имел ввиду что-то до моего дня рождения, а не те самые дни, когда ты проявлял внимание ко мне только если хотел потрахаться. Мне нужно было быть четче в своих желаниях. Считаю ли я, что мне было бы лучше остаться с Неа? Я никогда не смогу ответить себе на этот вопрос, я скорее вырву себе язык, чем произнесу ответ, потому как и да, и нет в моем случае означали настоящий смертный приговор всей моей сильной личности. Да разве от нее что-то осталось?