Если вокруг мрак

Ты соберёшь обломки От сердца до самой кромки ©

Арсений сегодня очень бледен. Они закончили рано, но он вчера весь день провел на съемках своего фильма и видно, что устал просто в край. — Заебался? — спрашивает Стас. — Нет, — разумеется, отвечает этот упрямец. Но их не проведешь — они все друг друга знают слишком хорошо. Антон, когда устает, теряет всю свою живую мимику и как будто застывает, Поз утыкается в телефон, Сережа становится резким. У Арса краснеют веки, и он бесконечно трет глаза под очками. — Поехали со мной на Мальдивы, — говорит Антон бездумно. Все в комнате поворачиваются к нему, а он пожимает плечами, — а что? На недельку. Подвинем график. — Очень романтично, конечно, — отвечает Арсений. — Возможно, предложение было лично Арсу, но я бы тоже поехал, — присоединяется Поз, — что-то заебался, переоценил себя все-таки. — На Мальдивах скучно — туда хорошо парочками кататься, — Сережа подворачивает под себя ноги, уютненько сворачиваясь на диване, — лучше уж в Дубай или на Бали. — Мне отчасти даже похер, — Антон поднимает и рассматривает свою бледную руку, — я так по солнцу соскучился, что готов перетерпеть твои вечеринки. Мало нам с Арсом было в Аномалии тумана — так и Россия, мягко говоря, не фонтан в этом смысле. Сплошное серое небо. И снег этот дебильный. — Вообще, я вроде просто так поддержал, — задумчиво тянет Дима, — но теперь думаю — а чего, нам с Катей это точно надо, мы в Аномалии, правда, ездили в какое-то подобие Сочей, но здесь мой организм об этом не в курсе. Да и денег там не было ни хера. — Ну да, не такая уж и дикая идея. Что, все махнем? — Нам бы работу доработать, — нудит Стас, и сам же широко зевает, — ой, бля. А может, действительно… — он потягивается и рукой случайно сшибает ноутбук. Тот с треском падает на пол. Одновременно происходят три вещи. Арсений оказывается на ногах и у двери. Антон, качавшийся на стуле, роняет свой телефон, где как раз открыл входящие. В попытке поймать его, он падает сам и, мазнув пальцем по экрану летящего устройства, включает только что пришедшее голосовое. — Антон, привет. С тобой было классно целоваться и потом тоже — захожу с места в карьер, но чего уж тянуть? Набери мне, если надумаешь, буду… Он гасит голос — рванувшись и дотянувшись до телефона из положения «лежа на стуле с задранными ногами». Неловко подгребает к себе свои конечности и встает, ни на кого не глядя. Гробовую тишину нарушает Сережа — тот Сережа, который лучше всех считывает социальные нюансы — ровно до тех пор, пока не врубается в них нечаянно с топором: — Вот с ним бы тебе на Мальдивы, нет? Еще секунду в комнате не происходит ничего — а потом Стас кашляет, Дима шипит «Сережа», а Арс, замерший было у двери, медленно возвращается к столу. — Лично я от Мальдив, пожалуй, откажусь, — говорит он ровно. Стас снова кашляет и хриплым голосом спрашивает: — Антон? Что за херня? Я чего-то не знаю? Что вы все на меня смотрите? — Я открываю мир других мужчин, — зло цедит Антон. Сейчас ему хочется въебать Сереже, потому что все это должно было происходить совсем не так. — С песнями Ольги Бузовой? Это шутка? — голос Стаса звучит на редкость беспомощно. — Прости, Шаст, — подает голос Сережа. — Ты-то откуда знаешь? — можно и не спрашивать, ясно, что Дима рассказал. С каких пор они превратились в гнездо сплетников? — Чтоб я еще чем-нибудь с Серегой поделился, — Дима возводит глаза к потолку, — никакая блядская Аномалия его не излечит! — Да пошел ты, — обижается Сережа, — не я же голосовое сообщение включил. — Да это охуеть как серьезно ведь, — Стас вскакивает со своего кресла и натягивает кепку на самый лоб, — это ведь все надо теперь обговаривать, решать, как обходить, тут одно лишнее слово от какого-нибудь Сережи, и все, кирдык… — Я тебе не Ким Кардашьян, чтобы… — начинает Антон, но Сережа снова вклинивается: — Да что все Сережа! Я же молчал как-то всю жизнь про… — огрызается он и тут же захлопывает себе рот рукой, как в мультике. — Да что с тобой такое сегодня! — взвывает Дима. Арсений закидывает рюкзак на плечи. Спина у него неестественно прямая. — Я поехал, — говорит он, — Стас, напиши мне. Серега, не грузись — но я не к тебе сегодня, вернусь только завтра уже. Всем хорошего вечера. ** С трудом отцепившись от Стаса, который впадает в стресс и желает обсудить все нюансы Антоновых жизненных нововведений немедленно же, Антон заверяет его, что публичный камингаут не планирует совершать примерно никогда, со всеми прощается и едет в сторону дома. Зверски хочется есть, но он помнит, что дома ничего нет. Лучше всего в голове рисуется большой бургер, макдачный, гадкий, вкусный. В доставке они всегда уже холодные — с этой мыслью он заворачивает в макавто, которое теперь, наверное, называется точкавто или как-нибудь еще уебистее — он не удосужился проверить. У здания выстроилась длинная очередь из машин, но он по опыту знает, что все равно оно займет не больше, чем минут десять, а доставки ждать выйдет дольше. Можно, конечно, заказать доставку не доезжая до дома, но один раз он так опоздал и пришлось извиняться и заставлять курьера ждать под дверью, и с тех пор он это терпеть не может. Стоя в очереди и медленно продвигаясь к заветным окошкам, он открывает, конечно, телефон — как быстро вернулась эта привычка, и дня не прошло, честно сказать — и замирает, глядя в экран. Сзади сигналят, но он уже ничего не слышит. ** «Где ты?» «В гостинице». «Можно, я приеду?» *прочитано* «Арсений, пожалуйста». «Я в Мариотте». «Шутишь?» *прочитано* «Арсений?» *прочитано* «Я буду у тебя через сорок минут. Номер скажи свой, меня же не пустят просто так». «405». «Ты новости открывал?» ** — Блядский Мариотт, серьезно? Ты новости открывал? — спрашивает Антон, входя в номер. Арсений стоит с откупоренной бутылкой вина и пьет прямо из горлышка. Вишневая струйка стекает по его подбородку — он стирает ее, морщится и отыскивает все-таки стакан, сразу наполняя его до краев. Антону он ничего не предлагает — знает, что тот не любит красное. — Планета просто пытается от нас избавиться, — говорит он тускло. — Что? — Чума, мор, землетрясения, наводнения. Война. Арсений успел принять душ, он в белом гостиничном халате, весь взъерошенный и хорошо пахнет. Антон отводит взгляд и принимается расшнуровывать свои ботинки. — Война — это сами люди делают. — Ну почему, может, на людишек тоже насылается безумие. Чтобы не только города разрушать и вирусом замучить, но еще и пусть сами друг друга переубивают, под яростными лозунгами. — Хуясе у тебя видение… — А что? Аномалия — это ведь тоже что-то из этой серии. — Как-то слишком точечно для великой кары. Воронеж — и теперь вот какой-то еще аргентинский городишко. Зачем это кому? — А война зачем? — В первый раз слышу, что ты хочешь поговорить о политике, — Антон садится в кресло и все-таки наливает себе вина. — А я и не хочу. Пошло оно все в пизду. Антон знает, что за этим стоит — не равнодушие. Арсений кривится, как будто не вино пьет, а лимонный сок, и садится тоже. — Может, ученые изучат Аномалию и поймут, почему… — начинает Антон неуверенно. — Хуя они изучат. Тебе звонили эти, из ящика? — Из какого еще ящика? — Тьфу, все время забываю, какой ты необразованный. Из закрытого института минобороны? Антон моргает, думает, послать его или не посылать, и решает, что оно того не стоит. — Звонили, еще сто лет назад, сразу после Воронежа, хотели, чтобы я какую-то анкету заполнил. — Ну вот тебе и все исследование. Заполнил анкету? — Нет, я забил. — И я забил, — мрачно говорит Арсений, — еще не хватало быть подопытным кроликом. — Может, в Аргентине лучше разберутся. Что-нибудь слышал про аргентинских ученых? Я — нет. Но ведь наверняка какие-то там есть. — Пока это не сулит кому-то бабла, никто ни в чем не будет разбираться, — Арсений допивает свое вино, и голос у него становится низким, как и всегда от алкоголя, — Антон? — Что? — Ты реально с мужиком каким-то мутишь? Пока он ехал сюда, он тысячу раз воображал себе в голове этот диалог — и все равно не знает теперь, что сказать, кроме того, что билось у него в голове с самого Питера. — Ты сказал, что не веришь в то, что мне все это надо. И про хуи еще. — Да ты заебал со своими хуями! — вскидывается Арсений, — говори, как есть! Кто это, вообще? За прошедшие годы — и этот год в особенности — Антон видел Арсения усталым, заряженным, грустным, веселым, злым, игривым, он видел, как Арсений стреляет, видел, как Арсений боится и преодолевает свои страхи, видел, как нежно он перебинтовывает Антонов бок или мнет Антонову коленку. Но ни разу еще он не видел его настолько нетерпеливым, жадным почти. Как будто слетели все его барьеры, и он вообще не думает о том, что говорит, только ждет Антоновых ответа и реакции. Но он уже пытался говорить с Арсом напрямую, как нормальные люди говорят о том, что чувствуют и хотят — и его послали на хуй. — Не сошелся на тебе весь свет клином, Арс. ** Арсений умеет слушать оскорбления. Под камеры что от Паши, что от гостей, что от интервьюеров им приходилось реагировать на жуткую чушь. Про зависть, про неудачи, про гейство, про дрочку, про сквирт малолетних фанаток. Некоторые вопросы тянули на статью — а лицо все равно приходилось держать. Держит он его и сейчас — хотя Антон, конечно, его не оскорблял, если быть совсем точным. Но открытое только что выражение будто обрубается, и ему на смену приходит выученно-спокойное. Ты еще улыбнись мне, думает Антон, сука такая. — Это был просто вопрос, — говорит Арс, не улыбаясь, слава богу, но поднимая ладони примирительно — как сделал бы в сценке. — Хуес. — Антон, — зовет Арсений, ставя свой пустой бокал на столик и скрещивая руки на груди. В сидячем положении это выглядело бы странно у кого угодно, кроме Арсения с его идеальной осанкой балерины, — ты сам, напомню, попросился сюда приехать. Попросился. Боже ж ты мой! — Я тебе собака? — Да что ты злишься-то? — вдруг спрашивает Арсений гораздо мягче. И Антон внутренне торжествует — вспоминает, урод, еблан фигов, с кем сидит. Может, догадается, что и лицо держать не надо. — Потому что в разговоре с тобой почему-то выходит так, будто я проебался. Я, может, и да — но только потому, что телефон уронил. И при этом пизданулся, кстати, коленом опять. Арсений бросает на его ногу мимолетный взгляд, но ничего не говорит. Антон секунду еще тормозит, а потом спрашивает: — Помнишь, ты уздечку порвал? Арсений расширяет глаза, видимо, от смены темы, но отвечает: — Да еще бы я это забыл. Боль была просто адская, ни с чем не сравнить, а вы еще… — он замолкает. — Ну давай, продолжай, что — мы? — Вперлись ко мне в номер с камерами, и ржали, как выродки какие-то, — холодно отвечает Арс, — я помню, тогда еще подумал нахуй все послать и перестать с вами работать. Потому что я как будто опять в седьмом классе очутился. — Ну и видеоблоги на этом закончились, собственно. Арс, прости, это было реально мудачество. — Все зажило, — сумрачно сводит брови Арсений. — Я почему это вспомнил… — Потому что о хуях? — Потому что это о том, что мы с тобой знаем друг друга, может, лучше, чем многие люди за всю жизнь своих родных узнают — особенно после Аномалии. И все равно, нет, нет, да и возникают такие ситуации, как будто мы на разных планетах живем и разговариваем… — А ты все хочешь погулять по прекрасной планете моей головы? — Да заткнись ты. И послушай. Ты… — Антон собирается с силами, — важнее тебя для меня только мама сейчас, знаешь. Арс замирает и опускает глаза в пол. — Антон. — И я хочу, чтобы мы поговорили об этом на одном языке, наконец-то. Вот сейчас это важно. Арс сглатывает, Антон видит, как дергается его шея. — И чего я не хочу, это чтобы у нас все сводилось к какой-то дешевой мелодраме, — продолжает он, — телефон упал, сообщение озвучилось, Сережа добавил — смотрите продолжение в следующей серии. Это ведь хуйня все ебейшая. А ведь все просто, на самом деле. Ты не был уверен в том, что мне нравится трогать мужиков. Я попробовал. Мне понравилось. Вот чисто для нас с тобой сделал, для себя и для тебя. — Ебаный в рот, Антон… — Что? — Перестань говорить — просто замедлись на секунду, мне сейчас реально плохо станет. — Почему? — Да потому что я с ума схожу, — отчаянно выпаливает Арсений. — В смысле? Взгляд его, который он поднимает-таки с пола — словно обдирает до крови, такой он загнанный. — Да это же ад на земле, — говорит он, — я его все время запираю внутри себя — а он рвется наружу и рвется. Но я говорю себе: Антон же просто человек. Ты просто человек, и я просто человек, мы дышащие куски мяса, животные, мы как родились, так и умрем, с точки зрения вселенной — просто точечка незаметная. И я, ну, контролирую себя полностью, от сих и до сих — я все знаю, кто я, в какой стране я живу, в каком бизнесе, что мне можно и что мне нельзя. Не говоря уже о том, что ты никогда сам мне раньше… Да что там. Тебя мне было нельзя. Антон смотрит на него, замерев. — И я все знаю, — Арсений делает какое-то движение в его сторону, но тут же сам отдергивает руку, — все знаю, что нельзя. Но я все-таки не робот, я живой, и ты — со своими ногами, губами, с запахом своим, со смехом — ты меня ломаешь, как кость, пополам, и из меня что-то лезет, задавленное — то, как я могу хотеть человека, насколько сильно… Это то, что я себе никогда не позволяю — а оно меня не спрашивает. Оно меня тупо не спрашивает. Понимаешь? — Послушай, — Антон сползает на пол и так, на коленях, идет к Арсению и хватает его за бедра, — ты слышишь меня? У него почти случается дежавю — он уже полз так, садился так перед Арсом, но сейчас все ощущается совсем иначе. Стенка рухнула. — Я не знаю, — говорит Арсений и закрывает лицо руками. И Антон не отнимает его рук — он поднимается на коленях, берет за шею обеими ладонями и жмет к себе. Несколько секунд они молчат. Арсений дышит Антону в горло — жарко, часто. Чувствуя, что его дыхание так и не хочет выравниваться, Антон отодвигается немножко, не отпуская шеи, и смотрит на него внимательно. — Ты боишься? — До усрачки. — Ну и что же нам тогда делать? — спрашивает Антон нежно. Он уже все понимает — все видит. То, как Арсений отнимает, наконец, руки от лица. Как смотрит на него, сдавшись. Как чуть-чуть раздвигает голые колени — не пошло, а пустить поближе. — Что-нибудь, — шепчет Арсений. Антон подается вперед.