Мне клекот его заменял молитвы

От окна кареты тянуло холодом. Дик давно не дрожал, но после той ночи все чувствовал, что никак не может согреться. Чувство это было не настоящее, он понимал, что руки у него теплые, а еще дурная привычка, украдкой трогал нос ладонью, чтобы убедиться. В последний раз тряхнуло и карета остановилась. Дикон заставил себя выпрямиться и устроил руки на коленях, ожидая пока дверь откроют. Тонкая ткань рубахи совсем не грела — в Надоре осень приходила раньше, а ни плаща, ни дублета конвоиры ему так и не соизволили дать. Последние шаги от кареты олларовских солдат до выехавшего встретить своего герцога отряда из замкового гарнизона, дались ему будто бы даже труднее, чем весь путь от тюрьмы до площади. Тогда он хоть бы знал, что унижению придет конец, нужно было только дойти и пережить день и ночь позора. Сейчас Дикон шел в неизвестность. — Капитан. — Ричард кивнул, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более ровно и безразлично. К его досаде все равно вышло хрипло и неуверенно. Капитан то ли его охраны, то ли будущего конвоя в ответ невозмутимо приветствовал своего герцога. На плечи лег теплый шерстяной плащ, и Дик успел сдержать себя, не вздрогнуть, не шарахнуться от касания удивленно. От запаха чуть влажной шерсти на воротнике, родного привычного запаха наступающей дождливой надорской осени сразу стало теплее и даже как будто легче дышать. — Герцогиня Айрис хотела поехать встречать вас, но я взял на себя смелость уговорить юную герцогиню остаться с вашей матушкой в замке. Ваши сестры и мать ждут вас дома. Дик кивнул и заставил себя выдавить хоть какие-то слова благодарности. Это было верное решение, не стоило Айрис выезжать далеко в такую хмарь, хотя от чувства, будто он теперь прокаженный и ему не нужно видеться с матерью и сестренками было трудно избавиться. Заночевать решено было на постоялом дворе, а уже утром двинуться в замок. Измученное сердце Дика скорее рвалось домой, но до темноты они не успели бы, а капитан Маклин всячески намекал, что спешка будет лишней и Дик сделал вид, что согласен с его разумными доводами. От ужина Ричард отказался, поднялся в отведенную ему комнату и лег в постель. Скорее бы утро, скорей бы увидеть шпили и башни родного дома. Проснулся он за полдень, резко сел в постели и первые мгновения понять не мог откуда в камере столько солнца и почему вещи украшены традиционными надорскими узорами, как в хорошей гостинице в каком-нибудь Лараке. А поняв, досадуя на себя, вызвал слугу и, наскоро умывшись и одевшись, отправился искать капитана, который обнаружился у коновязи. Маклин мирно расчесывал гриву своему коню, Дикон кивнул ему и после короткого приветствия спросил, сам понимая что звучало резче, чем стоило: — Почему меня не разбудили? Капитан посмотрел на него будто не сразу нашелся с ответом: — Так не велели разбудить, тан Ричард. Да и торопиться нет нужды. — Он что, пытается Дика успокоить? Ответ и мягкий тон его Ричарда почти озадачил. Действительно, он не велел. И кто виноват, что Дикон весь вечер подспудно ждал подвоха. Даже мелькала мысль под подушку сунуть кинжал на всякий случай, хотя какой такой случай, он не мог себе объяснить и, может статься, что сейчас еще ждет от своих же опасности и расправы? После тюрьмы, приговора, после той жуткой ночи, немыслимого унижения, в самом деле что-то сломалось в нем - он думал теперь, пусть и тяжело было себе признаться: люди вокруг желают ему зла. А в тюрьме усвоил крепко: ему скажут что делать, ждал, что теперь приказывают здесь ему. Нет, он все еще герцог своих земель, а не испуганный, бесправный, обвиненный несправедливо человек. Дик сжал кулаки, злость эта была в нем не на исправно выполняющего свои обязанности капитана охраны, да и только ли злость? Нутро жгло болезненное непонимание отчего такую несправедливость совершили с ним и обида, а еще чувства, которым он не знал названия. И имя, которое он теперь не мог произнести даже про себя, не то, что вслух. Имя отзывающиеся раньше в сердце сладким томлением, причиняло теперь острую незатихающую боль. Дикон поднял глаза на ожидающего его слов надорца, медленно выдохнул, стараясь не дать волю поднявшейся буре, и заставил себя проговорить спокойно, почти отстранено: - Едем. Едем домой, капитан.