Butterfly

Кто убивает бабочку колесом?..

***

Чолла-Намдо остался позади и Чан вздохнул с облегчением. Муан ему теперь только в кошмарах сниться будет, никак иначе, хотя место было красивым. Теперь они ехали по дорогам Чолла-Пукто, а за рулём был Бабочка, который уже безумно скучал по Гочану и еле заставил себя уехать из Чоныпа. — Серьёзно, ты вспомни пудинг в местном магазине! В жизни такого не видел в Сеуле, — жаловался омега, когда Чан скармливал ему последнюю баночку. Младший не отвлекался от дороги и как птенчик открывал рот. — Боже, я хочу купить этот магазин или заказать оптом. — Жопа слипнется — трахаться не сможешь, — хмыкнул с заднего сидения Золото, Чанбин хрюкнул от смеха, но тут же закашлялся, а у Чана уши едва не взорвались. К шуткам Золота надо было привыкнуть. Зато Чанбину всё нравилось. Они были как два кролика. Постоянно сношались, при каждой удобной возможности, они трахались бы круглые сутки, если бы могли, Чан мог бы поклясться. Бабочка же лишь хмыкал на это и комментировать отказывался, да и не нужно было. Альфа и сам всё понимал. Они просто были молоды. Он бы соврал, если бы сказал, что у него не было полового влечения. Было, ещё какое! — Тебе не жарко? — участливо спросил Чан, чувствуя, как нагревалась машина. — Бабочка, ты так в обморок рухнешь в водолазке, — произнёс Чан тихо, когда на очередной заправке Чанбин с Золотом ушли за едой и водой. — Тебе некомфортно без одежды? Чёлка действительно прилипла ко лбу, а сам омега чувствовал, какой мокрой была спина. Очень хотелось снять водолазку, но тогда придётся объяснять ещё больше вещей. Хотя… Это ведь был Чан. Именно поэтому омега быстро стянул с себя водолазку, как пластырь, чтобы не больно. Остался в лёгкой майке, которая открывала вид на бледные руки и большую часть груди. Чан не мог не посмотреть на него так, будто впервые увидел. Бабочка был красив. Очень красив, у него ключицы были острыми, восхитительными, а шея манила, но его руки были куда более удивительными. Правая рука была обвита несколькими кольцами дракона, голова которого находила покой на запястье, рядом с маленькими бабочками, а на предплечье другой были ласточки. Три штуки. — У каждого члена группы они есть, — прокомментировал тихо Минхо, чувствуя облегчение. — Для обычных людей они ничего не значат. Для нас очень информативны. Дракон обозначает принадлежность к банде. Раньше мы так и назывались, но после предательства, а затем и мести, пришлось строить всё заново, поэтому название дали новое, но татуировки решили оставить старыми. Уважение традиции. Рядом обязательно элемент позывного. По нему будет легко опознать тело, в случае убийства, — спокойно рассказывал Бабочка, хотя Чан и не спрашивал, но слушал внимательно. — Поэтому у моего дракона рядом бабочки. — А ласточки? — спросил Чан, осторожно рукой проводя по красивым птичкам. — По одной на каждого человека, которого я любил и которого рядом уже нет, — шепнул он, сглатывая тяжело. — Отец Хозяина… Так как мы были друзьями детства, его отец оказал на меня огромное влияние, я его уважал и его потеря… Это был роковой поворот в наших жизнях. Вторая — брат Хозяина. Я всегда буду любить Хонджуна. Всегда. Он был невероятным братом и принимал меня, как родного. Я его за руку держал, когда он умирал, — Минхо прикрыл глаза. — Последняя?.. — тихо спросил Чан, беря за руку осторожно. — Я, — и в глаза альфе посмотрел. — Меня с ними в ту ночь убили, — он вдруг развернулся корпусом и майку вниз оттянул, показывая уродливый круглый шрам от пулевого ранения почти в центре груди. — Я не знаю, как я выжил тогда. Понятия не имею, зачем и как, но я был мёртв полторы минуты. Дрожь прошла по рукам Чана. Его охватила ярость. Промелькнула шальная мысль о том, что он бы своими руками удавил того, кто посмел попытаться убить его Бабочку. Именно в тот момент сознание перевернулось, потому что Чан не понял, как пришел к желанию убивать, а главное за кого. Это было неожиданностью, но все же он вновь нашёл в себе силы, чтобы взглянуть на шрам. Осторожно, кончиками пальцев, он залез под чужую майку и погладил нежно. — Это страшно? — спросил Чан. — Что именно? — уточнил Минхо, стараясь замедлить свое сердце, которое теперь альфе прямо в руку билось, желая в неё же и приземлиться. — Умирать, — совсем шёпотом ответил Чан, всё не убирая руку и теперь всю ладонь прижимая к омежьей груди, наслаждаясь тем, что он дышал, а его сердце билось. Это было чудо. Пуля, вероятно, в сантиметрах от сердца прошла. — Страшно осознавать, что ты умираешь? Чан был слишком молод, чтобы думать о смерти, а паренёк рядом с ним ей в глаза смотрел, выторговал у неё своё время. Это было странно. Бабочка себя мёртвым считал, потому что его правда убили, и это было удивительно. Но он был жив, дышал, хотя альфа подозревал, что часть его уже навсегда была убита. Это было не воскресить. У кого могла подняться рука выстрелить в пятнадцатилетних детей? Они ведь правда были детьми. Бабочка сейчас лет на семнадцать тянет, а каким он был в пятнадцать?.. Сущим ребёнком, как, наверняка Золото и Пейзаж, которого он не видел. — На самом деле, не очень, — ответил тихо омега, заглядывая в чужие глаза. — Сначала я ничего не почувствовал, просто упал рядом с уже мёртвым Хонджуном, будто меня кто-то сильно толкнул. Даже боли сначала не почувствовал. Потом я рукой грудь потрогал и понял, что это кровь. Пейзаж заплакал, Золото закричал и тут же тоже получил выстрел. Ему попали в плечо, Пейзажу прострелили бедро. Скорая вовремя приехала, потому что у него была задета артерия. Он прихрамывает до сих пор, когда устаёт и много ходит. Но умирать не страшно. Есть вещи страшнее смерти, — уверил Бабочка. Чану же было неизвестно, что могло быть страшнее, чем умирать. Он смерти боялся, как и любой другой человек. — Страшно жить дальше, когда на руках умирает любимый человек, которому никак помочь не можешь. Очень страшно видеть, как его покидает жизнь. Самое ужасное — глаза. Общаешься с человеком, — и сам в глаза Чану с таким выражением заглянул, будто в море нырнул, зависая там и находя силы, чтобы продолжать рассказывать. — Говоришь с ним близко, обнимаешь его, за руки держишь и находишь покой в его глазах. Посмотришь в них и самому улыбаться захочется, даже если он не говорит ничего, он молча поддерживает, одним взглядом. А сами его глаза блестят так, будто там ночью светлячки летают, — Бабочка улыбнулся светло, и его глаза сами заблестели. Глаза у Хонджуна были невероятные. — А потом ты видишь, как из них уходит медленно жизнь, угасает, тухнет, и они больше не блестят. Я много раз умирал, вместе с ним умер впервые. Держал его, умолял не уходить, потому что он был так нам всем нужен, а он только улыбнулся мне, как и всегда, назвал своим детёнышем, который ничего пока не понимает. А потом глаза человека, которого я так сильно и беззаветно любил, которым так восхищался… Они не закрылись. Они потухли, — с горечью выплюнул омега. — Когда глаза закрываются, есть надежда, что они откроются вновь, что он просто уснул. Но когда они тухнут… Это страшнее, чем собственная смерть, Чан. Иногда я думаю о том, что хотел бы остаться там, рядом с ним. Это было бы куда проще. — Бабочка сжал зубы, растеребив свои старые раны и чувствуя злые слёзы в глазах. — Он не заслуживал этого. И Хозяин не заслужил того, что случилось с ним. Он не должен был быть на этом месте. — Ты был почти как родной в его семье? — кивнул понимающе Чан. — Наши отцы дружили. Позже я понял, что мой отец работал на его отца. Меня всегда любили в их доме, к тому же, мы оба остались без пап. Моему я был не нужен, а его папа сторчался, — пожал плечами Бабочка. — Удел слабых, но кто я такой, чтобы судить. В любом случае, я всегда был желанным гостем в их доме. И его старший брат, он… Он был очень мудрым, не по годам. Я в тебе иногда его вижу, — признался Бабочка, а Чан отодвинулся от него. — Мы похожи? — альфа улыбнулся и показал ямочки. — Внешне вообще нет, — рассмеялся он, поворачивая голову к противоположному окну, чтобы уткнуться взглядом в заправку. — Но ты такой же добрый и умный. Ты поддерживаешь, слушаешь. Только он был братом, а ты не брат, — откровенно признался Бабочка. — Такие мужчины очень редко встречаются. Твоим глазам хочется верить. Я вижу его в них. — Я счастлив, что ты видишь его во мне, — Чан взял осторожно Бабочку за руку, хотя на кончике языка вертелись другие слова. Он был рад, что омега видел в нём не брата, но мужчину. — Ты безумно сильный человек. Смелый и отважный. — Нет в мире человека с таким большим количеством страхов, как я, — горько усмехнулся Минхо. — Не советую на меня равняться. — И не думал, ты уникален… — Чан хотел сказать что-то ещё, но не успел. Его прервал громкий хлопок, который заставил обоих встрепенуться. Теперь этот звук и Чану был знаком. Кто-то стрелял, а звук явно шёл с заправки, где до сих пор были Чанбин и Золото. Чан похолодел. Он осознавал, что нужно было что-то делать, но не понимал, что именно. — Отстегивай ремень и пригибайся так низко, как можешь, — велел Бабочка, тут же доставая из бардачка пистолет и умело снимая его с предохранителя. У Чана ужас зашевелился внутри настоящий. — Не высовывайся. Если меня сейчас убьют, перебираешься на водительское, по навигатору гонишь в сторону Сеула. Спи если что в машине. И сразу в агентство. Хозяин свяжется позже, — дал чёткие инструкции омега. — Что сейчас делать? — спросил альфа, выполняя приказ и пригибаясь послушно. — Где Чанбин? Почему тебя должны убить? — Ничего не делать, — тихо ответил Минхо, осматриваясь вокруг и концентрируя свой взгляд на заправке. — Чанбин — не моя ответственность. Если сейчас на нас попытаются напасть, я завожу машину и уезжаю. — И бросить их? — Чан прикрикнул. — Если так ты останешься жив, то да, — Бабочка прожёг его твёрдым взглядом, а затем сразу вернул взгляд на заправку. Вскоре раздался ещё один выстрел, крики, а из окна повалил густой чёрный дым. — Там пожар. У Чана руки вспотели, его снова тошнило, он всё ещё был согнут в три погибели и кусал свои губы, ожидая дальнейших действий. Бабочка не был похож на милого мягкого омегу, который спал с ним в одной кровати и держал за руку. Он не был похож на парня, который ладошки прятал в рукавах худи и ими лицо прикрывал. Это был член банды, сосредоточенный, тихий и внимательный. И он с облегчением вздохнул, но всё ещё держал пистолет наготове. — Они бегут обратно, — уведомил Бабочка. — Пока не вылезай. Чанбин и Золото ввалились в автомобиль, тяжело дыша. Оба тут же свалились вниз, пригибаясь. Минхо же ударил по газу, однако из полыхавшего небольшого киоска с продуктами выбежал альфа с оружием. Пуля с треском разбила заднее стекло и упала с тихим звоном, когда врезалась в лобовое, оставив несколько трещинок. — Машина прокатная, — невесело заметил Чанбин, теперь уже поднимаясь и выглядывая назад, чтобы проверить, нет ли за ними погони. Всё было чисто. — Что это вообще было? Мы расплатились на кассе, и вдруг появились трое людей с дикими глазами, начали стрелять, это что за нахуй?! — Со потряхивало, он не мог поверить, что с ним опять случился какой-то кошмар. Он думал, что оставил всё плохое в Муанском лесу, но снова происходили ужасающие вещи, из-за которых он не будет спать по ночам. — Хозяин выкупит её, — махнул рукой Золото, стряхивая с себя стёкла. — Чанбин, жопой своей огромной не елозь сильно, а то стёкол нахватаешь… — Золото, доклад, — раздался голос Бабочки, необычно строгий и холодный. Чан же выпрямился окончательно и пристегнулся, а затем увидел пулю. Он осторожно вытащил её и покрутил в руках. Деформированная, она была чем-то покрыта. Принюхавшись, Чан уловил металлический запах. Кровь. Она была в крови. Альфа бросил взгляд на Бабочку. Его плечо было задето, кровь ещё не остановилась и текла, капая с локтя на коробку передач. Альфа тут же подумал, что лучше бы его задело, лучше бы он получил, чем омега. Его надо защищать, но у них всё было наоборот, по-странному, по-идиотски. — Докладываю. Омега-кассир подал сигнал трём мужчинам, которые открыли огонь без предупреждения. Покупка была осуществлена за наличные, руки были открыты. Был опознан по татуировке. Я защищал объект, спрятал за стендом, открыл огонь, убрал омегу и одного альфу. После чего ещё один закрыл двери и осуществил поджог, — рапортовал безэмоционально и чётко омега. — Ранений нет ни у объекта, ни у исполнителя. При попытке убийства была услышана фраза: «это тебе за Пусан, розовая сука». Из помещения ушли посредством выломанной объектом двери. Доклад окончен. — Блять, — простонал Бабочка, ни на секунду не отвлекаясь от дороги. — Это южане. — Какого хуя они сюда залезли, — тихо проронил Золото, а альфы не вмешивались, с любопытством вслушиваясь во взрослые серьёзные разговоры. — Здесь исконно наша территория. — Сообщи Пейзажу. Пусть Хозяин примет меры по зачистке. Советую отправить Монстра, — сказал Бабочка, сворачивая на трассу. — Плохо, что тебя так легко опознать. Они упомянули Пусан. Ты тогда вынюхал, где их точка и сам же по-тупому её зачистил, — напомнил Минхо. — Конечно, для них теперь твоя башка будет слаще мёда. — Монстр наказан, — вздохнул тяжело Золото, роняя голову на руки. — Я идиот… — Ладно, всё нормально. Хозяин об этом позаботится. Те, кто видели твоё лицо, тебя больше не узнают, но возьми в привычку носить закрытую одежду. Или хотя бы пластырь лепи на позывной. Золото потёр своё запястье с красивыми буквами «Au». Он подвёл себя сегодня, чуть не угробил Чанбина и едва не подставил Бабочку с Чаном. Он теперь обязательно будет клеить пластырь или наматывать бинт на правую руку. Ошибки в их особенном мире стоят слишком дорого. Повисла тишина. Она настолько напрягала, что хотелось закричать, лишь бы этой гнетущей атмосферы не было. — Бабочка, тебя зацепило, — прочистив горло, сообщил Чан, а Бабочка только сейчас обратил на это внимание. — А, царапина, — махнул рукой он. — Пулю покажи, — попросил омега. Взглянув на неё, Минхо свистнул. — Еба-ать, двенадцатый, явно из орла стреляли. Охуели, суки, на людей с охотничьим крупного калибра лезть, — омега покачал головой. — Черти, ещё и с американцами снюхались. Это тоже Пейзажу напиши. Надо будет разнюхать всё вокруг этого места. Чан занял себя тем, что смочил свою же чистую футболку водой из бутылки и осторожно прижал к омежьему плечу. Бабочка будто и не заметил ничего, продолжил машину вести и решать проблемы с конкурирующими южанами. На омежьем лице не дрогнул ни один мускул, даже когда Альфа бережно перемотал рану чистыми бинтами из аптечки. Он был так безумно восхищён Бабочкой, что не мог бы даже выразить это. Этот омега был сильнее, чем кто-либо в этом мире, он был смелым, умным и решительным, Чану никогда не стать таким же. — Это не имеет никакого отношения к Чану, так что концерты могут продолжаться. Остановимся в Чонджу, на окраине, опять в дешёвом месте. Переждём три дня, отдохнём и дальше поедем. Сократим число городов, двигаться будем по направлению к Пусану. Пока альфы будут петь, мы съездим на наши базы и узнаем, как обстоят дела с нашей проблемой, — решил Бабочка, кивая самому себе. — И оставим их без защиты? — фыркнул Золото, сжимая руку на бедре Чанбина. — Пейзаж присмотрит за ними. Хоть мозгам отдохнуть даст. Клянусь, он выпадет в осадок, когда Чанбин его попытается одолеть в лобовом, — засмеялся вдруг Бабочка, Чанбин вспыхнул, а Золото шокированно на своего альфу посмотрел, не веря, что тот пытался устраивать спарринг с одним из них. Обстановка медленно приходила в норму, Чана только беспокоило плечо Бабочки и салон, усыпанный стеклом. Машину поменяли в ближайшем уже проверенном и подконтрольном пункте. Новая машина была не меньше старой, очень удобная. А ещё бронированная. Бабочке и Золоту поклонились учтиво и лишних вопросов не задавали. Лишь при них же позвонили и договорились о выкупе пострадавшей машины. Отель на окраине Чонджу был не самым худшим. Довольно удобный, со светлыми номерами и чистой ванной, он радовал глаз. Бабочка только в номере позволил себе тяжело вздохнуть и поморщиться, двигая повреждённой рукой. Чан сразу это заметил и помог снять повязку. Рана выглядела не очень хорошо, но она не была опухшей и больше не кровила. — Сильно болит? — тихо спросил альфа, отмечая, что «царапина» была довольно глубокой. — Он метко выстрелил… — Не метко, — фыркнул омега. — Был бы метким, меня бы не было. У нас ребята хорошо стреляют все, такого бардака бы не было, — и головой покачал. — А ты в людей стрелял? — спросил альфа, сглатывая тяжело и поднимая грустные глаза на омегу. — Ты и без меня прекрасно знаешь ответ, — сухо ответил Бабочка, а его глаза сузились. — Зачем тогда спрашиваешь. Настроение омеги явно ухудшилось и он ушёл в ванную. Чан же тихо выскользнул из номера, натягивая кепку, маску и очки. Через пару шагов от отеля он приметил аптечный ларёк. Там и купил новых бинтов и мазей. Хотелось о нём позаботиться. В голове всё ещё жили инструкции прекрасной Бабочки на случай смерти. Он ценой жизни готов был выполнять задание Хозяина. Сопровождать его до Сеула и охранять. Наверняка омега чувствовал себя ужасно, ведь именно их криминальные дела спровоцировали нападение. Хотелось окружить его заботой и лаской, такой, какой он заслуживал. Чан прекрасно понимал, что альфы из банды наверняка не будут столь обходительными, как он, но ему хотелось показать, как прекрасны могут быть обычные людские отношения. Когда Чан вернулся, Бабочка уже сидел на кровати и пытался перемотать повреждённую руку. Лицо его было умиротворённым, будто он нечто обычное проделывал. Он не отвлёкся на Чана, только продолжал пытаться закрепить повязку. Альфа молча сел рядом, а омега так же молча убрал руки и отвернулся, находя очень интересным рисунок на обоях. — У тебя не будет неприятностей? — спросил Чан, обрабатывая рану мазью и дуя нежно. — Рана глубокая… — Нет, — покачал головой Бабочка. — Это мелочь, всё будет прекрасно. А рана… Это крупный калибр такой паскудный, тут уж ничего не поделать. Заживёт. Не первый и не последний в моей жизни шрам, — хмыкнул Минхо. — А мог бы быть последним, — Чан улыбнулся грустно и, не сдержавшись, поцеловал небольшую прохладную ладонь. — Ты ведь можешь уйти из банды? Давай я помогу тебе. Я спрячу тебя, укрою, помогу уехать, что угодно сделаю, у меня же много денег… — тараторил альфа, а Минхо хотелось плакать. Омега улыбнулся нежно, заглядывая в блестящие глаза напротив, полные надежды и симпатии. Таким он был наивным, как ребёнок, который дальше своего носа не видел. Он теперь понимал, почему Хонджун его детёнышем называл. Потому что он так же на него смотрел. Он простодушно верил, что Минхо можно спасти, вытащить из этого мира, из этой грязи. А ещё Чан был очень добрым, он так хотел Бабочке помочь, что было видно, как его сердце трескалось. — Чан, ты не совсем понимаешь, как устроен этот мир, — тихо улыбнулся Бабочка, поглаживая Чана по лицу, а тот утянул альфу на кровать, чтобы уже привычно лечь рядом. — Из этого только один путь — в могилу. Уйти можно только в гробу, никак иначе. Если ты вступаешь в банду, то больше никогда из неё не уходишь. Я не уйду оттуда. Возможно, потом Хозяин отпустит меня, но он никогда не чувствует себя в безопасности, никогда не отпустит близких людей, потому что ещё и за нас переживает. — У него больше никого нет? — спросил Чан, желая ещё и Хозяину сказать много добрых слов, которые он в жизни своей не слышал. Хотелось их всех поддержать, ведь наверняка это так страшно. — Нет. Семьи нет больше, вообще никого. Ему нужно быстрее родить наследника, он и сам это знает, но это трудно. У ребёнка должен быть сильный отец, — Минхо прикрыл глаза. — Хозяин всё ещё выбирает, от кого понести. Сразу скажу, что он никого не любит и ни к кому не привязан, так что рассматривает показатели здоровья, — омега смотрел в глаза Чана грустно. Тот отвечал тем же, хотя и понимал Хозяина. Его желание продолжить род было понятно. К тому же, это была необходимость для человека с такой особенной работой. — Он думает о том, что Монстр хорошо подойдёт на роль отца. — Он сильный, высокий, умный, хорош в вашем ремесле, — тихо ответил Чан, вспоминая тихого безэмоционального альфу, его широкие плечи и качества убийцы, от которых мороз шёл по коже. Такой родитель явно поможет воспитать прекрасного главу мафии. — Хозяин сделал правильный выбор. — Ты так думаешь? — Минхо усмехнулся. — А ты хочешь детей? — спросил вдруг омега. — У тебя есть омега? Я тебе много секретов рассказал, расскажи и ты мне тогда секреты, которые газеты не печатают. — Есть один омега, — несмело начал Чан, прикрывая глаза и чувствуя, как сердце колотилось. — Он мне так безумно сильно нравится, что я не могу о нём не думать. Постоянно его лицо у меня перед глазами, у меня давненько такого не было. Только я всё никак не могу ему признаться в этом, потому что он недосягаем. Нам вместе быть нельзя, — Чан в глаза Бабочки посмотрел и увидел там, кажется, не меньше, чем целую галактику. Свет в них красиво отражался. Он смотрел на альфу внимательно, слушал и его лицо изучал, моргая медленно, а ресницы его были такими красивыми и пушистыми. — Он красивый? — Минхо губы поджал, перебирая в голове всех артистов-омег из агентства Чана. — Кто он? Скажи, может я его поклонник? — осторожно прощупывал почву — Да, очень, — альфа кивнул. — Но имени я его не знаю, — признался Бан, по лицу погладил Бабочку, у которого рот приоткрылся от удивления. — Он очень красивый, умный и смелый, он высоко голову держит и восхищает меня каждый раз всё сильнее. А ещё он очень грустный, когда думает, что его никто не видит. А я люблю, когда он улыбается и рассказывает мне о своих котах. — Я… — Минхо не стал ничего говорить, он только подался вперёд и поцеловал альфу своей мечты. А тот и не был против. Он лишь обнял крепче стройного омегу и прижал к своей груди. Запредельно близко, чтобы ни миллиметра между ними, только сбитое дыхание и тихие интимные звуки. Целовать Чана было вкусно. У него губы были пухлыми. Минхо часто смотрел на его эфиры, как тот губы свои аппетитные кусал, когда был задумчив. Теперь этим занимался сам омега, возбуждаясь от одной только мысли о том, что он был в одной кровати с любимым человеком и целовал его, отдаваясь полностью. Минхо глаза прикрыл и с удовольствием в густые волосы альфы зарывался. Чан целовался потрясающе, он языком гладил язык Бабочки так нежно, что мурашки по рукам сыпались. Минхо и сам не понял, как оказался на нём сверху, не отрываясь от поцелуя. — Ты мне тоже очень нравишься. Я тебя любил как певца, как айдола, на эфирах которого чувствовал себя так, будто был дома. А теперь, когда я тебя самого знаю, я не хочу от тебя отрываться, — прошептал Бабочка Чану на грани слёз, но альфа не позволил им пролиться, только снова ближе к себе притянул и снова в поцелуе их соединил. Больше говорить было не о чем, да и не хотелось. Только одежда шуршала под руками, покидая тела. Татуировки делали Бабочку невероятно горячим в глазах Чана. Он сам хотел себе татуировки, но статус донора не давал ему этого сделать. Однако тонкие ручки в татуировках, гладившие грудь альфы, лишали его воли. Он переплёл их пальцы, пока Бабочка смело исследовали его живот и гладили бока кончиками пальцев. Каждое касание его было лёгким и нежным. — Моя нежная бабочка, — прошептал Чан, когда омега оказался в его руках обнажённым, только повязка на плече. И тогда он увидел всю картину. У Бабочки было шрамов больше, чем татуировок. На груди шрам он уже видел, теперь шрам будет на плече. На груди был шрам от пореза, на животе шрам от операции, а на бедре уже почти заживший желтоватый синяк. — Не смотри, — смутился Бабочка, тут же пытаясь сползти с уже возбуждённого альфы. — Это некрасиво… — Очень красиво, — тут же возразил Чан, меняя их местами и нависая сверху, перед этим тоже обнажившись. — Ты невероятно красивый, идеальный. Ты действительно бабочка. Прекрасный, яркий и великолепный в своём размахе, ты заслуживаешь всего этого мира… Чан мог бы ещё много чего сказать, много комплиментов произнести, если бы не уже знакомый крик Золота из соседнего номера. — И чем мы хуже? — спросил Чан, а Бабочка рассмеялся. Альфа поцеловал каждый пальчик на руках омеги, он губами невидимый след оставил на каждом шраме, каждой неровности и каждом «изъяне», который Бабочка в себе не любил. Каждый синяк, казалось, каждый миллиметр. Минхо никогда не чувствовал себя так, никогда не думал, что будет ощущать себя центром вселенной, но он им был теперь. Он был важнее всего, когда альфа его в самом низу поцеловал, а затем языком своим широко прошёлся по отверстию, из которого уже ароматная смазка текла, ещё сильнее возбуждая и будоража альфу. Этот омега был сосредоточением всего прекрасного в мире для него. Всей красоты, самой жизни. Он был ею. Он жил так, как никогда и никто не жил, он был загадкой, невероятной и восхитительной. Самой чудесной, которую Чан хотел разгадать любой ценой. Альфа почти до пика Бабочку довёл, но отстранился в последний момент, чтобы проверить его растяжку. — Я готов, — Минхо свои губы облизал и улыбнулся открыто, радостно, показывая ровные зубы. И Чану было всё равно, что делал Бабочка в жизни, кого он убивал, в чьей крови купался и какие грязные грешные дела совершал в своей банде. Сейчас под ним был невероятно прекрасный омега, с добрыми глазами, в которых были видны искорки радостные. Потом эти глаза прикрылись, стоило Чану толкнуться впервые и застыть на мгновение. Бабочка был тихим, он не стонал и не кричал, как Золото, который за стеной ещё разве что не выл прерывисто от частых толчков (они честно пытались абстрагироваться). Бабочка под Чаном не кричал и не стонал, он дышал часто, прерывисто и на выдохах были слышны восторженные вздохи и тихое «пожалуйста, ещё». Это была лучшая музыка на свете, теперь она была самой любимой. Его тихие охи и ласковые пальчики на лопатках. Каждый толчок он встречал с восторгом, ощущая, как идеальный для него альфа проникал и задевал простату. Восхитительное ощущение заставляло всё переворачиваться. Минхо чувствовал себя так, будто возносился на небеса, потому что никогда секс не доставлял ему такого удовольствия. Он пробовал разный, грубый, нежный, медленный, очень быстрый, в разной обстановке и с разными альфами, но только теперь он понимал, каково это, когда секс доставляет удовольствие не только физическое, но и эмоциональное. Омега получал удовольствие не только от того, как альфа стимулировал его внутри и снаружи, он был готов кончить от того, как Чан его целовал и называл своей нежной бабочкой, самым красивым в мире, самым желанным и долгожданным. Эмоциональная связь заставляла весь мир переворачиваться и биться сердце так, как оно никогда не билось, ни с кем. Чан был осторожным, но не чрезмерно нежным, он обожал глубокие толчки, входил до самого конца, чтобы посильнее в чувствительное место ударить и заставить выгнуться красиво и на грани слышимости проскулить. Чан засматривался на этот шедевр, на тёмные волосы на подушке, он заслушивался нотами отныне любимого запаха. Эта любовь спонтанная, неправильная, ведущая в никуда, в абсолютную пустоту, куда угодно, кроме счастья. Но этот момент был невероятным. — Ты пахнешь надеждой, — признался Чан, ускоряясь и в шею утыкаясь, позволяя себе оставить яркие пятна на ней, помечая. — Пахнешь новой жизнью, началом великого и прекрасного… Бабочка… — Ты пахнешь как дом, — Бабочка ответил, наслаждаясь. — Кончи для меня, мой нежный, — попросил Чан, ускоряясь ещё больше и всё же заставляя в голос простонать, когда его омега выгнулся в пояснице и замер, цепляясь за широкие плечи. Чан почувствовал резкое сокращение стенок вокруг и пульсацию, так что и сам не выдержал, изливаясь внутрь и совсем не думая о контрацепции. Безрассудно, безответственно, но… Чана вдруг посетила мысль о том, что, возможно, беременность бы заставила Хозяина отпустить своего слугу? Отблагодарить названного брата и дать жить счастливо с альфой, который его любит? Может, это поможет? Чан впервые подумал о том, что от этого омеги он хотел бы иметь детей. Самых красивых, умных и добрых, которые бы не знали зла и грязи. Чан самоуверенно допустил мысль о том, что он был достаточно силён, чтобы сделать их всех счастливыми. Пока он просто лежал в номере дешёвого отеля в центре провинции Чолла-Пукто и держал в руках самого лучшего омегу в своей жизни. Бабочка же лежал и думал о том, что ему невероятно сильно хотелось отречься от Хозяина и стать свободным. Потому что раньше не было смысла нигде, кроме как в банде. Не было жизни за её пределами. Теперь жизнь была. Она была в Чане. В этом глупом, глупом Крисе, который заставлял дышать рядом с собой без боли и ломоты где-то внутри. Рядом с ним шрамы не болели, а ещё он всё ещё верил в чудеса, надеясь вытащить его и считая его очень сильным. Он ведь был уверен, что эту Бабочку очень трудно сломить. Но кто вообще будет брать колесо, чтобы убить одну маленькую бабочку? Достаточно её зажать между ладонями и хлопнуть. Минхо был между очень сильными ладонями, властными и жестокими. У него не было права на ошибку. У него не было права позволять себе так сильно любить.

***

Пейзаж сидел допоздна в своём кабинете и снова сидел над новыми планами. Карта была перегружена, маршрутов было слишком много, как и врагов. Южане поднимали головы, раскрывали жадные рты на клиентов и богатства банды, которая всё ещё сохраняла статус первой и самой могущественной. Однако Пейзаж не был спокоен. Он метался из стороны в сторону, его голова болела, а сам он становился всё более нервным. Хёнджин иногда, когда оставался в полной тишине и полном одиночестве, иногда шептал своё настоящее имя, одними губами произносил, чтобы не забыть, какое оно. Слова как бусинки на языке вертелись, но он не позволял им слететь и рассыпаться. Он теперь руками голову уставшую подпирал и боролся с желанием заплакать от того, как сильно он устал. Хозяин пришёл в ярость, когда Пейзаж доложил о происшествии на заправке, велел зачистить район, всё перерыть и каждую южную задницу убить и зарыть. Даже наказание для Монстра отложил, хотя обычно от своих слов не отказывался. Судя по голосу, он был готов разнести всё вокруг. Горечь затопила Хёнджина, который вечно сидел в тылу и в отличие от Золота и Бабочки никогда не покидал их особняка. Он слонялся по коридорам, прихрамывая и сожалея о такой жизни. Нога болела часто, её нельзя было нагружать сверх меры. Двадцать тысяч шагов гарантировали ужасные боли на всю ночь. Он жалел, что его не подстрелили как друзей, в верхнюю часть тела. Омега не мог тренироваться с ними на равных, не мог бегать быстро, он был бесполезен. Зато его ценили за навыки управления и логистику. Не было никого лучше него, но всё же за себя он постоять не мог при серьёзной угрозе. И тогда Хозяин позволил ему выбрать человека, который будет отвечать за его жизнь. И Хёнджин быстро выбрал. Стоило лишь раз взглянуть на ряд альф, выстроившихся перед ним. Их было много, все были в чёрном, высокие, крепкие, сильные и статные, но самый последний был не таким… Он был каким-то добрым на вид, до того, что сердце защемило. И тогда еще семнадцатилетний Пейзаж уверенно указал рукой на последнего, выбирая для себя не только телохранителя, но и любовь всей своей жизни, как выяснилось позже. Выбранным оказался двадцатипятилетний альфа, высокий, очень красивый. Он оказался действительно добрым и очень понимающим. Он не только сопровождал везде свою личную ответственность, но и помогал во всём. Это касалось помощи с составлением планов и заканчивалось тем, что он готовил для парня ужин, когда тот забывал поесть. — Чикаго! — позвал тихо Хёнджин, а альфа тут же оказался рядом. — Помоги, пожалуйста, — и глаза виновато опустил, когда протянул руки вверх. — Я слишком много сегодня ходил. И это было правдой. Он прошёлся почти по всем кабинетам, успел съездить к тренировочным корпусам и обойти территорию там, намотал чуть меньше пятнадцати тысяч шагов и уже чувствовал боль. — Конечно, мой милый, — тихо проронил альфа и с готовностью поднял омегу, помогая встать на ноги. Он тут же поморщился. — Можешь идти? — нежно спросил альфа, заглядывая в глаза парню. — Не сегодня точно, — со стыдом признался омега и тут же был подхвачен на руки. — Ну и не беда, картиночка моя, — хмыкнул альфа, вынося омегу из кабинета и направляясь к спальне. — Я Пейзаж, — надул губы он, но всё равно захихикал тихо. Он постоянно его картинкой называл, а не Пейзажем. Слишком утонченно и красиво это было для Чикаго, который не привык быть изысканным. Он пришёл в банду, зная, что ему придётся черепа крошить, убивать людей и закапывать их где-нибудь, однако вот их собрали и построили перед безумно красивым омегой, который, немного прихрамывая, зашёл тогда в комнату. И он не мог не умиляться ему, не восхищаться его красотой и не поражаться устройству банды. Тут правили омеги. Хозяина он в глаза не видел, пару раз замечал мельком Золото и совсем редко Бабочку. Все эти омеги плотным кольцом Хозяина окружали, как псы, и кусали только по его приказу. Каждый был опасен, смертельно, но каждый из них свою боль имел. Пейзаж мечтал жить без боли. Картинка хотела жить на природе, среди красивых видов и их же рисовать. Золото мечтал быть свободным, он хотел безудержно молодость проводить, может, учиться чему-то и ложиться спать без пистолета под подушкой, быть бесстрашным. А Бабочка… Он был скрытным, но Пейзаж говорил, что он больше всех хочет семью. Он просто хотел обычного людского счастья. И Чикаго его понимал. Он тоже семью хотел. Но дракон его руку сжимал, держа в зубах колосья пшеницы, украденные с герба его родного города. Альфа делал Пейзаж счастливым, он это ясно знал и видел. Сам Чикаго думал, что омега его полюбил в тот момент, когда застал за попыткой рисования, чем очень смутил. Альфа тогда торопливо лист рукой прикрыл и глаза спрятал, а Пейзаж удивился очень. — А можешь… — неуверенно начал телохранитель. — А можешь меня научить котят рисовать? У тебя так круто получается, что сдохнуть можно, а у меня… И Хёнджин рисовал для Чикаго котят, которых тот так любил. Он и по сей день каждое утро альфе подкладывает картиночки с котятами, заставляя улыбаться. У Чикаго была красивая улыбка. И каждый день в этом, казалось бы, проклятом особняке, казался раем. Чикаго мечтал украсть лучшую картину этого мира и увезти её за море, чтобы эгоистично хранить для себя. Пока оставалось только следовать за ним неотступно и красть его поцелуи днем, скрывая связь от Хозяина, который, разумеется, уже все давно знал. Просто не имея своего собственного рая, он не хотел рушить чужой.

***