Любимые омеги бесславного Принца Харольда

Принц говорил, что из всех его омег, у Лога самые жесткие руки. Лишний раз не позволял себя ласкать. Это откровение могло бы ранить человека, имевшего хотя бы зачаток души и самоуважения. Но Лог пробовал размачивать покрытые мозолями ладони в козьем молоке, покорно смазывал их маслом. В среднем, омеги в их королевстве с трудом доживали до пятидесяти. Умирали в двенадцатых по счету родах, были убиты своими альфами в порыве ревности, проданы, брошены, больны или изнеможены голодом. Значит, Логу оставалась жалкая пятая часть жизни — последние десять лет. В свои сорок он считался мужчиной почтенного возраста, человеком с устойчивым положением в обществе, хорошим отцом, уважаемым вдовцом и зажиточным хозяином. Должно быть омеги, осознав рубеж своей жизни, начинают делать глупости. Ибо Лог ставил на кон все ради случайного человека, называющего его «пустым». Омег и впрямь можно было разделить на «Весталов», то есть девственников, еще не повязанных альфами. «Крейтеров», замужних омег, родивших хотя бы одного ребенка, и «Эмти» — потерявших невинность, но не способных подарить альфе наследника. Участь «пустых» омег была незавидна, полна тягот и позора. Эмти воспринималось и как ругательство, и как диагноз и как социальный статус. Стоило ли говорить, как был озадачен Лог, услышав от своего принца упрек в «пустоте». Ведь он носил под сердцем уже третье дитя! Когда Лог сам был ребенком, у матери не хватало мыла на четырех детей-омег и их косы. Ей отчего-то показалось верным решением подстричь именно младшего сына. Лог хныкал, когда его белые мягкие кудряшки падали на пол, собирал их в маленький холщовый мешок, чтобы похоронить. «Отрастут» — бросила мать равнодушно. О, как же она ошиблась! И ведь светлые кудри были самым красивым в этом нескладном краснолицем косившим на один глаз ребенке с выступающим вперед острым носом, таким похожим на старую балаганную куклу. Лог не был хорош собой, но замуж выходили и подруги-уродины и его старшие сестры, и даже вдовы с детьми. А Лог оставался один вплоть до позорных двадцати двух лет! Он делал осторожные дыры на своем скромном сером хитоне, чтобы запах просочился через ткань и мог привлечь альфу. Лог позволял себе снять капюшон и, облокотившись на забор что-то с аппетитом есть, глядя в глаза незнакомцу. Вгрызаясь зубами в сочную плоть яблока, стоял так, чтобы можно было едва-заметно потереться пахом о сухое дерево, а капли сладкого сока стекали по подбородку. Лог ловил их языком и улыбался проходящей мимо альфе. Иногда ему улыбались в ответ из вежливости. Но на этом все и заканчивалось. Иные родители выдрали бы такую омегу ремнем, его родители молчали. Мать обмазывала порог дома свиной кровью, вешала на младшего сына обереги, отправляла одного в город: продавать овощи на рынок или приносить альфам-воинам воду. Ничего не помогало! С каждым годом Лог все больше чувствовал, что в тягость родителям. Семья перестала есть с ним за одним столом. Они были бедны, и быть может, достойное приданное поправило бы его позорное положение. Но ожидать помощи ни от кого не приходилось. Умрут родители — Лог отправится жить к одной из сестер, если до этого не станет монахом или не повесится. Он был готов выйти и за старика, и за разбойника, и за многоженца, чтобы нянчить чужих детей. Время неумолимо шло. Он ждал годами, а судьба его решилась за полдня. Лог ругался с одной из замужних омег на рынке, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Громкие крики и вздорный характер не прибавляли ему шансов к замужеству, но Лог уже перешагнул ту черту отчаяния, когда можно делать, что вздумается. Он ненавидел тех, кому повезло в этой жизни больше, чем ему. И шуму то они подняли из-за ведра моркови! Рыночные зеваки пялились, посмеиваясь. Лог вдруг замер, выронив овощи себе под ноги. За ним наблюдал всадник. И этот взгляд альфы был самым долгим за его девственную неудавшуюся омежью жизнь. Это была огромная взрослая женщина, сидящая в седле коня-тяжеловоза. Другая порода не выдержала бы ее тело. Осознав, что глупая ссора подошла к концу и Лог больше не намерен рвать глотку, женщина-альфа спокойно двинулась дальше. Лог закусил губу до крови: идти домой или бросится вслед за ней и упасть в ноги? Альфа неспешно покидала рынок, ведро моркови стянули у Лога из-под носа, пока он проклинал себя за нерешительность. Лог мыл полы в хижине родителей, стараясь не думать о случившимся. Посмотрела и посмотрела! Нельзя давать себе ложных надежд. Мать с желчью отчитывала его второй час за потерянную морковь, когда во дворе послышался топот копыт. Собственное сердцебиение заглушило голос матери. Отец говорил с незнакомцем внизу с минуту не более. Это слишком мало, чтобы… — Собирай вещи, Лог. Ты уезжаешь. Он перевернул уже второе ведро за день, разлив грязную воду на пол и не услышал упрека в свой адрес. Мать скидывала его одежду в походный мешок. Лог осторожно заглянул за дверь. Она. У сестер и подруг были свадьбы, хоть и бедные, но всегда веселые. Дни, что могли бы быть лучшими в жизни Лога, если бы он умел радоваться за других. Его отдавали, как старую вещь, быстро, пока покупатель не передумал. Лог вышел к своей альфе. Теперь они встретились вблизи. Огромная женщина с обезображенным ожогом лицом, скверно-слышащая и с одной грудью. Он невзрачная, засидевшаяся в девках омега практически без запаха. Она была воином, что прошла уже не одну войну. Она была здесь проездом. Лог не мог не зарыдать в голос. Оттого ли, что он так молился о замужестве, но и представить себе не мог такую партию и уход из дома навсегда? Или же от счастья или приятного ужаса. Мать увела его за печь и вместо того, чтобы поцеловать, как она целовала сестер в свадебных нарядах, резко ударила головой о каменную стену. Лог понял, что должен закрыть рот. Альфа продолжала стоять в дверях, хоть своими слезами он оскорбил ее и ее предложение. На нем застегнули хитон и посадили на лошадь. Они двинулись в неизвестном направлении. Ее звали Шона. Это все, что Лог знал о ней в ближайшие несколько месяцев. Всю жизнь она провела в казармах и военных шатрах, понятие не имела, как нужно обращаться с омегами. Да и обществу сослуживцев предпочитала огромную серую собаку Ласку, сопровождающую женщину всюду. Ночь они провели в пути до соседнего города. Лог дал волю слезам и страху. Понятия не имея, как начать семейную жизнь, Шона заперла Лога в своем огромном отвратительно-запущенном доме. Чтобы он не сбежал по дурости и не попал в беду. Шона чистила оружие во дворе, когда услышала грохот внутри. Лог бесновался как пойманная бродячая кошка, рыдал во все горло так громко, что соседи приходили к Шоне и спрашивали, в чем дело. Шона не рискнула открыть двери до утра, ночевала под звездами. На рассвете стенания утихли и альфа отворила замок. Лог отмыл многолетнюю грязь и приготовил обед из того, что было. Обессиленный от слез и усталости спал на столе. Он разобрал свою походную сумку и расстелил постель. В комнате сушилось стиранное белье. Хотел бы уйти — сбежал бы через открытую форточку. Омеге некуда идти. Теперь это неопрятное, пахнущее мышами и пылью место — его дом. А эта уродливая женщина, что старше его в два раза — его жена. Умная омега хорошо знает — на альфу нельзя положиться — ее можно только любить. Альфам бы только воевать и плодиться! Они уходят в поход на долгие полгода, оставляя целые города на стариков и молодняк. Омеги с облегчением снимают душные хитоны. Говоря о хитоне, мы имеем ввиду плотные бесформенные плащи-балахоны, сшитые из ткани, под названием «хита». Она ужасно нагревается в летнее время и абсолютно не противостоит морозу, хита груба и неприятна к телу, однако, имеет среди других материалов одно важное достоинство. Иначе бы пустили ее исключительно на мешки… Хита не пропускает омежий запах. Омега, вышедшая из дома в хитоне, гарантированно не будет изнасилована. Увидеть омегу на улице без хитона, все равно что увидеть голой. Хитон не рискуют снимать даже проститутки. Одно дело зарабатывать, продавая собственное тело, другое — быть ограбленной. Куда важнее признания жены Логу было обрести статус в омежьей общине, стать своим. Иноземцу опасно держаться особняком, как можно скорее следует принять их традиции и порядки. Омега в общине знает, что если у нее пропадет молоко, ребенка выкормит подруга, а если сгорит дом — ее пустят переночевать вместе со всей семьей. Не потому что омеги так любят ближнего своего, вместе жить — спокойно и безопасно. Инстинкт подсказывал им держаться стаей. Сперва новые омеги Логу совсем не понравились. В этом городе их не только учили читать и писать, но и старались приобщить к какому-то изящному искусству. Многие пели, танцевали, играли на музыкальном инструменте или шили золотой нитью. Лог чувствовал себя глупо, ведь ничего этого не умел, но едва ли кто-то из его новых подруг мог так искусно и быстро чистить рыбу! Омеги здесь чаще читали книги и красили лица, к тому же относились к нашему Логу (он ведь уже наш, не так ли?) с легкой ноткой благородного сочувствия. Как к деревенщине с Севера, которой белокурый низкорослый Лог и являлся! При этом, омегам в этом городе было практически запрещено зарабатывать себе на жизнь самостоятельно. Они или хлопотали по дому или томились от скуки в четырех стенах, полностью завися от альф-мужей. «А если ваш муж умрет?» — хлопая глазами удивлялся Лог, бестактно допрашивая новых соседей. Те мертвецки бледнели и плевали через плечо. Лог с досадой вздыхал, на его родине на бедную омегу сваливали большую часть семейных обязанностей, еще и старались пристроить мыть полы или полоть грядки Господам. В первый месяц замужества Лог получил невиданную ранее сумму денег от жены «на булавки». Бедняга булавками отродясь не пользовался, а своих денег тем более не имел. Покраснел сильнее, чем в первую брачную ночь, долго отнекивался. «Ты будешь дом держать. Ты с головой дружить, деньгами распорядишься. Мне они на что?». Лог до утра не спал, предвкушая, что и где лучше достать. Шона над ним смеялась: как мало человеку нужно для счастья. На ее удивление он не бросился за шелком или бархатом, Лога очаровывала еда. Другое слово трудно было подобрать! В семье Лога никто не умер с голоду, но ели они круглый год соленую рыбу и вареные овощи. Мать стряпню не любила, а за излишества в виде щепотки базилика или перца лупила нещадно. Лог дрожал от восторга, изобретая новые блюда и заполняя женины закрома. А Шона поняла, что даже ее бездонный желудок не способен переварить все, что готовит омега. Растолстела даже старая Ласка. Да и сам Лог, казалось, день ото дня раздавался в боках. Счастливый и поглощенной взрослой жизни, он не сразу понял, что ждет ребенка. Омежья община решила, что забеременеть в первый год брака, тем более от женщины-альфы, что были менее плодовиты, чем мужчины, — большая удача! Лог получил единственное письмо из дома, будучи на последнем месяце беременности их первенцем. Мать сообщила, что отца не стало. Лог сегодня бы не вспомнил его лица, ведь отец не сказал сыну больше тридцати слов за все эти годы. Младший ребенок и единственный мальчик в помете, если бы Лог родился альфой, род отца бы не вымер. Лог подвел его больше, чем старшие сестры! Он никогда не любил его, но прочитав о смерти, разрыдался. И Шона вдруг его пожалела, ведь беременные омеги так чувствительны и беспомощны. Лог никогда не верил ни в одного бога, но принес Великому Урру жертвоприношение в виде лучшего ягненка. Они с женой его ели в тишине и полумраке, отчего-то выбирая имя малышу именно в это мгновение. — Назови в честь отца, если мальчик будет. Я не против. — Нельзя!.. Мы не даем младенцам имена родственников. Злые духи могут спросить с ребенка за чужие грехи, а он еще так мал… И мы, — Под «мы» наш Лог имел в виду белых северных омег, — стараемся не называть детей красивыми именами. Это приносит несчастье. Вот ты, будучи духом подошла бы сперва к колыбели какого-нибудь «Альфонсо» или «Грога» и «Кира»? Шона с трудом представляла себя на месте злого духа, поэтому многозначительно промолчала, однако решила, что их родители руководствовались в выборе имен тем же правилом. Вечером у Лога начались схватки. К утру он благополучно разродился крупным здоровым сильным мальчиком, в окружении подруг-омег. Ребенку пророчили стать свирепым альфа-воином и дали самое не соблазнительное для нечести имя — Бук. — Бестолковая страшная омега! Шона взяла тебя из жалости, прознав о твоей беде. Она если и любила, то только свою первую покойную жену! А ты если и здесь, только в качестве кухарки и наложницы. Но ты слишком туп, чтобы быть ей благодарным и сохранять верность. Что касается меня… — Сослуживец Шоны наклонился к уху Лога, обернутого в одеяло, — я такой гадкой омеге как ты, предпочитаю свою единственную руку. Трудно назвать месяц или год, когда у Лога с женой все стало совсем плохо. Ну пнул он ее мерзкую собаку, когда та наскочила на него с подносом в руках! Ласка виновато заскулила, а Лога свалил с ног подзатыльник от Шоны. Посуда разбилась вдребезги. Голубые, новые тарелки, которые так трудно было достать! Лог и до того дня не понимал, зачем его альфе псина, ведь она даже не охотится. Слова жены о том, что она просто любит свою собаку уж совсем ставили Лога в тупик. Любить можно ребенка, бульон и его в конце-то концом, а не животное! Животное должно приносить пользу: мясо, шерсть или молоко. Лог не мог оценить ценность чего-либо, если это нельзя было потрогать, измерить в килограммах или метрах. Однажды жена вернулась из очередного похода, Бук получил своего жеребенка, верного друга на долгие годы. Шона положила на стол перед Логом омежьи серьги с присохшей бурой кровью. Лог в жизни бы не купил себе золотое украшение! Его счастью не было предела: делов то, отмыть, начистить до блеска и можно носить, а старые деревянные в печь бросить (по правде говоря наш Лог сказал это для красного словца, зачем выбрасывать добротные вещи?). Шона опустила на омегу взгляд полный ужаса и брезгливости. Взгляд, который Лог запомнит навсегда. — Да я ж с покойника их сняла! И впрямь носить собираешься? Жуть. Она бы ни за что их не приняла… Эта проклятая «она», незримая, бестелесная, мертвая — вечная соперница Лога. Омега моргнул и молча пристегнул на уши единственный подарок от жены, быть может, даже улыбнулся. Лог носит их до сих пор и ему не стыдно. Шона медленно переселилась от него на другой этаж. Эта выходка стоила Логу близости со своей альфой на десять лет. Он предпринял попытку провести ночь с одним из товарищей жены, когда тот остался в их доме. Ему отказали даже во время течки. Шоне, наверняка, стало известно о его неудачных ночных похождениях. Ее еще можно считать его альфой?

***

Ноги утопали в жирной весенней грязи. Лог, загруженный как мул мешками с продуктами, придерживал подол хитона, неспешно шагая по темной улице. Вдалеке послышался топот копыт — альфы едут во дворец. По крыше пробежала жирная черная крыса. Жаль, руки заняты, так бы бросить в нее камень. Позавчера он застукал в переулке целующуюся парочку, молодой альфа долго упрашивал его не рассказывать об увиденном матери. Что за позор! В его годы было стыдно глаза поднять на мужчину! Логу доставило много удовольствия пить чай в гостях у мамаши этого сопляка, делая недвусмысленные намеки. Лицо бедной матери бледнело и вытягивалось, Лог ел печенье и улыбался. Первая мысль, когда Лог пришел в себя после оглушительного удара по голове — тот щенок решил восстановить справедливость. Он рухнул на бок, с трудом продирая глаза, на лоб стекала горячая вязкая жидкость — кровь, судя по вкусу. Со спины Лога кто-то грубо стягивал мешки с нажитым добром. Он даже не испугался, скорее почувствовал наплыв гнева. Проклятые воры! Здесь же продукты почти на месяц! Чем ему кормить сына? Когда мешок с мукой презрительно отбросили в сторону — Лог вскрикнул. Он уважал пищу, он знал, что такое голод… В глазах встали слезы. И когда чьи-то руки уверенно стягивали с него штаны, он не сразу понял зачем. Грубое прикосновение, тяжелое дыхание, терпкий запах пота альфы. Он заскулил, когда пальцы незнакомца проникли в его теплую плоть. — Пожалуйста… Не здесь… Ай! Видишь дом с зажженным фонарем? Это мой. Там никого нет… Моя альфа в походе… А сын только утром вернется. Идем, раз так хочешь… Если меня так увидят… Этот позор будет стоить мне жизни! Пожалуйста, пойдем со мной! — Увидят, и что с того? Твой позор, а не мой! — Мужской голос. Запах альфы, здорового и молодого. Лог не знал, чего он боится больше, что этот человек согласиться пойти с ним, или, что он откажется. — Вы ведь не хотите испачкать одежду? — Ерунда. У меня много других тряпок! — Сильная рука глубже вдавливает его в грязь. Лог испускает стон, после которого альфа понимает, что тот не намерен бежать. Альфа ослабил хватку. Лог опираясь о стену, медленно пытается подняться. — Вы со мной?.. — Хм! Ну веди в свои покои. Только не думай сбежать! Я иду очень близко. Лог накидывает капюшон хитона на разбитую голову. Принц не увидел его лица, только короткие светлые волосы — северянин! Экзотика. Лог оправил одежду дрожащей рукой. — Мне это нужно. — Кивнул в сторону мешков с продуктами, не оборачиваясь. — Ну так неси. — Голос усмехнулся, — Я подожду.