Любимые омеги бесславного Принца Харольда

Заранее отрепетированное приветствие застыло на полных обветренных губах Бука. Эти полгода, проведенные вне родительского дома, дались ему нелегко. Молодые альфы из приличных семей редко покидали дворы, в которых они научались ходить и садились в седло. Напротив, часто приводили жен и благополучно плодились, дружелюбно ели за одним столом с братьями-альфами и старым отцом, пока омеги грызлись между собой из-за сковородок, мыла и воспитания детей. Изводили друг дружку, как паразитов. Живя в казарме, Бук оказался с альфами, которых дома никто не ждал. И это вынужденное соседство сделало его глубоко несчастным. Кто-то из них рос на улице с малолетства, кто-то добровольно покинул семью, чтобы не быть лишним ртом, кого-то прогнал отец или старший брат. Это были задиристые, вечно пьяные и нахальные подростки, вшивые и пропахшие гнилью — на них было столько незализанных ран и пятен от дурных болезней, что у Бука еще долго будет перехватывать дыхание от волнения, если его начинал одолевать зуд. Заразился?! Все его попытки соблюдать чистоту в этих трущобах были встречены бестолковым злым смехом. Сперва молодняк насторожился, встретив новичка: массивная фигура Бука внушала им опасение и зависть. Достойный уход и забота в детстве позволили молодому альфе превосходно физически развиться, много значили гены старушки-Шоны. Подростки щурили голодные глаза — кулаки Бука могли переломать им кости. Испуганный, как откормленный породистый кот с лоснящимся мехом, он оказался загнан в угол бродягами. Те, обнюхав домашнего пушистика, принялись его кошмарить. Разорили денежные и пищевые запасы Бука, заваливали его тяжелой работой и мелкими сиюминутными поручениями, не отказывали себе в удовольствии подшутить над недотепой. Драть вдвоем или троем визгливую, ничего не соображающую от опиума Эмпти на кровати с дрожащим от ужаса и стыда Буком или мочиться в ночной горшок таким образом, чтобы струя летела над его головой: это так дерзко, так весело! Командиры с неохотой заглядывали в эту казарму. Молодняк станет пушечным мясом для следующего военного похода, те, что будут умнее и смогут спасти свои бедовые головы — начнут военную карьеру и в перспективе продолжат род. Пока что старшие не удосуживались и запомнить их имен. Из общей шумной действующий на нервы человеческой массы опять выделялся разумный и имеющий представление о нормах морали Бук: начальство загрузило его ответственностью за себя и остальных. Чем туже завязывался удавкой невыносимый быт, тем чаще он вспоминал Лога. Но вернуться к отцу означало расписаться в собственном бессилии и желторотости, признать, что он был неправ. Да и неправ в чем? Разве дурно, что Лог еще молод и хорош собой? Что ему не грозит вдовье одиночество? Ребенок. Эрика. Сестра. Она не собиралась отнять папину любовь. Лог от сына не отказывался, подолгу грустно смотрел ему в глаза. Извинялся за свою омежью природу. Не он ведь лишил жизни мать! Война не щадит ни молодых ни старых. Пока она была жива, Лог сохранял ей собачью верность, хоть никогда жену не любил и был лишен ласки альфы на долгие годы. Теперь папа попросту не выносит бессонных ночей без помощи подружек-омег и хлопот по их семейному хозяйству. Он исхудал, мало спит и у него болит сердце за их рассыпающуюся на глазах семью. Разве не долг Бука, как сына и альфы защищать папу и оказывать ему поддержку? Мать, наверняка, хотела бы этого. Харольд. Его дрянной нрав стоил если не всех, то половины драчливых соседей Бука. Самым странным для юного альфы было то, что папин ухажер относился к нему…хорошо. Порой даже лучше, чем непосредственно к Логу. Неизвестно, какая омега однажды перешла принцу дорогу, но он ненавидел их нежное племя. А Бука он не обижал. Теперь юноше было понятно, почему принцу так нравился их скромный дом. Тепло, простор, тишина, завтрак, обед и ужин. Папина красота и ласка. По громким словечкам из лексикона Харольда можно было догадаться, он жил в такой же грязной зассаной холодной казарме. Возможно, вплоть до того дня, как встретил Лога. Но Харольд был лучше вшивого молодняка. Он был частично образован, имел веселый нрав и навыки воина. С ним можно было говорить. И папа… был в него влюблен. Этот человек делает Лога счастливым, Бук был намерен с этим смириться, приближаясь к дому с низко-опущенной головой. Насмешки Харольда и детские сопли он как-нибудь выдержит. Но тихое «здравствуй» застряло в горле: Лог испуганно смотрел сквозь дверную щель. Опухоль на его лице уступила иссиня-пунцовым пятнам. Бук уверенно шагнул за порог, сжал губы, не имея возможности вздохнуть. Страшные увечья на тощем омежьем теле провоцировали постыдные для альфы слезы. Мгновение. И Бук заключает папу в объятия, боясь причинить ему новую боль своим грузным телом. Тот замирает, как неживой и утешающе хлопает молодого альфу по плечу, убеждая его, что все уже нормально или вот-вот станет таковым. Утреннюю тишину притесняет их синхронное дыхание, стук сердец отца и сына. — У тебя ребро сломано… Он выбирает описать случившееся абстрактно и отстраненно. Он говорит о побоях, как о простуде или расчесанном комарином укусе, как о легком ожоге. «Твой новый альфа сломал тебе ребро, папа!» «Этот сукин сын избил тебя, папа!» Но Бук неловко молчал. Не потому что сдерживал волну подступающего гнева, а потому что не умел злиться. Увечья пугали его, но молодой альфа не чувствовал в себе мужества отомстить за Лога. Или хотя бы сделать что-то, чтобы это не повторилось. Бук может только ненавидеть себя в эту минуту. Лог, сгорбившись, сидит на деревянном пологе в бане так, что его ноги не достают до пола. Из одежды на нем только свободные хлопковые штаны и потемневшие от крови бинты. Буку непривычно видеть, как к мужской груди прибывает молоко и она становится рыхлой и тяжелой. Альфа смачивает тонкую ткань в желтоватой жидкости, в которой плавали головки лохматых одуванчиков, осторожно выжимает ее и прикладывает к синему боку отца. Лог вздрагивает: ему холодно и очень стыдно. Омега согласился раздеться, чтобы сын обработал те раны, до которых не было возможности дотянуться самому. — Это только ушиб. Ты мелкий был, я с дровами управлялся, спешил шибко, складывал их как попало. Вот меня куча дров и придавила. Два ребра тогда сломал. А это… Это только ушиб. Бук крутит в руках стеклянную банку с лекарством: он ничего не знал или не помнил об этой истории. Мог ли он ребенком заметить хворь или несчастье папы? Кажется, он поднимал на него глаза только, чтобы попросить добавки. К матери, как к самому таинственному, сильному и главному члену семьи всегда тянуло больше. В печи тлели слабые угольки: баню наполнил аромат мокрого дерева, мыла и календулы. На плечи Лога ложились свежие повязки. — Этот человек… — Дрожащим голосом начал Бук. Он не забыл имя Харольда, но это было невыносимо произнести вслух. — Больше не придет. — Заверил Лог-Крейтер, оборвав сына. Буку бы очень хотелось, чтобы это было правдой. Тайфун, что накрыл их маленькую семью, нанес большой ущерб, но двинулся дальше, не оборачиваясь. Оставил призрачные шансы вернуть их прежний размеренный уклад жизни. Неужели Бук снова может назвать этот дом своим?! Горячие крупные слезы хлынули на хлопковые штаны Лога. Альфа замер, заканчивая перевязку: постыдился своих эгоистичных мыслей. Лицо папы не выражало никаких эмоций. Раньше бы Бук назвал его спокойным и привычным для родителя. Последние семнадцать лет он замешивал тесто с таким лицом, вязал, рубил дрова, разговаривал с женой, укладывал сына спать. Так неужели папа каждое это мгновение был близок к немому плачу безысходности? Бук раньше думал, что омеги плачут как дети. А они плачут как обычные люди. — Глупо лить слезы по тому, кто тебя бьет. Лог криво усмехнулся, но беззлобно выдохнул. — Если однажды полюбишь — меня поймешь. — Я тебя люблю, пап… — Робко мяукнул Бук. — Ты прости меня, пап! Лог равнодушно обернулся, хватая короткими пальцами белую вошь на темных волосах сына. Крошка-Эрика била по железному ведру маленькой ладошкой, оставив без внимания цветную тряпичную куклу. Звонкий гул железа беспричинно ее радовал: малышка смеялась. В широкой груди Бука шевельнулось что-то теплое и приятное. И Лог действительно поверил — любит. Харольд вбежал в незапертый дом посреди ночи вместе с пьянящим майским ветром. Лог глухо вскрикнул, вскочив из-за стола. Он ждал его каждую ночь или просто маялся об бессонницы. Он никому не обещал, что его не простит. За эту страшную ночь в нем случилась большая перемена, чем за невыносимо-долгие три недели. Лог беспомощно протянул к нему руки и замер. Словно цепь Харольда окутал аромат другой омеги! Принц окинул комнату безумным взглядом, отросшие волосы были взлохмачены жуткими вихрями. Судя по следам от крови и грязи, одежда Харольда пережила серьезную потасовку. Не волнуйтесь, это была не его кровь. С каждым шагом он скидывал с себя ремень, жилет или рубашку, и Лог отчетливее понимал: ему изменили. — Займись со мной любовью, Лог! Сейчас, прямо сейчас займись любовью! Нам нельзя медлить!.. Слова-то какие у этих Господ: не «трахаться», а «заниматься любовью!»

***

Не покидало ощущение, будто они стоят по щиколотку в теплом приторно-медовом молоке. Любовников подняли из постели: на несколько часов их окутал один запах на двоих. Посторонний, ступивший в это плотное облако ароматной страсти, чувствовал себя лишним и в чем-то виноватым. Эрика непривычно громко надрывалась протяжным плачем, Харольд утешающе причмокнул губами и покачал головой, обернувшись к дочери полубоком, сидя за столом. — Умудриться надо, чтобы ее напугать до такого рева. Обычно она к посторонним тянется. — Хмуро заключил альфа. — Мартина изнасиловали этой ночью. — Принц Яспер стоял над младшим братом, глядя на него, не моргая. Харольд взмахнул девичьими пушистыми ресницами, будто имя Мартин было ему неизвестно, или не значило практически ничего. В жизни Яспер не пил до такого состояния, чтоб не держали ноги, тем более не пил из-за зеленой омеги. Но этим утром слуги не могли до него добудиться. А страшные слова, произнесенные твердым голосом Бруно, долго не доходили до разума принца. Впервые в разговоре с братом он был пьянее и незащищенее. Харольд не без улыбки поднялся из-за стола и, не прикрывая голого зада, приблизился к одному из кухонных шкафчиков — извлек оттуда початую бутыль. Щедро налил мутную жижу в стакан, поставил на стол и толкнул ближе к Ясперу. Опохмелись, брат! Его беда забавляла младшего принца. Яспер сдержанно сглотнул, игнорируя гостеприимство Харольда. Его мутило от выпитого, страха и всей ситуации. — Куда ты отправился, после того, как покинул дом дяди Нейба? — Сюда. — Простодушно ответил Харольд, наконец нахмурившись, — К чему такие вопросы? И зачем ты таскаешь с собой это животное? В числе заспанной свиты Принца Яспера стоял Бруно, бледный и собранный. Лишь единожды он перевел взгляд с голого и дрожащего Лога, ожидающего своей участи в темноте коридора. Омега укачивал плачущего младенца, время от времени прижимал дочь к груди, и вглядывался в лица альф.Ему не дали времени одеться или хотя бы прикрыться одеялом. Бруно видел не объект вожделения, а взрослого побитого дядьку, своего последнего заказчика, к которому накануне проникся каким-то новым чувством. Любовью Лога, из-за которой он пошел на убийство жены, был Принц Харольд! У Бога прекрасное чувство юмора. Бруно пораженно моргнул — на голой шее Харольда висел почерневший от пота и грязи серебряный крест. Они были единоверцами. — Мне приходится спрашивать, зная твои прошлые грехи! — Вскликнул Яспер. — Это? — Усмехнулся Харольд, — Ах, это! Этого со мной давно нет. Я был неразборчив в омегах, но это позади. Кроме Лога и нашего ребенка мне никто не нужен. Семья у нас вроде как… Принц тяжело вздохнул, кивая в сторону испуганной омеги: вот по-пьяне закрутилось и не выберешься. Их единство тел и запахов вызывало у гостей слабые рвотные позывы. Взрослый прекрасный альфа и доживающий свой век не то смешной, не то безобразный омега. Это было противоестественно! — Он правда вчера ко мне пришел… — Неуверенно вступился Лог, приближаясь к Харольду со спины. — Мы вместе… — Тебе слова никто не давал, шавка. — Свернул глазами Принц Яспер. Лог вжал голову в шею. Эрика не прекращала рыдать. Бруно скептически повел бровью, с его уст слетел беззвучный приговор: «Ты врешь.» — ЭЙ! — Харольд ударил кулаком по столу с такой силой, что комнату заполнил хруст дерева. — Ты пришел в мой дом! Вытащил меня не свет ни заря из кровати и оскорбляешь мою омегу! Я стерпел этот чертов допрос, эти подозрения! Ведь мы братья и тебя бросила невеста!.. Может обнюхаете меня вдвоем?! Кажется, я догадываюсь чем и кем я сейчас пахну!.. Хватит пялиться на задницу моего Лога, евнух Бруно! Дыру своим взглядом просверлишь! Волосы на голове Харольда встали дыбом, он тяжело дышал, силясь успокоиться, расхаживал из стороны в сторону. Сорвал с крючка чистенький фартук и швырнул омеге прямо в лицо. Тот благодарно прижал отрезок ткани к себе, тихо скулив от холода и страха. — Про меня говори, что хочешь — их трогать не смей. — Уверенно фыркнул принц, — Ты можешь рассчитывать на мою лошадь и меч, Яспер. Но после нашего последнего разговора я пришел к своей семье и знать не знаю, кто поимел вашего Мартина. Что он сам говорит хоть? — Ничего. Он не пришел в себя. — Губы старшего принца дрогнули, — Тварь, которая это сделала — избила его до полусмерти и бросила полуголого в навозную кучу. Запах насильника перебило удобрение. Этот сукин сын знает свое дело. Марти нашли только утром… На лица его родителей и Яхонта страшно смотреть. Старина Нейб поседел в эту ночь… Мы рыскали в окрестностях все утро: никто ничего не слышал и не знает. Яспер ждал и боялся того, что Харольд сейчас себя как-нибудь выдаст, но тот грустно развел руками. — Его судьба незавидна! Как надоест ловить альфу, что над ним надругалась — выдавай пацана замуж. Хоть бы за кого-нибудь! Слухи о том, что он потерял девственность, уже ползут. Заткните болтунам рты и пообещай за мальчишку большое приданное. — Вздохнул, — Я, так и быть, на правах старшего брата, поделюсь золотом ради такого дела. — Харольд моргает, — Что? Я не так глуп, как всем вам кажется, Яспер. Я давно догадался, почему ты так возишься с этим бастардом. Успел сделать сыночка, пока были яички, Бруно? Неплохо! Только подкинул кукушонка в семью, где за ним присмотреть не могут… Или воспитать. — Это бесчеловечно! — Возрозил Яспер. — Твои слова бесчеловечны. Мартин еще ребенок. В дни его первой течки им жестоко воспользовались. Ему сломали жизнь… Неизвестно еще, какие могут ожидать последствия. Ты ничего не понимаешь, Харольд. — Я? Не понимаю?. Что чувствует изнасилованный ребенок, не понимаю?. Ахахахаха! — Он резко поежился, обнимая себя за плечи, помолчал. — Какая холодная нынче весна. Если тебе нечего добавить, старший братец, покинь мой дом вместе со своими слугами. Харольда сняли с его убогой омеги, всем своим существом он впитал запах молока и меда. Доказать, что у него была вязка с кем-то еще, невозможно. Как и невозможно нормальному человеку так искусно врать. Альфа улыбнулся — непрошенные гости удалялись. Лог крепко обнял принца со спины, тот скривил кислую рожу. Ладони этой омеги все равно что наждачка. Руки Мартина-Вестала совсем другое дело. — Я все равно люблю тебя, Харольд. Я все ждал, что простишь меня и вернешься. И ты пришел… — Да заткнись ты. — Брезгливо стряхнул с себя омегу принц, морща нос, — Дай в тишине подумать, как нам быть дальше. Бук мялся на леснице с хныкающей малышкой на руках, удивляясь тому, как беззаботный лик Харольда может иметь такой жуткий вид. Кажется, в их доме утвердится новый хозяин. Яспер, не прощаясь, быстрым шагом двинулся к своему коню. Снаружи к разуму нехотя возвращалась былая ясность. Старший принц вздрогнул — Бруно сжал его плечо мертвой хваткой. Яспер ойкнул — его стража напряглась. — Мы что же, Ваше Высочество, просто так уйдем? Альфа вздохнул. — Нюх при тебе еще. Сам понимаешь, мы не можем в чем-то его обвинять. Да и прав Харольд, важно, как Марти будет жить дальше. Мы должны позаботиться о его будущем и надеяться… Что он придет в себя и опознает насильника. Я никого не пожалею, Бруно. — Вы рады, что он сумел себя оправдать. — Он твой принц и мой брат. — Мартин тоже ваш брат. — Плечо Яспера онемело от пальцев евнуха. — Ты действительно много себе позволяешь, Бруно. Я пожалел твои родительские чувства, уступил лошадь и право помогать нам. Я хочу быть справедливым. Ищем виновника вместе дальше, или ступай себе с богом. Со своим или нашим, как пожелаешь. — Я убью того, кто изнасиловал моего сына, принц. Его и всех, кто ему дорог. Рано или поздно я узнаю правду. Я умею ждать… Мрачная ряса Бруно волочилась по земле, усыпанной мертвым черемуховым цветом. Харольд, зевая, вывалился из дома, наспех застегивая ширинку. — Он что обиделся? Тьфу! Что смотрите?! По коням — еще раз все обыщем! Посвятите меня в курс дела! Не может же быть так, что не одна старая пройдоха-омега ничего не увидела! Лог рубил селедку дрожащими руками. Его передник перепачкан чешуей и бурой кровью, в попытке смахнуть очередную слезинку он зацепляет рыбный плавник за светлые короткие кудри. Лог не понимает, почему он плачет. Принц Харольд ничего не ответил на вопрос, ждать его к ужину или нет. Но лучше выкинуть остатки рыбы свиньям, чем получить по лицу и оставить альфу голодным. Надеюсь, Харольд понимает, что в его доме теперь всегда будет ждать ужин. — Мартин! — Скуля обезглавливает Лог очередную рыбешку, — Его зовут Мартин! Я ненавижу всех омег, которых зовут так мерзко! Мартин! Мартин!.. Харольд, почему?. Харольд, не наказывай меня так жестоко… Он нам ни к чему… Он будет только путаться под ногами! Нож отлетает в стену. Лог хватается за голову и в прерывистых рыданиях опускается на пол. Рукавом смахивает на себя рыбные обрезки и плачет. Лог-Крейтер! Если принц застанет тебя в столь неподлежащем виде, то без раздумий уйдет к Марти. Молоко с медом не сочетается с запахом рыбы!