Любимые омеги бесславного Принца Харольда

Всматриваясь в серый дурно заштукатуренный потолок, на который доброму хозяину без слез не взглянуть, Лог набирался мужества, прислушиваясь к звериному пыхтению у своей постели. Нервно царапал тонкие запястья острыми короткими ноготками, старался дышать через раз, притворяясь спящим. Они с его мужем негласно условились, что Лог должен первым проявить обеспокоенность состоянием существа, что дрожало, как в лихорадке у низкой деревянной ножки кровати. Ласково окликнуть альфу по имени, протянуть вниз теплую ото сна руку или хотя бы посмотреть ему в лицо. Выразить во взгляде всепрощающую материнскую любовь и нежность. Непоколебимость, на которую Принц Харольд надеется опереться. Лог больше всего боялся, что страх и брезгливость перед свежим видом крови и мокрым птичьим пухом, переборют его привязанность. Что омега увидит на теле принца нечто такое, после чего его невозможно будет целовать… узел черных кудрявых волос Мартина-Эмпти, намотанных на кулак альфы, например. Что Харольд почувствует ложь. Пролежи Лог-Крейтер без движения до утра, игнорируя жалобный скулеж у своего изголовья, принц встанет перед самым рассветом с пола и оскорбленно уйдет навсегда? Или стащит омегу за простынь вниз и растерзает? Не знаешь, что хуже… И Лог собирал крохи душевных сил и запускал плотные грубые пальцы Харольду в волосы. Тот, заплаканный, продрогший до костей и по-мужски красивый, ластился к омеге, карабкаясь на его постель. И Лог корил себя за то, что медлил и сомневался. От его мужа пахнет курятником и кровью, как от нашкодившего щенка, пристрастившегося давить цыплят; руки ледяные от студеной воды. Харольд заранее смывает с себя всю скверну, потому что Логу до сих пор жаль мыла, чтобы так часто стирать простыни. Харольд делает это ради него. Только прийдя с войны недовольно рычал, сидя на банном пологе, разморенный усталостью и мокрым теплом. Не позволял Логу-Крейтеру к себе прикоснуться, стыдливо прикрывая пах, зудящийся от герпеса. Омега макал кисть в янтарный отвар из чистотела, обрабатывая язвы со внутренней стороны бедра Харольда легким щекочущим движением. — И не спросишь откуда такой гостинчик привез? — Не то издеваясь, не то силясь скрыть дрожь в голосе, язвит альфа. — А впрочем, для чего мне оправдываться? Северяне провели в столице целую зиму — омеги здесь не скучали… Не прогоняй меня, Лог! Если и навещал тебя кто — все прощу! Не рви мне души воспоминаниями об этом альфе только. Я тебя не заревную. Лог смотрит снизу вверх, не моргая. Ему совсем не грустно и не обидно от этих слов. Вопрос, берег ли он честь Харольда во время войны — кажется омеге закономерным и справедливым. Беззащитно кладет маленькую головку на костлявое колено принца. Изучает взглядом впалые щеки и подрагивающие губы. Он вернулся, так не все ли равно, где и с кем был? — Я скучал по тебе, Харольд. Мы все скучали. Я ждал только тебя и никого больше. — А он? — Деликатный шепот, альфа откидывается на щербатую влажную стенку, подавляет импульс — прижать маленькую омежью фигурку к груди. Повзрослевший, отрастивший клыки и когти, порочно красивый чернобровый он. Тот, кому придется смиренно ждать своей очереди, чтобы ворковать над их альфой. Лог-Крейтер пользуется статусом Старшей омеги по праву. Эти крепкие мужские руки, терпкий запах, плачущие зеленые глаза — его и только его. До тех пор пока Старший не найдет в себе сил отпустить Харольда на ночь в соседнюю комнату, где трется об одеяльце, фантазируя о чем-то скверном его вторая жена. — И он. — Клянется за Мартина Лог и глухо вскрикивает от неожиданности. Принц с легкостью усаживает омегу к себе на голые колени и тихонько хнычет, утыкаясь в короткие светлые волосы носом. Лог проливает чашку с настойкой из чистотела на юбку и прячет виноватые глаза. Ему после бани с Харольдом еще месяц сторониться домашних и дни напролет чесаться. Ему мерещились кучи окровавленного птичьего пуха на простыне еще до нервной речи Мартина-Эмпти на кухне. Омега просыпался среди ночи в холодном поту и свалявшееся в ногах одеяло принимало облик мертвых птиц, которые бы мог принести гордый своим уловом котенок хозяину. Дремавший рядом Харольд смотрел на него спокойно сквозь короткий поверхностный сон. Лежал такой постиранный, откормленный, домашний, прирученный к рукам, теплый, лежал в пижаме, выкроенной специально для него: на Харольда невозможно было сердиться! Хоть принц и трезвил Старшего, никогда до конца не позволял забыть кто он — выдавал в никуда леденящие кровь откровения: «Я ел сырое мясо, Лог. Сам не знаю зачем. Меня по дороге домой несколько раз стошнило… Странный был день… Ты смотришь в потолок, словно кошка. Что там такое? М?» Омега делился опасениями, что их дом без ремонта быстро начнет хереть, соображая как заставить Его Высочество выпить настойку от глистов. Лог чувствовал, что Харольда нечто гложет, когда альфа послушно пережевывал вареный лук в супе, а не вываливал его из чашки прямо на стол с оскорбленным видом, подавая дурной пример Эрике. Когда стоял одиноким деревом в метель без шапки, тупо таращась на фасад дома, будто не помнил, в какую сторону открывается дверь, и ошибка была непростительна. Когда щедро снабжал детей перышками и засохшими птичьими ножками для их самодельных игрушек, которые омега незаметно забрасывал в печь, руководствуясь примитивным животным страхом. Лог счел это неудобное увлечение Харольда достойным компромиссом с их мирной однообразной безопасной жизнью. К чему омеге знать, где пропадает ее муж дни напролет, если он возвращается ночами? Оба синхронно игнорировали беременность последние пару месяцев. Лог не забыл, как потерял ребенка, лежа в снегу у порога их дома. Не забыл, как альфа грубо вдавил его в обеденный стол, повязывая. Не забыл еще детские испуганные глаза Мартина, ставшего этому невольным свидетелем. Теперь Лог следил через зеркало за долгим любопытным взглядом Харольда, изучающим его меняющуюся фигуру. Медлил, остерегаясь привыкнуть к мысли о родительстве, но стал избегать тяжелой работы, жаркой бани и особенно жирной пищи. И Харольд, принимающий с его плеча коромысло самым естественным и привычным движением (будто делал это в прошлой жизни!), Харольд перекладывающий в миску омеги кусок, где больше мяса, чем сала, Харольд что отмахивался от хитрющего, явно их раскрывшего Бон-Бона с его назойливыми расспросами — стал первым союзником Лога. Последний октябрь, сухой, пыльный, самый теплый за последние годы затянулся бессмысленной древней песней. Молодой Мартин визгливо хохотал, катаясь по примятой траве, развеселившийся от какой-то глупости, ни капли не уставший после долгой работы. Запрыгивал рычащему Харольду на спину, забрасывал целыми горстями теплую землю за шиворот. Тот сперва строго рычал, но после живо откинул старые вилы и бросился гоняться за омегой, больше счастливый, чем злой. Глупцы сбили с ног зазевавшегося Бука и едва не порвали сарафан на орущем Боне — Марти использовал тело худющей омеги, как щит от преследователя. Лог-Крейтер молчал в стороне, оперевшись на черенок граблей: боль в спине отступила, у омеги вдруг защемило сердце. В такие минуты он больше всего ощущал себя старым. Ведь даже Мартин-Эмпти с его скотской судьбой мог хохотать во весь голос, находясь в моменте. Что это, если не молодость? Логу смеяться мешали тревоги об урожае, грядущей зиме и томящая душу ревность. Марти шестнадцать, он так здоров и полон сил, что вешается на их альфу против собственной воли — инстинкт. Вот кому зачинать с принцем детей, принимать подарки, важно поглаживать живот и кормить грудью. Лог, скрепя зубами, будет пеленать их щенков. Ведь этот бестолковый ничего не может сделать без помощи Старшего! Лог загребал сено, отгоняя далеко улетевшие мысли: ему хотелось смыть в бане налипшие пыль и пот и рухнуть в постель. Логу нравилось дремать, лежа под тяжелым одеялом в прохладной темной комнате. Лениво касаться костяшками пальцев голубой стены, озаренной прозрачным лунным светом. Ощущать расслабленность каждой мышцы и вязкую спокойную бессонницу. Заготовили сено и прибрали огород всей семьей — сделали большое дело, можно позволить себе проваляться в постели подольше. Насильно не заставлять себя спать, никуда не спешить с утра. В миг, когда Харольд открывает его дверь, Логу слишком хорошо, чтобы подскакивать с места и суетиться. Принц мягко ступает босиком по полу, садится на край кровати и гладит омегу по щеке сухой широкой ладонью. Лог умоляет его про себя не давать напрасной надежды. В день, когда Старший почти смирился и согласился отойти в сторону, альфа искушает, стягивая домашнюю рубашку и нависает сверху. Это игра и она будет закончена с первым сказанным вслух словом. Лог чувствует Харольда внутри себя, Харольда по-детски чихающего от лунного света, осторожного Харольда, Харольда, возбудившегося на его слабый запах, на его некрасивое тело. Поддаться бы удовольствию и во все это поверить, как в несбыточную мечту. Лог закусывает кончик языка, чтобы не спросить с явным укором: «Почему я? Почему не Марти? Почему ты так нежен сейчас, когда я готов тебя отпустить? Почему издевался, когда я так в тебе нуждался? Мы потеряли ребенка из-за твоей жестокости, зачем ты вылизываешь меня сейчас? Почему я на это согласен?.. Если ты здесь, со мной, то что останется Марти?». В память об этой ночи Лог готов вытряхивать перья из одежды мужа и отстирывать ее от крови на руках. Ведь это так немного!

***

Зеленые глаза всматриваются в лицо Лога с большим вниманием. Запах водки, мужского пота и кухни. Старший чуть удивлен, что его альфа нарушил сценарий собственной обрядовой игры. Но нельзя же сердиться на эти глаза за то, что они слишком здоровы для очередного приступа слабости, несмотря на веселый пьяный огонек? Омега приподнимается на локтях, приближая нос к мягкой щеке, где не оказалось ямочки. Принюхивается и в ужасе, забивается в угол. — Мартин?! Что… что ты здесь делаешь?! — Напугал? Ждал Его Высочество? — Омега собирает длинные черные волосы в узел. Логу неудобно от этого вопроса и жутко от факта, что Мартин и Харольд, как оказывается похожи, словно братья. Красота юноши становится еще более броской и исключительной, но какой-то не омежьей, грубой и провокационной. Ведь Лог его едва не поцеловал! Не так невинно по-родственному, как делал это прежде. А так, как целует их мужа. Мутит от осознания или токсикоза. Мартин-Эмпти добрался до водки и захмелел. Намерен доставать Старшего до утра всякими глупостями. — Не ждал! Ему и без меня забот хватает! — Принц Харольд самый занятой человек в столице… — Ложится поверх одеяла Лога, расслабленно урча. — Душит кур, как лиса… — Мартин, я спать хочу! — Ну так спи. — Играется с краем одеяла, ждет пока Старший отвернется, чтобы приобнять со спины и залезть на кровать с ногами. Лог угрожающе и протяжно рычит. — Можно живот потрогать? — Нельзя! Свой трогай! — Грубо отрезал омега, ожидая и остерегаясь этого вопроса. «Никому кроме Харольда пока нельзя…» — Пожа-а-алуйста. Лог молчит. Ему нечего ответить на вопрос, почему он скрывал беременность от Мартина. После всего, что они пережили вместе, он вправе обижаться. Старший понимает, что его дети станут и детьми Мартина тоже. Лог рад, что ему больше не придется рожать в сарае и не спать неделями, разрываться между хозяйством, блядовитым Харольдом и грудничком. Мартин и Бон-Бон будут рядом, ведь теперь они семья. Но в глубине души хотелось эгоистично радоваться беременности только с мужем. Еще хотя бы неделю или две… — Ай! У тебя рука холодная! — Недовольно шипит Лог, отталкивая Марти локтем. Тот быстро дышит на смуглую ладошку и растирает ее о свое бедро. Вновь просовывает руку под одеяло, утыкаясь носом в затылок Старшего, долго поглаживает изучающими движениями. Губы Мартина дрожат. — Но как же… Живот кажется уже таким большим! Какой у тебя срок?. — Еще небольшой. С конца октября… В этом доме трудно скрывать что-то слишком долго… — Обреченно вздыхает Лог-Крейтер, — Дело в том… Что мне кажется, ребенок там не один… Быстрый топот босых ног по полу — Мартин срывается с места и зажигает свечу. Мгновение, и он уже прыгает по краю узкой кровати испуганного Лога. Слишком много потрясений для старых пружин. — Поздравляю! Поздравляю! Ребенок! И еще ребенок! Дети! Поздравляю! — Ты перебудишь весь дом, звереныш… Марти, ты пьян… — Никто сейчас не спи-и-ит! У молодоженов брачная ночь!.. Я так рад за тебя, Лог! Я люблю тебя, Лог! Старший отважно хватает подушку и затыкает орущему омеге рот, прижав к стене. Тот быстро успокаивается, послушно садится, беззащитно поднимая руки. Он побежден. На подушке Лога след от теплой малиновой слюны. — Конечно, я тоже люблю тебя, Марти. — Боязливым движением гладит черные кудри юноши. — Давай спать, хорошо? Не смей пить водки, хорошо?. Ты от нее совсем дурным становишься. — Лог задувает свечу. — Ты счастлив? — С искрящейся здоровой улыбкой спрашивает Мартин-Эмпти. — Да. — Не задумываясь отвечает Старший, — И ты будешь счастлив, когда Урру подарит тебе ребеночка… — Этого никогда не будет. — Равнодушно продолжил улыбаться Мартин. — Береги себя от него — этого мне с лихвой будет достаточно! В комнате стоял сладкий аромат малины. Лог по-родительски хлопает юношу по сильной спине, пока тот виснет на его короткой многострадальной шее. Нужно сказать Харольду, чтобы не забывал навещать Мартина хоть иногда, иначе мальчишка будет искать успокоение на дне бутылки или начнет ходить на сторону.

***

— Принимай на вооружение, хозяйка! Если бы у Принца Харольда был хвост, он бы сейчас гордо им размахивал, ожидая заслуженной похвалы. Лог угождал своим беременным причудам — ел сырое сладкое тесто для пирожков прямо ложкой из кастрюли пока никто не видит. Обернулся к альфе с измазанными в муке щеками и привычно тревожным взглядом. У сапог принца стояли два дутых мешка-коротышки. Харольд с улыбкой ощупывал короткую бороду. — Известка. Потолки будем белить. Тебе ведь тошно смотреть на копоть и плесень? И дитям чистота и уют положены! — Рассудительно произносит альфа, будто знал, в какой руке держать шпатель, — Как потеплеет — сразу побелим! Чтобы до родов успеть. Чего молчишь? М? Не нравится? Омега закрыл рот маленькой ладошкой, сдерживая горячие щиплющие глаза слезы. Шея Лога вдруг стала контрастно алой в сравнении с мышино-серым платьем. Подавился?! Дышит ровно, не испытываемое ранее смущение накрывает от ключицы до покрасневших ушей. Он не был бы так рад мешку золота и шелка! Известку в городе достать было нелегко, но само осознание, что Харольд слушал его причитания, лежа в постели, что Харольд думает о здоровье малышей, что не боится испачкать руки — было бесценно. Принц потягивается, не услышав слов благодарности, окидывает багровое лицо омеги спокойным взглядом и тянется к самому большому и масленному пирогу на тарелке. — Ди-тям? — Из-за дверей показалась ухмыляющаяся рожица Бон-Бона в заснеженной шапке. — Я не ослышался? Так вот п-п-почему ты, Лог-Крейтер, так распухаешь! Близнецы, да под старость лет! Ох, не зав-в-видую — разорвут они тебе все! Резко тряхнул тонкими русыми волосами до плеч, задевая краем юбки нахмурившегося Лога, ловко схватил пирожок с печенью с самого края тарелки и жадно надкусил. Свадебное волшебство к утру рассеялось, и без рябинового венка Бон снова был тощей изуродованной заикающейся потаскухой с Черного рынка. Всматривался холодными серыми глазами в лицо Старшего — хотел хоть с кем-то зацепиться языками и повздорить. — Поверь, Бон-Крейтер, твоего мужа рожать было не легче. — Примирительно ответил Лог, делая льстивый акцент на новом статусе невестки. Бон скептически ухмыльнулся и обронил сквозь зубы невеселый сухой смешок. Новое имя ему не шло. Бук отворяет входную дверь, пропуская вперед мокрых от снега Эрику и Сахарка-Вестала, ставит детские санки у порога, отчего-то догадываясь, что речь только что шла о нем. Альфа бросает виноватый взгляд на тонкую фигуру Бон-Бона, омега круто отворачивается, едва не подавившись недоеденным пирогом, пыхтит от злости. Невестой вешался Буку на шею, а стал женой, так смотрит волком. Принц Харольд гадко улыбнулся, закусывая губы изнутри и глухо посмеиваясь: неужели бедняга так ничего и не понял про «молот» и «наковальню» и их первая брачная ночь прошла скверно? — Ребенка будет два! А кроватка од-д-дна! И та еще от Бука осталась! — Хищно сверкнул глазами Бон-Бон, — Спасибо покойной тетушке Ш-ш-шоне за колыбельку для Эрики! Санки и те она сделала! Кого попросишь на этот раз мастерить кроватку для своего потомства, Его В-высочество? Ноздри Харольда нервно дрогнули. Сильным движением Бук хватает мужа за резинку от юбки и прижимает к себе. Смотрит в лицо принца, не моргая, держит Бон-Бона за хрупкие плечи. Как бы извиняясь, напоминает, что защитит свою омегу, в случае угрозы. Бон нехотя опускает глаза в пол, кожей ощущает, как воздух вокруг принца нагревается и становится плотнее. Как толстые пальцы его молодого мужа дрожат. — Хотел бы я спросить, в какой кадушке приходилось спать твоему щенку младенцем, да мне не интересно! — Оскорбленно бросил Харольд и демонстративно ушел, монотонно теребив темную бороду, явно что-то обмозговывая. Никто не ожидал, что пустая болтовня Бон-Бона способна задеть за принца живое, но у всех разом отлегло от сердца.

***

— Вдовушка… Сиротинушка… А глаза наглые, как у кошки мясника, бес-с-стыжие! — Давился желочью омега, глубже ныряя в шерстяной платок и пряча потерянный взгляд под капюшоном хитона, — Хорошего ты мне мужа родил, Лог-Крейтер, мягкого, как кисель, послушного… Уведет эта дрянь его, как теленка за веревочку! Бук сам не поймет, как в ее койке окажется… Такая омега после белого хлеба лебеду жрать не с-с-станет! Сахарок-Вестал забавно круглил глаза, прислушиваясь к папиным причитаниям, повторял про себя новые слова, разучивал слезливую омежью речь с надрывом. Нес в узелке на палочке полкилограмма сахарного песка, ступая между взрослыми. Делал над собой усилие, чтобы плавно вышагивать по снегу, как большой. Малыш еще не понимал смысла папиных слов, но ему нравилась сама их форма и удивил тот эффект, который они оказали на дядю Лога. Важный, сердитый и непреклонный, Лог-Крейтер потупил взор, размеренно шагая рядом. Ему бы грубо утешать молодую невестку, убеждать, что во внимании к Буку новой соседки нет никакой корысти, что Лирике без мужской руки не удержать хозяйства, что она не позарится на чужого мужа! Но Старшему не хотелось врать, а Бон-Бон не так глуп, чтобы в это поверить. Омежьи юбки ползли по припорошенным свежим снегом рыночным дорожкам. Столица ощутимо отстроилась после разрушений войны, на прилавки вернулась добротная еда, яркие ткани, изделия из дерева, кожи и металла. В домах без страха вставляли стекла. На дорогах участились лошадиные следы. То тут, то там маячили лица альф. Они, как и Принц Харольд, ощущали себя виноватыми перед брошенными женами и детьми, хотели отныне запомниться в их памяти трезвыми, хозяйственными, неравнодушными. Стоило подивиться прозорливости Бона, как и его отчаянию. Этой омеге удавалось выжить на улице в самый голодный год, сохранять оптимизм, ночуя на куске дерева в подворотне, так почему его оглушила столь невнятная угроза, как вдовая соседка? Бук хоть и здоровый альфа, но слишком совестливый и робкий для измены. И не так глуп, чтобы потерять рыжего бесстыдника Бон-Бона, о котором столько лет мог лишь мечтать. Болезнь и война лишили омегу последнего лоска. Бон-Крейтер избегал ходить вместе с Мартином в баню, дабы как бы случайно не ошпарить кипятком за здоровое сильное тело и красоту. Угадывая зависть в его серых глазах, Марти-Эмпти бессовестно дразнил в отместку: надел белую рубашку на маленькую домашнюю свадьбу, выкроенную из той же ткани, из которой шили подвенечное платье Бон-Бону. Лог помнил, как высмотрел в окнах осиротевшего дома покойного Лира орлиный профиль его поседевшего мужа. Альфа держал в дрожащих руках по седлу — все, что осталось от их сыновей, ушедших с отцом в свой первый и последний поход. Когда хозяин, потрясенный холодом и угольной пылью, что осела на каждый нищенский незамысловатый предмет в его обители, вышел на крыльцо, чтобы покурить, Лог-Крейтер накинул старый хитон на плечи. Особо не выбирал слов, говоря с ним, не врал и не уворачивался от подробностей: Лир мертв, так пусть его муж знает, что перед смертью он хоть немного пожил счастливым и нашел успокоение под крылышком другого альфы. Успокоение и погибель… Хозяин молчал, слушая соседа с большим вниманием, из его глаз выкатились две огромные прозрачные слезинки. Он плакал не по Лиру и даже не по своей загубленной чести, от осознания, что без стараний мужа скоро загнется от пьянки и умрет. Страшился собственных слабостей, упрекал покойную омегу не за измену, а за то, что бросил наедине с самим собой. Все чаще в родительский дом наведывалась старшая дочь — Лирика-Крейтер с малышом-альфой, что встал на ножки и тянул свои загребущие ручки ко всем лакомым кусочкам, оставленным на столах. К концу войны Лирика овдовела и могла посвятить все свое время заботой об отце. Справлялась она паршиво, ведь тот помер, не дожив до лета. Лирика утверждалась на улице, как новая хозяйка дома: сперва перевезла прялку и кастрюли, затем перегнала двух коров, трех коз, поросят и дюжину кур. Постучалась в дом дяди Лога, выпустив из-под хитона ухоженные рыжие косы, беленькая и пухленькая, как дрожжевое тесто, ангельским голосом спросила мешок фасоли, что покойный Лир им одалживал. И смутившийся от ее напора бедняга-Бук его отдал. «Балда! Ты видал ее тушу?! Голодают они! — Вопил Харольд, что плевался от фасоли в любом виде, но теперь считал все в доме Лога своим, — Да на этой омеге пахать можно!». Лирика с ее поросячьими глазками, лицемерными ужимками и перепачканным в варенье сыном, была отвратительнее переболевшего сифилисом Бон-Бона. Чуть что зазывала Бука оказать ей ту или иную услугу, хлопая рыжими ресницами, вздыхая по мужу и покойным родителям. Не успел Бон-Крейтер встать с постели после первой брачной ночи, как увидел своего альфу поправляющего Лирике забор. Собрал детей кататься на санках и громко смеялся, наблюдая за их игрой. Столкнул Бука в сугроб грубым движением, когда тот подошел поздороваться. — Ты просишь меня помирить вас с сыном или смолы, чтобы пожечь ее дом? — Строго спрашивает Лог, ступая меж людных лавок, — Ты теперь Крейтер. Так живи, как Крейтер. Не вздумай бросаться на нее с кулаками, Бон-Бон. — Я спрашиваю у т-т-тебя совета, как у главы с-с-семьи… И как у омеги, что сумела уд-держать мужа. Научи меня, как отвадить Лирику! — Довольно наивна твоя лесть. Ты по долгу былой службы умеешь сделать альфу счастливым. У меня нет такого секрета, которым ты не владеешь. — Вздохнул Старший, — Научу тебя стряпать любимые блинчики Бука! Годится? — Ой ли… — С чувством усмехнулся омега, понижая голос до шепота, — Принц Харольд отныне не приходит в спаленку Марти-Эмпти. То твоя заслуга… — Бон! — Предостерегающе зашипел Лог-Крейтер. — Бон-Бон!.. — Передразнивая отозвался тот, — Не скромничай, свекровка. Ты сперва бил его, да не добил… А после выдумал, как вывести пацана из игры без лишней крови. Заурядная омега о такой хитрости и мечтать не может! Ты, дружище, не обижайся но у тебя против Мартина и шанса не было! И как все обернулось теперь… Харольд в его сторону смотреть не может… Ведь мальчишка влюблен в… — Замолчи!.. Пожалуйста, замолчи… — Умоляет Лог, угадывая среди толпы знакомую человеческую фигуру. — .Что вы, Господин! Не надо денег! О чем вы?! — Послышался тревожный срывающийся до хрипов голос торговца из лавки поблизости, — Возьмите эту корзину просто так! За здоровье моих детей… Сэр… Б-бруно… — Вы полагаете, что я не могу позволить себе зерна? — Интересуется евнух, протягивая на ладони золотую монету. Пару минут назад альфы разных возрастов толпились у прилавка, весело споря друг с другом, перевирая одну байку на всех. Крутили в руках кожаные южные сбруи, на перебой нахваливая их красоту и качество. Те, кто помладше презрительно фыркали — им на такую дорогую вещицу еще долго копить, альфы постарше про себя раздумывали, не отхлестают ли их южной кожей жены за безрассудную покупку. Покупатели смолкли и попятились к хлипким стенам под тканевый навес, когда безоружный, совсем седой и отощавший человек стряхнул с капюшона полушубка мокрый снег и ступил на деревянный пол в старых, но добротных валенках, с безразличием глядя на товар. Потоптался, таращась на людей и хозяина, то тут, то там. И не разобравшись, кто первый, а кто крайний в очереди, спросил мешочек зерна для своих попугаев. Бруно поспешили обслужить со всей любезностью. — Он брезгует взять золото из твоих рук! Боится заразится сифилисом, что ты подцепил, едва не подавившись членом Северного Князя! Хорошая кожа, дядя! Я возьму! — Дерзкий юношеский голос звенит за спиной, — Года не прошло — ты жутко постарел! Неужели супружеская жизнь с Принцем Похоти так опустошает? Лог-Крейтер следит за тем, как тонкая линия губ евнуха Бруно даже не дрогнула. Увесистый мешочек золота падает на прилавок, развязываясь, смущая бедняков звоном монет и их блеском. Альфы боязливо скулят, переглядываясь. Торговец робко протягивает Шестипалому изделие из белой кожи и прячется за закрученными в рулон шерстяными коврами. — Сэр Гюнтер. — Не моргая улыбается молодому воину Бруно, — Вы вернулись в столицу… Покупаете подарок своей омеге? Милейшая безделушка. — Я слишком долго жил в нищете, чтобы пройти мимо красивой вещи! — Смеется альфа, — Что до подарков… Я готовлю ему нечто… грандиозное! Сахарок-Вестал тянет взрослых за юбки, напоминая, что ему здесь холодно и очень скучно, к тому же в это время он обычно ложится спать. Лог, как по команде, срывается с места. Омеги идут, заметно прибавив шаг, сохраняя молчание вплоть до того момента, пока не услышали стук топоров Бука и Мартина на своем дворе. Сахар топтался позади, зевая, волочил узелок на палочке по рыхлому снегу, позабыв о напускной грации. — Ты вырос среди блудниц, Бон-Крейтер. Тебе простительно выдумывать гадости, но я не хочу слышать их в своем доме. — Буркнул Старший, не глядя невестке в лицо, — Будь хорошим мужем моему сыну и его не потеряешь… Но тебе… Милее шляться по улицам, как бродяге, такое у тебя нутро. Оттого ты ревнуешь и хочешь поскорее с Буком поссориться… Не вмешивай сюда Марти. Харольд, завидев Лога с корзиной свежей рыбы с рынка, быстрым шагом спустился с крыльца. Бон-Крейтер натянул зловеще-послушную улыбку, ничего не обещая свекрови. Мгновение. И принц решительным движением забрал ношу у беременной омеги, ставя Лога в неудобное положение своими ухаживаниями, ношу смехотворно тяжелую. Сахар сердито дергает Харольда за штанину и протягивает свой узелок. Тот, не сразу сообразив, что малыш от него так настойчиво хочет, все же берет и его груз тоже, как воспитанный альфа, под теплые усмешки взрослых омег. Из подворотни выскакивает визгливая пегая грязная бестолковая шафочка, с писклявым лаем несется Логу под ноги. Все собаки столицы, будто знали, что Старший их боится, спешили отгавкать, порвать именно его юбку и даже укусить. Омега вздрагивает и по-детски жмурится. Принц Харольд ломает щенку шею одним точным ударом ноги. Хруст звериных костей ему уже привычен. Лог сдержанно молчит, а Бон-Бон прячет мордашку сына в складках хитона. Забота. Издержки любви.

***

Желтые плотные пальцы проститутки проскальзывают по холодным грубым ладоням, ласково дразня. — Помогите омеге заработать себе на обед, Господа. — Выучено нежно просит Эмпти в распахнутом хитоне, предлагая себя. Сэр Гюнтер с аппетитом пережевывает кусок мяса, аж соленая сукровица капает с подбородка на нечистый низкий деревянный стол. Бруно набожно по-христиански сложил руки вместе — на его коленях плетеная корзина с отборным зерном для попугайчиков. На поясе Шестипалого — тяжелый трофейный северный топор. Гости в таверне нарочно отсели от них подальше, но не могли отказать себе в редких любопытных взглядах и разноголосом перешептываний. — Бестолкова твоя работа, или удача повернулась к тебе спиной. — Едко укоряет омегу Бруно, — Из полчища здоровых альф ты выбрала старого евнуха… и девственника, хранящего верность королевской особе. Ты ничего с нами не заработаешь, женщина. Потоптавшись на месте, проститутка послушно ушла, пряча раздосадованное лицо под капюшоном хитона. Шестипалый хищно обглодал кость, бесцеремонно бросил ее на стол так, что она откатилась к рукавам евнуха. — Впервые кто-то да и захочет быть тобой, Бруно! Альфы боятся тебя, подают угощения и подарки, подкладывают шлюх. Ты вроде как герой… А вроде и большой позор для Короля. Младенцев еще не крестишь? Мальчишки не просят тебя выцарапать свое имя на своих щитах? Все это вздор, вот бы воскресить Князя Азира, чтобы он тебя приласкал… Бруно делает осторожный глоток воды. — Ты так отчаянно поешь о моем содомском грехе, я почти поверил, что ты ревнуешь… Но нет, ты боишься. Что решил ступить по моему пути и не хочешь таких пикантных последствий. Яйца, Король Яспер, тебе впрямь может отрезать, но чтобы лечь под альфу… Нужны мой характер и мое везение. — Бруно. — Обреченно вздыхает Гюнтер, уставший от словесной перепалки, — Где твой сын? Брат Яхонта. Мартин-Эмпти. — В безопасности. Там, где он и должен быть. — Помедлив отвечает евнух. — Бруно! Я знаю, что он не доехал до монастыря! И знаю, что тебе это известно! — Альфа бьет кулаком по столу, — Ты знал, что Мартин пропал и ничего не сделал! С первого дня или со вчерашнего вечера — это тебя не оправдывает! Если кончаешь в омегу, будь добр, присматривай за своим потомством!.. Потерявшихся щенков после бури не ищут? Покупают новых?! Я не поверю, что ты, душегуб, что разворотил полстолицы спокойно спал, пока твое дитя имели в банде разбойников! — Кто сказал тебе, что я спал спокойно, Шестипалый Гюнтер? — Щурит Бруно единственный глаз. — Бруно! Где Мартин-Эмпти? Верни его родителям, если сам спрятал… Помоги, если знаешь, где его удерживают силой. В нем течет королевская кровь, этого тебе не простит не Король Яспер не твой любимый Эрик! Помоги Яхонту увидится с братом. -… Мартин там, где должен быть. — Монотонно повторяет евнух, — В этом и дело, Гюнти. Ты хочешь выслужиться перед принцем. Чтобы что? Вернуться в бельевую комнату и все же поиметь его на тюках с простынями?.. Ты не понимаешь, что твоя суета может принести еще больше боли. — Не сравнивай меня с собой. — Морщится от омерзения Шестипалый, — Ты утаиваешь свою ложь и только. Прячешься за христианскими атрибутами. Сукин ты сын, ты же самый страшный убийца в этом городе! Ты клялся, что убьешь насильника Мартина-Эмпти и поджал хвост… Ничтожество. — Я ничего не забыл. И согласен, мы и вправду похожи. — Качает головой Бруно, по привычке игнорируя оскорбления, — Я немного устал от этого разговора. Мне нужно покормить попугаев… Сэр Гюнтер. Ты поймешь однажды, когда сам станешь отцом. И не зарекайся, прошу, что тебе не пригодится это. Золотая цепочка крестика струится сквозь костлявые пальцы евнуха Бруно. Гюнтер брезгливо отталкивает его ладонь, переворачивает корзинку с зерном и вихрем покидает притихшую таверну. Черная кобылка в белой сбруе Яхонта, которую принц подарил лучшему другу, мелодично ржет, убегая по снегу. Бруно собирает просыпанное зерно в корзину с пола монотонными движениями. Ему не препятствовали и не подгоняли. Собирает, чтобы найти замерших волнистых попугаев на заснеженном подоконнике. Молча смотреть на невинно спящего Принца Эрика, осушившего две бутылки вина и позабывшего убрать птиц с окна.

***

— Проходи-проходи! Что, как не родной? Харольд чихает от опилок. Альфе отчего-то показалось, что если разобрать старую детскую кроватку, которую покойница Шона смастерила для сыночка, он поймет, как сделать такую же. Однако, привел колыбель в негодность и осознав, что ее не спасти, тихонько распиливал, чтобы незаметно сжигать в бане. А малышам заказать у плотника самую лучшую из красного дерева с росписями. Оставалось надеяться, что братец Бук, не будет плакать. Засадив уже больше десяти заноз — Харольд бережно вытачивал маленький кораблик для Эрики, расположившись на полу в окружении свеч, как шаман. — Лог сегодня захотел спать в детской. Он сказал мне, что ты придешь. И что у тебя течка, Мартин-Эмпти. — Альфа вновь громко чихает, опилки летят юноше на штаны. — Раздевайся. Только лицом вниз и быстро. Хочу еще помыться, если в доме теплая вода есть. — Дружелюбно приглашает Харольд. — Что с тобой? Ты покраснел. Совсем плохо? Смуглый кулак Марти тянет несвежий ворот рубашки. Сильные ноги в кожаных сапогах становятся ватными. Омега делает шаг Харольду навстречу и поднимает ногу над кривой игрушкой, угрожая растоптать. Огонь пляшет в зеленых глазах альфы, он терпеливо ждет. Мартин отворачивается, расстегивая рубашку. Утирает кулаком горячие слезы. — Ты ненавидишь меня, Харольд? — Всхлипывая мямлит омега. — За что мне тебя ненавидеть? — Принц вытирает руки от опилок, обнимая Мартина за изящную шею и наслаждаясь малиновым ароматом его шикарных черных волос. — Я не подхожу для твоей семьи. — Поверь, Бон-Бон куда больше для нее не подходит. — Альфа целует юношу в горячий лоб, — Ты вырос славной и нежной омегой. Таким же красивым и сильным, как наш папа… Мартину-Эмпти тошно, холодно и неуютно спать в опилках и мелких птичьих перьях, в кровати Лога с запахом молока и меда на его простыне. Он кутается в одеяло и спешит на печку, в свой маленький укромный уголок, где много толстых книг, банка открытого варенья и последние крохи вещей, уцелевших в сундуке, собранного для монастыря. Спешит, чтобы заглянуть в детскую и увидеть, как бесславный Принц Харольд скулит, уткнувшись в ладонь спящему Логу.