Король Драмы

      Давайте начнём с того, что романтическое искусство как таковое рождается из двух вещей: протеста против ужасной реальности и эскапизма. Всё это нечто и туманну даль придумали хорошие мальчики, которых допекли до невозможности бюргерский уклад жизни и бюргерская же душная, до крайности лицемерная мораль. Тебе хочется страстей в клочья и пыщ-пыщ, а тебе наливают капустный прокисший суп.       Романтизм — искусство очень подростковое и эгоцентричное, обожающее всех возможных бунтарей и отморозков, потому что когда ты живёшь в обществе, помешанном на очень узколобом понимании приличия, среди людей, которых Гофман приложил «филистерами», в среде, где ты должен и обязан быть удобным и хорошим не по собственному выбору, а потому что занимаешь место буржуа, то бишь работника сферы услуг… правильно, ты с неистовой силой начнёшь обожать персонажей, у которых никто не отнимал законного права на зубы. Ну, знаете, всех этих разбойников и пиратов, которые возложили на требования общества хвост, архидьяконов и храмовников с запретными страстями, контрабандистов, опять же.       Здесь ещё одна чисто авторская штука: острохарактерных и выпуклых персонажей очень легко писать. Больше того, их весело писать, потому что через таких персонажей, через игру ты выражаешь обычно непроговариваемое. Это в реальной жизни бандиты, как правило, гоповаты, примитивны и скучны, и нежной барышне (или юноше) посмотреть не на что и скучно, в романе или новелле всё зависит от того, как подаёт и представляет персонажа автор.       И вот Лермонтов берет заезжую схему: Чужак попадает в гнездо разбойников, людей сильных страстей, близких природной стихии… и, правильно, выворачивает схему наизнанку, показывая нам в конце фокуса дохлую канарейку, то бишь вывернутый через бытовуху романтический штамп.       Надо сказать, «Тамань» очень лестно характеризует Печорина как персонажа. Эта часть очень важна, потому что мы видим героя не глазами простодушного офицера-кавказца, не через призму куда более критичного внутреннего автора — рассказчика, а это собственно печоринский нарратив.       Этим нарративом, господа и дамы, чрезвычайно тяжело не очароваться. Печорин умён, любопытен, энергичен, авантюрен, легок на подъем, сама новелла очень динамичная, но…       Дьявол, как всегда, в деталях.       Что мы видим?       Что если отбросить весь этот флёр экшена и движухи, перед нами история о том, как персонаж сам оказался кузнецом своей куйни.       Сама новелла открывается утверждением, которое вызывает смех у любого человека, знающего географию Россию или живущего в Краснодарском Крае.       «Тамань — самый скверный городишко из всех приморских городов России».       Ээээ, Тамань вообще-то казачья станица. И всегда была казачьей станицей, и Лермонтов это знал. Зачем он называет Тамань — городишком? Да чтобы показать, что Печорин лопается от собственной важности, и плевать хотел на то, что его окружает.       Продолжение не менее феерично. «Я там чуть-чуть не умер с голода, да еще вдобавок меня хотели утопить».       Читатель сразу настраивается на то, что героя держали чуть ли ни в плену, в подвале, а на деле… на деле нас ждёт вот такой авторский кукиш.       Собственно, завязка такая: Печорин едет по казённой надобности, приезжает в Тамань, где ему негде устроиться на ночлег, место находится только в нечистой хате. И нет, не в значении грязной. Местные в курсе, что хозяева явно мутят воду. Печорин приходит в хату, ведёт себя как типичное армейское мурло с нижестоящими, в прямом смысле открывает дверь с ноги и наталкивается на слепого мальчика       Вообще, Тамань — это просто рассадник романтических штампов и клише. Про контрабандистов я уже сказала. Второй любимый романтиками литературный тип — это все возможные увечные, смотри того же Квазимодо. Дальше Печорин выдает пассаж, за который с точки зрения современной морали ему следовало бы отгрызть голову. Пассаж этот, опять же, очень характерен для человека, который привык находиться в положении хозяина жизни, на вершине общественной пирамиды.       И вот здесь мне кажется сделать важную оговорку. С образом романтического героя обычно связан не только неразрешимый конфликт с обществом, но и порождаемая им тема отверженности и изгнанничества, пепел Клааса, то есть Алекса Роу стучит в моем сердце. Где и в каком месте Печорин отвержен? Он знатен, богат, манипулирует людьми, вольготно и безнаказанно чувствует себя везде… Другое дело, что быть таким человеком, как он, наказание само по себе. Это человек-анчар, человек-чёрная дыра, абсолютно не способный на созидание, только на разрушение.       Так вот, тот самый пассаж:       «Из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы. Он стоял передо мною неподвижно, и я начал рассматривать черты его лица.       Признаюсь, я имею сильное предубеждение против всех слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч. Я замечал, что всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою: как будто с потерею члена душа теряет какое-нибудь чувство.       Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз?»       Мгм, Григорий Александрович, шестьдесят процентов того, что мы считываем из человеческой мимики, мы узнаем благодаря области нижней челюсти. Но да, перед нами очередной романтический штамп про глаза — зеркало души.       В ГНВ очень много описаний глаз. И что характерно, слепого мальчишку за увечье прикладывает человек бессердечный, бездушный, смотрящий на мир, как на игрушку, который не сострадает и не сочувствует никому, который разрушает чужие жизни из одной лишь пожирающей его скуки.       Это, опять же, момент характеризации персонажа: слепой не выбирал свою слепоту, он таким родился. Печорин каждый момент своей жизни делает выбор, и всякий раз этот выбор проваливает.       Но пока смотрим на развитие действия. Обычно контрабандистов и разбойников в романтической литературе изображали как единомышленников и клан, где все стоят друг за друга. Здесь мы видим очень случайные, потребительские и враждебные отношения. Контрабандистка-ундина (ещё один персонаж романтического зоопарка) слепого не любит, не уважает и помыкает им.       «— Что, слепой? — сказал женский голос, — буря сильна. Янко не будет.       — Янко не боится бури, — отвечал тот.       — Туман густеет, — возразил опять женский голос с выражением печали.       — В тумане лучше пробраться мимо сторожевых судов, — был ответ.       — А если он утонет?       — Ну что ж? в воскресенье ты пойдешь в церковь без новой ленты.       Последовало молчание; меня, однако поразило одно: слепой говорил со мною малороссийским наречием, а теперь изъяснялся чисто по-русски.       — Видишь, я прав, — сказал опять слепой, ударив в ладоши, — Янко не боится ни моря, ни ветров, ни тумана, ни береговых сторожей; это не вода плещет, меня не обманешь, — это его длинные весла.       Женщина вскочила и стала всматриваться вдаль с видом беспокойства.       — Ты бредишь, слепой, — сказала она, — я ничего не вижу».       И тут мне кажется важным сделать ещё одно замечание: Ундина не только единственная субъектная женщина в романе, виданное ли дело, Печорина она чуть не утопила. Она — двойник самого Печорина, если применять юнгианскую ересь — воплощение его Анимы, то есть женской половины души. И то, что Анима чуть Печорина не ушатала говорит о многом. Дмитрий Быков утверждал, что Ундина — это часть тройного портрета самого Лермонтова, буквально — то, кем он хотел быть, а Янко и слепой — то, каким его считало общество и, соответственно, то, кем он был на самом деле. Мне это представляется сомнительным, но примечательно, что у Ундины нет своего имени! Только литературный штамп, точнее, два литературных штампа-сравнения. Один из них — девочка Миньона из романа Гёте, и вот уж трудно представить персонажей более несопоставимых, а второй — собственно, сама Ундина русалка не просто так. Это отсылка к повести Фридриха де Ла Мотт Феке, которую Василий Андреевич Жуковский перевел стихами, и в ней дело кончилось смертями обоих влюбленных.       Символично и грустно, что женщине, чтобы защищать себя и что-то делать, надо быть фантастическим существом.       Так вот, Ундина одна из немногих персонажей, которая на Печорина не ведётся и может противостоять ему. Ундина хитра, решительна, отлично умеет пользоваться социальными штампами и оборачивать их себе на пользу. Выводы делает слишком поспешно, ей было достаточно просто Печорина игнорировать, но… паранойя — второе имя разведчиков и контрабандистов. Одно дело местные, которые стараются не лезть не в свое дело, и совсем другое — любопытный проезжий офицер. Девушка перестраховалась, тем более Печорин всю дорогу ведёт себя предельно бесцеремонно и докапывается до неё.       И ладно бы Печорин был следователь, тогда это был бы служебный вопрос, но нет! Печорину просто любопытно и очень скучно, и ведь мир он воспринимает как театр, который должен его скуку развеивать, а его самого развлекать.       Заметим, что сама Ундина играет на грани фола, она прямым текстом говорит, кто такая и чем занимается, одна её песня чего стоит.       То есть смотрите, она не пытается спрятаться или мимикрировать, Ундина всеми силами провоцирует Печорина на действие, пытается заинтересовать собой и тем вынудить совершить ошибку. Очень, очень характерное поведение для человека, который любит опасности и привык встречать неприятности лицом к лицу.       Печорин такого странного поведения не понимает, и всеми силами пытается уложить Ундину внутри стихийного штампа. Ну а дальше он выдает пассаж, который исчерпывающе характеризует его как полного мудака по отношению к женщинам. В силу того, что в нашей культуре для женщины такие сравнения не считаются из ряда вон и их объектность можно заметить отнюдь не сразу, давайте проведем небольшой эксперимент.       Сначала я дал текст Лермонтова: «Решительно, я никогда подобной женщины не видывал. Она была далеко не красавица, но я имею свои предубеждения также и насчет красоты. В ней было много породы... порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, то есть порода, а не Юная Франция, большею частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки. Моей певунье казалось не более восемнадцати лет. Необыкновенная гибкость ее стана, особенное, ей только свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос — все это было для меня обворожительно. Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но такова сила предубеждений: правильный нос свел меня с ума; я вообразил, что нашел Гетеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения, — и точно, между ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные песни».       А теперь замените девушку на юношу. Что мы получим?       Решительно, я никогда подобного юноши не видывал. Он был далеко не красавец, но я имею свои предубеждения также и насчет красоты. В нем было много породы... порода в мужчинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, то есть порода, а не Юная Франция, большею частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки. Моему певцу казалось не более восемнадцати лет. Необыкновенная гибкость его стана, особенное, ему только свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив его слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос — все это было для меня обворожительно».       Что, показался призрак юста? Клод Фролло запел «Ты гибель моя?»       Вот-то и оно.       Ок, красивая девушка, мне она бы тоже понравилось. Но что бы сделала я? Как минимум узнала бы, что предмет моих нежных чувств любит и предложила бы починить крышу, всё равно руками буду работать не я. Печорин начинает к девушке прикапываться, и ведёт себя как охотник, не ведая, что в этом случае дичь, скорее, он сам. Сцена с поцелуем отлично доказывает, что Печорин сам не свободен от социальных штампов и сам на них охотно ведётся.       Ну, а дальше сцена в лодке, бегство контрабандистов и вопрос, который задаёт себе Печорин, а нам — автор: какого чёрта герой во все это влез?       И этот вопрос на самом деле скрывает второй?       Почему Печорин лишний человек?       Контрабандисты в своей жажде денег и наживы абсолютно честны и цельны. В них нет никакой трагической сложносочинённости, люди просто жили свою жизнь. Понятно, что их занятие незаконно, но… они никак не противоречат себе внутри себя.       Печорин — иное дело.       Каждый раз, открывая книгу из российского малого джентльменского набора, мы должны задавать себе этот вопрос и находить на него ответы.       Онегин лишний потому, что превратил свою жизнь в романтический штамп.       Рудин лишний потому, что демагог, трепло и болтун.       Андрей Колосов лишний потому, что сбежал от кошмарной реальности в идеализм и попытался за всё платить собой.       Обломов лишний потому, что у него вхлам убита воля, потому что депрессарик и потому что русское барство и дворянство — нежизнеспособный конструкт, ну и потому что воплощённый романтический идеал убивает своего носителя.       Базаров считал себя умнее и выше других, но оказался обычным троллем с претензиями, не способным справиться с отказом.       Почему же лишний Печорин? Он абсолютно не умеет быть с людьми и видеть в людях живых людей. Ему совсем не положили сострадания и эмпатии, и вот это катастрофа. Потому что если в человека не положили той самой любви из первого послания к Коринфянам, то перед нами медь звенящая и кимвал бренчащий, не романтический непонятый страдалец, а, да простится мне кухонная психология и диагноз по аватарке, цветущий такой психопат. Для Печорина весь мир, все женщины и мужчины — орудие для развлечения себя и развеивания своей вечной скуки.       В дальнейшем, в «Княжне Мери» то есть, мы все это увидим в полный рост, как и совершенно беспомощную попытку самооправдания, и все его самолюбование, которые совершенно убойно действуют на юного читателя. На читателе с жизненным опытом, начитанном и с мозгом это уже так не работает, хотя…. Неистовый Виссарион на Печорина фапал так, что все поклонницы Вжуха (Вэнь Жоханя) и прочей подобной публики могут стыдливо прикрыть лица рукавами. Обо всем этом мы обязательно поговорим, как и о чтении проекциями, но… Не раньше, чем я разберу две оставшиеся повести. Дальше у нас «Княжна Мери» — смысловая сердцевина романа, самая объемная и важная повесть.