Good Little Rabbit, Open The Door

      У Лань Юаня была семья. Если сравнивать, то это была не слишком уж большая семья. Она была маленькая и неполная, но это было все, что он имел.       И он так её любил.       Однако с течением времени он не мог избавиться от ощущения, что что-то было утрачено. Маленький кусочек, который потерялся где-то по дороге. Он не мог спросить об этом отца, и потому молчал. Это была его собственная маленькая тайна, которую, как он надеялся, отец ему простит.       Но несмотря на ощущение, что что-то потерялось, он никогда не мог понять, что именно. Обрывочность его воспоминаний не помогала, и без посторонней помощи он, возможно, так никогда бы и не узнал, что это были за разрозненные, как калейдоскоп, кусочки.       К счастью, он узнал об этом в школе.       Учительница рассказывала им о семье и обо всех людях, которые обычно к ней относились.       У Лань Юаня не было ни сестры, ни брата.       — Единственный ребенок, — объяснила учительница.       Все посмотрели на него с жалостью. Люди часто так делали, когда А-Юань рассказывал о своей семье.       — Она маленькая, — говорили они. — И неполная, не так ли?       По большей части ему было всё равно. А-Юань никогда не знал, как должна выглядеть «нормальная» семья, поэтому не мог знать, правда ли то, что они говорят. Но он любил свою семью. Неважно, что она была маленькой: для него это просто означало, что он может любить каждого её члена вдвое сильней.       Учительница попыталась сгладить возникшую неловкость, дав задание в рабочей тетради. Она объяснила со спокойной и сдержанной улыбкой, что им нужно записать имена членов семьи на китайском. Это было нетрудно. Большинство слов А-Юань уже знал. Отец учил его. И хотя у него не было ни брата, ни сестры, Нин-гэ и Цин-цзе было достаточно, чтобы заполнить строки.       Кроме одной.       Рядом со словом «баба» было написано еще одно, то, которое А-Юань не мог вспомнить, чтобы видел раньше. В его сознании это казалось таким же странным и искусственным, как и все другие взрослые вещи, которым его учили. На мгновение ему даже показалось, что это — просто выдумка учительницы. И потому, он оставил строку пустой. Ничего не написал, ничего не сказал.       Затем он передал свою тетрадь учительнице. Все было правильно. Помечено зелёным по всем строкам на бумаге. Учительница казалась довольной.       Пока не добралась до пустого места.       — А как насчет этого, А-Юань? — спросила учительница. А-Юань посмотрел на то место, которое он оставил пустым. — Ты же знаешь!       Но он не знал. А-Юань посмотрел на неё, нахмурив брови, и его лицо ясно говорило: «Понятия не имею, о чем ты».       Учительница одарила его смущенной, но доброй улыбкой.       — Это ма, — сказала она по-китайски и снова перешла на английский. — По-китайски «мама».       — Мама, — медленно повторил А-Юань. — А что такое мама?       Учительница замерла.       — Оу… знаешь? Женщина, которая… замужем за твоим отцом? — снова попыталась она. А-Юань склонил голову набок, растерянно глядя на учителя. — Твой отец… проводит с кем-то много времени?       А-Юань долго и напряженно думал, прокручивая в уме всех знакомых. Никто особенно не приходил на ум. Может быть, дядя Сичэнь? Нет, это звучало неправильно. Дядя — это дядя, а не «мама».       Понаблюдав за борьбой А-Юаня учительница наконец поняла, что происходит.       — Что ж, некоторые семьи разные, — сказала она с яркой улыбкой в надежде, что, сказав это, она освободится от неудобной ситуации, в которую себя поставила. — У некоторых есть два папы, у некоторых две мамы… У некоторых есть только один папа или только одна мама.       — А! — воскликнул А-Юань. — У бабы есть кое-кто! Кое-кто, с кем он проводит много времени!       — Ах, правда? — сказал учительница, побуждая его продолжать. А-Юань энергично кивнул.       — Да! У него есть фотография! В его комнате!       Учительница сникла. Нервно рассмеявшись, она попыталась отвести взгляд. Ситуация становилась все более и более неловкой.       — Может, это твоя мама? — предположила она.       К счастью, А-Юань принял это без колебаний.       — Хм! Это мама А-Юаня! — взволнованно воскликнул он. С этими словами он взял бумагу и начал рисовать.

***

      А-Юань редко заходил в комнату отца. Игрушек там было немного, и все, что он находил, — это бумажки с большими красными пометками. Это было совсем не весело, так что А-Юань по большей части держался в стороне.       Если только не было кошмаров.       Иногда ночью А-Юань просыпался от кошмаров, преследующих его по пятам. Это были длинные страшные сны, о большом количестве огня и чудовищах, которые прятались под кроватью. Они смешивались, ревя, пока А-Юань не начинал задыхаться и плакать, сидя на постели.       В первый раз он плакал почти всю ночь. И только когда появился отец, вероятно, разбуженный этим звуком, А-Юань наконец перестал рыдать.       На первый взгляд можно было подумать, что Лань Ванцзы был не самым любящим из родителей. Но А-Юань знал лучше. Его отец никогда не уклонялся от объятий, никогда не убирал руку, когда А-Юань пытался схватить ее. Он не боялся и не пренебрегал чужими прикосновениями, он просто был плохим инициатором. Но на этот раз он не колебался. Он поднял его с кровати и прижал к груди. Он прогнал кошмары, потирая спину круговыми успокаивающими движениями.       Отец ничего не сказал, пока они шли обратно в его комнату. Он не велел ему перестать плакать, пока они шли туда. Он не ругал его за то, что он не спал. Он даже ничего не сказал о том, его пижама пачкалась слезами и соплями. Он был добрым. И очень, очень теплым.       — Я здесь, — только и сказал он. — Я здесь, А-Юань.       Одни эти слова казались волшебным заклинанием. Страх, который полз по груди А-Юаня, понемногу утих, воспоминания о кошмарах исчезли. Сонливость начала овладевать им.       И, засыпая, он увидел в углу комнаты фотографию с прогоревшим благовонием перед ней.       Он уставился на неё, пытаясь собрать воедино очертания. Часть его была уверена, что он где-то видел её раньше. Где-то далеко. Может быть, это сон, может быть, воспоминание. Он не мог сказать. Но к тому времени, как А-Юань сумел осознать, что на фотографии в темноте был человек, он уже засыпал.       То же самое случилось и в следующий раз, когда ему снились кошмары.       Он проснулся, испуганный и готовый расплакаться. Каким-то образом ему удалось сдержать слезы, пока он не добрался до двери в спальню отца. Затем он заполз в его постель, где Лань Ванцзы сдвинул одеяла, чтобы они оба были укрыты.       — Баба, — голос А-Юаня дрогнул. — Плохой сон…       — Это был всего лишь сон, — ответил отец. — Я здесь.       И под эти слова А-Юань заснул.       Но не раньше, чем мельком увидел фотографию в углу комнаты. Про себя он тоже пожелал ей спокойной ночи.

***

      Картина была размыта в его памяти, но были кусочки, которые А-Юань мог собрать воедино. Он помнил цвета. В основном, черный и красный, кружащиеся вокруг в смутной человеческой форме.       А ещё была улыбка. Кто бы ни был на фотографии, больше всего внимание привлекала улыбка. Яркая и беззаботная, почти дразнящая, когда А-Юань засыпал.       А-Юань израсходовал весь черный карандаш, который у него остался, когда учительница велела им нарисовать свою семью. Когда он закончил, то с гордостью показал его учительнице, которая могла только улыбаться, гладя на непонятный рисунок, продемонстрированный ей. Добрых две трети бумаги было покрыто бело-голубым, а сбоку — красным. На остальном пространстве были нарисованы его близкие и кролики, то, что она и ожидала увидеть, нарисованным Лань Юанем. Единственное, что бросалось в глаза, — это небольшое чёрное пятно, которое в глазах учителя было попыткой скрыть плохо нарисованную часть, закрасив ее.       Она сказала ему, что это мило. Сердце А-Юаня бешено заколотилось, он не сводил глаз с рисунка. Впервые он почувствовал, что недостающая часть его семьи заполняется.       Когда пришло время возвращаться домой, А-Юань не стал медлить с тем, чтобы похвастаться им перед отцом. В конце концов, он гордился своим рисунком. Он поднял его так, чтобы отец мог взять его и ясно разглядеть. Он ждал с высоко поднятым подбородком и сияющей улыбкой. Но вместо ожидаемой похвалы, его встретило замешательство. Лань Ванцзы был так же растерян, как и учительница: он не мог понять, что А-Юань пытается ему показать.       — Хорошо получилось, — только и сказал отец.       А-Юань надул губы.       — Семья! — сказал А-Юань по-китайски, протягивая рисунок отцу. Взрослый медленно осмотрел его еще раз. Затем А-Юань указал: — А-Юань. Баба. Нин-гэ. Цин-цзе. Бобо. Ма.       — Ма, — сказал Лань Ванцзы, тщательно выговаривая слово. А-Юань кивнул. — У А-Юаня нет мамы.       — Да! — быстро ответил А-Юань, указывая на черную кляксу карандаша в самом дальнем углу листа. — Учитель сказала А-Юаню.       — Мгм, — только и сказал он.       Тема разговора, казалось, исчерпала себя, но странные слова отца эхом отдавались в голове А-Юаня.       «У А-Юаня нет мамы»

***

С новым словом, добавившимся в его словарный запас, А-Юань понял, как много того было повсюду.       Ма, мама.       Оно было там, когда отец водил его играть в парк. У других детей тоже были отцы, как у него, но был и ещё кто-то. Обычно это были женщины. Они делали то же самое, что сделал бы для него баба: опускались на колени, когда дети обдирали коленки, целовали, улыбались и говорили быть осторожней.       Почему-то от этого зрелища у А-Юаня сжималось сердце.       — У А-Юаня есть мама, — бормотал он тогда. — Он просто потерялся.       Но вопрос все еще крутился у него в голове.       Где он?

***

.       А-Юань знал, что у него есть мать. Это было просто то, что он никогда раньше не умел выразить словами. Кто-то другой, кроме бабы, такой же особенный, как и он. Кто-то, кто заботился о нем, обнимал его задолго до того, как рядом появился баба.       Но сколько бы он ни просил отца рассказать ему о маме, тот отвечал только приподнятой бровью и бесстрастным взглядом. Он не понимал вопроса.       — У А-Юаня нет мамы, — говорил он. Ответ звучал так уверенно, что с ним трудно было спорить.       Но он у него был! И мальчик собирался это доказать!       Так что однажды после школы он поставил Бао прямо посреди своей комнаты, чтобы убедить кого-нибудь, что то, что он говорил, было абсолютной правдой. Он опустился на колени, пристально глядя на свою игрушку.       Бао был любимой мягкой игрушкой А-Юаня, которая была у него с тех пор, как он себя помнил. Это был кролик. Возможно, когда он был новорожденным, его игрушка была чисто-белой, но с годами цвет загрязнился из-за пыли, чернил и пролитого кофе. Даже после многочисленных попыток Лань Ванцзы почистить его, он никогда уже не был такого же белого цвета, как новый. А-Юань не мог вспомнить, кто подарил ему его, но это не имело значения. Он по-прежнему любил своего кролика больше всего на свете. Он был тем единственным существом, кому мальчик доверял свои тайны, его самой любимой игрушкой.       Так что, убедить его было первым шагом.       — Бао, — позвал А-Юань своего кролика. — А-Юань тебе кое-что скажет. Но это секрет. Ты не можешь его рассказывать. Ладно?       Кролик не ответил, но в этом и не было необходимости. А-Юань понял, что ответом ему был кивок.       — У А-Юаня есть ма, — сказал он. — Учитель говорила, что у каждого есть, и у А-Юаня тоже. А-Юань думает, что ма просто потерялся и должен вернуться домой. А ты? — Кролик уставился на него. — Я думаю, что он действительно милый и очень хороший! Спрячет меня, когда мне захочется спать, и обнимет, когда мне грустно. Совсем как баба!       Кролик Бао даже не пошевелился. Он продолжал сидеть, обмякнув и свесив набок тряпичные уши. А-Юань нахмурился.       — Бао думает, что я лгу? — спросил А-Юань. — Но это правда! У А-Юаня есть ма! Он!..       Внезапное чувство вспыхнуло внутри А-Юаня. Он не знал, что это такое. Это была боль, которая жгла сильнее, чем когда его ругал отец, и даже сильнее, чем когда он сломал колено.       — А-Юань не лжет, — повторил он. На этот раз медленно. — Ты мне веришь, да?       Он не ожидал ответа. Бао не ответил. А-Юань даже не был уверен, зачем он это спросил. Он сжал ткань под руками, пытаясь сдержать слезы. Это не сработало. Дедушка всегда говорил ему, что плакать нехорошо. Что нет никакого способа решить проблемы, просто плача, поэтому он не должен этого делать.       Но в тот момент он ничего не мог с собой поделать. Он хотел к маме больше всего на свете. Слез, которые начали капать по его лицу, было так много, что он не мог остановить их. А-Юань долго всхлипывал, вытирая их, как только они образовались, пытаясь свести доказательства того, что он плакал, к минимуму.       Пуф-пуф.       А-Юань шмыгнул носом. Он поднял глаза на Бао и снова услышал: «Пуф-пуф». Он сморгнул слезы, проясняя зрение.       Это был Бао, прыгающий вверх-вниз. Он приоткрыл рот, не в силах оторвать взгляд от прыгающего кролика. Только когда плюшевая игрушка убедилась, что привлекла внимание А-Юаня, то перестала прыгать и покачала головой.       — А-Юань не лгал.       А-Юань ахнул. Бао снова покачал головой.       — А-Юань говорит правду.       Широкая улыбка быстро растянулась на лице А-Юаня. Он рванулся вперед, обхватив руками кролика.       — Бао верит мне!       Он обнял кролика так крепко, как только мог. И тут он услышал смех. А-Юань не мог вспомнить, где и когда он слышал этот смех раньше, но он был ему знаком.       — А-Юань такой славный ребёнок.       Голос исходил не от Бао. Он шёл откуда-то еще. Мальчик обернулся, ища источник, но голос не вернулся. Он почти затих, когда А-Юань попытался найти, откуда он взялся, а потом в одно мгновение исчез полностью.       — Бао, — сказал он своему плюшевому кролику. — Ты его знаешь?       А-Юань повел головой кролика из стороны в сторону. Ясное «нет» в сознании ребенка. Но это не было похоже на правду. Слегка нахмурившись, А-Юань сел рядом с Бао и снова заговорил. На этот раз о школе.       Бао не двигался самостоятельно, но А-Юань был не из тех, кто так легко сдается.

***

      Это вошло в привычку. Ту, которую его отец, казалось, не понимал. А-Юань очень хотел рассказать ему о своем великом новом открытии, в конце концов, это было правило: между Бабой и А-Юанем нет секретов.       Но А-Юань догадался, что на самом деле это не секрет. Он скажет бабе, если тот когда-нибудь спросит. Кроме того, он не делал ничего плохого.       Он просто говорил.       Сначала голос в его комнате ничего не делал. Он ничего не говорил и не двигался. Не было никаких признаков того, что он слышал, что сказал А-Юань, но мальчику было все равно. Он продолжал говорить, надеясь вызвать какую-то реакцию странного голоса.       Пока однажды у А-Юаня не закачался во рту молочный зуб. Он был так взволнован, что даже не пытался усидеть на месте. Вежливо было как можно меньше двигаться, разговаривая со старшими, по крайней мере так говорил его дедушка. Не то чтобы Баба был из тех, кто навязывает это правило. Но А-Юань по-прежнему любил следовать всем правилам.       Но это был особенный день. Он прыгал и двигался, как мог, демонстрируя Бао свой зуб.       — Смотри, смотри! — воскликнул он. — Ты смотришь?!       И тут голос среагировал. Снова смех. Звук был мягкий, почти незаметный, но А-Юань ждал чего угодно, поэтому для него он прозвучал так громко, что оглушил. Затем голова Бао слегка кивнула.       «Он здесь», — только и смог подумать А-Юань. — «Он слушает».       Он продолжал говорить. О своем дне, о дедушке, дяде, Нин-гэ и Цин-цзе — обо всем, что только могло промелькнуть у него в голове.       А-Юань делал это, а затем очень мягко спрашивал: «Ты слушаешь?», на что Бао всегда давал очень легкий кивок, почти незаметный для любого, кроме А-Юаня.

***

      Его отец был добрым человеком. Не имело значения, что его лицо всегда пугало других детей. А-Юань знал, что его отец хороший. В конце концов, он всегда делился конфетами с А-Юанем сразу после еды и помогал ему убираться в комнате, когда А-Юань чувствовал, что это слишком тяжело. Он был строг, но добр. Вот каким был Лань Ванцзы.       Пожалуй, одна из самых красноречивых вещей о том, каким хорошим отцом он был, — это время сна. Отец никогда не отказывал ему в сказке на ночь, когда он просил, даже если другие говорили, что он уже слишком взрослый для такого. Ни разу он не отказывал спеть ему колыбельную, когда он пугался грома, и не запрещал спать в его постели, когда кошмары становились слишком сильными.       В глазах многих А-Юань был избалован. И он хотел доказать, что это не так. Что его отец хороший человек, и что он не трусишка, который побежит прятаться за его спиной при первом же намёке на неприятности.       Вот почему, когда отец сказал, что он будет работать допоздна, А-Юань заверил его, что все будет в порядке. Что ему не нужна сказка на ночь, и он сможет спать без колыбельной.       Это была абсолютная ложь, но он собирался доказать, что сможет пережить ночь без них.       Что-то, что становилось все труднее доказать, чем больше он пытался уснуть.       А-Юань попытался заснуть, ровно в девять, как всегда учил его отец, но сон так и не пришел. Бао сидел на тумбочке, защищая шестилетнего ребенка от чудовищ, и даже ночник был включён. Ничто не причинит ему вреда, не было никаких причин бояться.       Но логика не работала. Он не мог даже закрыть глаза.       Он считал овечек и пытался напевать себе под нос. Вместо того чтобы успокоить его, это лишь усилило тревогу.       Это было плохо. А-Юань не хотел всю жизнь полагаться на своего бабу, но ему было страшно. По его щекам потекли слезинки. Он знал, что все будет кончено, если он просто возьмет трубку и позвонит Бабе. Может быть, он споет ему песню по телефону или останется с ним, пока А-Юань не уснет. Но это значило бы побеспокоить его.       А-Юань действительно не хотел беспокоить Бабу.       — А-Юань такой храбрый, — послышался чей-то голос. А-Юань открыл глаза и повернул голову к Бао, который лежал на тумбочке. — Очень, очень храбрый. Разве нет?       Бао двигал головой вверх-вниз сам по себе. А-Юань открыл глаза и, задыхаясь, увидел, как Бао начал подпрыгивать в воздухе.       — А храбрые маленькие мальчики заслуживают награды, не так ли? — А-Юань узнал его. Тот самый голос, который говорил с ним, когда Бао впервые пошевелился. Он был таким чистым и приятным на слух. Голова Бао поднялась и опустилась, отчего голос рассмеялся. — Видишь? Бао согласен со мной!       На мгновение А-Юаню показалось, что голос исчезнет. В конце концов, за все время их знакомства он произнес не больше нескольких фраз. Но он продолжал говорить, а потом начал петь.       — Белый кролик, белый и белый, — пел голос, а Бао двигался в такт. Она была не на английском, как большинство песен, которые они пели в школе, она была на китайском. А-Юань узнал несколько слов. — Два уха стоят торчком. Любит редиску, любит овощи.       А-Юань не двигался, слишком завороженный тем, как Бао начал танцевать вокруг тумбочки, в то время как веселая песня эхом отдавалась в комнате. Песня была не такая, как у бабы, но по какой-то причине наполнила А-Юаня сонливостью.       Что было странно.       Его кошмары были очень уродливыми, всегда преследующими и пожирающими его. Сны, в которых ему было жарко и тяжело дышать, как будто он был в большой печи ведьмы, а затем снаружи раздавались тонны криков. Только тихая песня бабы переносила его в другое время, когда баба крепко обнял его и пообещал не уходить.       Эта песня, несмотря на то что она так отличалась от привычных песен, произвела похожий эффект. Но вместо того, чтобы потянуть его вперед, в объятия бабы, она унесла его назад, в то время, когда он все еще был тепло спрятан в объятиях, руки гладили его волосы, и мягкий смех раздавался над ним.       А-Юань невольно начал клевать носом. Веки его отяжелели, и он зевнул.       — А-Юань устал? — спросил голос. А-Юань хотел ответить утвердительно, но зевок прервал его, прежде чем он успел открыть рот. В комнате раздался смешок. — Уже поздно, не так ли? Отдохни, отдохни. Завтра мы будем есть редиску, как кролики.       А-Юань нахмурился.       — А-Юань не любит редиску, — ответил мальчик, протирая глаза.       — Да? А Гэгэ так усердно трудился, чтобы вырастить немного для А-Юаня, — сказал голос.       При этих словах А-Юань немного проснулся. Медленно моргая, он попытался сфокусировать взгляд на фигуре перед собой. Ничего не было. Пустое пространство. Но если прищуриться, то можно было разглядеть смутный силуэт человека.       — Гэгэ? — спросил он. Он хотел спросить. Хотел хорошенько разглядеть, кому принадлежит этот голос. Но так как была уже глубокая ночь, а А-Юань все еще был ребенком, он заснул прежде, чем смог найти какой-либо другой ответ.

***

.       У А-Юаня была мама. Уже одно это было для шестилетнего мальчика непреложным фактом. Кто это был? Это просто.       Человек, который двигал Бао вверх и вниз и пел песни, когда бабы не было рядом. А-Юань не знал его имени и не знал, как он выглядит. Но в его сердце не было сомнений.       Человек, которого он искал всю свою жизнь.       С течением дней уверенность росла и росла, как виноградная лоза на дереве. Иногда мама пел ему, когда приходило время ложиться спать. Его голос был как эхо, до такой степени, что, если бы А-Юань не слушал так внимательно, звук унесся бы в воздух и исчез, даже не достигнув его.       Это было хорошо, это его успокаивало. Но он не мог не думать, что такой мягкий звук не был настоящим голосом его мамы. Даже когда А-Юань порылся в своих воспоминаниях, он так и не нашел ни песен, которые пел ему мама, ни лица того, кто их пел. Так что, на самом деле, он не мог знать, что звук был немного приглушён.       Единственное, что у него было, — это предчувствие. Чувство, глубоко укоренившееся в его сердце, что мамин голос не должен быть таким.       Он должен быть громче. Яркий и громкий, как солнце в позднем утреннем объятии. Наполненный смехом, наполненный светом. Звук, который вы не сможете перестать слышать весь день, потому что он был настолько заразным, что заставлял вас улыбаться.       Всякий раз, когда А-Юань думал об этом, его глаза тут же наполнялись слезами. Он не знал, почему начал плакать. Боль была такой сильной, что никакие слезы не могли ее успокоить. Рыдания вскоре усилились, и тихий звук рядом с ним прекратился.       — А-Юань, — снова раздался тот же голос. Хрупкий, будто он мог треснуть в любой момент. — Ты боишься?       Он кивнул. По правде говоря, он до сих пор не понимал, почему плачет. Или почему так больно было думать о том же самом голосе, поющем чуть громче, и объятиях перед окном по утру. Но он все равно кивнул, потому что доверял этому голосу.       Он верил, что они будут знать, что они поймут друг друга даже без слов.       — О, А-Юань, — позвал мама. — Не бойся. Я здесь, понимаешь?       Потом появилось ощущение пальцев на голове. Они были холодными, и прикосновение можно было легко пропустить. В любой другой ситуации это ощущение заставило бы его почувствовать себя странно и испуганно. Однако в этот момент А-Юань заплакал еще сильнее. Слезы лились, непрерывно стекая и капая на его простыни.       Это было приятно.       — Мама, — позвал он.       Его руки потянулись к ближайшей вещи, которую он мог схватить. Как ни странно, он что-то нащупал. Предмет одежды, который, хотя и был полупрозрачным, имел тот знакомый оттенок черного, на который он израсходовал все свои карандаши.       — Ай-я, а кого ты теперь называешь мамой? — спросил голос с примесью смеха. Это не прозвучало руганью, скорее удивлением и даже радостью. — Наверное, это я виноват, что так много шучу, когда рядом Лань Чжань?       — Мама, — снова позвал А-Юань. Рыдание вырвалось из его горла, когда он позвал. — Не уходи, пожалуйста… мама.…       Он крепче сжал ткань в руках. А-Юань не хотел отпускать его. Казалось, если он осмелится позволить ей ускользнуть, фигура исчезнет. Она испарится, оставив после себя только звездную пыль и воспоминания, до которых он не мог дотянуться.       Несмотря на то, каким липучим он был, человек не отпускал его. Ничего не сказал и не отругал. На самом деле рука, положенная ему на голову, начала двигаться, пробираться сквозь волосы А-Юаня, подбадривая его. Ощущение было успокаивающим и ностальгическим.       Это была единственная вещь, способная заставить боль в сердце А-Юаня начать уходить.       — Мой храбрый маленький А-Юань, — сказал мама. — Ты был таким сильным. Заботился о бабе и был таким хорошим ребенком.       А-Юань не понял. Это правда, он был напуган. Единственное, что он мог сделать, — это продолжать хвататься руками за ткань и плакать. Побаловать себя ощущением ласкающей руки, которая была немного маленькой, чтобы быть рукой Бабы, но все равно чувствовалась такой же успокаивающей и знакомой.       Послышался гул. Это была песня бабы. Та, которую он поет ему перед сном.       Поскольку А-Юань слышал это уже много раз, сонливость начала одолевать его почти сразу. Пение, добавившееся к руке, которая все еще перебирала его волосы, и мягкая ткань под его ладонями медленно откладывалось в сознании А-Юаня.       Слишком уставший от слез, он начал слегка прикрывать глаза. Сонливость мягко овладевала его разумом. Это было приятно, комфортно и знакомо. А-Юань не удержался и потерся щекой о ткань, которую держал в руках.       Над ним раздался смех, и вибрации были похожи на мягкую колыбельную. У него вырвался легкий зевок.       — Ах, сколько бы лет ни прошло, ты все равно мой маленький А-Юань, — продолжал говорить голос. К этому моменту сознание А-Юаня то погружалось в ясность, то выходило из нее. Ему удалось расслышать только половину слов, но, тем не менее, они вызвали улыбку на лице А-Юаня. — Старые привычки умирают с трудом, да?       Несмотря на то, что его лицо было мокрым, а в голове стучало, А-Юань почувствовал себя комфортно. Ткань под щекой и мягкое пение этого человека заставляли его засыпать. Часть его не хотела этого: он слишком боялся, что этот миг ускользнет из пальцев, если он это сделает. Что утром ничто не сможет убедить его в том, что мама прямо здесь. Но сколько бы он ни боролся, душное чувство в груди рассеивалось. Тяжесть его век начала нарастать. Он едва мог держать их открытыми, не говоря уже о том, чтобы попытаться сфокусировать их на фигуре человека, который все еще перебирал его волосы с игривой радостью.       «Я только на секунду закрою глаза», — подумал А-Юань. Но эта секунда превратилась в две, а потом в три. Он открыл глаза и посмотрел вверх. В его сторону была направлена веселая улыбка. Широкая и беззастенчивая, что так не похоже на Бабу. А-Юань упрямо пытался не заснуть, надеясь заставить собеседника сдаться.       Но вместо разочарованного вздоха или нервной улыбки — как это делали Цин-цзе или Нин-гэ, когда он отказывался ложиться спать — улыбка человека стала шире. Возможно, он даже более упрямый, чем А-Юань. Палец остановился в нескольких сантиметрах от его лба.       — Добрый кролик, открой дверь, открой скорее, — запел голос. На этот раз песня была мягче. Палец опустился к носу А-Юаня, а затем снова поднялся. От осторожных движений глаза А-Юаня не могли оставаться открытыми, как бы он ни старался. — Я хочу войти…       А-Юань узнал песню, даже несмотря на туман похожего на сон состояния. Бормоча, он едва мог выговаривать слова, когда пел в ответ.       — Открою, открою…       Прежде чем он успел закончить петь, его голова опустилась. Последовал беззвучный сон, заглушивший все. Сны, которые плавали в его голове, были приятными. Пятна солнечного света и треснувшая крыша, звук смеха, который звенел в воздухе, как колокольчики, и красная лента на фоне ясного голубого неба. А-Юань хотел ухватить и никогда не отпускать такой сон, который, казалось, возвращал прошлое, которого у него никогда не было.       На следующее утро, проснувшись в пустой комнате с распухшим лицом, А-Юань изо всех сил старался вспомнить. И все же сон исчез. Все, что он мог вспомнить — это красное. Одинокий красный кусочек среди черноты.       С заложенным носом А-Юань поднялся с кровати. Он перевел взгляд на рисунок на стене. Тот, где была его семья, тот, который он рисовал в школе, с гигантским черным пятном сбоку. Он выхватил маркер из ящика, куда их положил отец, и нацарапал сверху.       Красная линия пролегла от центра к дальнему углу.       — Ма, — сказал А-Юань с твердой решимостью. На его лице появилась улыбка. — Ма!

***

      После этого человек некоторое время не появлялся. А-Юань беспокоился, что, возможно, это был сон. Но когда он спрашивал Бао, здесь ли мама, плюшевый кролик слегка кивал. А-Юаню достаточно было знать, что даже если он его не видит, мама рядом.       И все же это заставило его задуматься. Почему мама не может быть с ним все время? Точно так же, как Баба и остальные члены его семьи?       Ответ пришел в воскресенье в шесть утра. Папа всегда разрешал ему смотреть мультики перед завтраком, который начинался ровно в восемь. А это означало, что пока А-Юань встает пораньше, он может смотреть телевизор сколько угодно. Итак, с фломастерами в руках он садился перед телевизором у кофейного столика в центре гостиной и начинал рисовать в своей раскраске. Бао сидел справа от него.       Если это был один из его любимых мультфильмов, он приходил в восторг от красок на экране телевизора, совершенно забывая о карандашах, которые держал в руке. Но если это была одна из тех странных вещей, которые ему не нравились, его глаза переключались на раскраску и начинали разрисовывать фигурки, которые сражались с драконами на ее страницах.       Начался странный мультфильм. Он выглядел старым, и А-Юань быстро заскучал от него, переводя взгляд на раскраску. По крайней мере, пока что-то не появилось на экране.       Это было существо. Полупрозрачное по своей природе, оно плавало по комнате и исчезало всякий раз, когда стеснялось. Однако, в отличие от тех страшных, о которых часто говорили его одноклассники, это было дружелюбным. Оно смеялось, помогало другим и ничего так не хотело, как завести друзей.       Глаза А-Юаня тут же загорелись, и он схватил Бао за лапку.       — Мама! — позвал он. — Смотри, Бао! Это Ма!       С другой стороны комнаты Лань Ванцзы резко оторвался от работы, его взгляд упал на А-Юаня. Мальчик широко улыбался, тряся кролика взад и вперед.       Затем взгляд Лань Ванцзы переместился к телевизору, где показывали мультик. Это был старый эпизод из мультфильма «Каспер». Мужчина приподнял бровь, не понимая, почему его вдруг решили показать. Вопрос, на который он быстро нашёл ответ, посмотрев на часы. Ни один ребенок не должен просыпаться так рано утром, поэтому канал, вероятно, просто заполнил время эпизодами мультфильмов, которые больше не выходили в эфир.       Что привело к еще более тревожному вопросу: почему А-Юань называл «Ма» кого-то в мультфильме?       Лань Ванцзы решил спросить, хотя знал, что, скорее всего, не поймет, о чем говорит ребенок. В эти дни слова А-Юаня, казалось, становились все быстрее и страннее, когда он говорил о красном и солнце.       Несмотря на это, попробовать стоило.       Он открыл рот, просто чтобы его слова умерли через секунду.       Рядом с А-Юанем появилась едва различимая фигура, одетая в черное. Вслед за этим по комнате эхом прокатился смех. Лань Ванцзы моргнул — попытка стряхнуть слишком знакомое жжение в груди. Когда он снова открыл глаза, фигура исчезла.       Исчез в воздухе, осколок, которого никогда не было.       Осторожно, руки Лань Ванцзы потянулись, чтобы вытереть уголки глаз. Его руки были сжаты в кулаки, и он глубоко дышал. Разум лихорадочно работал, а боль в груди продолжала пожирать его изнутри, когда он посмотрел на А-Юаня. Мальчик радостно рисовал, напевая себе под нос, а мультфильм продолжал играть на заднем плане.       Это была всего лишь секунда. Минутная слабость, сказал себе Лань Ванцзы. Прошло уже три года, а в его сердце все еще чувствовалась острая холодная боль. Рана, все еще свежая, сочилась, как инфицированный порез. Малейшее усилие, и Лань Ванцзы рассыплется, как разбросанные страницы тетради, побитые временем и чернилами.       — Баба? — позвал А-Юань.       Лань Ванцзы проглотил слезы, подавил боль и повернулся к А-Юаню с — как он надеялся — нейтральным взглядом. Ребенок, казалось, не замечал, что происходит в голове отца, и поэтому широко улыбался, держа в руках болтающегося кролика.       — Мн?       — Бао голоден, — сказал А-Юань.       — Да? — спросил Лань Ванцзы, вставая. — Что хочет Бао?       — Торт!       — Торт — это не завтрак.       — Хм, блинчики!       Лань Ванцзы больше ничего не сказал. Вместо этого он перевел взгляд на часы. Для завтрака было еще рано. Но эта деятельность отвлекала его мысли от работы и…       — Мгм.       Ответ был хоть и коротким, но А-Юань понял его без необходимости дальнейших объяснений.       — Ура! — радостно воскликнул он. Он подбросил своего кролика в воздух и начал прыгать вверх и вниз.       Лань Ванцзы всегда поражало количество энергии, которой обладал этот ребенок.       — Никакого бега в доме, — напомнил он. А-Юань сразу же замер, словно только что вспомнив об этом конкретном правиле. Он снова сел у телевизора, а Лань Ванцзы отправился на кухню.       Как только его Баба скрылся из виду, А-Юань повернулся к Бао.       — Бао, Бао, а мама любит блинчики?       Кролик шевельнул головой. Легкий кивок.       И без того сияющая улыбка А-Юаня стала шире.       — Тогда я поделюсь!

***

      Лань Ванцзы начал беспокоиться за сына. Но он не знал точно, что его беспокоит. По правде говоря, с Лань Юанем все было в порядке. На самом деле он казался счастливее, чем когда-либо за последние три года.       Когда А-Юань только начал жить с ним, кое-что выплыло наружу. Во-первых, это было нежелание ребенка озвучивать то, что он хотел. Больше всего об этом беспокоилась Вэнь Цин. Она смотрела на него своим взглядом, холод в котором таял всегда, когда дело касалось ее семьи.       — Дети, которые страдают от травм, склонны думать, что их бросят, если они примут решения, которые расстроят их родителей, — сказала она после того, как А-Юань заснул. Ее руки гладили его по голове, но это только заставляло мальчика дрожать во сне еще сильнее. — Или, может быть, ему слишком грустно, чтобы беспокоиться о том, какое решение он примет.       Ни один из них не был уверен в правильности ответа. Лань Ванцзы почти все перепробовал, чтобы А-Юань сам начал просить. От простых вопросов («Апельсиновый сок или молоко?», «Зеленый или фиолетовый?», «Персики или яблоки?») до предложений узнать, что именно нравится мальчику.       Казалось, ничего не получалось.       По крайней мере, раньше.       Все началось с того, что он сказал: «Бао хочет блинов». Это была простая вещь, о которой Лань Ванцзы не очень задумывался, когда это было сказано. Но чем больше проходило времени, тем больше А-Юань начинал просить «потому что Бао нравится это». После того, как А-Юань четыре раза подряд использовал Бао как отговорку, Лань Ванцзы убедился, что это не просто странная причуда мальчика.       А-Юань просил его о чем-то, притворяясь, что это говорит его плюшевый кролик.       Пока это прогресс.       Но, судя по всему, А-Юань теперь таскал свою мягкую игрушку почти повсюду. Лань Ванцзы не особенно задумывался об этом, когда все началось. Сколько он себя помнил, А-Юань всегда предпочитал именно эту игрушку. Причина ускользала от него с тех пор, как он купил ее вместе с кучей других игрушек, когда А-Юань был ребенком. Конечно, бумажные бабочки все еще лежали на ночном столике мальчика, но после того, как он вырос из них, они были почти забыты.       Кролик никогда не был.       И теперь его повсюду носили с собой.       Лань Ванцзы однажды попытался заставить А-Юаня оставить его во время прогулки с Вэнями.       Плохой ход.       А-Юань все время плакал. Никакие уговоры старших не могли его успокоить. Он пытался дать ему конфету, пообещать новую игрушку… Лань Ванцзы даже пообещал ему навещать Вэнь Нина три раза в неделю вместо обычных двух.       Результат был нулевым. А-Юань продолжал плакать,       — Ему будет одиноко! Я не могу его бросить! Я не хочу, чтобы он уходил!       — Может быть, это предмет комфорта? — Вэнь Цин пыталась рассуждать здраво.       А-Юань провел весь день, рыдая, пока не устал и не заснул на коленях у Вэнь Нина. Мужчина поглаживал плечи своего маленького кузена.       — Предмет комфорта? — спросил Вэнь Нин.       — Да. Дети используют его как суррогат единства родителей и детей, что заставляет их становиться зависимыми от него, когда одного из них нет, — продолжила объяснять Вэнь Цин. Увидев смущение в глазах брата, она вздохнула. — Игрушки помогают детям чувствовать себя в большей безопасности. А после особенно травмирующего события они могут зацепиться за что-то конкретное.       Лань Ванцзы перевел взгляд на А-Юаня, который во сне вцепился в рубашку Вэнь Нина. Действие было знакомым. Несмотря на свои сомнения по этому поводу, он попытался вспомнить, где видел, чтобы его сын делал подобное.       Как вспышка, яркая улыбка появилась в его сознании. Открытое окно у обшарпанного дивана и фигура, лениво напевающая песню спящему А-Юаню на коленях.       «Лань Чжань!»       — Лань Ванцзы, ты в порядке? Встревоженный голос Вэнь Цин заставил его поднять глаза.       — Мгм, — сказал он. — Просто устал.       — Ты можешь чаще привозить его сюда, ты знаешь? — спросила Вэнь Цин. Лань Ванцзы мысленно пробежался по своему расписанию, не находя больше свободных минут, чем те, которые уже занимал А-Юань. — Мы хотим помочь. То, что ты сделал для нас… мы не можем отплатить тебе.       — Не нужно, — ответил Лань Ванцзы. — Это был не я.       Вэнь Цин заметила, как глаза Лань Ванцзы внезапно погрузились в темноту. Мрачность, которая, казалось, следовала за ним повсюду, с тех пор…       Она оставила эту тему. Ее руки потянулись к спине А-Юаня, легонько поглаживая ее вверх и вниз.       — Я знаю, это странно, но постарайся не заставлять его расставаться с кроликом, — предложила Вэнь Цин. — Это поможет ему чувствовать себя в безопасности.       Лань Ванцзы кивнул. Он и не подозревал, что мягкая игрушка так важна для А-Юаня. И хотя это касалось того, насколько зависимым от кролика он рос, в этом не было ничего особенно вредного. Лань Ванцзы решил, что отныне лучше брать его с собой.       И все же он не мог избавиться от ощущения, что что-то произошло.

***

      Его беспокойство, связанное с поведением А-Юаня, постепенно росло. Хуже всего было то, что, учитывая обстоятельства, Лань Ванцзы не мог сказать, было ли это на самом деле нормально, или он должен был обратиться за профессиональной помощью.       Например, двери.       А-Юань однажды решил открывать каждую дверь в доме и не прекращал. Само по себе это не было чем-то плохим, но, когда это продолжалось целую неделю, Лань Ванцзы почувствовал, что что-то происходит. Волнение на лице А-Юаня, когда он открывал двери, было явственно ощутимо, и Лань Ванцзы почувствовал, что просто отругать сына и сказать ему остановиться было бы не лучшим решением.       Вместо этого он сел рядом и заговорил.       — А-Юань, почему ты все время открываешь двери?       А-Юань оторвался от картинки, которую рисовал. Это было еще одно странное черное пятно, сделанное карандашом, а рядом с ним-две фигурки из палочек. Лань Ванцзы пока не обращал на него внимания, думая, что это, вероятно, персонаж из мультфильма А-Юаня.       — Потому что А-Юань — хороший маленький кролик!       Лань Ванцзы широко раскрыл глаза. Не из-за того, что было сказано, но на языке, на котором это было сказано. Он знал, что в школе его учат китайскому, но не догадывался, что А-Юань уже может произносить полные предложения.       Вместо того, чтобы ответить по-английски, Лань Ванцзы решил спросить.       — Поэтому ты открываешь двери? — спросил он, стараясь говорить как можно проще, чтобы А-Юань понял.       На этот раз А-Юань ответил не сразу. Его брови нахмурились, как будто он пытался расшифровать то, что Лань Ванцзы пытался сказать. Подумав, он широко кивнул.       — Открою, открою, я открою дверь, — на этот раз его голос был мягче и звучал ближе к пению.       Песня была знакомой. Несмотря на то, что прошло уже больше двадцати лет, в голове Лань Ванцзы звучали запоминающиеся песни, которые ему пели в детстве. В конце концов, они были классикой. Вполне возможно, что песня была в школьной программе, и А-Юань по какой-то причине зацепился за неё.       По крайней мере, это был единственный вывод, к которому пришел Лань Ванцзы. Иначе зачем бы А-Юань пел китайскую детскую песенку? Ту, которой Лань Ванцзы определенно не учил его.       — Ты слышал это в школе? — спросил он.       На этот раз, однако, А-Юань покачал головой. Брови Лань Ванцзы едва заметно нахмурились.       — Где ты это слышал?       А-Юань быстро открыл рот, чтобы ответить, но остановился на полсекунды, прежде чем что-то сказать. Он быстро перевел взгляд с Лань Ванцзы на плюшевого кролика, сидевшего на краю стола, потом на что-то на стене.       — Бао! — воскликнул А-Юань.       Взгляд Лань Ванцзы упал на игрушку. Он уже собирался задать этот вопрос, но слова Вэнь Цин снова и снова звучали у него в голове. На этот раз он должен проговориться.       — Мгм, — только и сказал он, прежде чем снова уйти.

***

      Второй странностью была борьба. Он пришел в гостиную ранним утром и увидел, что А-Юань рубит воздух одним из его старых деревянных мечей.       Он делал это далеко от телевизора или чего-то, что могло легко сломаться, поэтому Лань Ванцзы позволил ему продолжать, когда пошел на кухню, чтобы приготовить чай. Когда он закончил и занялся бумажной работой, А-Юань все еще играл. Ничего особенного, пока он не заметил кое-что.       — А-Юань, — сказал Лань Ванцзы. — Что это?       Для любого другого, возможно, ребенок, играющий с мечом, не был бы странным. Но Лань Ванцзы был больше сосредоточен на том, как играет А-Юань.       — Я играю! — воскликнул А-Юань. — Смотри, баба!       А-Юань начал двигаться. Лань Ванцзы заметил, как он держит меч. Вертикальный хват, знакомый ему даже после того, как он полдесятилетия не держал меч. Движения рисунка соответствовали тому, что он помнил о своих тренировках, и, хотя мальчик был неуклюж, он использовал верную форму.       А-Юань сражался в стиле Удань.       — Кто тебя этому научил? — спросил Лань Ванцзы.       А-Юань просиял и указал на своего плюшевого кролика.       — Бао! — ответил он.       Лань Ванцзы не мог отделаться от ощущения, что теперь во всем, что делает А-Юань, виновата бедная мягкая игрушка. Было неоспоримо, что то, чему подражал А-Юань, было Уданьским фехтованием. Правда, на уровне новичка, все еще слишком неаккуратного, чтобы достичь привычного Лань Ванцзы уровня.       Но если кто и мог его узнать, так это он. В конце концов, он провел большую часть своих подростковых лет, изучая этот стиль борьбы, чтобы участвовать в турнирах на национальном уровне. Несмотря на то, что он выиграл несколько раз, он не прикасался к мечу с тех пор, как поступил в колледж. Теперь, когда он закончил школу, воспоминания казались далекими и расплывчатыми.       Однако он мог узнать эту позу. Движениям, которые он практиковал так долго, что они почти стали его второй натурой, теперь подражал А-Юань, которому еще не исполнилось и семи лет.       Лань Ванцзы вопросительно поднял брови.       — Бао учит тебя?       Последовавший за этим кивок был широким и полным ликования. Лань Ванцзы не был уверен, следует ли ему оставить все как есть. Но, возможно, это просто совпадение. По крайней мере, так он сказал себе, чтобы облегчить беспокойство, которое начало накапливаться.       — Скажи ему, чтобы он был осторожен, — сказал он вместо этого. — Ты повредишь запястье.       — Ладно!       С этими словами А-Юань повернулся к кролику и начал что-то шептать ему на ухо.

***

      Третий сюрприз пришел в виде пения. Опять же, это была китайская детская песня, которую он, вероятно, слышал в школе. За исключением того, что она была знакома.       Не потому, что Лань Ванцзы часто слышал её, когда был ребенком — к сожалению, он слышал не так уж много песен, когда рос — что оставляло его с неуверенностью в душе.       Где он это слышал?       Лань Ванцзы попытался вспомнить, где он впервые услышал такую оптимистичную и глупую песню. Только совсем недавно вокруг стали звучать такие песни 24/7, но обычно они были на английском. Услышать китайскую песню сейчас было немного неприятно.       Именно тогда в сознании Лань Ванцзы возник знакомый силуэт, почти как мираж. Сквозь дымку утреннего света виднелся мужчина, сидящий на разодранном диване с ребенком на руках. В другой он держал плюшевого кролика, которого Лань Ванцзы знал слишком хорошо.       — Маленький белый кролик, белый и белый, — голос был немного напряженным, усталым и на грани срыва, но он продолжал петь, как будто ничего не случилось. — Два уха стоят торчком…       Пение было прервано детским смехом. Он пузырился, слегка сдавленно, но всё же полный радости. Маленькие ручки поднялись вверх, пытаясь схватить игрушку, которая раскачивалась вверх и вниз перед его лицом. С нежной, но усталой улыбкой силуэт позволил ребенку взять мягкую игрушку.       — Ай-яй, тебе это действительно нравится, А-Юань? — Тот, что появлялся и во сне, и в кошмарах. Голос, который преследовал Лань Ванцзы с тех пор, как он был подростком. — Я сейчас начну ревновать. Почему ты любишь игрушку, которую подарил тебе Лань Чжань, больше, чем те, что я тебе дарю?       Веселый смех. На секунду, если бы вы только услышали этот сладкий смех, вы бы забыли, какие у него большие мешки под глазами. Вы забыли бы, как побледнело его лицо, и как эта вечно цветущая улыбка теперь увядала, не в силах полностью достичь глаз.       В эту секунду его смех был искренним. Ярким и непрошеным.       — Может, ты слишком много от меня берешь?       — Баба! — голос А-Юаня заставил его обернуться.       Лань Ванцзы и не подозревал, что так глубоко погрузился в собственные воспоминания. Он также не хотел признавать, что в его глазах медленно собираются слезы, которые, несомненно, пролились бы, если бы он еще хоть на секунду остался наедине со своими мыслями.       — Мгм, — ответил он, осторожно стирая следы собственного горя. Однако, прежде чем он успел полностью убрать их, его ногу крепко обнял сын. — А-Юань?       — Бао сказал, что тебе грустно, — сказал А-Юань. — Я не хочу, чтобы баба грустил.       С объятием он крепче прижался к ноге. Это напомнило Лань Ванцзы времена, когда А-Юань был младше. Ему было, может быть, три или четыре, когда он прятался за ноги, чтобы его защищали от посторонних. Тогда, когда все казалось проще, чуть менее окрашенным пустотой душевной боли.       Лань Ванцзы положил руку на голову А-Юаня.       — Спасибо, — сказал он. Его взгляд снова упал на игрушечного кролика. Он лежал на полке, далеко от того места, куда мог бы дотянуться А-Юань.       Лань Ванцзы решил не обращать на это особого внимания.

***

      На этот раз Лань Ванцзы почувствовал, что что-то не так.       По какой-то причине А-Юань попросил флейту. Мальчик долго просил, и Лань Ванцзы в конце концов решил купить её. Это была детская блочная флейта. Как только А-Юань поступит в начальную школу, это все равно станет обязательным. То, что он получит фору, будет не так уж плохо.       Конечно, Лань Ванцзы не ожидал, что решение подарить ребенку флейту закончится тем, что ребенок будет играть на упомянутой флейте.       Очень, очень плохо.       Первые несколько дней Лань Ванцзы чувствовал, что его уши вот-вот взорвутся. Он должен был установить некоторые правила о том, когда и где он может практиковаться. Он также позаботился о том, чтобы дать ему несколько нотных листов и научить его основам.       Лань Ванцзы был почти уверен, что А-Юань сдастся в течение нескольких недель. К его большому удивлению, он этого не сделал. На самом деле с каждым днем он казался все более возбужденным. Он выучил простые песни, такие как «Песня лодки» и «Цветок жасмина».       А потом он услышал песню.       Широко раскрыв глаза, Лань Ванцзы остановил А-Юаня. Звук был беспорядочным, он причинял боль ушам и был едва узнаваем из-за всех ошибок, которые делал А-Юань. Но как человек, который слышал её много раз, который играл её даже чаще, он не мог отрицать этого.       Мальчик уже собирался начать заново, когда Лань Ванцзы спросил:       — Где ты выучил эту песню?       — Это песня бабы! — взволнованно ответил А-Юань. — Я собираюсь ей научиться!       — Кто показал тебе записи? — спросил он.       — Бао! — ответил А-Юань.       И вот тогда Лань Ванцзы решил, что пришло время поговорить с А-Юанем. Потому что было никак не возможно, чтобы его учили этому в школе, или же что это — просто совпадение, которое накладывалось на то, что смутно помнил Лань Ванцзы.       — Ложь запрещена, — сказал он. Строгий звук его голоса испугал А-Юаня. Мальчик нервно потянулся рукой к плюшевому кролику.       — Кто-то сказал Бао, а Бао сказал А-Юаню, — подтвердил мальчик.       — Кто сказал Бао? — спросил Лань Ванцзы. Его беспокойство усилилось, когда он увидел, как А-Юань продолжает цепляться за кролика. А-Юань не смотрел ему в глаза, ни разу за эти несколько секунд. Вместо этого он перевел взгляд на стену.       Через несколько секунд А-Юань снова повернулся к Лань Ванцзы. На этот раз он посмотрел ему прямо в глаза.       — Ма, — сказал он.       Лань Ванцзы был ошеломлен. Слова легко слетели с губ мальчика, как будто то, что он сказал, не полностью разрушило все защитные механизмы в теле Лань Ванцзы. Миллион сценариев прокручивался в его голове — о том, кем, предположительно, была эта ма, — только для того, чтобы Лань Ванцзы вырвался из этого одним предложением.       — У А-Юаня нет мамы, — это была неоспоримая правда.       — Ложь запрещена! — быстро повторил А-Юань, и его пухлые щечки покраснели. — Учительница говорит, что у всех детей есть мама!       Ну, технически, у А-Юаня была мама. Она умерла во время родов, когда А-Юаню было всего несколько часов от роду. Именно поэтому братья и сестры Вэнь позаботились о ребенке и поэтому…       — Мамы А-Юаня здесь нет, — объяснил Лань Ванцзы. — Ей пришлось уйти, когда ты был совсем маленьким. Ты никогда с ней не встречался.       — Ложь запрещена! — снова сказал А-Юань. На этот раз Лань Ванцзы видел, как на щеках А-Юаня медленно собираются слезы.       — А-Юань, — рука Лань Ванцзы протянулась через небольшое пространство между ними и погладила его сына по голове. — Ты скучаешь по ней?       При этих простых словах из глаз мальчика потекли слезы. Они западали, большие и круглые, пятная ковер, свободно сбегая по лицу. А-Юань не мог их удержать. Его руки были слишком заняты дрожащими объятиями Бао, чтобы попытаться вытереть их, прежде чем они упадут.       В детстве Лань Ванцзы было отказано во многих вещах. Не все правила, установленные в его доме, были полностью вредными, но всё же не давали ему возможности нормально существовать.       Но с течением времени он начал сожалеть о том, что физический контакт был сильно ограничен. Из воспоминаний Лань Ванцзы, только в той маленькой комнате в восточном крыле он мог найти подлинную радость. Вернувшись домой, он приходил к матери с букетом цветов и с гордостью показывал их ей. Она никогда не говорила о том, что у него грязные руки или что в этом нет необходимости. Она улыбалась и обнимала его. Это было единственным, чем он дорожил больше всего на свете.       Потому что это было единственное место, где он мог чувствовать такое тепло.       Если бы А-Юань вырос в особняке Лань, дядя несомненно относился бы к нему с такой же холодностью, говоря ребенку, что показывать сильные эмоции не нужно, и нежное поглаживание по голове было бы единственным утешением, о котором он мог мечтать.       Но А-Юань не жил в особняке Лань. Лань Ванцзы не был его дядей. Это было не его детство.       Поэтому Лань Ванцзы раскрыл объятия и обнял сына. А-Юань громко зарыдал, вцепившись в его рубашку. Изо рта А-Юаня начали вырываться невнятные звуки.       — А-Юань не лгал! — продолжались тихие всхлипывания. — А-Юань сказал правду!       Лань Ванцзы кивнул. Он решил не слишком задумываться об этом. А-Юань не лгал, это была правда, с которой он должен был смириться. Потому что, возможно, для А-Юаня это было правдой. Он не понимал, но сейчас это было неважно.       Что было важно, так это утешить сына. Чтобы убедиться, что он в безопасности, что ему не страшно.       С годами Лань Ванцзы пришел к пониманию того, что это и самое легкое, и самое трудное.

***

      Что-то происходило с игрушкой А-Юаня. В его намерения не входило подсматривать. Подсматривать за кем-то было запрещено в особняке Лань, и это было нечто, которое он обещал себе никогда не делать с А-Юанем. Уединение было ключом к развитию ребенка.       Но когда Лань Ванцзы услышал, как А-Юань что-то тихо бормочет Бао, он решил подождать и прислушаться.       — Баба думает, что я лгу, — начал говорить А-Юань. Перед ним сидел Бао, а А-Юань стоял перед ним на коленях. — Он не говорил, но А-Юань знает.       Мгновение тишины. Затем последовал вздох А-Юаня.       — Нет! А-Юань не лжет!       Еще мгновение тишины.       — Потому что, — громко воскликнул А-Юань. — Баба думает, что я вру! И А-Юань не лжет! Мама здесь!       Лань Ванцзы слушал с беспокойством. Внезапная мысль о том, что А-Юань действительно верит, что его мама жива. Он сделал шаг ближе к двери, думая, что ему пора войти, когда…       Смех. Лань Ванцзы замер, не в силах осознать ничего, кроме того, что это был голос в пустой комнате его ребенка.       — Да, да, мама здесь, — сказал голос сквозь смех. — А-Юань не лжет.       От страха срываясь на бег, не зная, кто был тот человек, который говорил с А-Юанем, Лань Ванцзы распахнул дверь.       Его приветствовала едва различимая фигура, парящая в нескольких сантиметрах от лица А-Юаня.       — Баба! — голос А-Юаня звучал приглушенно. Все, что Лань Ванцзы мог слышать — это шум в ушах.       Повинуясь инстинкту, он поспешил положить руку перед А-Юанем, защищая его от незнакомца. Он чувствовал, как его собственная кровь закипает в смеси чистого страха — страха, что это существо причинит боль единственному, что он оставил ему, единственному, что удерживало его от полного отчаяния — и гнева.       На А-Юаня за то, что он скрывал это от него, пока дело не дошло до такого. На тварь за то, что она воспользовалась его сыном.       Но больше всех он злился на самого себя.       За то, что не замечал до сегодняшнего дня. За то, что пожимал плечами на очевидные красные флаги, которые продолжали всплывать. За то, что подвел своего сына и подвел память о единственном человеке, которого когда-либо любил.       От этого Лань Ванцзы почувствовал себя беспомощным. Впервые за три года он почувствовал, что у него нет никакой власти. Что человек, о котором он заботился больше всего, снова исчезнет в воздухе. Все это бурлило до тех пор, пока от его обычного пустого взгляда не осталось и следа.       — Уходи! — закричал он. — Не тронь его! Уходи!       — Баба! — кричал А-Юань. Смутно в глубине сознания Лань Ванцзы мог слышать это. То, как он громко рыдал и умолял его остановиться.       Но Лань Ванцзы уже был слишком хорошо знаком со смертью. Что бы это ни было, оно не причинит А-Юаню вреда.       На несколько секунд все стихло. Лань Ванцзы начал приходить в себя, его глаза сфокусировались на пространстве перед ним. Его глаза блуждали вверх, наблюдая с неловкостью, оттого что видимое выглядело знакомо.       Черный свитер, туго завязанный на талии, рубашка, слишком большая для узких плеч, голубая резинка для волос на запястье. Он знал это. Он знал его. Внезапно кровь Лань Ванцзы застыла в жилах, а в животе появился тяжелый камень, когда он наконец поднял голову и увидел его лицо.       Серые глаза. Неряшливый хвост, подвязанный красной лентой.       Как утопающий в море, он цеплялся за это зрелище, точно за сушу.       — Вэй Ин, — выдохнул он. Реплика вышла дрожащей, сломанной. Его руки больше не были крепко прижаты к бокам, защищая А-Юаня, вместо этого они задрожали, когда он потянулся к фигуре.       Вэй Ин вздрогнул и попятился, словно его резануло этим движением.       — Мама! — воскликнул А-Юань. Его голос был хриплым. Лань Ванцзы вспомнил, как всего несколько секунд назад А-Юань кричал ему, чтобы он остановился. — Не уходи!       Вэй Ин перевел взгляд с Лань Ванцзы на А-Юаня, который пытался вырваться из объятий отца. Выражение его глаз из страха превратилось в чистую светлую любовь, а затем — в тихую печаль. Лань Ванцзы знал, что должен отпустить А-Юаня. Но он все еще чувствовал себя парализованным, неспособным пошевелиться, даже если бы умолял тело от всего сердца, чтобы тело хоть как-то отреагировало.       Всего доля секунды нужна была рукам Лань Ванцзы, это было всё, что нужно.       Он исчез.       Тишина была оглушительной.       Лань Ванцзы почувствовал, как его тело обмякло, и А-Юань, наконец, пошатнулся. Кролик лежал на земле, прямо перед тем местом, где только что стоял Вэй Ин. Он упал в сторону и тихо растянулся. Лань Ванцзы, отрешенный от мира, наблюдал, как А-Юань потянулся, чтобы снова усадить его.       — Мама, — позвал он. Его голос был хриплым, слегка гнусавым, когда он пытался сдержать слезы. — Мама, ты здесь?       Ответа не последовало. Наступила мертвая тишина. С того места, где он стоял, Лань Ванцзы видел, как дрожат плечи А-Юаня. Он всегда был маленьким, но в эти секунды казался таким хрупким. Как будто малейшее прикосновение сломает его.       — Ты ведь здесь, да? — его голос был едва слышен, смешиваясь с рыданиями и всхлипываниями. Он вцепился руками в рубашку, ища утешения. — Я сдержал свое обещание… я не лгал.       Лань Ванцзы шагнул вперед. Его разум все еще пребывал в хаосе, а сердце болело сильнее, чем когда-либо. Было больно даже дышать, но он все еще стоял на коленях рядом с А-Юанем.       Но прежде чем он успел прикоснуться к нему, его рука была отброшена.       — Баба, я тебя ненавижу! — закричал А-Юань.       Его горло уже было раздражено от криков и слез, поэтому голос надломился на последнем звуке. И все же в эту секунду Лань Ванцзы увидел в его глазах всё, что осталось недосказанным.       Они горели чистой ненавистью, полной боли и предательства. Это были глаза ребенка, который дважды потерял своего опекуна.       Лань Ванцзы снова отнял Вэй Усяня у Вэнь Юаня.       В следующее мгновение полный ненависти взгляд А-Юаня дрогнул. В конце концов, его отец, который всегда казался совершенным, неподвижным и спокойным, вдруг стал выглядеть хрупким. Полный раскаяния и боли, может быть, настолько же, сколько А-Юань чувствовал в те мгновения.       Он не мог заставить себя злиться на него еще больше. И, не имея возможности наброситься на него, А-Юань выбежал из комнаты. Он чувствовал, что его собственные слезы и рыдания были причиной катастрофы. Едва дыша, А-Юань сбежал, чтобы спрятаться в шкафу в соседней комнате.       Тем временем Лань Ванцзы продолжал сидеть на полу. Яркий образ Вэй Усяня вспыхнул в его сознании. Как будто плотина, которую он отчаянно пытался сдержать, прорвалась через секунду, разрушив то немногое здравомыслие, за которое Лань Ванцзы цеплялся раньше.       — Его зовут А-Юань, — сказал Вэй Ин. Тогда А-Юань был не более чем маленьким свертком в руках Вэй Ина. Слишком маленьким, уязвимым и беззащитным. Всего несколько дней от роду, но уже с отчаянием ищущий Вэй Ина. — Он наш ребенок, Лань Чжань, тебе лучше взять ответственность на себя!       — Смешно, — сказал он тогда. И все же кончики его ушей ярко горели. Это была мечта, давно спрятанная в его сердце: идея создать семью с Вэй Ином.       — Как ты можешь быть таким жестоким? Не отрекайтесь от нас! — воскликнул Вэй Ин. — Я родил его, Лань Чжань, как ты можешь позволить мне растить этого бедного ребенка в одиночку? Ах, я буду матерью-одиночкой. Какая боль! Агония!       — Вэй Ин, — попытался сказать Лань Ванцзы, но Вэй Ин не слушал.       Он продолжал играть, но никогда не позволял себе ослабить хватку вокруг А-Юаня.       — Ты ведь обо мне позаботишься? — спросил Вэй Ин у А-Юаня. — Ну же, зови меня мамой. Я — мама, а он — твой баба. Пошли, А-Юань.       Ребенок не ответил ничего, кроме искаженных звуков, и рукой потянулся, чтобы коснуться лица Вэй Ина.       Вэй Усянь продолжал настаивать, чтобы ребенок называл его мамой. И делал это каждый раз, когда хотел подразнить Лань Ванцзы. Это, казалось, вызывало у него ликование, поэтому у Лань Ванцзы никогда не хватало духу остановить его. И в любом случае, как только А-Юань начал учиться говорить, он называл Вэй Ина «Сянь-гэгэ».       С течением времени шутка, казалось, отложилась у всех в голове. Возможно, единственный раз, когда А-Юань произнес слово «мама», пока Вэй Ин был с ними, был за несколько дней до несчастного случая.       В попытке снова смутить Лань Ванцзы, Вэй Усянь еще раз сказал: «А-Юань — твой ребенок, Лань Чжань. Разве я не говорил, что родил его? Я его мама. Верно, А-Юань? Зови меня мамой!».       Никто не ожидал, что А-Юань ответит. Ему было три года, поэтому он все еще не испытывал чувства стыда, и, если ему сказали бы что-то сделать, он, скорее всего, сделал бы, будь это только в его силах.       — Мама! — Сказал он, как его и просили.       Вэй Усянь тут же покраснел. Лань Ванцзы никогда еще не видел его таким смущенным. Было даже забавно видеть, как обычно толстокожий Вэй Ин терял самообладание.       И тут что-то щелкнуло.       «У А-Юаня есть ма».       Большое черное пятно на бумаге, напоминающее о том, как Вэй Усянь носил черные рубашки и толстовки, в которые он заворачивал А-Юаня, когда ребенку было холодно. Знакомая стойка с мечом из ушу, похожая на ту, в которой Вэй Ин сражался с ним во время их подростковых состязаний. Глупая песенка, которую Вэй Усянь пел А-Юаню перед сном, играя с плюшевой игрушкой, которую Лань Ванцзы подарил А-Юаню во второй раз, когда он увидел ребенка.       Все это имело смысл.       Дрожащими руками он потянулся к Бао. Лань Ванцзы проследил швы и пятна, которые покрывали бедняжку. Это был Вэй Ин, тот, кто сшил его обратно, когда А-Юань случайно порвал его. А Лань Ванцзы никогда не пил кофе, так что пятна, скорее всего, были от тех времен, когда Вэй Ин не спал целые ночи, чтобы подготовиться к экзамену, назначенному на следующий день.       Маленькая игрушка буквально пропиталась знакомым прикосновением.       И теперь Лань Ванцзы снова пачкал его. От пятен от слез было легче избавиться, чем от кофе на ткани, но что-то проникло глубже, чем они.