Recursion

Седьмое октября, 2015 Сиэтл, Вашингтон Жизнь в Сиэтле означает принятие того, что дни, подобные этому, особенно во время осенних месяцев, имеют место быть. Холодные, пасмурные, в большинстве своём хреновые деньки, которые заставят тебя возмущаться всему, что тянет на улицу. Собственно, я всегда думала, что благодаря этим дням Сиэтл известен лишь тремя вещами: гранж-роком, кофе и дождём. И даже если я более-менее к этому привыкла, сегодня висящие над головой мрачные облака кажутся ещё более деспотичными. Нам повезло, что дождь пока не начался, но я знаю, что он не за горами. Тихие раскаты грома прокатывались по городу откуда-то с центра страны, а воздух отдаёт этим уникальным ароматом подступающего ливня, о котором местные болтают без умолку. Я начала замечать это спустя пару месяцев жизни здесь. Этот запах отдалённо напоминает землистый, который вторит тебе не высовывать и носа на улицу. Да, я терпеть не могу штормы. Мы обе терпеть их не можем, отчего, видимо, мы и пересекаем далеко раскинувшуюся территорию кладбища так быстро, проходя ряд за рядом мраморных и гранитовых надгробий, напрямую к секции, расположенной дальше всех от главного входа. Надгробные камни здесь выглядят новее, и по большей части они не покрыты тёмно-зелёным мхом, который, похоже, заражает собой любую заброшенную поверхность северо-западных районов Тихого океана. Некоторые из них поменьше и стоят намного ближе друг к другу. Видимо, всё больше людей в наше время предпочитают кремацию. Наверное, они не хотят, чтобы их семьи отваливали несколько тысяч на красивенький ящик, который всё равно закопают. У нас уходит не очень много времени на то, чтобы добраться до пункта нашего назначения, ряд с надгробиями не больно отличен от тех, что были до и после, и мы безмолвно разделяемся. Она ждёт на гравиевой дорожке, а я иду вдоль ряда, пока не дохожу до могилы, которую ищу. Я долго смотрю на неё, пытаясь удержать подступающие слёзы, после чего, наконец, подаю голос. — Привет. Я… эм… знаю, я долгое время не навещала тебя, но… не знаю, — нерешительно пожимаю плечами. — думаю, я просто не знала, что сказать. Вновь погружаюсь в молчание, отвлечённо играясь с тремя пулями, висящими на моей шее. — Я знаю, мы договорились, что я должна двигаться дальше после… ну, ты понимаешь, — опускаю взгляд, пиная маленький травяной клочок. — вообще-то, ты сказала, что мне нужно двигаться дальше. Среди кипы других спутанных намёков. В любом случае, я не помню, чтобы на что-либо соглашалась. Бросая взгляд через плечо, я присаживаюсь на колени, чтобы легонько погладить рукой гранитовую поверхность памятника, и говорю уже тише. — Я до сих пор скучаю по тебе. Я скучаю по тебе каждый день. Так сильно, что доходит до больного. Я скучаю по этой твоей маленькой улыбке, которой ты улыбалась, когда я говорила что-то глупое. Я скучаю по тому, что ты никогда не заправляла кровать, но зато отчего-то психовала из-за того, как были сложены твои футболки. Я затихаю, чтобы собраться с мыслями, и дёргаюсь, когда ледяная дождевая капля приземляется мне на шею. — Я собираюсь кое-что сделать. Кое-что слегка безумное. Кое-что, что мы никогда не считали возможным. И я знаю, что будь ты здесь, ты бы назвала меня безрассудной и эгоистичной за одну только мысль об этом. Знаю, что веду себя эгоистично, но я также знаю, что не могу без тебя жить. Два года назад, ты просто ввалилась обратно в мою жизнь, а теперь я даже представить не могу, как буду пытаться жить её в одиночку. Она бы, вероятно, возненавидела этот план. Она была бы зла на меня за то, что я над ним не раздумываю. Она бы сказала, что это слишком опасно. Что даже если она пять лет назад была вне моей жизни, и вернулась ещё на один год, это не стоит свеч. В этом плане она была до ужаса прагматична. Но её здесь и не было. — Так что, да. Ты сказала, что я должна смириться, но я не могу. Когда мы были вместе, я могла твердить себе, что это стоило цены, что мы заплатили. Что быть бок о бок друг с другом стоило того, чтобы дать Аркадии Бэй сгинуть. Но сейчас? — качаю головой. — я просто не могу. Резкий порыв ветра мечется по землям кладбища, гоня за собой пасмурную прохладу, которая, кажется, пробирает до самых костей. Дрожа, я приподнимаю воротник своей куртки чуть выше и тяну руки к голове, чтобы опустить тёмно-синюю шапку на уши. Это помогает, но совсем чуть-чуть. — Вот почему я собираюсь вернуться. Потому что, думаю, есть способ сделать всё правильно. Думаю, мы поняли, как… — вздыхаю. — блять, я даже не знаю, разобрались ли мы в чём-то. Это самая рисковая вещь, что я делала в своей жизни, а это о чём-то говорит. Это наполовину предположения, а на вторую — слепая надежда. Может, мы на правильном пути, или, может, я просто настолько отчаялась, что убедила себя, что этот путь верен. Тяну руку в карман и вытаскиваю слегка потрёпанную фотографию. Мы обе выглядим такими довольными, пялясь в камеру с придурковатыми улыбками, когда Аркадия Бэй ещё существовала, и мир казался куда проще, чем он есть. Пока всё не покатилось в Ад. Пока она не заболела. Эта одна из немногих, которые у меня остались, но там, куда я собираюсь, она мне не понадобится. Тоскливо смотрю на неё, после чего кладу на каменное надгробье. — Столько всего могло бы пойти не так. Я могу всё это провернуть, но, вероятнее всего, я умру в попытке, — позволяю себе отпустить мягкий, безрадостный смешок. — думаю, в любом случае, я скоро тебя увижу. Мой партнёр в этой жесть-какой-безумной схеме громко прочищает своё горло, и я оборачиваюсь. Её голос уважительно тих, но твёрд. — Нас ждёт долгая дорога, Макс. Нам пора ехать. — Уже иду, — бросаю я за плечо. — ты слышала леди. Пора идти. Я бы сказала «прощай», но, думаю, в связи с обстоятельствами, я бы лучше сказала «увидимся раньше», — приложив кончики пальцев к своим губам, я опускаю руку и касаюсь ими холодного камня. — я люблю тебя, Хлоя, и я вернусь за тобой. Клянусь, тем или иным способом, я не позволю закончиться нашей истории таким образом.