Recursion

Двадцать первое июля, 2015 Резиденция Чейз Сиэтл, Вашингтон — Знаешь, возможно, что мы подошли к этому не с той стороны. — С какой стороны? — спрашивает Макс, полуоборачиваясь ко мне лицом, её руки всё ещё в раковине, пока она моет посуду, как она всегда делает по ночам, когда я готовлю. Странно, что несмотря на то, что она здесь не живёт, она всё равно умудряется быть превосходной соседкой. Она всегда кладёт использованные ею полотенца в бак для грязного белья, всегда заправляет кровать, если ночует в гостевой комнате, и мне никогда не приходилось напоминать ей разуться у двери. Она даже несколько раз сортировала мусор, потому что, видимо «домашние дела помогают ей думать». И ещё есть деньги, мистическим образом появляющиеся на холодильнике каждое воскресенье, пришпиленные магнитом со смайликом, и каким-то образом этих денег достаточно, чтобы покрыть еженедельную часть её продуктов. Честно говоря, если бы мы не планировали переписать последние два года, я бы всерьёз задумалась о том, чтобы просто предложить ей переехать. — Я думала об этом с того твоего «приземления» под наркотиками с прошлой недели. До этого момента мы пытались увеличить длину твоих перемоток и искали пути облегчения боли. И более-менее это работало. Но что если мы пойдём от противного? Что если вместо болеутоляющего ты попробуешь стимулятор? — Например? Кофеиновые пилюли? — Я думала о чём-нибудь посильнее. — В школе есть парень, который продолжает пытаться продать Аддеролл, — говорит она, после чего добавляет. — но я более чем уверена, что он коп. — Я и не говорю об Аддеролле, Макс. Я что, Фрэнк мать его Бауэрс в твоих глазах? Она смотрит на меня через плечо и медленно окидывает взглядом, притворяясь, будто ей сначала нужно подумать. — Нет. — Срань, — бормочу я под нос, стараясь не улыбаться. — я говорю об Эпинефрине. Она кладёт последнюю тарелку на сушилку рядом с раковиной и начинает сушить руки. — А попроще для тех, кто не задрот по секрету? — Я не… — Богом клянусь, не будь она хорошей псевдо-соседкой. — эпинефрин — это другое название адреналина. Потому что адреналин — это брендированное название, и по какой-то причине меня это пиздец напрягает. — Потому что он зовётся эпинефрином, и он мог бы быть решением, которое мы ищем. — Ага, — скептично бормочет она. — но как ты знаешь, у меня пусто. Не могу полагать, что у тебя есть хоть какой-то эпинефрин поблизости? — Вообще-то есть, — подойдя к кухонной столешнице, я залезаю в свою сумку и вытаскиваю из неё цилиндр примерно шесть сантиметров в длину, ярко-жёлтого цвета. — Что это? — Это ЭпиПэн, — говорю я, после чего добавляю. — у меня аллергия на укусы пчёл. — Ладно, — она с подозрением смотрит на него. — и что ты мне предлагаешь делать с ЭпиПэном? — Я предлагаю тебе уколоться одним таким перед перемоткой. Она медленно моргает, будто ей сложно понять суть. — Я не доктор, но это звучит как ужасная, ужаснейшая идея. — Творить ебаторию со временем тоже довольно ужасная идея. Так что, объективно говоря, кто из нас тут безответственный? — У меня сердечный приступ от неё не случится? — Они продают их мимо кассы, Макс. — Видишь, ты этого не отрицаешь, — подмечает она. — что меня беспокоит. — Слушай, это просто мысль. Мы можем попозже рассмотреть её получше, — я кладу ЭпиПэн обратно в сумку, и, повернувшись, вижу, как Макс достаёт из шкафчика мои старые шашки. — серьёзно? — Да, серьёзно, — настаивает она. — я побью тебя в них. Мне плевать, если ты какой-нибудь безумный шашковый вундеркинд. — Я не «шашковый вундеркинд», Макс. Я более чем уверена, что я этим не страдаю. — Тогда как ты всё время побеждаешь? — Ты не думала о том, что ты просто сосёшь в шашках? — смеюсь я, на что она бросает на меня тяжёлый взгляд. Вообще-то тяжёлый взгляд у неё выходит всё лучше и лучше. Видимо, это передалось от меня.

***

Макс довольно быстро проигрывает первую партию. Вторая партия длится чуть подольше, а в третьей она показывает хоть какой-то намёк на соревнование. Думаю, после этого её удача пропала, потому что четвёртая игра была бойней, а пятая идёт всё также плохо. Подняв одну из моих пешек, я искусно беру четыре пешки Макс по пути к дальней стороне доски. — Съешь меня дамкой. — Грёбаный дурацкий кусок… — ворчит она, сурово смотря на оскорбляющую её фигурку. — Ой, прекращай истерить и съешь уже мою пешку. — Знаешь, что? — она склоняется вперёд, с подозрением глядя на меня. — я думаю, ты жульничаешь. — Ой, серьёзно? — я кладу локоть на стол, подпирая рукой подбородок и выбирая для неё взгляд лёгкого удовольствия. — и как именно я это делаю? — Если бы я знала, это бы не работало, не так ли? — Ну, если мы бросаемся необоснованными обвинениями, то откуда мне знать, что ты не жульничаешь? Она закатывает глаза. — Может потому что я продолжаю проигрывать? — Уверена, это грамотная уловка. Ты просто пытаешься поймать меня в момент, когда я потеряю бдительность. — Я не жульничаю, Виктория, — настаивает она, закатывая глаза. — Это ты так говоришь. — Ой, не важно. Отличная попытка, но я не поведусь на твои… игры… разума… — слова медленно тянутся, её взгляд расфокусируется. — Макс? — она не отвечает, просто пялясь в пустоту. Я щёлкаю пальцами перед её лицом. — Земля вызывает Колфилд. Ты ещё здесь? Я тяну руку, чтобы коснуться её плеча, когда она отстранённо моргает, переводя взгляд сантиметров на шесть вправо и испускает неровный выдох. Схватившись за угол стола и крепко зажмурив глаза, она качается вперёд и назад, будто только что сошла с американских горок. — Воу. — Ты в порядке? — должно быть, это была довольно длинная перемотка, Макс никогда не выглядит хорошо, возвращаясь из них. — Что? О, да. Да, всё хорошо, — она встряхивается и окидывает комнату взглядом. — ну, похоже, что это сработало. — Сработало что? — Твоя идея, — говорит она, будто это хоть что-то, блять, объясняет. — сегодня двадцать первое, верно? — Да, двадцать первое, — раздражённо говорю я. — что сработало, Макс? — Использование адреналина. — Ты серьёзно использовала мой ЭпиПэн? Она качает головой. — Эпи Джуниор. Версия для маленьких детей с половиной дозы. Я даже не знала, что они существуют. — Звучит как имя персонажа мультика. — Ты в первый раз тоже так сказала, — усмехается она, беря свою воду и делая глоток. — мы поняли, что так будет безопаснее для нескольких первых перемоток. — Нескольких первых? — Да, — она делает ещё один глоток воды, теперь выглядит получше. — мы сделали несколько однонедельных тестов и трёхнедельный тест перед нынешним. На мгновение я проигнорирую тот факт, что она назвала трёхнедельную перемотку «тестом». — Ага… и где именно мы достали четыре ЭпиПэна? — для них не нужен рецепт, но, думаю, большинство аптекарей нашли бы это слегка подозрительным. — У твоего доктора. Это даже выше по шкале безумия. — Я серьёзно не могу представить, что доктор Спенсер без вопросов отдал нам четыре штуки. — Нет, это не твой обычный доктор был. Это был другой, какой-то там-лок. О боже, серьёзно? — Скажи мне, что это был не Кинлок. — Да, это он. — Угх. Должно быть, я отчаялась. В Сиэтле доктор Дюк Кинлок (и если это его настоящее имя — я съем свои чёртовы туфли) — это фактически Фрэнк Бауэрс для богатых и знаменитых. К нему приходят богатые резиденты, когда ищут специфичных лекарств, в которых они не обязательно нуждаются. В конце концов, где ещё все эти молодые жёны без вопросов берут рецепты на валиум? Макс жмёт плечами. — Ты сказала, что тебе нужна страховка, чтобы покрыть стоимость, и тебе нужен был доктор, который бы за это вписался. Это… на самом деле имеет смысл. Если эти детские версии похожи на взрослые, четыре штуки стоили бы как минимум тысячу двести долларов. И это было бы единственное, что привело меня к визиту к этому шарлатану. От одной мысли о том, чтобы зайти к нему в офис, по коже мурашки бегут, но, думаю, фамилия Чейз где-то там свой вес ещё имеет. — Ну, по крайней мере оно того стоило. Верно? — Агась. И, похоже, что перемотки сжигают дополнительный адреналин из моего организма. Я даже ничего не чувствовала, когда закончила, — она смеётся. — шесть недель всё ещё кажутся слегка безбашенной поездочкой. — Шесть недель?! — Всё верно. Шесть недель, без крови из носа и без мигреней, — она широко улыбается и делает мне небольшой поклон. — время для аплодисментов. Её гордое заявление пробуждает знакомый и неприятный тычок в желудке. Я бы хотела смочь проигнорировать его и порадоваться за неё, но каждый раз, когда Макс возвращается из своих путешествий, я чувствую небольшое, но раздражительно настойчивое чувство потери. Несмотря на то, что я искренне рада, что она прогрессирует, все временные петли складываются. Для меня с того момента, как мы начали над этим работать, прошло почти шесть недель. Но как я понимаю, для неё прошло примерно четыре месяца. Если бы кто-то, когда Макс впервые постучала в дверь галереи, сказал мне, как сильно меня всё это будет беспокоить, я бы, вероятно, не поверила. Представьте моё удивление, когда я осознала, что мне и впрямь нравится зависать с Макс. После Аркадии Бэй близких друзей у меня не было, и пока она не появилась, я не осознавала, насколько одинока я была. Мне нравится снова иметь друга, и меня злит то, что мне доводится запомнить лишь четверть этого. — Знаешь, меня это очень начинает беспокоить, — слова срываются с моих губ куда язвительнее, чем я хотела. — мне это не нравится… — Потому что технически я была твоей подругой дольше, чем ты моей? — прерывает она меня, и сочувствующий взгляд в её глазах раздражает меня ещё сильнее. — Видишь, вот о подобном дерьме я и говорю! Как много раз я тебе это говорила? — Разок или два, — она морщится. — прости. — Прекрати, блять, извиняться! — она даже не дёргается под моим взглядом. Думаю, у неё было время к этому привыкнуть. — Вот, я принесла кое-что, что поможет, — она тянется в карман толстовки, и слегка удивляется, обнаружив, что он пуст. — угх, погоди. Несильно стуча пальцами по столу, она нетерпеливо пялится на рукав своей толстовки. У меня уходит секунда на то, чтобы понять, что она ждёт, пока временной лаг пройдёт. Я всё ещё адаптируюсь к этому, но она, видимо, и к этому привыкла. Ещё один раздражающий пример, насколько сильно я отстала. Она сказала, что перемотка была шестинедельной, поэтому временной лаг должен продлиться примерно минуту. И, конечно же, я едва успела додумать мысль до конца, когда её толстовка меняет цвет со светло-серой на малиновую, а её волосы становятся длиннее. Я видела всё это и раньше, но по какой-то причине её постоянно растущие волосы слегка застают меня врасплох. Не считая нескольких стрижек, не думаю, что Макс обрезала волосы после Аркадии Бэй. Короткая боб стрижка, с которой она ходила в Блэквелле, теперь отдалённое воспоминание, заменённое расслабленным конским хвостом, который теперь почти достигает середины её спины. После этой перемотки он заметно длиннее, наверное, потому что даже несмотря на то, что она вернулась на шесть недель назад, перемотки с «практикой» значат, что она почти на три месяца старше, чем была минуту назад. Клянусь, не важно, как часто я об этом думаю, это никогда не перестанет быть странным. Широко улыбаясь, она выуживает из до этого пустого кармана маленькую книжечку в кожаном переплёте и протягивает её мне. — Вот. — Что это? — Твой дневник воспоминаний. — Я и впрямь сделала его? — я думала о том, чтобы начать вести дневник, который Макс могла бы таскать с собой каждый раз, когда она возвращается обратно, просто чтобы не упускать ничего нового. Странно держать что-то, что, до этого момента, было наполовину сформированной идеей. Особенно когда блокнот выглядит так, будто я исписала уже почти его половину. Вновь подняв взгляд, я хлопаю пальцем по маленькому замку на застёжке книжки. — Какой пароль? — Без понятия. Ты мне не сказала, — она ухмыляется. — но каким бы он ни был, ты всегда очень быстро его узнавала. Она права: посмотрев на трёхзначный кодовый замок, я почти сразу же угадываю ответ. 2-2-4. Что бы я ещё выбрала? Внутренность блокнота такая же зловещая, как и сам дневник. Само собой, почерк мой, но видеть страницы текста, которые я не помню, чтобы расписывала (и, технически, никогда не писала) — слегка пугает. Я могу прочитать его весь потом, к слову. Сейчас же я переворачиваю к самой недавней записи. Заметки Воспоминаний: Перемотка #46 Длина: -42 дня Цель: Эпинефрин Тест #4 Адреналин Эпинефрин Адреналин Это ёбаный Эпинефрин, Макс! Надо Запомнить — Болоньезе в холодильнике испортилась. Не ешь. — Я подумала, что спрятать ту синюю шапочку, которую Макс всё время носит в сумке и притвориться, что случайно выбросила её — это весело. Это была шапка Хлои. Она немного поплакала и почти перемотала время, чтобы её спасти. Я провела остаток дня, чувствуя себя скотиной. — Блондин в костюме в полоску придёт в галерею утром пятого августа. Он бывший муж одной из художниц и планирует изрисовать её работу баллончиком. — «Лабиринт Фавна» до смерти напугал Макс. Она половину фильма пряталась под пледом. Это было уморительно. — Вычисти фильтр, дубина! Ты свой дом спалить хочешь? — Не утруждайся спрашивать у Макс, можешь ли ты присоединиться к её утренним пробежкам. Ты уже это сделала, и она уже согласилась. Теперь поздно отступать, поэтому купи побольше пакетов со льдом. — Вы с Макс досмотрели «Парки и Зоны Отдыха» до четвёртого сезона и одиннадцатой серии. — Наконец-то разобралась, куда пропал рецепт курицы в соусе «Марсала». Посмотри заметки в конце. Затем одна из следующих записей меня останавливает. — Макс знает, что ты ненавидишь, когда тебя зовут Вики, но она не знает, почему, и она обещала никогда не спрашивать. Блять. В этой записи скрыт довольно сильный посыл. Не потому что Макс почему-то назвала меня Вики. Она не первая, и последней вряд ли будет. Это потому что она знает, что меня это беспокоит, а я никогда никому не говорю, что меня это беспокоит. Люди имеют склонность спрашивать о причине, что обычно кончается тем, что я говорю им отъебаться. Никто не знает, почему. Даже мой собственный психолог этого не знает. Это значит, что я доверилась Макс настолько, что сказала ей об этом, и настолько, что знала, что давить на эту тему она никогда не будет. — Есть там чего хорошего? — А? Оу, эм… там сказано не есть соус болоньезе, который в холодильнике стоит. — Угх, хорошо, что напомнила. Я пойду выброшу его, — она поднимается, громко зевая. — ты не против, если мы обсудим всё остальное завтра? Я хочу лечь в кровать. — Прошу прощения? — Я знаю, что технически для сна ещё слишком рано, но я серьёзно измотана, и моя подушка зовёт, — она улыбается, будто не она только что непринуждённо пригласила сама себя остаться на ночь, после чего добавляет. — я даже сделаю нам завтрак утром, ладно? — Слегка нахально, тебе не кажется? — Ты о чём? — Ты полагаешь, что можешь спать здесь, когда захочешь? — Почему бы я… — она замолкает, смотрит на свой телефон и бормочет. — оу, точно. На три дня раньше. — Не волнуйся. Поскольку я такой милый человек, я всё равно позволю тебе остаться, — я машу в сторону гостевой комнаты. — но, может, в следующий раз ты могла бы спросить? — А может ты могла бы дочитать до конца эту запись. Уверена, об этом где-то там написано, — она ухмыляется. — спокойной ночи, Виктория. Запись до конца? Вернувшись к маленькой книжке, я переворачиваю страницы до места, где я остановилась. Она тянется ещё на несколько страниц, и ничто из этого крайне драматично не выглядит. По большей части тут просто записи о том, как мы расширяли границы перемотки Макс, выделены пункты, которые мы с Макс сделали, или о которых говорили. Откровенно говоря, отрадно, что я могу наверстать то, что упустила. Я уже готова думать, что Макс просто пошутила надо мной, но затем я достигаю последнего пункта и чуть не задыхаюсь. — Мне, наверное, стоило написать это первым пунктом, но угадай, что? У тебя есть новая соседка по дому! — Чего?! Я едва слышу со второго этажа смех Макс, после чего дверь гостевой комнаты закрывается.