Recursion

Тридцать первое июля, 2015 Сиэтл, Вашингтон Всё сосёт. Весь мир бессмысленен, а всего его обитатели мудаки. Мне нужно просто уволиться с работы, не носить ничего кроме треников и есть чизкейк, пока я не умру. Это всем покажет. Это им всем покажет. — Виктория? Угх. Конечно же Макс решила заскочить сейчас, когда я абсолютно не в настроении для компании. Может, если я не буду шуметь — она уйдёт. — Виктория? — входная дверь закрывается, и я слышу, как шаги приближаются. — ты дома? А, точно. Она теперь живёт здесь. Ура. Вздохнув, я слегка поворачиваю голову в сторону двери. — В гостиной. Она появляется секунду спустя, на одном плече висит рюкзак, а на ней надета футболка какой-то группы под названием «Bloody Bootstraps». Никогда о них не слышала, но один хер я не буду её спрашивать, потому что отказываюсь начинать её хипстерскую хрень. Я просто поищу информацию про них попозже, и посмотрю, насколько они хороши. — Привет, — медленно говорит она, бросая рюкзак у двери. Я уверена, выгляжу я так себе, всё ещё одетая в рабочую одежду и развалившаяся на диване как капризный подросток. Но я буду подростком ещё три недели, так что, если я хочу быть капризной, тогда капризной я, блять, и буду. — всё в порядке? — Всё замечательно. — Ты не выглядишь так, будто всё замечательно. — Ну, всё так и есть. — Вообще-то ты выглядишь противоположно замечательному. — Ладно. Я подавлена в собственных страданиях. Девушка не может побыть подавленной в собственном доме и не быть осуждённой? Прекращай стыдить меня за подавленность. Макс задумчиво хмыкает и идёт на кухню. Вслепую дотянувшись до пульта, я включаю телевизор. Я продолжаю пялиться на загрузочный экран Нетфликса, пока она не возвращается с пачкой крендельков (моих крендельков, разрешения насчёт которых она не спрашивала, но похер) и протягивает мне бутылку воды. Я и правда слегка хочу пить, поэтому я беру её и бормочу «Спасибо» в ответ. Она падает на диван рядом со мной и громко открывает пачку. — Так почему ты подавлена? — Тебе-то какое дело? — думаю, наверное, потому что она моя подруга. — Может я тоже хочу побыть подавленной, — она сползает и равняется со мной. — может, мне просто нужна хорошая причина для этого. — Может ты просто позёрка. — Имитация что-то там, что-то там, лесть, — она протягивает мне пачку с крендельками. — тяжёлый день? — Ты даже не представляешь, — я беру горсть и закидываю один в рот. — люди хуже всех, Макс. Люди, блять, хуже всех. — Не хочешь поговорить об этом? — Нет. — Да, хочешь. Проклятье. Вообще-то хочу. — Галерея устраивает приватное мероприятие на этих выходных, и мы подписали контракт с компанией, чтобы те приехали и сделали небольшую перестановку. Четверо парней должны были приехать к полудню, но приехало только трое, — я замолкаю, чтобы со злостью прожевать ещё один крендель. — видимо, четвёртый парень позвонил в последнюю минуту и сказал, что его родители приехали в город, и что он не приедет. Что полная херня, потому что мы забронировали четверых. — Вы не могли сделать это с тремя? Просто спрашиваю. — Нет, не могли. Большинству экспонатов, которые нужно передвинуть, нужно два человека, а я не буду платить какому-то обмудку в спинном корсете, чтобы он стоял и смотрел, как другие двое работают. Вот почему я позвонила супервайзеру того клоуна, чтобы он связался с ним и сказал ему тащить свою ленивую задницу на работу. — Скромная, как и всегда. — Ещё бы, блин, я такая, — я сажусь чуть прямее. — так этот парень наконец появился полтора часа спустя, он какой-то ученик колледжа, со всей своей блядской семьёй на прицепе. Родители, братья с сёстрами, девушка… вся толпа просто вальсом вошла в галерею. Затем его мать подошла прямо вплотную ко мне и начала орать. — Серьёзно? Она начала орать на тебя? — О, да. Как я посмела заставить её дорогого сыночка работать, когда его вся семья навещает! Разве я не знала, что они в городе одним днём? — Откуда ты вообще могла знать об этом? — Выбила из меня всё дерьмо, но, видимо, я разрушила их поздний завтрак, — я закатываю глаза так драматично, как могу. — Это глупо. — Я тоже так думала. К несчастью, я больше не настолько богата, чтобы говорить людям всё, что я о них думаю. — Ты мне говоришь то, о чём на самом деле думаешь. — Да, но мы друзья. Это разные вещи. — Верно. Точно, — она кивает и усмехается. — так ты отпустила её живой? — Пришлось. Слишком много свидетелей. Я даже объяснила ей ситуацию нормальным тоном, и сказала, что они могут походить по галерее, пока он не сделает всю работу. — Ты и правда позволила им остаться? — Казалось проще, чем попытаться их вышвырнуть. К слову, мне пришлось объяснять им, что им нельзя помогать делать перестановку. Как будто я бы позволила их грязным рукам что-либо трогать. — Это разве не очевидно? — Ты бы, блять, так подумала, верно? — Я думала, что у вас есть охранник. Где он во время всего этого был? — Мне это тоже было интересно, — беру ещё одну горсть крендельков. — я нашла его, он страдал хуйнёй в своём телефоне. Я была посреди своего напоминания ему о том, как он должен делать свою работу, когда услышала звучный грохот в фойе. — О нет. — О да. Я побежала обратно, и знаешь, что я увидела? Мамаша стояла как придурошная, а у её ног то, что осталось от скульптуры. — От какой? — Белый мраморный орёл. — Оу-у! Он мне нравился! — Да, мне тоже. — Она намеренно его толкнула? — Неа. Помнишь, когда я сказала, что ей нельзя было помогать с перестановкой? Видимо, до неё это не дошло. — Чего? — Макс вздохнула. Реакции вроде такой делают её превосходным слушателем для историй. — почему она… — …подумала, что сможет передвинуть скульптуру весом в девяносто килограмм самостоятельно? Понятия, блять, не имею, но она поначалу пыталась это отрицать. Потом, когда я вернулась, она начала верещать о том, что скульптура была без охраны, и что она почти упала на неё, и что она нас засудит и бла-бла-бла. Тогда я указала на шесть камер наблюдения в зале, и она побелела как ебучий лист бумаги. Я всерьёз подумала, что она в обморок упадёт. — Я бы упала. — Нет, ты бы с самого начала не стала страдать хуйнёй со скульптурой стоимостью в девять тысяч долларов. — Девять тысяч?! — Ага. Я подумала, что у неё инфаркт случится, когда я озвучила ей, сколько скульптура стоила. — Блин. Что случилось потом? — Начался цирк уродов. Сначала её муж предложил мне пятьсот баксов, чтобы я поняла и простила. Затем, когда я отказалась, он попытался мне угрожать. Начал говорить о том, что мне лучше держать рот закрытым, иначе он позвонит моему боссу и меня уволят. Одна мысль об его красном орущем лице пробудила во мне желание позвонить в галерею и сказать, что я ухожу, поэтому я оставила свою сумку — и телефон в ней — у входной двери. — Из галереи, которой владеешь ты? — Технически владею, — поправляю её я едко. Моя фамилия, может, и написана на двери, но пока эти заморские ублюдки спорят за право собственности, весь ежедневный бизнес «Chase Space» ведётся под управлением третьего лица. Такое чувство, будто со всем своим влиянием на моей визитке должно быть написано «интерн-ассистент». — я так и сказала, и конечно же, он мне не поверил. По его словам, не может быть такого, чтобы девушка моего возраста владела галереей. Даже не начинай с этим. — Справедливости ради, тебе девятнадцать. Даже ты иногда ведёшь себя как тридцатипятилетняя. — Верно, — я не совсем уверена, как мне на это реагировать, поэтому я пока что отвлекусь от этого. — в любом случае, моё имя и фотографии на сайте галереи, и оба человека из обслуживающего персонала, работавших сегодня, это подтвердили. После этого всё успокоилось. Наш ленивый засранец-охранник сказал всему стаду выметаться нахер, и я провела остаток вечера, заполняя бумажную волокиту и разговаривая с нашей страховой компанией. — Вау. Это серьёзно очень хреново. — Да. Это хреново, — бормочу я. Смотря на воду в своей руке, я молча спорила с самой собой насчёт того, заслуживает ли сегодняшний день того, чтобы достать бутылку вина из небольшого винного погреба, который мама сделала в подвале. Там есть несколько неплохих винтажных вин. К несчастью, чтобы бутылку взять, нужно подняться. — Эй, Макс? Не сделаешь мне одолжение? — Убивать никого не буду, — ухмыляясь, отвечает она. — Спасибо, Лэсли, но я собиралась попросить тебя пойти и взять бутылку вина с подвала. Думаю, Совиньон Бланк сейчас было бы очень кстати. — Эм… Я закатываю глаза. — Белое вино, простолюдинка ты. — Ты один раз всю неделю ела только бобы, а простолюдинка здесь я? — угх. Лучше бы я ей об этом не рассказывала. — ну, для вина ещё рановато, но судя по твоему виду, оно тебе нужно. К тому же, у меня начал появляться вкус к разным вещам. — Я сделаю из тебя дневную пьяницу, Колфилд, — говорю я, когда она уходит. Склонившись вперёд, я тянусь, чтобы поставить свою бутылку на стол. — потороп-уф! Прежде чем я успела понять, что происходит, Макс уже хватает меня за руку. Она практически стаскивает меня с дивана, бутылка воды выскальзывает из пальцев, и я падаю вниз. Я лежу лицом вниз на полу из твёрдого дерева, растянувшись как идиотка и размышляя над тем, что сейчас произошло. Полсекунды спустя позади меня начинает раздаваться громкий стук, я переворачиваюсь и вижу, как Макс хлопает кулаком по кофейному столику. — Какого хуя, Макс?! — кричу я, вскакивая на ноги. — что с тобой, бл… Она в ярости оборачивается ко мне. — Где, блять, твой ЭпиПэн?! Я затыкаюсь. — Я… что? — Твой ЭпиПэн! Где он?! — В сумке. — А где твоя блядская сумка?! — Я… эм… — бешенство в глазах Макс усложняет мне задачу думать. Я никогда не видела её настолько злой. Думаю, я никогда не видела никого настолько разозлённым. — я оставила её у двери? — На крючке для курток, дура! — вскрикивает она, ударяя меня по плечу достаточно сильно, что оно саднит. — там, где кто-то с пола до него не дотянется! Она собирается вновь ударить меня, но я хлопаю её по руке и отхожу из зоны её досягаемости. — Ладно, какого хуя тут происходит?! — Вот какого хуя! — отступив в сторону, она указывает на кофейный столик. Прямо там, рядом с моей пролившейся водой, лежат размазанные останки осы. Того вида, на который у меня опасная аллергия. — Оу. — Оу? Оу?! Это всё, что ты можешь сказать?! — Думаю, она меня ужалила? — Да, она, блять, ужалила тебя! — она вновь хлопает меня по руке, в этот раз немного слабее. — почему, мать твою, ты не сказала мне, что у тебя с аллергией всё настолько плохо?! — О чём ты говоришь? — Я говорю о том, что ты почти умерла! Ты даже не дышала, когда я вернулась! Ты просто лежала в коридоре! У тебя блядского пульса почти не было! — Я… Нет, что-то не так. Это простая аллергия. У меня она была всю мою жизнь. Я была настолько юна, когда делала тест на аллергию, что я едва его помню. Если вспомнить, это исходило из серьёзного выражения лица доктора, и что после приёма у него я чувствовала себя настолько плохо, что отказалась от мороженого, предложенного моими родителями. Они настояли на том, чтобы я после этого повсюду таскала с собой ЭпиПэн, они даже несколько раз сажали меня под домашний арест, когда я забывала его дома, но они никогда не говорили, насколько серьёзной моя аллергия была. — …ала чтобы спасти тебя, — каким-то образом этот обрывок фразы проскользнул мне в сознание. — Что? — Я сказала, что я почти опоздала для того, чтобы спасти тебя, Виктория. Ещё минута — и ты была бы мертва! Ты хоть понятие имеешь, насколько близка ты к этому была? Мои мысли слегка запинаются на мысли о том, что путешественник во времени может опоздать к чему-то, а затем меня осеняет. Если бы я умерла, пришёл бы конец. Макс не смогла бы вернуть меня в мир живых. Она бы не смогла рискнуть ещё одним штормом, прямо в сердце Сиэтла, чего она бы никогда, ни за что не сделала. Меня почти убило ебучим насекомым в моей собственной грёбаной гостиной. Думаю, меня сейчас стошнит, и я знаю, что меня стошнит. Макс пихает ведро из-под раковины мне в руки за секунду до того, как это происходит.

***

— Тебе лучше? — спрашивает Макс, когда я плетусь на кухню. Не вижу, что у неё на плите, но пахнет довольно вкусно. — Слегка, — говорю я, усаживаясь на небольшом кухонном стуле, чтобы понаблюдать. — перестала дёргаться на каждый звук. — Это хорошо. Кивнув, я решаю не упоминать об ЭпиПэне, который я держала при себе с тех пор, как прекратила тошнить. Я даже взяла его с собой в душ. — Что на ужин? — Жаркое. — Оу. С чем? — Говядина. — Звучит непло… — Что мы вообще делаем? — устало спрашивает она. — Говорим об ужине? — я не знаю, зачем говорю это. Мы обе знаем, о чём она говорит. — Знаешь, прошло уже два месяца, — она не оборачивается, деревянная ложка в её руках медленными кругами помешивает еду. — мы работали над этим почти два месяца. По крайней мере ты. Я ближе к семи месяцам. Я знаю об этом, но всё равно странно это слышать. Сейчас июль 2015, но физически она уже достигла марта 2016. — И ради чего? — продолжает она, невесело смеясь. — мы сказали, что собираемся всё изменить, но я всё равно продолжаю ходить в общественный колледж на занятия, а ты всё ещё разбираешься с мудаками, и складывается ощущение, что мы сейчас ни разу не ближе того, как были в первый день. — Мы намного ближе, — с осторожностью говорю я. — у тебя почти полгода ушло на то, чтобы прогрессировать до перемотки в несколько часов, а теперь ты можешь перематывать шесть недель. Может даже больше. Мы делаем прогресс. — Но добраться туда — это только полбеды. Мы всё ещё ходим кругами, пытаясь понять, как я собираюсь всё изменить. Ходить от двери к двери? Раздавать листовки? Стоять на углу улицы и орать как умалишённая? — Может без последнего. Ты не сильна в публичных речах. — Ну, разобраться с тем, как уберечь почти полторы тысячи людей от смерти тоже не моя сильная сторона! — она замолкает, издавая неровный выдох. — просто… будто каждая идея, которая нам приходит, разваливается, как только мы в неё углубляемся. Большинство из того, чего мы уже достигли — это просто старания не сделать всё хуже. — Что довольно важно, я бы сказала. С остальным мы разберёмся. — Дело не в этом! — она помешивает слегка усерднее. Кусочек кукурузы спрыгивает со сковородки и падает рядом с её ногой. Она этого, видимо, не замечает. — даже если у нас появится план, как я его проверну? Как я могу спасти целый город от грёбаной бури, когда я едва смогла спасти тебя от ебучей пчелы?! — Осы, — поправляю я её, не успевая себя остановить. — Блять! — кричит она, запуская деревянную ложку через всё помещение. Она ударяется об стену и слабо падает на пол. — кого ебёт, что это было?! Проходит долгое, тихое мгновение. Затем, сняв полотенце с ручки плиты, она идёт, подбирает ложку и протирает место, где она ударилась об стену. — Прости, — бормочет она, возвращаясь к плите. Я не говорю ей, что всё нормально, потому что это нормальным не было. Но мы обе ранее довольно сильно перепугались, поэтому я могу немного подождать, прежде чем сказать ей об этом. Тем временем, я просто говорю: — Я понимаю. После этого она в тишине помешивает кипящее содержимое сковородки, даже не поднимая взгляда, когда я наливаю себе стакан воды. Это продолжается, пока она не делит жаркое на две тарелки, и говорит: — Мы могли бы прекратить, знаешь. Ох, нихуя подобного. — Прошу прощения? — Я не говорю, что хочу этого, — она всё ещё не поднимает взгляда. — просто что мы могли бы. Нам не следует рисковать всем. Мы могли бы попытаться… попытаться… — Попытаться что? — давлю я. Я знаю, к чему она клонит, но я хочу посмотреть, сможет ли она это сказать. — Ну, знаешь… двигаться дальше? — с расстановкой говорит она, будто слова её душат. — жизнь не так плоха, верно? И, ну, чем больше я думаю об этом, тем сильнее мне кажется, что неправильно просить тебя добровольно стереться из сущес… — Прекрати. Заткнись. Если она думает о том, чтобы прекратить борьбу, на меня вину за это она не возложит. Поднявшись, я иду к шкафу с хламом — к тому, который у всех есть на кухне — и копаюсь там, пока не нахожу маркер с толстым наконечником. — Что ты… — Я сказала заткнись. Отвернувшись к стене, которую Макс до этого атаковала кухонной ложкой, я начинаю снимать кучу фотографий, висящих там, и складываю их в стопку на столе. Я найду для них место позже. Я с секунду окидываю взглядом пустую стену. Затем, такими большими числами, которые могут уместиться на стене, я пишу: 1473 > 1 Закрыв маркер, я оборачиваюсь к ней. — Достаточно понятно? — Виктория, я… — Нет? Тогда я объясню. Я ни в коем случае не важнее чем тысяча четыреста семьдесят три человека, — я замолкаю, позволяя этой мысли до неё дойти. — и меня не сотрёт из существования. Ты просто повернёшь часы вспять. Я всё ещё буду здесь. Я просто буду младше и немного глупее. — А что насчёт последних двух лет, а? Ты правда хочешь их потерять? — Блять, да с радостью! — смеюсь я. — последние два месяца были довольно хороши, но остальное время? Нахуй это. Сотри его. Без него лучше. — Но ты точно хочешь эт… — Я скажу тебе, чего я хочу, Макс. Я хочу своих родителей назад. Я хочу своих друзей назад. Я хочу… — я умудряюсь остановить себя, прежде чем скажу чего лишнего. — просто потрудись вспомнить, что ты не единственная, кто потерял любимого человека. — Я это знаю, Виктория, но ты моя лучшая подруга. Я и тебя не хочу терять. Я её что? — А? — Я сказала, что не хочу и тебя тоже терять. — Потому что я твоя… лучшая подруга? Она кивает. — Я твоя лучшая подруга, — плоско повторяю я. Я знаю все эти слова, но третье осмыслить проблематично. Макс слегка недоумённо смотрит на меня. — Ну, да. — …серьёзно? — Да, серьёзно! — настаивает она. — это настолько немыслимо? — Слегка, — признаюсь я. — я имею в виду, большинство людей говорят мне, что я язвительная, упрямая, не имеющая границ сучка. А это только за эту неделю, — хмурясь, я добавляю. — по большей части за сегодня. — Не думаю, что сегодняшний день можно назвать хорошим примером, — подмечает она. — Я говорю о том, что у меня не особо есть друзья, — в её глазах мелькает грусть, и я тут же жалею о том, что сказала это. — я имею в виду, что я давно не была чьим-то лучшим другом. — Ну, ты моя лучшая подруга. Конечно, ты можешь вести себя по-скотски, ты упрямая, педантичная и часто споришь… — Спасибо? Она закатывает глаза. — …но я спорю, что ты не найдёшь ни одной страницы в своём дневнике воспоминаний, на которой нет хотя бы одного счастливого воспоминания, которое мы разделяем. Потому что даже если ты не помнишь их, я помню каждое. — Да, но… — Ой, прекращай спорить. Это я выбираю, кто мой лучший друг, и я выбираю тебя. Смирись. Дело в том, что я вообще-то не хочу спорить, потому что мне уже лучше. Мне очень нравится этот двухсторонний стёб друг над другом. Это (в большинстве случаев) добродушное подшучивание, которое мы так легко начали, стирает напряжение, царившее в помещении ранее. Разногласие между нами всё ещё есть, но ярость ушла. Я знаю, что мы разберёмся с этим, потому что… оу. — Хм… Думаю, ты тоже моя лучшая подруга. — Что ж, это было трогательно. — Заткнись. — Какую любовь я здесь чувствую, — она двигает мне тарелку всё ещё горячего жаркого через столешницу. — ешь свой ужин. Я втыкаю вилку в кусок говядины. — Я серьёзно, к слову. Не смей оставлять Аркадию Бэй из-за меня. — Тогда дай мне план, который его спасёт, — возвещает она, гоняя свою еду по тарелке. — я не вернусь обратно, пока не буду знать, что смогу преуспеть. — Ты сможешь. Мы разберёмся. Она фыркает. — Мне бы твой оптимизм. — Кому-то надо держать тебя в узде, маленький ты пророк. — Хм, — отвечает она, жуя. — Эй, это ничем не отличается от того момента, когда ты в июне врезалась в метафорическую стену. Нам просто нужно мыслить нестандартно. — Оу, только и всего? — ворчит она. — Уф. Не говори с набитым ртом, животное. — Ладно, мам, — ухмыляясь, отвечает она. — к несчастью, я не могу заявиться без приглашения и попросить твоей помощи во второй раз, чтобы мы могли найти новые перспективы. — Думаю, ты не… Погодите секунду. Разве? — Что? Я имею в виду, технически, всё ещё есть… — Я не что? Мы всегда можем спросить, верно? — Виктория? По крайней мере предложить стоит. — Виктория! Мягко отложив вилку на стол, я сцепляю пальцы и окидываю её серьёзным взглядом. — У меня появилась идея. — Неужели, сейчас? — И она вполне себе нестандартная, — я колеблюсь, но что мы теряем? — мы могли бы спросить Дэвида Мэдсена. Макс медленно моргает. — Ладно, мне придётся вернуть тебя обратно в стандартное мышление. — Что плохого в простом разговоре с ним? — Для начала, он живёт в Аризоне. Типа, Аризоне посреди пустыни. — Господи, если бы только существовала технология, которая позволяет говорить с человеком на дистанции, — я любезно решаю проигнорировать то, что она закатывает глаза. — слушай, он был в армии, так? — Да. И что? — Так что он, наверное, знает о планах и стратегиях больше, чем мы. — Мёртвая оса на кофейном столике знает о планах и стратегиях больше нашего, — заявляет она. — Ты её не убрала? — Конечно убрала. Я просто шучу. — Богом клянусь, я отберу у тебя этот «слово дня» календарь. — Только попробуй, — выпаливает она в ответ. — серьёзно, к слову. Почему это должен быть Дэвид? — Потому что мёртвая оса не разговаривает. И ты пришла ко мне по той же причине. Он из Аркадии Бэй. Если мы можем убедить его, у него зародится интерес в том, чтобы помочь нам добиться успеха. — Возможно, — неохотно соглашается она, — но… — Так, завязывай с этим дерьмом. В чём проблема? — Я… — Макс вздыхает. — я не разговаривала с ним после похорон Хлои. — И что? Ты чувствуешь себя виноватой? — Да, немного. — Тогда это прекрасная возможность внести поправки. Позвони ему. — Ты правда считаешь, что я должна попытаться объяснить ему всё по телефону? Проклятье. Вообще-то она права. — Тогда почему бы нам не поговорить с ним лично? — Ты предлагаешь проехать в такую даль ради одного разговора? — спрашивает она, будто идея путешествия с одного места на другое — это определение безумия. — Он в Аризоне, Макс. Не в грёбаной Исландии. — Ну, тогда давай просто запрыгнем на частный самолёт и полетим туда одним днём. — Ой, прекращай, — я вытаскиваю свой телефон. — городок называется Камерон, верно? — Нет, там его почтовый ящик. Место, где он живёт, зовётся Далью, но не пытайся его найти. Ты ничего не найдёшь. — Да ладно. Городок не может быть настолько маленьким. — Нет, он меньше. Щедро будет его даже деревушкой назвать. Не думаю, что там живёт больше тридцати человек. Вау… Мэдсен конкретно пропал с радаров. — Ладно. Тогда какой ближайший город? — Дэвид сказал, что, если мы с Хлоей когда-нибудь хотим навестить его, проще всего было бы долететь до Флагстаффа и арендовать машину. Я не знаю, как долго туда ехать, но пару часов как минимум. Думаю, он как-то раз скинул мне по электронной почте карту. — Ладно. Дай мне секунду, — я быстро делаю несколько поисковых запросов. — видишь? Обратный полёт во Флагстафф стоит около двухсот баксов. Просто. — Даже если две сотни баксов — это просто, а это не так, аренда машины туда не входит. Или номер в отеле, который нам, вероятно, понадобится. — Мне на всё это хватит, — с трудом. Наверное. — Твои счета разве не заблокированы? — Деловые счета заморожены, — я захожу на сайт туроператора, заполняя поля и продолжая говорить. — а мой личный нет, и у меня есть немного денег в заначке. — Может и есть, но я уверена, что у меня нет. Не хватит, чтобы оплатить поездку в Аризону. — Не проблема, — нажав на кнопку подтверждения, я поворачиваю телефон экраном к ней. — вот. Два билета во Флагстафф в обе стороны. — Чего?! Ты не можешь так просто взять и купить нам билеты! — Я могу, и я купила, — спокойно говорю я, будто не я сейчас потратила больше нашего месячного бюджета на продукты. — мы вылетим ярким ранним утром. — Ты вообще думала о том, что у меня на этих выходных может быть работа? — А она есть? — Ну… нет, — признаётся она. Я и так уже знаю, что смен у неё нет. Её расписание на ближайшие три недели висит на холодильнике, но я рада, что наебать она меня не попыталась. — но что насчёт тебя? Я думала, ты сказала, что в галерее завтра мероприятие. — Они без меня справятся, — я пожимаю плечами. — а не ты ли сказала, что разговор должен быть лицом к лицу? — Да, но… — Серьёзно, Макс. Прекрати спорить, — мой телефон звенит, и я едва скрываю своё облегчение, когда вижу электронное письмо, подтверждающее покупку билетов. Я была более чем уверена, что на моей кредитке денег хватит, но не сильно уверена. — да, поездка дороговата, но мы пытаемся изменить мир. Если в это не стоит инвестировать, тогда во что стоит? — Наверное. — Слушай, мы можем поговорить обо всём завтра в самолёте. А сейчас, ты и правда хочешь тратить время, мусоля то, что уже решено? — взяв свою тарелку, я указываю на гостиную. — или ты хочешь посмотреть ещё «Парки и Зоны Отдыха»? Макс с секунду смотрит на меня с негодованием, затем подбирает свою тарелку со вздохом. — Я хочу посмотреть «Парки и Зоны Отдыха». — Отличный выбор.