Recursion

Это начинается, как всегда, с неприятно яркой вспышки света. Не думаю, что когда-нибудь привыкну к ней, но по крайней мере, за последние несколько месяцев я научилась на неё не отвлекаться. К счастью, мне и не нужно видеть, что я делаю. Я знаю свои движения с точностью, они практиковались раз за разом. Мои руки уже обвиты вокруг её тонкой талии. Мне так просто (или, по крайней мере, теперь просто) даётся взять телефон из её стильно скрытого кармана и выключить его так, чтобы она этого не осознала. Из меня вышел бы превосходный карманник, учитывая, что каждая ситуация была до последней детали похожа на эту. Я искусно бросаю телефон в растение в горшке позади нас, где мягкая почва смягчает его падение, он не издаёт ни звука. Когда его не стало, я могу позволить себе погрузиться в чувства вокруг себя. Тепло комнаты, лавандовые нотки её шампуня, мягкий сатин её платья под кончиками моих пальцев. Эти ощущения комфортны и знакомы, и на долю секунды я могу сказать себе, что я и правда принадлежу этому месту. Что я не врываюсь, воруя несколько милых минут, которые больше не принадлежат мне. Я знаю, что я не должна этого делать. Однако сколько бы я ни говорила себе, что это держало мой рассудок в норме, это, вообще-то, может быть единственной самой нездоровой вещью, которую я могу себе представить. Это нереально. Или, по крайней мере, не настолько реально, насколько мне позволено. Я просто мучаю саму себя, но это не имеет значения, когда она поворачивается и улыбается мне. Улыбнувшись в ответ, я с любовью слегка сжимаю её бедро и поворачиваюсь к маме с папой. — Эй, не дадите нам минутку наедине? Я почти сдалась сегодня. Я испугалась кое-чего, над чем я была (почти) не властна, и на секунду я была готова отойти от дел. Вот почему мне это нужно. Мне нужно помнить. — Конечно, милая, — смеётся мама, беря папу за руку и выводя его на кухню. Замерев у двери, она оборачивается, чтобы взглянуть на нас. — вы двое так мило выглядите вместе. — Спасибо, миссис Кей, — говорит Хлоя, не сводя с меня глаз. — Спасибо, мам, — эхом отвечаю я. Не важно, как часто Хлоя на меня так смотрит, от её взгляда моё сердце всегда делает небольшое сальто. — теперь, вы не могли бы… — Ладно, ладно. Ухожу, — смеётся она, после чего добавляет. — просто не увлекайтесь, а то пропустите свою бронь столика. — Мам! — ворчу я, и она снова смеётся. В ту же секунду, когда она исчезает из поля зрения, я начинаю молча считать до одиннадцати. Вот сколько времени у неё уходит на то, чтобы дойти до кухни и закрыть раздвижную дверь, разделяющую комнату с залом. Я хочу, чтобы эта дверь была закрыта, и я слышу, как она закрывается, как только досчитываю до одиннадцати. Прямо как в прошлый раз. И в позапрошлый раз. Я сделала из этого целую науку. — Ну что, милашка, — бормочет Хлоя, её губы кривятся в похотливой улыбке, и она притягивает меня ближе. — мы с тобой одни. Что ты хочешь со мной сделать? Я пялюсь в эти кристально голубые глаза, но ничего не говорю. Я не могу ничего сказать. Пока что. — Макс? — она игриво сжимает мою талию. — Земля вызывает Колфилд. Ты ещё здесь? Я сохраняю молчание, подтягивая руку и нежно оглаживая кончиками пальцев её бледную щёку. Этот момент невинной чувственности никогда не длится долго. Её брови слегка хмурятся. — Эй, ты в порядке? Я хочу кивнуть и пронаблюдать за тем, как обеспокоенность исчезает с её лица, но она для этого слишком умна. Я хочу покачать головой и рассказать ей обо всём, но как только она поймёт, что я натворила, она не даст мне сказать больше пары слов. Всё, что мне остаётся — это смаковать секунды до того, как это произойдёт, и я уже вижу, как она складывает в голове дважды-два. Много времени на это у неё не уходит: она всегда была очень умной. Конечно же, проходит несколько секунд, прежде чем она от меня отстраняется. Её взгляд перепрыгивает на камеру на столе, затем обратно. — Макс, ты… — и до неё доходит. — о боже, ты не посмела. Я не удосуживаюсь признаться или опровергнуть. Ни то, ни другое делать смысла нет. — Это же День Свя…! — она замолкает, делая свой голос тише. — это же День Святого Валентина, Макс. Эта фотография должна была быть особенной. Пожалуйста, скажи мне, что ты не использовала её для того, чтобы нарушить своё обещание. Я ей этого не говорю. Я не говорю ей ничего, но для Хлои моё молчание равносильно признанию. — Ёбан… — Хлоя вновь замолкает, бросая взгляд на коридор. Затем, яростным шёпотом, она добавляет. — ты дала мне своё слово, Макс. Ты поклялась жизнями всех тех, кто умер, что ты никогда, никогда не вернёшься назад во времени, — она смотрит на меня, ожидая, что я обосную или оправдаю свои действия. — ну? Тебе есть, что сказать в свою защиту? Нет. — Проклятье, — шипит она. — скажи что-нибудь. Я терпеть не могу эту часть, но, как и всему остальному, этому нужно случиться. — Макс? — в её голосе звучит масенькая заминка. — пожалуйста, скажи что-нибудь. Очень медленно, я качаю головой. Разозлённая, она всплёскивает руками и отступает. Она отходит не очень далеко, оборачивается на меня, затем открывает рот, чтобы задать вопрос. Не желая, чтобы она говорила, я указываю на линию, которую она увидеть не может. Светящуюся границу, отмечающую край этого воспоминания. Она в полуметре от неё, но я знаю, что она не собиралась её пересекать. Она никогда её не пересекает. Испугавшись, она отскакивает на несколько шагов от неё и поворачивается, чтобы бросить на меня тяжёлый взгляд. Она хочет злиться на меня — она хочет чувствовать ярость — но не чувствует. Она чувствует себя преданной. Я не знаю, насколько это было бы очевидно другим, но для меня это написано на её лице. Не важно, как много раз я переживаю этот момент, для неё он всегда будет первым. — Я так понимаю, у нас раньше уже был этот разговор, — пусто говорит она. Это не вопрос. — как много раз он вообще был? Мне приходится признать, что нет способа ответить на этот вопрос так, чтобы не усложнить всё ещё больше. Вместо этого, я двигаюсь к ней, по одному медленному шагу за раз, в какой-то момент подойдя к ней достаточно близко и беря её за руку. Она не отстраняется. — Ты… — она колеблется, проникновенно глядя на меня. — ты совсем не скажешь мне, почему ты здесь? После этого она всегда даёт мне возможность говорить, и я пробовала объяснить ей всё такими разными способами. Но неважно, что я говорю — до неё это всё доходит одним несотрясаемым убеждением: что её жизнь не стоит риска. Мы с этим не согласимся. Не думаю, что мы когда-либо согласимся. В этот момент во Хлоя наиболее упряма. Вот, почему я больше не пытаюсь. Я просто стою с ней, упиваясь её присутствием, купаясь в любви, которой мы друг друга любим. Иногда я могу её чувствовать, как трепещущую энергию внутри меня. Силу, которая, кажется, сводит нас вместе. Физический толчок, который я никогда не замечала, пока он не пропал, оставив меня безразличной и потерянной в мире, до которого мне теперь едва было дело. Вот, что продолжает возвращать меня сюда. Шанс почувствовать эту связь вновь, пусть и всего на несколько минут. Просто присутствие рядом с ней делает меня сильнее. Более сфокусированной и приземлённой. Будто я вернулась туда, где нужна. Мне плевать, что кто-то другой мог бы об этом подумать. Я смирилась с мыслью о том, что я могла сойти с ума. Потому что я знаю, что мои силы реальны, что делает её реальной, по крайней мере, в этот момент. И если слегка слететь с катушек — это цена тому, чтобы вновь почувствовать прикосновение её кожи к моей, то эта цена мала. — Макс? Мне нужно что-нибудь сказать. Она не любит, когда тишина длится слишком долго. — Привет. Всё её тело содрогается от облегчения. — Пиздец. Я начала думать, что ты свой мозг удалила. Я поднимаю свою свободную руку, чтобы похлопать себя по виску. — Всё ещё на месте. Она нежно сжимает мою руку в своей, и несколько секунд спустя говорит: — Ты и правда из будущего, верно? Я киваю. — Угу. Выражение её лица становится чуть строже. — Так ты пришла, чтобы что-то изменить? — Нет. Это определённо не тот ответ, которого она ждала, и он сбивает её с толку настолько, что она спрашивает: — Тогда зачем? Я отвечаю, прежде чем ей подворачивается шанс меня остановить. — Чтобы увидеть тебя. — Увидеть… меня? — спрашивает она. Я не отвечаю, позволяя ей самой прийти к заключению. Как и ранее, много времени это не занимает. — потому что я мертва. Я киваю один раз. Попытки сделать больше никогда к хорошему не приводят. — Но… ты здесь не для того, чтобы попытаться меня спасти? — я не могу не вздрогнуть от лёгкого обвинения в тоне её голоса, и она тут же подхватывает мою вторую руку. — чёрт, прости! Это не было… Я не хотела, чтобы это прозвучало так. — Всё в порядке. Я понимаю, — я поднимаюсь на мысочках, целуя её в щёку и позволяя своим губам немного прижаться к её коже, после чего отстраняюсь. — но нет, я здесь не для того, чтобы попытаться тебя спасти. Технически, это правда. Я здесь не для того, чтобы спасти её. Я полностью отдаю себя, чтобы спасти её в другом месте, но ей об этом знать не нужно. — Оу, — она, кажется, обдумывает это. Я ничего не говорю, потому что правильной вещи здесь не сказать. Я просто пытаюсь предложить ей успокаивающее присутствие, пока она разбирается со своими чувствами. — это настолько, блять, странно, что я не думаю, что у меня хватило бы сил так сделать. Я имею в виду, будь я на твоём месте. — Тебе хватило бы, — заверяю я её, даже несмотря на то, что от этой мысли мне становится худо. — ты самая сильная из всех, кого я знаю. — Не, я не особенная. Просто синие волосы, плохое поведение и шикарное тело, — подмигнув, она добавляет. — это ты здесь невероятный, прекрасный, страстный чёртов супергерой. С тобой никому не посоревноваться. — Прекращай, Хлоя, — она всегда так делает, отказываясь от похвалы и отмахиваясь от комплиментов. Я знаю, что она думает, что просто шутит, но я всё равно не могу терпеть, когда она себя принижает, пусть даже в шутку. — ты куда лучше. Ты великолепна. — Да ладно, Макс, — фыркает она. — серьёзно, я вылетела со старшей школы, владею дерьмовым пикапом, у меня куча проблем с остав-оу! Что? Я должна слушать, как любовь моей жизни говорит о себе подобную херню и не должна вцеловать в неё немного чувств? — В-воу… чёрт возьми, Колф… Тихо, Хлоя. Я ещё не закончила с поцелуями. — …ладно. Сидеть, девочка, — она слегка отталкивает меня, тяжело дыша. — твои родители в соседней комнате, помнишь? Думаю, мы достаточно травмировали твою маму в прошлый раз. Что? Что это должно знач… оу. Боковая молния на её платье расстёгнута. Кажется, меня слегка унесло. Подняв взгляд, я застенчиво улыбаюсь. — Прости. Я замечаю в её глазах озорную искорку, и полсекунды спустя она хватает меня за талию, крепко притягивает к себе, склоняет голову и мягко покусывает определённое место у меня на шее. То, что прямо под ухом, от чего я едва не таю. Я чувствую, как волна жара окатывает меня, с притоком удовольствия собираясь у меня в животе, и я не могу удержать мягкого стона, срывающегося с моих губ. — О-оуу. Внезапно отстранившись (потому что она злая), она развязно улыбается мне. — Прости. Знаете, мне кажется, что она ни разу не извиняется. — Это поможет, если я скажу, что Макс, в которую ты — вселилась, наверное? — сегодня ночью очень повезёт? — Нет, — рычу я. — Да, думаю, не поможет, — признаёт она, с озорством улыбаясь, и мне силой приходится удержать себя от того, чтобы поцеловать её вновь. Думаю, у неё те же мысли, потому что она убирает руки с моей талии и делает сознательный шаг назад. — тебе… эм… тебе, наверное, нужно уходить, пока мы снова не начали шалить. И не волнуйся, я не скажу Макс, что ты была здесь. Я придумаю, как тебя прикрыть. Иногда я думаю о том, чтобы случилось, если бы я просто оставила всё как есть и вернулась обратно в своё время. Это бы что-нибудь изменило? Так хочется увидеть, но не настолько сильно хочется, чтобы это сделать. Я не могу представить, что это изменит что-то стоящее. Хлоя всё ещё не знает, что у неё рак, так что не похоже, что диагноз ей поставят раньше. Недостаточно рано, чтобы что-то изменить, по крайней мере. Вероятно, единственное, на что это бы повлияло — это на письмо, которое она мне отправила. Формулировка могла бы быть такой же простой, а может, она бы и вовсе его не отправила. В любом случае, это письмо настолько важно, что я не собираюсь рисковать его проебать. Мне нужно изменить этот момент обратно. У него своя миссия, если оно поставит меня на правильную тропу: работать над тем, чтобы вернуть Аркадию Бэй и любовь своей жизни. — Прощай, Хлоя, — бормочу я. — я люблю тебя. Так сильно. Я дёргаю своим запястьем прежде чем она успевает ответить, отматывая этот небольшой, значимый кусочек моей жизни обратно к началу. Я свой момент уже получила, время вернуть всё на круги своя, даже если мне придётся вновь иметь дело с этой грёбаной вспышкой. — Эту оставим! — как всегда говорит мама, и я вновь начинаю двигаться. Также как я и делаю каждый раз, я оборачиваюсь и обвиваю руками Хлою прежде чем она успевает среагировать. Подтянувшись к её уху, я шепчу. — прыжок через фотографию. Она удивлённо вздыхает, как и всегда. Её фигура становится жёсткой, как и всегда. Затем она издаёт этот довольный (но фальшивый) смешок, и я позволяю всей сцене проиграться. Я идеально знаю свои реплики, и я повторяю их как профессионал. Последнему прогону нужно каждый раз быть одним и тем же. Кто знает, как отклонение от сценария может повлиять на будущее? Если я хочу вернуться в тот мир, откуда я пришла, где я работаю над тем, чтобы спасти её, тогда временной линии нужно сохраниться. Я всё это знаю, я делала всё это дюжины раз, и я всегда отворачивалась в конце. Я говорила себе, что это потому что я «повторяю череду событий», но на деле это потому что я не могу смотреть на то, как она исчезает. Думаю, если я не буду смотреть, как это происходит, то часть моего мозга сможет притвориться, что этого никогда не происходило. Это не значит, что у меня нет желания. У меня всегда есть желание позвать её в последнюю секунду. Сказать ей, что она значит для меня больше, чем я могу описать. Сказать ей, что я люблю её так сильно, что не могу отпустить. Но в этот раз, к слову, всё по-другому. В этот раз я собираюсь заставить себя смотреть, потому что сегодня я почти сдалась, и, думаю, я заслуживаю небольшого наказания. Просто небольшой эмоциональный мазохизм после ужина. Я дорожу последним шансом сказать ей, что люблю её, и я пытаюсь не заплакать, когда она говорит то, что всегда будет её последними словами. — Я тоже люблю тебя, всезнайка, — говорит она, тепло улыбаясь. — теперь уходи, пока мне не пришлось объяснять своей Макс, почему я закрыла ей рот, — она почти у барьера, когда останавливается и оборачивается на меня. — о, и сделай мне одолжение? Проверь свою электронную почту, когда вернёшься. В этот раз я отказываюсь отводить взгляд. В этот раз я улыбаюсь ей в ответ своей лучшей улыбкой, и когда она делает последний шаг… это происходит. Она останавливается, уже частично поглощённая горело-оранжевым светом, и бросает на меня взгляд со странным, пронизывающим выражением лица. Один удар сердца спустя она исчезает, а я остаюсь размышлять над тем, не показалось ли мне. Быстрый жест отматывает меня обратно на пять секунд. — …электронную почту, когда вернёшься. Она отворачивается, делает шаг… и замирает, как и раньше. Я отматываю вновь: она делает это снова. И раз уж это первый раз, когда я заставляю себя смотреть на то, как она уходит за барьер, она, видимо, делала так каждый раз. И, честно говоря, многого тут нет. Просто мимолётная пауза и взгляд на полсекунды, ничего, что было бы странно, учитывая обстоятельства. Выражение её лица странное, к слову. Что-то в нём не так, во всей её позе, что трепещет на подкорке моего сознания. Вновь отмотав время, я пытаюсь увидеть полную картину. Я рассматриваю её в поисках чего-то необычного, любого движения, которое могло зацепить мой взгляд. Поворот, шаг, пауза, взгляд, исчезла. Чего я не вижу? Поворот. Шаг. Пауза. Взгляд. Исчезла. Клянусь, оно у меня перед носом. Наверное, так очевидно, что мой мозг продолжает его отрицать. Ладно. Последний раз. Смотри внимательно. Поворот… Шаг… Пауза… Взгляд… Исчезла… …вот! Вот оно. Не выражение её лица меня смутило — это было её ожерелье. Хлоино ожерелье из трёх пуль было одной из немногих вещей, связывавших её с Аркадией Бэй, и она почти никогда не покидала дом без него. Даже не на День Святого Валентина, когда она каким-то образом умудрилась сочетать его с облегающим сатиновым платьем. И на долю секунды, прежде чем она проходит через барьер, она тянется и сжимает эти пули с куда большим смыслом и уверенностью, чем Кейт когда-либо сжимала свой крестик. Но почему? Почему она на меня так посмотрела? Что такого было с её ожерельем, что в тот момент было так важно? Эти вопросы кошками скребутся у меня в голове, когда горело-оранжевый свет поглощает меня, и гравитация на секунду шатается. Моргнув, я качаю головой, и мир настоящего времени восстанавливается. Осмотревшись, я не замечаю ничего особо изменившегося. Я до сих пор в своей комнате в доме, который мы с Викторией делим, сижу на своей кровати. Моя сумка всё ещё у двери, готовая к завтрашнему неожиданному путешествию в Аризону. Мой телефон всё ещё на столе, прямо там, где я его оставила после того, как позвонила своим родителям. Что ещё более важно, к слову, ожерелье Хлои именно там, где должно быть — в другом конце комнаты, висит на углу моего зеркала. Я спускаюсь с кровати, и осторожно подхожу к нему, будто оно заминировано. Конечно же, моё отражение делает то же самое, показывая мне, насколько глупо я выгляжу. Я держала это ожерелье поблизости почти с тех пор, как Хлоя умерла, но я не думаю, что когда-либо смотрела на него внимательно. Когда я стягиваю его с зеркала, чтобы изучить его, у меня уходит немного времени на то, чтобы открыть для себя, что на конце каждой пули есть наконечник, который откручивается и открывает небольшой тайник. Естественно, первая пуля, которую я рассматриваю, содержит внутри небольшой сухой косяк. У неё был полностью легальный рецепт, но каким-то образом она всё равно чувствовала нужду прятать травку от других. Подойдя к окну, я открываю его и бросаю косяк в кусты. Приятного курения, бельчата! На первый взгляд, мне кажется, что во второй пуле тоже косяк, но взглянув поближе, я понимаю, что на деле это небольшой свёрнутый кусочек белой бумаги, примерно вполовину меньше сигареты. Бумажка выглядит идеально обрезанной с одной стороны, и неровно оборванной с другой. Положив её на свой стол, я перехожу к третьей пуле, и в последней пуле ещё одна свёрнутая бумажка. В отличие от последней, эта ярко-жёлтая, а не белая. Знакомого жёлтого цвета вообще-то. Цвета липучей бумажки. Из любопытства, я осторожно разворачиваю её, и открываю для себя (на удивление) сложенную липучую записку, и я раскрываю её, найди в ней слова: «Прости меня», написанные внутри. Простить за что? Я понятия не имею, что это должно значить. Я более чем уверена, что это даже не почерк Хлои. Он, к слову, довольно старый. Чернила слегка выгорели, а складки потрёпаны от постоянного сворачивания и разворачивания. Странно, к слову: чем дольше я на неё смотрю, тем больше кажется, что она пробуждает воспоминания. Перейдя к бумажке из второй пули, я замечаю логотип Медицинского Центра при Вашингтонском университете сбоку. Между ним и неровным краем, я уверена, что Хлоя сорвала это с больничной бумаги. Зная её, вероятно, это была часть её собственной медкарты. Она всегда сводила этим медсестёр и докторов с ума, написывая небольшие записки и калякая рисунки на своих же официальных документах. (Каждый раз, когда кто-то возмущался по этому поводу, она смеялась и говорила что-то вроде «эволюционируйте до цифровой эры» или «йоу, бумага для самокруток».) Усмехнувшись воспоминаниям, я начинаю с осторожностью её раскручивать. Я узнаю характерный почерк Хлои полсекунды спустя, после чего читаю, что написано, и целую секунду спустя запись бьёт меня в самое сердце.

Я не знаю, что ты планируешь делать, Макс, но я тебе верю.

Что? Что?! Эта записка была здесь всё это время? Я что-то случайно изменила в прошлом? Изменила что-то небольшое, достаточно для того, чтобы изменить и решение Хлои тоже? Или это касается только меня? Я изменила что-то настолько, даже в теле прошлой себя, что Хлоя увидела разницу? Достаточно, даже, для того, чтобы осознать, что я её не отпущу? Но, если дело было в этом… Я подбегаю к ноутбуку и ищу письмо Хлои. Его легко найти: у меня есть копии во входящих, оно сохранено на жёстком диске и в облаке. Я не хотела даже самого малейшего риска потерять его. Я осторожно читаю его, затем также осторожно перечитываю. Я запомнила слова давным-давно, и я без сомнения могу сказать, что они не отличаются от тех, что были раньше. Но это не имеет никакого смысла. Почему Хлоя отправила мне электронное письмо, говоря мне об одном, и оставляет мне секретную записку, говорящую совершенно другое? Разве что это имеет смысл. Ответ был в этом её странном выражении лица из прошлого, и в бумажке написаны первые три слова. Это потому что она не могла быть уверена в том, кому она писала. Электронное письмо было для Макс, которая прыгнула через фотографию меньше месяца после того, как Хлоя умерла. Девушка, преисполненная скорбью и нестабильностью, которой нужно было услышать, что её любят, и, может, даже услышать разрешение двигаться дальше. Та Макс хранила бы ожерелье Хлои как напоминание, спрятала бы его в коробку или шкаф, и в какой-то момент забыла бы о нём. И раз уж это была тропа, которую я бы однажды выбрала, Хлоя не хотела стоять на пути. Она хотела, чтобы я была счастлива, даже если это значило оставить её в прошлом. Но записка? Она была для Макс, которая не могла сдаться. Для той, которая продолжала возвращаться, продолжала искать, продолжала пытаться, пока не найдёт способ воссоединиться вновь. Та, кто не сводила взгляда до самого конца. Хлоя надеялась, даже тогда, что я однажды найду дорогу обратно к ней. Тогда она спрятала сообщение в месте, в котором только её партнёр во времени бы подумал искать. Готовая меня отпустить, если я решу двигаться дальше. Готовая поверить мне, если я не стану. Партнёры навсегда. Господи, как сильно я её люблю. Позволив записке выпасть из моих пальцев, я возвращаюсь к кровати, чтобы подобрать фото. Я долго и задумчиво смотрю на него. Хлоя прямо там, в прошлом. Но она и в моём будущем тоже. И я не могу добраться до неё, если буду прятаться в старых воспоминаниях. Прежде чем я могу передумать, я делаю глубокий вдох и рву фотографию на части. Подойдя к окну, я раскрываю ладонь и выпускаю кусочки в темноту, после чего захлопываю окно. Больше никакой жизни в прошлом, и никакого удерживания себя на месте. Теперь у меня одна цель. Один ориентир, ждущий меня в Аркадии Бэй в 2013. Я иду, Хлоя. Клянусь. И ни одна хренова вещь на Земле меня не остановит.

***

КОНЕЦ ЧЕТВЁРТОЙ ЧАСТИ

***