Recursion

Первое августа, 2015 Шоссе США 89 Аризона — Вау! Смотри, какая пустыня, Макс! Тут так много пустыни! — Ладно, я поняла. — Смотри, смотри! — усевшись прямо, Виктория делает целое шоу из восторженных тычков в окно. — ещё больше пустыни! — Вау. Каким-то образом это также смешно, как последние четыре раза, когда ты это сказала, — я бросаю на неё взгляд со вздохом. — это было твоим предложением, помнишь? — Да. Это не значит, что я люблю играть в бесконечную игру «это койот или просто куст». И вообще, насколько мы близко? — Проехали примерно половину. — Угх! — драматично повалившись обратно на своё сидение, она возвращается к наблюдению за тем, как мимо окна проплывает мир, ворча, будто это моя вина, что ей скучно. Я не являюсь причиной тому, что она забыла взять наушники, я не та, кто арендовал машину без гнезда для AUX провода, и я ничего не могу поделать с отсутствием здесь радиостанций. Прошло полтора часа с тех пор, как мы могли взять что-либо, что по большей части не вызывало у людей желание объяснить то, как «геи» рушат Америку. Я, лично, в этом сомневаюсь. Мне кажется, что если бы где-то была общенациональная гомосексуальная конспирация, у меня было бы сохранено больше восьми контактов на телефоне. Я ни о чём не жалуюсь, к слову. Я не путешествовала так много, как Виктория, и я бы точно не приехала в Аризону по своей воле. Во многом потому что у меня не хватило бы денег, чтобы позволить себе билет на самолёт. Единственная причина тому, почему я здесь — это потому что Виктория купила билеты без спросу. Я не была уверена в том, как мама с папой отреагируют на моё внезапное решение покинуть штат, отчасти потому что я не могла рассказать им истинную причину. Я провела достаточно времени, жалуясь на оплату обучения при помощи зарплаты со Старбакса (которая, признаться честно, не настолько плоха), чтобы подумать, что рассказ о том, что я решила отправиться в спонтанное путешествие в Аризону, потому что «Виктория никогда не видела Гранд Каньон» (что вообще-то правда, но в голове звучало до боли слабенько) приведёт к результату в виде того, что они сбросят на меня родительскую бомбу разочарования размером с Техас. Вместо этого они просто сказали, что надеются, что мы хорошо проведём время. Оглядываясь назад, я знаю, почему волновалась. Последний раз, когда они показывали что-либо близкое к неодобрению, было тогда, когда я сказала им, что переезжаю к Виктории. И даже тогда, всё, что они сделали — спросили, не считаю ли я, что спешу с этим решением. Это было слегка странно. На самом деле, они неделями вели себя странно. Не пугающе странно, но всё равно странно. Мы прибыли во Флагстафф этим утром, несмотря на то, что почти пропустили свой рейс. Оказалось, что даже с отсутствием косяка внутри, ожерелье Хлои до сих пор пахло травкой достаточно для того, чтобы привлечь внимание собаки-ищейки. У нас ушло полчаса на допрос (получая косые взгляды от различных людей с ламинированными пропусками), пока они не приняли правду: оно принадлежало моей партнёрше, которая носила его, пока курила травку, чтобы смягчить эффект её ебучей химиотерапии… к слову, в тот раз я сказала это куда вежливее. Это было мелочью, всё подтверждено. Единственный раз, когда обстановка слегка накалилась — когда какой-то агент управления транспортной безопасности сказал, что мы могли бы сесть на наш рейс в ту же минуту, если бы я просто «выкинула эту безвкусную штуку в мусорку». Мне повезло, что там была Виктория, но повезло не так, как агенту. Сам полёт длился три часа, и я провела большую его часть во сне; открытие прошлой ночи вымотало меня эмоционально. Затем мы арендовали машину в аэропорту, и провели час, двигаясь на север к маленькому обществу, известному как Даль. Судя по фотографиям от Дэвида, оно состоит из дюжины домов на колёсах и самостроек, скучкованных вместе в отдалённом местечке Аризонской пустыни, но он каким-то образом нашёл там покой. Я также могу представить, почему. Там и правда очень красиво, несмотря на сварливые комментарии со стороны Виктории. Я жду, когда она в любой момент вновь начнёт, но прошло почти десять минут тишины, после чего она начинает стучать ногтем по двери. Я узнаю ритм, лёгкий поначалу, но затем становящийся громче: она над чем-то раздумывает. Она время от времени так делает, как что-то вроде анти-Хлои. Вместо того, чтобы выпалить идею в тот же момент, как только она её посещает, она вместо этого всё взвешивает, рассматривая идею с разных перспектив в голове, пока не будет готова поделиться ею с классом. Это должно быть самой очевидной вещью во всём мире. Интересно, знает ли она, что делает это в идеальное время? Серьёзно, я как будто слушаю маленький, раздражающий метроном. Ожидание, пока она не изречёт то, о чём она раздумывала, иногда ощущается как проснуться за пять минут до будильника. Ты просто лежишь, зная, что он зазвенит, надеясь, что он прозвенит, чтобы ожидание могло закончиться, и в то же время надеясь, что он не прозвенит, чтобы ты мог спокойно остаться в кровати — Эй, Макс? Наконец-то. — Да? — Я тут кое о чём думала, — она всё ещё смотрит на то, как мимо проплывает пейзаж. — о том, что ты сказала как-то раз, о том, как ты убедишь людей из прошлого поверить тебе. — А что насчёт этого? — Я не думаю, что доказать, что ты умеешь путешествовать во времени, будет достаточно. Тебе нужно доказать, что они могут верить тому, что ты говоришь. Им нужно… мне нужно знать, что я совершенно точно поверила тебе в будущем. В моей голове одновременно возникло несколько вещей: удивление, что Виктория это чувствует, вина за своё удивление, и небольшая тревога за то, к чему она этим клонит. — Как мне это сделать? Она молчит, прежде чем ответить, и когда отвечает, я не думаю, что когда-либо слышала её настолько нервничающей. — Тебе нужно сказать мне что-то, что ты могла услышать только от меня. Секрет, который ты не могла услышать ни от кого-либо ещё. Я на секунду свожу взгляд с дороги. Она всё ещё пялится в окно, спина прямая и руки сцеплены в замок на коленях. Будь это кто-нибудь другой, я бы сказала, что этот человек выглядит напуганным. Каким бы секретом она ни хотела поделиться со мной, она правда думает, что я отвернусь и применю его против неё? Я осознаю, что это глупый вопрос в ту же секунду, как задаю его себе, потому что конечно она так думает. Виктория годами боролась зубами и ногтями. Чтобы забраться на верхушку Блэквеллской социальной иерархии, чтобы справиться с потерей всех, до кого ей было дело, чтобы удержать в узде свой семейный бизнес, и даже чтобы не быть названной не более чем ещё одной жертвой Джефферсона. Она укрывалась за своей бронёй с пятнадцати лет, и, наверное, за всё время сделала лишь один шаг за её пределы. — Ты можешь, — говорю я, и она мимолётно смотрит на меня. — я имею в виду, верить мне. Если есть что-то, что ты хочешь, чтобы я сказала тебе в прошлом, я обещаю, что никому больше этого не скажу. Ни за что. — Не похоже, что я могла бы остановить тебя, — срывается она в ответ. — Дело не в этом, Виктория. Я никому не сказала бы, потому что ни за что не поступила бы так с тобой. Она поворачивается ко мне и одаривает меня извиняющимся взглядом. — Прости. Я знаю, что ты не поступила бы. — Всё нормально. Она какое-то время ничего не говорит. Она просто смотрит на меня с задумчивым выражением лица; достаточно долго, отчего это начинает казаться немного странным. Но когда я решаю было прервать тишину, она меня опережает. — Тейлор. Я… не этого ожидала. — Тейлор Кристенсен? — Да. Я не уверена, почему Виктория сказала о ней. Тейлор была её ближайшей подругой в Блэквелле (и, я более чем уверена, намного дольше этого), и довольно редко можно было застать одну из них без другой поблизости. Пока я была в Блэквелле, я причислила её к категории задир. Так было, пока перемотки не позволили мне проскользнуть за стены, которые она выстроила вокруг себя, и я смогла узнать человека за ней: запутавшуюся девушку, далёкую от идеала, боящуюся за свою госпитализированную маму, и пойманную в паутину политики старшей школы, которую она не любила, но сбежать из неё не могла. Разве что оставив свою лучшую подругу позади. И несмотря на то, что ничего из этого не могло бы оправдать её отношение к Кейт, если она чувствовала себя вполовину виновной за произошедшее, как до сих пор себя чувствует Виктория, тогда она, наверное, была куда лучше, чем я думала. Хлоя немного рассказала мне, какой была Тейлор до того, как я вернулась в Аркадию Бэй. Некоторые из историй были вещами, которые она видела сама, а некоторые были со слов посторонних, точнее со слов Рэйчел Эмбер, но обе, кажется, давали одну и ту же картину. Что пусть Виктория и рулила школой, Тейлор удерживала её, чтобы она не переусердствовала. Она была той, кто тихонько следовал побуждениям Виктории, как можно сильнее стараясь всё смягчать и прикрывать её от возмездия. Это имело смысл. Я всегда думала, что было странно, что Виктории никогда не прилетало в ответ за половину херни, которую она творила. Интересно, знала ли она, как сильно Тейлор её защищала. Интересно, кем могла бы вырасти Тейлор, если бы торнадо её не убило. — Что насчёт неё? — Это она. Она — мой секрет, — бормочет Виктория, вновь отводя взгляд. — она была моим секретом. — Я не понимаю. Тейлор была не… совсем… секретом… — тяну я, в то время как некоторые мысли в голове начинают вставать на свои места. — погоди… серьёзно? Она молча кивает. — Ты и Тейлор? — Нет. Просто я. — Ты никогда не говорила о… — я умолкаю, прежде чем могу закончить своё идиотское наблюдение. Конечно же, она бы не сказала. — так прошлой ночью, когда ты сказала, что я не была единственной, кто потерял того, кого любит… — Да, — она быстро смотрит на меня краем глаза. — удивлена? — Слегка, — признаюсь я. Она никогда не создавала такого впечатления в моих глазах. Но учитывая, что я спала со своей собственной девушкой практически месяц, после чего полностью признала, что я нетрадиционной ориентации, я, вероятно, не самая лучшая судья. — Ну, не похоже, что я хожу по округе, размахивая флагом гордости, — в её голосе звучат ломкие нотки, и это немного напоминает мне о ночи, когда я призналась своим маме с папой. Не важно, что я логически знала, что причин волноваться нет. Это всё равно был один из самых пугающих моментов в моей жизни. А если это — её большой секрет… Посмотрев в зеркало заднего вида, я съезжаю на обочину и глушу двигатель. На секунду убедившись в том, что аварийки включены (потому что мои родители взрастили ответственного родителя), я поворачиваюсь к ней. — Ты никому не говорила об этом? Совсем? — Только тёте Джессике, но это было уже после шторма. — Даже своим родителям не сказала? Она качает головой. — Я подумала об этом, а потом провела почти год, убеждённая в том, что если я кому-нибудь расскажу — это дойдёт до Тейлор, и я её потеряю, — она жмёт плечами. — затем я всё равно потеряла её, как и всех остальных. — Ох, Виктория. Мне так жаль. — Да. Мне тоже, — она ковыряет выбившуюся из её джинсов нитку. — вот почему я ненавижу, когда меня зовут Вики. Это напоминает мне о ней. Я не знаю, уместно ли это спрашивать, но у меня есть странное чувство, что она очень, очень хочет об этом поговорить. И кому её винить: это, вероятно, годами её грызло. — Хочешь поговорить об этом? — Да ладно. Как будто ты хочешь услышать полную сопливую историю. — Вообще-то хочу. Она мимолётно и с сомнением смотрит на меня, после чего пожимает плечами. — Это было на Рождество, за год до того, как всё произошло. Моим родителям нужно было уехать по своим бизнес-делам, — думаю, я провалилась в попытке скрыть свои чувства насчёт этого, потому что она спешит добавить. — они были очень этим расстроены, и даже предложили остаться, но я знала, что это было важно. Я подумала, что мне и одной будет нормально, поэтому я сказала им ехать. — И всё же… — Такова жизнь, — она жмёт плечами. — но как только Тейлор узнала об этом, она решила, что придёт ко мне и составит компанию на праздниках. — Это было довольно мило с её стороны. — Ты и понятия не имеешь. Видишь ли, вся семья Тейлор всегда устраивает эти междусобойчики на праздниках, и это был единственный раз, когда её родители бы добровольно находились в одной комнате, — она фыркает. — эти двое пиздец как ненавидели друг друга. — Серьёзно? Мама Тейлор казалась очень милой. — Нет, она была милой. Её папа тоже хороший. Как я слышала, они просто не должны были жениться, и слишком поздно осознали, что этому лучше закончиться. Тей была слишком юной, чтобы вспомнить, но она любила их обоих, а они любили её. Так сильно, что каждый год они соглашались держать свою херню подальше и ради неё вести себя мило, — её губы изогнулись в маленькой, тоскливой улыбке. — она неделями ждала этого, но всё же прекратила, как только услышала, что на Рождество я буду одна. Как будто ей даже раздумывать над этим не нужно было. — Вау. — Ага? Мы провели всю неделю вместе, и это было замечательно, — она колеблется, вновь бросая на меня взгляд. — затем в Сочельник мы столкнулись друг с другом под веточкой омелы. Она посмеялась, поцеловала меня в щёку и сказала: «Счастливого Рождества, Вики». Это был такой безумный момент. Я шла на кухню, чтобы сделать попкорна, затем она внезапно появилась там, и мой мозг сказал: «Сюрприз! Ты лесбиянка!», а потом сердце добавило «кстати, Тейлор супергорячая, и суперкрутая, и ты супер-пупер втюрилась в неё, так что веселись!», — она фыркает. — дурацкое сердце. — Да, мне это знакомо. — Но тебе хоть хватило духу что-то с этим сделать. Я просто пряталась как трусиха, потому что думала, что моя подруга-натурал возненавидела бы меня, если бы узнала, что я люблю её. — Мне жаль, — кажется, это глупо было говорить, но мне на ум только это и пришло. — Да, — Виктория съёживается, будто только что вспомнила что-то особенно унизительное. — хочешь знать крайне ёбнутую часть всего этого? — Эм, да? — Я была так напугана тем, что спалюсь и потеряю её, что я начала гиперкомпенсировать как бешеная. Я начала говорить о мальчиках, которые мне нравились, и даже встречалась с несколькими из них. Я имею в виду, немного. Они всегда уходили, когда понимали, что им ничего не светит. Вот почему я начала так флиртовать, понимаешь, с ним. Ей не нужно уточнять, кто этот «он»: яд, с которым она произносит это слово, делает всё предельно ясным. — Я подумала, что никто ничего не заподозрит, если я буду выглядеть так, будто влюбилась в горячего учителя, в которого были влюблены другие девушки, и я бы никогда ничего с ним не делала. Так, блять, глупо, — Виктория замолкает, хотя сжатые кулаки говорят за неё. — Оу, — я колеблюсь. — тебе не нужно продолжать, если ты не… — Я никогда не собиралась с ним спать, — перебивает она. — но я… я хотела выиграть в том дурацком конкурсе, и я подумала, что мои шансы повысятся, если я заставлю его подумать, что я бы это сделала, и я… — она зажмуривает глаза и испускает содрогающийся выдох. — это было сразу после Кейт, и я всё ещё была так запутана в том, что я ей сделала, и я… Я ничего не говорю, помня ночь, которую мы с Хлоей провели, втихаря крадясь по кампусу Блэквелла. Мы слышали, как Виктория разговаривала с Джефферсоном. Слышали, как она флиртовала с ним. — Он, слава, блять, богу, меня осадил. Честно говоря, я не знаю, что бы я делала, если бы он этого не сделал. Но затем я испугалась и пригрозила сказать людям, что он предложил выбрать мою фотографию, если я… ну, ты понимаешь, — она качает головой. — так глупо. После этого я почувствовала себя таким куском мусора. Я и это тоже помню. На тот момент я думала, что она была злой, манипулятивной сучкой. Я бы ни за что не догадалась, что она так мелко о себе думала. — Меня тошнит от того, что он даже не был хорошим учителем или ответственным взрослым. Он просто хотел, чтобы я оставалась невинной, чтобы он мог позже взять с этого своё. Ебучая свинья! — она хлопает кулаком по приборной панели. — потребовалось много времени на то, чтобы я могла поговорить о том моменте. Даже с моим психологом. Из-за этого я всегда чувствовала себя… ты понимаешь. Я киваю. — Да. — Да, — эхом повторяет Виктория. После нескольких минут молчания, она внезапно спрашивает. — так… эм… что насчёт тебя? — Что насчёт меня? — Как ты поняла, что влюблена в Хлою? Это самое отчаянное желание сменить тему разговора, которое я когда-либо слышала, и её глаза практически умоляют меня ответить. Учитывая, о чём мы разговаривали, я рада подчиниться. Будь я на её месте, я бы тоже хотела поговорить о чём-то другом. — Я просто скажу, что хотела бы, чтобы наш момент был настолько по-Холлмарковски милым, как твой. Мой был куда глупее. — Да? — По-крупному. Мы с Хлоей были в моей комнате, когда я внезапно подумала «знаешь, мы почти месяц спали вместе. Я более чем уверена, что это значит, что я лесбиянка, но, может, мне стоит спросить её». — Херня, — Виктория вновь хлопает ладонью по приборной панели. — херня это всё, говорю тебе. — Это правда, клянусь. — Никто не может быть настолько глуп. Я пожимаю плечами. — Хоть кто-то должен быть. — Богом клянусь, — она качает головой. — благодаря людям вроде нас существуют понятия вроде «лесбийское недоразумение». — С этим не поспоришь, — бормочу я. — тебе лучше? — Да, вообще-то лучше, — она одаривает меня странным боковым взглядом. — но просто потому что у нас сейчас был момент, не бери ничего в голову. — Ты о чём? — О нас с тобой. Потому что этого не произойдёт. — Я… прошу прощения? — Ты меня слышала. — Ты сейчас стебёшься? — я смотрю на неё самым испепеляющим взглядом, на который только способна. — я планирую переписать историю, чтобы спасти любовь своей жизни, а ты беспокоишься о том, что я могу попытаться замутить с тобой? — Господь Всемогущий, ты можешь звучать чуть менее одержимой этой идеей? — Ты только что сказала… Серьёзное выражение её лица слегка ломается. — Просто потому что ответ «нет», не значит, что спрашивать не имеет смысла. — Вау, — игнорируя бесящую меня дерьмоедскую улыбку, царящую на её лице, я завожу машину и выезжаю обратно на дорогу. — ты невозможна, ты знаешь об этом? — И не смей об этом забывать, — надменно отвечает она. — серьёзно, к слову, спасибо. За то, что выслушала. Ты хорошая подруга. — Ты тоже хорошая подруга, — я закатываю глаза. — наверное. — Платоническая подруга, к слову. Удивительно унизительный фыркающий смешок, который срывается с моих губ — полностью её вина. — О боже, ты сосёшь. — Как будто ты об этом когда-нибудь узнаешь, — ухмыляясь, выпаливает она в ответ. — как насчёт того, чтобы отвалить, голодная ты сучка? — Как насчёт того, чтобы выкусить? — Твою ж мать, Колфилд. Нет значит нет.