И снова здравствуй, Юньмэн Цзян

      — Вернулся в родную пристань? — Цзян Чэн нервно расхаживает из угла в угол, кидая злостные взгляды в гостя, — А где ж твой, — слышится плевок, — муженёк? Не боишься, что обратно в Облачные Глубины не вернёшься?       — Дядя, — Цзинь Лин недовольно смотрит на главу Цзян и тянет его за рукав ближе к пришедшему, — думаешь, так нужно встречать брата?       — Не лезь, куда не просят, а не то ног…       — Не боюсь, — в перепалку вмешивается гость, подходя к Цзинь Лину и хлопая того по плечу, — Хотел бы ты меня убить, Цзян Чэн, убил бы давно. К тому же, наш дражайший племянник взял на себя смелость пригласить меня сюда, мог ли я ему отказать?       — Не наглей, Вэй Усянь, — Цзян Чэн щурится и предупреждающе цыкает на Цзинь Лина, отчего тот ёжится, — Он тебе не племянник.       — Как раз-таки племянник, — Вэй Усянь натягивает улыбку и ерошит волосы мальчишки, — Не забыл, что это тело брата Цзинь Гуанъяо? Или ты запамятовал, что раньше даже звал меня старшим братишкой, а?       — Вздор, — Цзян Чэн отрезает, скидывая руку гостя с плеча Цзинь Лина, — Мой шисюн погиб уже давно.       — А я имею право слова?.. — неловко вставляет Цзинь Лин, пытаясь вывернуться из рук, что никак не могут его поделить.       — Мелкий ещё! — дяди говорят одновременно: Вэй Усянь — с широкой ухмылкой на лице и игриво, а Цзян Чэн — со сведёнными бровями и раздражительно. Смотрят друг на друга, но не отходят ни на шаг, зажимая между собой племянника.       Цзинь Лин устало вздыхает и всё же выбирается, пусть и с трудом, тут же сбегая на кухню и наказывая принести в комнату главы Цзян три пиалы и чай. Возвращаться он не хочет, но всё же неохотно шаркает вслед за слугой с серебряным подносом.       Идея пригласить Вэй Усяня вынашивалась очень долго, обсуждалась с Лань Цзинъи и Лань Сычжуем, тщательно пережёвывалась, но даже в лучшем сценарии презрение дяди было обязательным пунктом, поэтому к этому Цзинь Лин был готов заранее. Тем не менее, он надеялся, что всё пройдёт гладко, но вытравить злость из дяди не смогли даже эти пять лет, прошедшие с происшествия в храме Гуаньинь. А может, бранится он просто по привычке.       Цзинь Лин заходит в комнату и тут же хочет из неё выйти. Желательно по дороге ещё удариться об стену головой пару раз, чтобы глупых идей больше не приходило, но уже поздно. Цзян Чэн держит Вэй Усяня, расстроенно глядящего на него, за грудки и встряхивает, рыча что-то ему на ухо с самым недоброжелательным выражением лица из возможных, и кольцо на пальце опасно искрит.       — Дядя! — Цзинь Лин подпрыгивает и чудом разжимает будто закостеневшие пальцы Цзян Чэна, вставая между ним и Вэй Усянем, — Чай принесли, давай лучше присядем.       Ему хочется кричать «какой же ты балбес, дядя» или «вот ума у тебя нет, дядя», потому что он сам видел, как Цзян Чэн смотрел на Чэньцин, как после смотрел на колокольчик Цзян, оставленный Вэй Усянем в пристани. Он видел, как дядя смотрел на детей, стреляющих в летающих змеев, и поджимал губы. Он видел, как дрожал подбородок волевого главы Цзян и как он накрывал рукой даньтянь — место, где не его золотое ядро ежедневно спасало и давало ему сил долгие годы.       Он видел, как дядя скучает по своему шисюну и сколько сил у него забирает поддержание образа грозы средь ночи. И потому Цзинь Лин и решился пригласить Вэй Усяня в пристань Лотоса. Но сейчас, видя, как дядя метает грозные взгляды на него за эту проделку, ему просто хочется уехать в Ланьлин и больше никогда не лезть в чужие отношения. Правда, уже поздно.       — Извини, — Вэй Усянь садится рядом с ним за стол, будто нечаянно наклоняясь близко к уху, — не стоило приезжать, наверное.       — Ерунда, — Цзинь Лин мотает головой и жмурится. Он обещал Вэй Усяню, что дядя будет рад его видеть, и заверял, что тот скучает. Сейчас сидеть рядом с гостем под пристальным негодующим взглядом просто невыносимо и очень, очень стыдно.       — Как тебе в голову пришла такая мысль? — голос Цзян Чэна тихий, угрожающий, но с примесью чего-то непонятного. Облегчение? Интерес? Радость? — Приглашать человека не в свой орден и не в свои покои.       — Ты скучал, — вот так просто. Даже не думая о последствиях опрометчивой фразы. Цзинь Лин уже готовится получить Цзыдянем по плечам, но слышит только смех, впрочем, не совсем искренний.       — Я-то скучал?! Цзинь Лин, балбес, ты хоть подумай, о чём говоришь! Или ты забыл, кому обязан сиротством?       Вэй Усянь рядом чуть дрожит, не поднимая взгляд, и кажется, что он вот-вот сорвётся с места. Бить лицо главе ордена или же бежать к дверям — этого уже предугадать нельзя.       — Помню, — Цзинь Лин сжимает кулаки и смотрит прямо в глаза дяде, — и что дальше? Я много раз пересекался с Вэй Усянем, не зная его настоящего имени. Он учил нас и защищал, возьми хоть тот же город И, откуда мы еле живыми выбрались, спасибо ему и Ханьгуань-цзюню! К тому же, у меня не осталось никого, кроме тебя и его. Вэй Усянь отобрал у меня семью, а теперь я хочу, чтобы он стал её частью и вернул таким образом утраченное.       — Его к воспитанию детей подпускать нельзя, — Цзян Чэн ставит пиалу на стол с громким стуком, отчего она чуть ли не бьётся, — Но, допустим, ты решил. Даже если так, при чём тут я? Пусть он, — дядя указывает взглядом на неподвижного Вэй Усяня, — сюсюкается с тобой, флаг в руки, но в чём проблема делать это не здесь и не при мне? Пусть приезжает в Ланьлин.       — Когда в семье раскол, — гость всё же подаёт голос, благодарно глядя на Цзинь Лина, — ребёнок остаётся крайним. Тебе ли не знать, а-Чэн?       — Не называй меня так! — от удара кулаком по столу через край плещет чай, — Отец не любил матушку, отсюда и вся проблема. Но мы с тобой не супружеская пара.       — Но ты скучал, — Вэй Усянь горько усмехается, оглядывая комнату, — и даже обустроился в моей спальне. К чему гордость, если мы не на поле боя и нет лишних глаз, которые могли бы тебя осудить?       — И что с того, что скуч?.. — Цзян Чэн осекается, а Цзинь Лин отворачивается от него, закрывая рот ладонью и еле сдерживая смех, за что получает тычок под лопатки, — что смешного? Да, скучал! Но разве это отменяет сделанное тобой? Орден, родители, сестра и её муж — кто мне всё это вернёт?       Цзян Чэн вскакивает, забывая про остывающий чай, и снова ходит из угла в угол, изредка кидая обвиняющие взгляды на Вэй Усяня.       — Кроме себя я ничего предложить не могу, — Вэй Усянь чуть расслабляется, расправляя плечи, — Мы всё ещё можем стать двумя героями Юньмэна, как я и обещал.       — Двумя героями, ха! — Цзян Чэн запускает руки в волосы, портя причёску, — Сейчас, когда пристань заново отстроена? Сейчас, когда твоя помощь, как и чья-либо другая, не требуется? Есть ли в этом смысл? Ты несёшь бред! Мне не нужны твои…       — И, — Вэй Усянь прикрывает глаза, шумно выдыхая, — я тоже скучал. Мне неважно, какой работой ты меня нагрузишь, как неважно и то, что ты мне будешь говорить. Пристань Лотоса всегда была моим домом, куда бы я ни уходил, и иметь возможность хотя бы приходить сюда без опасений за свою жизнь — всё, чего я желаю.       Цзян Чэн резко останавливается, чудом уклоняясь от встречи лицом с книжной полкой. Тяжёлое дыхание со временем становится всё тише и спокойнее, в конце концов, последние мазки злости стираются с маски, и кроме усталости и сожалений, терзающих главу ордена долгие годы, ничего не остаётся.       Цзинь Лин заметил, что с тех пор, как они втроём сели за стол, дяде с каждой минутой становилось всё труднее держать лицо. И о грехах Вэй Усяня он вспоминал отнюдь не в укор гостю, а скорее в укор самому себе. Ведь человека, лишившего тебя всего, нужно ненавидеть, а не желать снова увидеть, правда?       Цзян Чэн снова садится за стол, залпом выпивая холодный чай, и долго смотрит на Вэй Усяня, почти не мигая. Цвет лица у дяди меняется от красного до мертвенно-бледного, а кольцо на пальце то искрит, то успокаивается, чуть мерцая пурпурным светом. Гость выпрямляется под этим взглядом, и осанке его сейчас может позавидовать любой адепт из Гусу. Вэй Усянь не улыбается уже давно, смотрит напряжённо и едва дышит, а всё лицо его покрывается испариной, поблёскивающей в лучах солнца. Уйдёт ли он на своих двоих, если сейчас Цзян Чэн откажет?       — Ладно, — наконец, тихий хрип прерывает воцарившуюся в комнате тишину, — не более трёх раз в месяц я согласен принимать тебя здесь. Можешь занимать любую свободную комнату и оставаться здесь не дольше недели. И лучше приезжай один. Будешь помогать со свитками.       — Я понял Вас, глава ордена Цзян, — Вэй Усянь заметно оживляется, вскакивает, складывая руки перед собой, и сторонится, чтобы пропустить Цзян Чэна к дверям.       — Забери колокольчик, он в верхнем ящике тумбочки у кровати. И ещё, — слышится кашель, и голос снова становится ровным, — к чему эти церемонии, если ещё недавно ты о формальности не заботился? Выглядит глупо. Прекращай.       — Как скажешь, Цзян Чэн, — гость улыбается уже открыто, счастливо, машет уходящему рукой и, как только он скрывается, с силой хлопает по плечам Цзинь Лина, спрятавшегося в угол комнаты и наблюдающего оттуда, и облегчённо смеётся, — Спасибо тебе, с меня причитается!       — Будешь должен, да! — Цзинь Лин смешно фыркает, маскируя улыбку, и наигранно нелепо кланяется, едва не боднув Вэй Усяня в живот, — С возвращением домой, дядя Вэй.