И снова здравствуй, Юньмэн Цзян

***

      — Спи, — Цзян Чэн в седьмой раз за ночь свешивается с постели, чтобы толкнуть неугомонного шисюна, переворошившего простыни и выданное старое одеяло.       — Скучно.       Его руку отпихивают, и уже через считанные мгновения Цзян Чэн страдальчески стонет, когда на него прыгают сверху и заваливаются рядом, не забыв отдавить всё что можно и прижать тушей волосы. Ещё какое-то время перед глазами выплясывают звёзды, а затем сразу по ушам резко проезжается звон: Вэй Усянь, видя его недоумение, не удерживается от хохота. Как назло, лежит он слишком близко, и в голове у Цзян Чэна что-то взрывается, временно отключая слух.       — Да когда ж ты успокоишься! — новый взрыв хохота — единственный ответ на его вопрос, — Я уложил тебя спать в своей спальне, что тебе ещё нужно?       — Это моя спальня, если ты не забыл, — Вэй Усянь раскидывается рядом звездой, игнорируя возмущения Цзян Чэна по поводу руки на лице и ноги на животе, — К тому же, так заметно веселее. Как в детстве!       — Запихни своё детство подальше. Иногда складывается ощущение, что тебе до сих пор семнадцать.       Цзян Чэн отворачивается от Вэй Усяня, дёргая на себя одеяло и закутываясь в него. Какое-то время борется за него, не давая шисюну забрать ни кусочка, и, как только возня за спиной прекращается, расслабляется и вытягивается, но не засыпает. Потому что прямо в затылок начинают громко и навязчиво дышать.       — Чёрт бы тебя побрал! — он вскакивает, недовольно зыркая на прикрывшего глаза Вэй Усяня, — Не притворяйся, что спишь. Если продолжишь поджимать губы, они у тебя отсохнут.       Ему не отвечают. Вэй Усянь старательно делает вид, что возмущение Цзян Чэна его нисколько не волнует, и вообще он уже видит пятый сон, а не придурковато посмеивается в себя, что по незнанию можно счесть за проблемы с дыханием. Но Цзян Чэн знает. И как ему хочется…       Вэй Усянь громко вскрикивает, когда на лицо опускается подушка, и уже не сдерживает смех. Лунный свет еле выхватывает его побагровевшие от хохота щёки, за дверьми слышится возня.       — Балбес. Ты всю пристань перебудишь. Тогда не смей показываться мне на глаза и возвращайся в Облачные Глубины.       После упоминания Облачных Глубин Вэй Усянь резко замолкает и, на удивление шиди, покорно ложится в кровать, чинно расправив на себе одеяло. Ни единой складки. Ну, всё же к чему-то его жизнь в окружении монахов из Гусу приучила.       — Приношу извинения главе ордена Цзян! — торжественно объявляет Вэй Усянь хриплым голосом, неуклюже сгибается, изображая поклон, и ложится ровно, сложив руки на груди, — Вы вольны наказать этого недостойного так, как сочтёте нужным!       Раздражённый вдох Цзян Чэна, который может повергнуть в ужас любого адепта ордена Юньмэн Цзян, стойко выдерживается присмиревшим шисюном. На пожелания прикусить себе язык Вэй Усянь только кивает, демонстративно открывает рот и действительно прикусывает язык.       — Неугомонный бесстыдник. Приставай к своему, — рот кривится, но в темноте этого увидеть нельзя. А жаль, — супругу.       — Как же к нему приставать, если он никак не реагирует? С тобой гораздо интереснее!       Подушка ещё раз прилетает в лицо, и Вэй Усянь примирительно вскидывает руки, обещая больше не мешать шиди спать. В доказательство он отворачивается к стене и прикрывает глаза, проводя пальцами по губам, будто запирая на ключ. Головная боль.       Засыпая, Цзян Чэн чутко прислушивается к шорохам вокруг, старается уловить малейшее нарушение молчаливого обещания. За окном шелестит листва, потревоженная лёгким ветром; звуки ночного рынка еле долетают до них, смешиваясь на полпути с размеренными взмахами вёсел припозднившихся рыбаков; притихший Вэй Усянь выравнивает дыхание, постепенно погружаясь в сон.       Успев ухватиться за ускользающее сознание, он слегка пихает Цзян Чэна в плечо, довольно выдыхая:       — Так хорошо… что ты здесь, а-Чэн.