Тело в саду (body in the garden)

Следующей ночью ему снится пустыня. Это ему знакомо. Все черно, серое и специфически-зеленое, в цветах очков для ночного видения. В пустыне всегда ночь. Он идет пешком, но знает, что позади него хаммер, в справа и слева другие люди. Он знает кто они такие, или, по крайней мере, думает что знает это. Они идут ночью потому что днем ​​слишком опасно. Но в пустыне нет ничего безопасного, ночью или нет, и они слышат это, он слышит это, но к тому времени, когда вы это слышите, уже не от чего убегать и ничего не поделаешь. А потом вспыхивает свет, и земля уходит у него из-под ног, а сам воздух изгибается, раскалывается и бьет в него. Ударная волна. Он всего лишь клочок травы во время урагана. Авиаудар продолжается, ближе и ближе, пока все что есть не превратится в свет, свет, свет, бесконечный шум. Вспыхивает в лицо. Страх. Трубки в его горле, в его руках, механический писк. Должно быть, это был другой госпиталь, до Уолтера Рида, потому что весь мир там был другим. Он не может сказать, откуда он знает, но знает. Он уверен. Должно быть, именно поэтому они привязали его там, потому что в Уолтере Риде он был сбит с толку и расстроен, но в том первом месте он чувствовал, что небо рушится на него. Все время, авиаудар продолжался. Он больше не просыпается от этого задыхаясь. Сон о взрыве знаком, это все, что у него осталось от прошлого. Он даже уже научился засыпать после этого. Иногда кажется, что все, что он делает по ночам, это взрывается во сне. До недавнего времени. До Роджерса. Он переворачивается, не встает, и не спит. Роджерс улыбается, и земля исчезает из под ног. Холодные вспышки света, галогеновые лампы, руки удерживающие его. Кресло из холодного металла. Ему нужно от чего-то избавиться, но он не знает от чего, и есть что-то, что он должен сказать Стиву, но он не знает что. Стив так рад его видеть. Стива там вообще нет. И он просыпается в больнице, чего-то не хватает, чего-то не хватает, что-то пропало. Кто-то должен быть у его постели. Кто-то должен был встречать его в аэропорту, забрать его рюкзак и отвести к багажнику байка. Стив протягивает ему шлем, а затем не позволяет ему застегнуть ремешки, слишком долго возится с ними, но это не имеет значения, его руки теплые, его лицо прямо здесь. А дома кофе, который Стив не пьет, и одеколон, которым Стив не пользуется, и когда они приходят, Стив целует его в колено, когда тот сидит на диване, и помогает ему снять ботинки... И он задыхается, просыпается, выталкивая себя из промежутка между снами. Этого слишком много. В течение долгих нескольких минут этого для него было слишком много, слишком полно, это чувство внутри него, которое казалось будто простирается от горизонта до горизонта. Он дрожит, свернувшись в одиночестве на своем матрасе, а огни города льются через края его наклеенных занавесок. Это была не случайная связь, не друзья-которые-трахаются. Джеймс даже не знает, можно ли назвать их бойфрендами. Гребаный "Дневник памяти" *. Что он должен с этим делать. Он чувствует себя пойманным в засаду, загнанным в угол, застигнутым врасплох безоружным, и - нет, правда, что предполагается он должен делать? Он выполняет упражнения для физиотерапии до восхода солнца. Кукурузные хлопья, вода, утренние лекарства. Он принимает душ. Он бреется. Он идет на работу. А потом все возвращается, сексуальные сны, сексуальные мысли, про которые нельзя сказать что это лучше, но, с другой стороны это не кошмары или чувства, такие огромные будто его легкие выворачиваются наизнанку. Он обнаруживает, что снова просматривает информацию о Роджерсе в интернете. Там есть немногое. Он даже смотрит проклятую ссылку на YouTube, в течение сорока минут слушая, как Роджерс рассказывает о необходимости нестандартного мышления при оценке потребностей вашего клиента в сфере безопасности. Это оказывается огромной ошибкой, потому что голос Роджерса низкий, густой и размеренный, такой же, как когда он говорил с Джеймсом, трогая себя, в проклятом сне вчера вечером. Чертовски отличное качество звука. Он узнает, что он намного, намного громче, когда он на другом конце минета, когда следующей ночью его сны рассказывают ему все о том, как Роджерс трахнул его лицо, и что Баки, по-видимому, был готов заниматься сексом буквально где угодно, потому что один минет превращается в семь, все сливаются вместе, и половина из них происходит на свежем воздухе. В его снах его волосы всегда короткие. Достаточно длинные, чтобы схватить, но каким-то образом Джеймс знает, что ему это не нравится, и поэтому Роджерс этого не сделает. Вместо этого он хватает Джеймса за шею сзади, положив другую руку на челюсть, прижимая большой палец к уголку растянутого рта, когда он пускает слюни на член Роджерса. Без предупреждения сон меняется, и внезапно он все еще чувствуя крепкую руку в волосах лижет киску вместо того, чтобы сосать член. На другом конце — рыжая, насколько он знает, с большим шрамом на бедре, вызывающим у него смутное сожаление, и маленькими, твердыми, мозолистыми руками. И он полностью погрузился в нее, его челюсть болит, а язык онемел. «Стив научил тебя и этому тоже?» — говорит она теплым и дразнящим голосом. Джеймс чувствует как говорит глядя на нее и влажно ухмыляясь: «Нет, мимо! Мне пришлось выучить все это самостоятельно», — рыжая смеется и тянет его обратно, совсем не нежно. Она не единственная, с кем он трахается. Темноволосая женщина с красной помадой и хваткой как укус крокодила, ведет его в номер берлинского отеля и заставляет трахнуть себя так же, как это делал Стив, только она не так хороша в этом. Темнокожий мужчина с обжигающей белой улыбкой разделывает его в дартс, хватая за задницу каждый раз, когда приходит его очередь бросать, а затем трахает его в рот на полу в коридоре. И все это время Стив обедает с ним, чистит зубы рядом с ним, прикасается к нему как к чему-то драгоценному, улыбается ему с такой готовностью, как будто он единственный в мире. Джеймс не может прекратить это. Сны начинают просачиваться в воспоминания, раскалывая дневное время. Он видит больше про рыжую, трахает ее где-то в тесноте, темноте, наполовину стоя, чувствуя ее ногти, рассекающие его спину, и это плавно переходит в другой секс в армии, только на этот раз это — Сэм, его зовут Сэм, в проклятом грузовике снабжения, рука Сэма зажимает его рот, пока он заставляет Джеймса жалеть о том, что дошел до ангара авиатранспорта просто чтобы доставать его в обеденный перерыв. Сэм вернулся к работе с самодовольным видом кота, обожравшегося сливками, а Джеймс едва смог дойти обратно, и когда Стив спрашивает его, куда ты ходил, он просто подмигнул и сказал, что просто техническое обслуживание оборудования... Джеймс сильно трясет головой, как будто так можно избавиться от этого. Он понимает, что яростно хмурится глядя на лежащие перед ним документы. Все это редкостная херня. Он застрял в первом зрительском ряду на чьем-то гребаном сексуальном пробуждении, и тот факт, что все это про него, не делает ощущения менее б/у. Все это так — неуправляемо. Смущающе. Только за последнюю неделю у него было больше поллюций, чем у чертова четырнадцатилетнего ребенка, и он, вероятно, имеет серьезные шансы на очень странный стояк, когда в следующий раз кто-нибудь упомянет при нем о всеобъемлющей оценке корпоративных угроз. Серьезно, на хуй эти видео на YouTube. В течение следующей недели сексуальные сны угасли, слава милостивому и милосердному Иисусу, но было похоже на то, что они ослабили все препятствия, заложенные в его мозгу, и теперь через них в сознание просачивается всякая хрень. Однажды ночью это рейд — где-то в Афганистане, когда он прикрывает свою команду с дальнобойной винтовкой, оставляет после себя три трупа, и самая сильная его эмоция — это раздражение от холода, из-за которого его руки становятся жесткими, — а в следующем он проживает долгий, затяжной и запутанный спор с Роджерсом, который начинается со сроков аренды, сворачивает к тому кто, что и как делает по дому, и заканчивается тем, что Джеймс моет холодильник изнутри с OxyClean, угрожая съехать, если Стив не купит им Roomba. Ну, по крайней мере, это не кошмары. А потом во время следующего сна он просыпается задыхаясь. Он снова был голым и сидел на... коленях Роджерса. Роджерс. Стив. Джеймс сидел у него на коленях животом к животу, его руки были в волосах Джеймса, его волосы были намного короче. В коже головы Джеймса все еще покалывает. Сти... Роджерс был полностью одет в большую мягкую футболку и большие мягкие джинсы. Это очень приятно ощущалось под руками Джеймса, отбросившего полотенце после душа в сторону, под его животом, его голыми бедрами. Это хорошо ощущалось в его голове: сидеть на коленях у своего мужчины, чувствовать ласку и восхищение, голубые глаза Стива игривы и искренни когда он рассказывает Баки о своих идеях на медовый месяц — это было на следующий день после того, как он сделал предложение... Джеймс падает с матраса, дрожа. Он плачет. Была вечеринка. Темная комната, арендованный бар, ночь караоке в полном разгаре. Этот мудак сделал мне предложение! Слова живые, ликующие, свернувшиеся у него во рту, словно только и ждут, чтобы соскользнуть с его языка. Вы можете в это поверить! Афигеть! На его вспотевшей ладони микрофон холодный, а палец другой руки направлен прямо на Стива. Он смеется. И — Сэм рядом с ним, обнимает Стива за плечо и смеется. Сэм лучший друг Стива. Джеймс сильно прижимается лицом к ледяному полу. Все сроки выстраиваются в его голове, все становится на свои места. Он не хотел слишком пристально смотреть, не хотел складывать все воедино, потому что знал, что все происходило одновременно. Рыжая, черный парень. Девушка с красными губами, Стив. Все это имеет ужасный смысл. Красивый солдат, ловкий и умелый, парень, у которого все было, но ему этого было мало. Может быть, это казалось таким маленьким грехом по сравнению с тем чтобы работать профессиональным убийцей. И все же здесь и сейчас он весь в слезах. Он бы предпочел кошмары. Нет, нет. Нет, так не пойдет. Он поднимается с пола, быстро вытирая лицо. Он запихивается в брюки, ботинки и пальто, и едва успевает схватить ключи прежде чем выйти за дверь. Он просто ходит, опустив голову, квартал за кварталом, изнуряемый темпом, который, кажется, задают его собственные ноги. Что вы делаете, когда обнаруживаете, что вы плохой человек? Вы... ну, вы извиняетесь. Он должен извиниться. Если он потерял управление пьяным и разбил чью-то машину, он виноват, даже если он этого не помнит. Только вот теперь он это вспомнил. Он не смотрит куда идет, мир расплылся, даже параноидальная тварь внутри него стала мокрой и грустной. Поэтому когда он замечает, что за ним следят, уже слишком поздно, и пара парней выходит вперед, загоняя его в угол между почтовыми ящиками и отвесной стеной здания. Джеймс тормозит, его руки высовываются из карманов и он автоматически поворачивается спиной к стене. Двое приближаются к нему, медленно, не слишком осторожно, но вне досягаемости рук. Джеймс останавливается. — Спокойно, чувак, просто веди себя нормально, — говорит первый парень и расстегивает куртку, чтобы показать что он держит пистолет с нулевыми, мать его, навыками. Его палец на спусковом крючке. — Просто вытащи свой бумажник и положи его на землю. Не возникай сегодня вечером, и все уйдут на своих двоих, никто не пострадает. Это должно быть какая-то шутка. Из всех ночей именно сегодня происходит вот это: он попадает в историю с каким-то хилым, двенадцатилетним на вид парнем в куртке от North Face. — Я думал, такое бывает только в фильмах, — говорит Джеймс. Звучит вымученно. — Ну, поздравляю, сегодня ты гребаная звезда, — говорит первый парень. — Гони бумажник, — говорит второй парень. — Быстро! — У меня его нет, — говорит Джеймс. — Да ладно. Не ломайся. — У меня действительно ничего нет. И это правда. В заднем кармане у него три доллара, а его метрокарта и удостоверение личности — в застегнутом на молнию кармашке куртки. Он не выносит свою дебетовую карту из квартиры, кроме как для еженедельного посещения банкомата. Минимизация затрат. — Херня. Доставай, приятель, не заставляй меня подходить и обыскивать тебя, — пистолет поднимается на уровень лица. Это как вывихнутый сустав, скользнувший на место. Джеймс двигается, и ему требуется меньше двух секунд, чтобы закончить с первым парнем, хрипящим и царапающим его локоть в удушающем захвате. Пистолет удобно лежит в руке Джеймса. Он рассеянно отмечает, что это Springfield XD-S, мелкокалиберный, созданный для скрытого ношения. Второй парень застыл с открытым ртом. Его руки все еще в карманах. — Вооружен? — спрашивает Джеймс, нацелив пистолет на его центр тяжести. Парень быстро качает головой. — Хорошо. Повернись. Иди. Быстрее. Не останавливайся. Когда панические шаги стихают, Джеймс заканчивает с этим, создавая давление, достаточное, чтобы отключить первого парня. Он очнется через минуту. Ушиб горла, не более того. Джеймс осторожно опускает его на землю, затем ускоряется и не сбавляет темп, пока не сваливает на много миль, снова переходя с улицы на крышу и снова на улицу. Он не останавливается, пока со всех деталей пистолета не будут стерты отпечатки и они не будут разбросаны по пятимильному куску Бруклина. Его руки не дрожат. У него даже не ускорилось дыхание. Его тело знает как это делать, помнит очень хорошо, очень легко переключается на знакомые действия. Вот что он унаследовал от Джеймса Бьюкенена Барнса, парня, у которого было это тело до него: разъебанная рука, пейзаж из шрамов и рефлексы гремучей змеи под кокаином. Он знает как прозондировать здание, пользоваться различным оружием, собирать взрывчатку из чистящих средств (и это было совсем не забавно, вспоминать это, когда он стоял в узком проходе хозмага и тянулся к упаковке Drano**). Он может взламывать замки, срезать кошельки, говорить на шести языках — теперь, оказалось, на семи, после того как услышав вчера в поезде спор на фарси, он сообразил, что понял каждое слово. Он может получить больше с пистолетом, направленным ему в голову, чем большинство людей, когда они наводят его на цель. Одно дело — видеть в документах Сержант Джеймс Барнс, 75 полк рейнджеров, и совсем другое — чувствовать как его руки движутся по гладкой, безупречной схеме убийства. Раньше это никогда не казалось настолько актуальным. Он думал, что повреждения его мозга и тела слишком велики, чтобы прошлое для него могло быть чем-то еще кроме набора выписок из документов. Как и для кого-либо еще, независимо от того, какие не-такие-уж-тонкие намеки любит бросать Рамлоу. Когда он смотрел раньше на кого-то и видел все способы разлучить их с их ключами, их хладнокровием и кошельком, он думал, что это всего лишь голос посттравматического стресса. Вот почему он никогда ничего не отвечает, когда Рамлоу заводит разговор о том, что когда тебе станет лучше, когда ты выздоровеешь, почему бы, если это то, что служба дала тебе, почему бы не делать то же самое за частные деньги? С другой стороны, раньше-то он гораздо больше знал о себе. Но может, ему все равно стоит принять это. Может, это все, для чего он подходит. Вот что он знает о Баки Барнсе: этот человек был убийцей, лжецом и хладнокровным сукиным сыном. Роджерс, вероятно, знал о его роли убийцы, учитывая, что он бывший военный. Джеймс должен рассказать ему остальное. Он должен сказать ему — все. Роджерс заслуживает того, чтобы знать, чем занимался его суженый, когда он лукаво улыбался ему, глядя щенячьими глазами и выбирал кольцо. Почти четыре утра. Если он пойдет сейчас, то явится преступно рано, но он может подождать в ближайшем парке. У него есть адрес. Зачем вообще заходить в дом. Он просто постучит в дверь Стива, извинится, скажет правду, и, возможно, все это оставит его в покое.