Eternity

— То ты говоришь, что спасёшь меня, потом — что убьёшь... — Никто не говорил, что тебе мои способы спасения понравятся. — Значит, тебе плевать на мои обстоятельства и чувства? — Уолкер яростно сжал кулак, чувствуя, как вот-вот достигнет точки кипения. — И ты называешь это спасением? Да это какое-то насилие... Незаметным взгляду взмахом Мугена Канда рассёк воздух, но бледную шею не задел, а промахнулся и срезал лишь невиновную ни в чём ленту, что неизменно являлась частью костюма Стручка. Промахнулся ли? — А разве ты делаешь не то же самое? Как мог Шпендель обвинять его в чём-то, если сам был далеко не примером добродетели? Он постоянно носил свою приторную вежливую маску, но Канда знал, насколько тот мог быть не вежливым. Знал, насколько его можно было вывести из себя вплоть до перехода на нецензурные ругательства и применение физического насилия. Конечно, в связи с последними событиями и некоторыми трудностями на плечи «хрупкого» экзорциста свалились не совсем экзорцистские дела, но это ни чуть не позволяло Уолкеру вести себя как последний кретин. Канда не понимал. Не понимал, зачем ему понадобилось покинуть Орден, хотя шансы того, что ему позволили бы уйти, были почти нулевыми; не понимал, как он мог так просто оставить людей, которые рассчитывали на него. Стручок не мог так легко сбежать, и поэтому Канда обязан был его поймать, ведь он уже замешан во многом. О да, Уолкер тот ещё сопляк, у которого половина мозгов, видимо, проедена Ноем, но за несколько лет — Канда готов признать — он эволюционировал. Хотя, как известно, деградация тоже считается эволюцией. Канда чувствует свою вину и долг перед ним, поэтому обязательно вытрясет всё дерьмо (и Четырнадцатого) из этого горохового недоразумения, и тогда, быть может, оно наконец поумнеет. Ну а пока Канда пропишет ему целительных пинков для профилактики.