Обо всём подряд

Позвони. Телефон тихо вибрирует, уведомление о новом сообщение вылетает поверх дурацкой игрушки, в которую уже двадцать добрых минут рубился Тихон. Он косит глаза в сторону, но людям вокруг него абсолютно пофиг на то, что происходит в телефоне у Жизневского. Ровно как и на то, что происходит на сцене. Открывает мессенджер, чтобы набрать ответ. Не могу, репетиция С телефоном в руках? Палыч вещает Палыч – это их помощник режиссёра. Пожалуй, один из самых важных людей в театре, если не считать самого режиссёра, директора и актёрскую труппу. Палыча знали все. Даже за пределами театра. И особенно то, как он любил давать свои наставления и вносить бесконечное количество правок в очередную постановку. Поэтому объяснять Ваньке, почему он не может сейчас взять трубку и почему никто Палыча, который скачет по сцене, сейчас не слушает, занимаясь своими делами подобно Жизневскому, не нужно. Но Янковский не отстает. Наушники с собой? Вспыхивает какой-то нездоровый интерес. И что этот малахольный задумал? Правда спросить, в чём соль, Тихон не успевает: следом прилетает ещё одно сообщение. Голосовое. Любопытство мгновенно сменяется лёгким волнением. А не случилось ли чего? Машинально тянется к карману собственных штанов. Пусто. Вспоминает, что оставил чехол с наушниками в гримёрке. Чертыхается чуть громче положенного и вскидывает голову. Но никому не интересно, что там случилось на последнем ряду у самого края, где находится Тихон. Палычу, собственно, тоже, судя по тяжкому вздоху мужчины, который набирал воздух в лёгкие для начала монолога на тему «почему в этой сцене персонажи стоят именно так, а никак иначе». Творчество страшная вещь. Сознание пытается придумать какую-нибудь отмазку или отговорку, чтобы все-таки попытаться выбраться в коридор, набрать знакомый наизусть номер, удостовериться, что ничего не произошло, и Ванька не встрял ни в какую передрягу. Но, с другой стороны, чего было томить Тихона предварительными вопросами-сообщениями про наушники и телефон. Это выглядело, как минимум, странно. И для человека, у которого и правда могло что-то случиться из ряда вон выходящее, нетипично. Хотя это же Ваня. Тиша практический с самой первой встречи понял, что у него всё не как у людей. Побочный эффект именитой фамилии, решил тогда Жизневский. Но после года вместе понял, что нихрена: виноваты личные тараканы Янковского. Поэтому уживаться приходилось и с ними тоже. В итоге Тихон плюёт на разработку гениального плана побега и тянется вперёд к следующему ряду стульев, дёргая аккуратно рукой плечо коллеги по «несчастью». – Эй, есть наушники? Ему молча и без вопросов протягивают связку спутанных наушников, и Жизневский благодарно улыбается, прежде чем потратить ещё две минуты на их распутывание. Приходится немного спуститься задницей ниже на своём месте, чтобы не демонстрировать свою наглость совсем уж в открытую. Жизневский может и был бунтарём по жизни, но уважение к работе у него имелось. Пусть и вот с такими небольшими отступлениями. Поэтому он настраивает громкость звука на телефоне, а затем нажимает на белый треугольник. Громкие стоны сразу же перекрывают бравую речь Палыча. Тихон на автомате блокирует телефон, но гаджет предательски отказывается вырубать звук, и к стонам добавляются хриплые вздохи. Жизневский чувствует, как моментально начинает гореть лицо. Он обводит ещё раз взглядом впереди сидящих, смотрит на сцену, чтобы удостовериться, что на него точно никто не обращает внимание, и только затем открывает мессенджер вновь. Тут же приходит сообщение. Ну как? Ни «послушал?», ни «достал наушники?». Ванька не глупый: видит, что его голосовуху прослушали. Ебучие технологии будущего. Тихон матерится одними губами и скользит пальцем по клавиатуре. Вань, это чё? Снова блокирует телефон, тушит экран. Но он загорается вновь, отображает очередное уведомление. Это я. Тише хочется то ли разбить телефон об стену, то ли придушиться этими чёртовыми наушниками. Но портить свою, да и чужую, технику он, конечно, не будет. Нахрена? Вот это уже звучит как логичный вопрос. Но наверняка Жизневский знал только одно: если Янковский что-то придумал, то остановить его было уже невозможно. Хочу. Одно слово. И фотография. Через экран транслируется какой-то совершенно блядский и неестественный излом чужих губ. Тут же голая грудь с тёмными волосками и такое узнаваемое, совсем родное родимое пятнышко на плече. Тихону внезапно становится очень тесно в достаточно свободных штанах. Опасно. Ванечка, я же через три часа уже буду дома, ну чего ты Печатные слоги даже в собственной голове звучат как-то совсем жалостливо. Жизневский более чем уверен, что его интонацию считывают на раз-два и без ответного голосового сообщения. Теория быстро находит подтверждение, когда Ваня отправляет новое аудио. Отказать себе в нажатии на кнопку «пуск» Тихон, конечно же, не может. В этот раз вперемешку со стонами звучат ещё и слова. – Представляешь, я всё ещё растянут, – в голосе у Янковского максимально вкрадчивые ноты, знает, сука, как давить на больное. – Пальцы так легко вошли, сам не ожидал. Ещё пара стонов, звуки какого-то шуршания, и снова голос. – Хочу тебя страшно, Тиш. Думаю об этом с самого утра, ничего не могу с собой поделать. А вот я прям могу, думает Тихон. Особенно сидя в дохрена неудобном кресле среди кучи ненужных сейчас людей. – Согласись, вчера было мало? Тихон соглашается. Пусть и про себя, но под аккомпанемент резко напрягшегося члена. Ваня, я же на работе А я на коленях. И картинка вырисовывается сразу настолько яркая, реалистичная, что Жизневский очень хочет надавить пальцами себе на глаза, чтобы хоть немного успокоить разыгравшуюся вмиг фантазию. Успокаивать, впрочем, смысла особо нет. Ваня присылает ещё одну фотку. В этот раз нет ни груди, ни губ. Только красиво изогнутая спина и соблазнительно вскинутая вверх задница. В просторном зале театра становится очень и очень жарко. Нравится? Тихону хочется натурально взвыть. Под ладонями практически по-настоящему ощущаются округлые и приятные на ощупь ягодицы. Ваня любит, когда ему пальцами сжимают задницу, бёдра до боли, пока трахают сзади. Вчера они занимались сексом именно в такой позе. Но было это то ли как-то очень сумбурно, то ли как-то аляписто, потому что оба были без сил, а Янковский ещё и с поезда. Вроде просто болтаешься в этом Сапсане без дела четыре часа, спишь или залипаешь во что-нибудь, ничего не делаешь, а всё равно на перрон вокзала потом вываливаешься уставшим. Дорога есть дорога. Жизневский не сразу строчит ответ, разглядывает ещё пару долгих минут фотографию. И как только в такой позе умудрился сделать настолько идеальный кадр… Всё так красиво, в объективе лишь самое нужное, Ваня явно знал, что делает, умело настраивая камеру. Зараза. Охуеть как нравится Скрывать очевидное смысла не было. Янковский прекрасно читает его реакции на собственное тело. Даже через экран чёртового мобильного телефона. Правильный ответ. Где-то в груди застревает грохочущий рык, но Тихон вовремя его осаживает, не даёт выбраться на волю. И сползает ещё ниже по стулу, чтобы незаметно развести ноги чуть шире. Член уже стоит так, что становится неприятно. Ваня шлёт новую голосовуху. – Два пальца, Тиш. Фоном слышится что-то ещё, совсем приглушенно, как будто вдалеке, но Жизневский эти мокрые, пошлые звуки не спутает ни с чем. Ванька трахает себя пальцами и продолжает разговаривать с Тихоном через динамик телефона. – Неудобно немного, но хрен с ним, – Янковский судорожно втягивает воздух, сбивается на стон, прежде чем продолжить. Неудобно ему, блять. – Хочу твой член. Кончишь в меня сегодня? Тихон готов кончить вот прямо сейчас. Он сомневается даже, что ему потребуются полноценные движения ладонью вверх-вниз. Хватит и одного касания, может, вообще, достаточно будет просто обхватить головку, обвести пару раз большим пальцем, чтобы заполучить такую желанную сейчас разрядку. Но кончить в Ваньку, конечно, хочется больше. А ещё вытрахать как следует из этого засранца всю его сучью натуру, чтобы неповадно было так откровенно дразниться, доводить до исступления, когда Жизневский не то, что кончить, он даже потрогать себя не может. Слишком много сейчас всяких «но». Ну и падла же ты, Ваня Янковский. Пиздец тебе сегодня, Ванечка Пальцы с трудом попадают по нужным буквам, но когда Тихон снова представляет Янковского на коленях, как он двигает пальцами внутри, уже, наверное, добавляет третий, нетерпеливо дёргает бёдрами, то вперемешку с новой волной возбуждения накрывает какой-то неистовой злостью. На Ваню, на людей вокруг, на этого чёртового Палыча, который никак не угомонится. И на самого себя. Но Жизневский намеренно концентрируется на первом пункте из предложенного списка. Я тебя так трахну, что тебе больше никогда в голову не придёт подобной хернёй заниматься. Трогать себя не дам, кончишь на моём члене, сука Ваня молчит. Тихон позволяет себе короткое касание к паху, чтобы поправить стоящий колом член. Отрывается от экрана, проверяет ещё раз бегло, что никто не заподозрил его ни в чём постыдном. Хотя, кажется, одного взгляда хватит, чтобы понять, что сейчас происходит у Жизневского ниже пояса. Ваня всё еще молчит. Действительно сука. Ты меня понял?! В ответ прилетает фото: Ванина ладонь с белёсыми каплями на пальцах. Тихон на полном серьёзе принимается размышлять, что ему следует сделать в первую очередь по прибытию домой: трахнуть или всё же убить Янковского. Или все вместе, но в правильном порядке. Жду тебя. Он намеренно игнорирует последнее сообщение, блокирует телефон. Палыч заканчивает своё вещание аккурат через семь минут, как Жизневский более-менее приходит в себя и начинает ровно дышать. Но тугой узел возбуждения внутри никуда не девается. Такси до квартиры он ловит сразу же, едва вылетает пулей из театра. Чужие наушники остаются лежать в кармане штанов, снова собираются в путаный комок.