Школа порока. Часть 3: Театр разврата.

13 — Вы говорите, что странствуете много веков, но разве человек может жить много веков? —спросил мальчик. — Человек не может. А я — не человек, — ответил Зик. — А кто вы? — Самый настоящий вампир. — Да разве вампиры существуют? Это ведь сказки все! — Если существует Бог и Дьявол, почему бы не существовать вампирам? — Это же грех... — Да, грех... Грех поневоле... И в тысячу раз больший грех для тех палачей, которые сделали со мной такое! Так что, теперь будешь ты сыном вампира. Но не бойся, я не причиню тебе зла. А если кто-нибудь посмеет причинить зло тебе, я загрызу его! — А почему вы прячете свое лицо под капюшоном? — спросил Альфред. — Чтобы никто не увидел его! — А почему? — Чтобы никто не увидел его и не испугался. — А отец Кристофер умер? — Не знаю, буду надеяться. И вообще, слишком много вопросов, нам пора передохнуть, — сказал Зик. — Я хочу есть, — жалобно проскулил мальчик. Зик похлопал по пустым бокам свой кошелек: денег, разумеется, нет. — Быть может, удастся выручить кое-какую мелочь за серебряную ложку, — предположил Зик. Но, к его удивлению, за ложку он выручил столько, что хватило не только на то, чтобы накормить мальчика, но и на то, чтобы купить ему теплую одежду. Ложке было более восьмиста лет. Лэрри проснулся в гримерке. К нему прижимался сонный Лэмюэль. Парень заглянул под одеяло. — ****ь, я переспал с мужиком... ****ец! Сонный Лэмюэль продолжал тесниться к нему, тыкаясь об руку обнаженным плечом. Лэрри посмотрел на его женское лицо, на его тонкую шею, на которой не заметно было даже кадыка. — Бля, сверху баба, снизу мужик, — проговорил Лэрри и поспешно принялся натягивать брюки. Он выбежал из гримерной, не будя Лэмюэля, взволнованный получением нового опыта, и столкнулся со Скотти. — Ширинку застегни, — ехидно улыбаясь, сказал Скотти, — педик доморощенный! За что получил такой толчок в плечо, что едва не влип в стену. — Лилия! — закричал Лэрри. — Оставьте меня все, не трогайте! — ответила девушка и исчезла в дверях, как легкий, прозрачный мотылек. Театр опустел. Погасли прожектора. Лишь возились уборщики, взваливая на тачку обескровленные трупы. — Скучаешь? — спросил Лекан. На нем был смешной колпак с бубенчиками. Лекан репетировал роль придворного шута-карлика. Он тащил за собой огромный для его роста, но плоский сверток. — Это тебе. — Что это? — безучастно спросила Лилия, повернув в его сторону тонкую шею. — А это тебе от нашего сеньора Отто, — ответил Лекан. — Что еще за новости? — Сама откроешь. Лилия нервно открыла сверток. На нее, будто из зеркального отражения, смотрела она же сама. С лилиями в волосах и в голубом платье. — Поразительное сходство! — восхитился Лекан. — Отто рисует? Вот уж не знала! — Понятия не имею, он ли это рисовал или кто другой, но этот портрет достоин королевы. Между вами с Отто что-то происходит? — Нет, — смутилась Лилия. — Ничего между нами нет. — А может к нам вечером заглянешь? — осведомился Лекан. — Донна всегда тебе рада. — Нет, не думаю. — Все страдаешь по Лэмюэлю? — понимающе сказал Лекан. — Сам таким был. Да пойми, Лэмюэль — это ветер. Он никогда не будет принадлежать кому-то одному. Поэтому не бери в голову и наслаждайся вечностью и кровью! После ухода Лекана, Лилия глубоко задумалась над его словами. Когда сознание ее вышло из глубокой задумчивости, Лилия увидела, как совсем рядом перед ней сидел, подперев голову руками, Отто. Он наблюдал за ней. — Что вы здесь делаете?! — Наблюдаю за тобой, уже полчаса. — Вы сами рисовали портрет?! — По памяти. Мне помогал один старый друг, вампир-художник. — У вас хорошая зрительная память. — Не жалуюсь. Отто схватил ее руку и принялся целовать: — Останься со мной! — Ах, не нужно! Грудь Лилии вздымалась под корсажем от таких жарких просьб и признаний, а кровь закипала в жилах. — Стань, стань моей... — Вижу, ты времени даром не теряешь, Отто, — сказал Лэмюэль. Он разгуливал по зданию театра голый, накинув на плечи меховую накидку. — Доброе утро, — безразлично бросил Отто. — Вообще-то сейчас ночь. Лэмюэль взял с блюдца оливку и засунул себе в рот. — Ладно, не буду мешать, — вильнув голым задом, вышел Лэмюэль. И Лилия и Отто одновременно посмотрели на закрывшуюся за ним дверь. Отто сузил глаза — этот жест говорил о том, что он ненавидит. Он еще с большим жаром повернулся к Лилии: — Будь моей... Лилия думала о безразличии к ней Лэмюэля и слезы наворачивались на глаза. — Хорошо, — произнесла она, тоном королевы, жертвующей собою ради блага народа. Отто прикоснулся к ней губами. Он привык добиваться, чего хочет. И в театре, и в жизни. Альфреду нравилось бродить с Зиком. Зик рассказывал много интересных вещей. Рассказывал, как в давние времена существовал орден праведных тамплиеров и как Железный король и папа Климент, позавидовав братству ордена, семь лет подвергали тамплиеров пыткам, а потом приговорили к сожжению на костре. И как тамплиеры перед смертью прокляли палачей и весь их род. Альфред с удовольствием слушал рассказы новоиспеченного папы, закусывая ванильным калачом и воспринимал их, как старую сказку. Вот, костер уже начал потухать. Дым от него навеял запах жженых листьев, запах осени. Однако раскаленные угли все еще дарили тепло. Зик как следует укутал Альфреда в утепленный плащ. Самого его сморил сон и Зик, не выдержав, захрапел. Альфред взял палку и принялся шурудить ею в кострище, пытаясь засунуть в пепел несколько сырых картофелин. Он взглянул на капюшон спящего Зика и мальчика разобрало детское любопытство. И чем больше говоришь ребенку о том, чего делать нельзя, тем больше ему хочется нарушить запрет. Альфред ерзал на месте от нетерпения. Он плюнул на палку, чтобы погасить искру и, уцепившись ею за край капюшона, снял его. Увидев истинное лицо Зика, Альфред закричал не своим голосом. Зик проснулся, он увидел плачущего в истерике мальчика и снова нахлобучил капюшон. — Я ведь предупреждал тебя, чтобы ты не смотрел на мое лицо. Да, я урод! Прости, что не показал сразу. Я не хотел тебя пугать... Твой выбор — остаться со мной или уйти... — А вы не монстр? — спросил мальчик, немного успокоившись. — Нет, — всего лишь самый обыкновенный вампир, — ответил Зик. После происшествия в гримерной, Скотти не упускал случая подстегнуть Лэрри по поводу проведенной с Лэмюэлем ночи. Каждый раз из-за этого начинались шум и драка. Скотти обзывал Лэрри всевозможными обидными именами. Начиная с «гнусного пидора» и заканчивая «анальным монстром». Лэрри, разумеется, сразу же бил обидчику морду. Они возненавидели друг друга еще больше. Иногда их останавливали истерические крики на улице. Это соседи, став вампирами, выходили на промысел, ловя на пустынной ночной улице одинокого прохожего. — Фу, пидор, отпусти меня, — кричал Скотти, — а то, чего доброго, и меня трахнешь, забыв о родстве, — кричал Скотти. — Да, трахну. Кулаком под глаз! Лэрри заехал ему под глаз, подарив второй фингал для симметрии. Он привязал племянника к креслу, а сам полез в холодильник и достал бокальчик крови со льдом. Улыбаясь, он поднял вверх бокал, медленно смакуя напиток небольшими глотками и аппетитно причмокивая. Скотти начал осыпать парня руганью и проклятиями. — Заткнись, наконец! — вскричал Лэрри, разбив опустошенный бокал об стену. — Ты здесь никто! В театре собирались ставить спектакль по мотивам произведения русского поэта и писателя А.С.Пушкина "Евгений Онегин". Лилия получила главную роль — роль Татьяны. Она целыми днями зубрила текст, который никак не шел в голову. Вначале я молчать хотела, Поверьте, моего стыда... Она снова сбилась, забыв слова, и начала заново. Вначале я молчать хотела, Поверьте, моего стыда, Вы б не узнали никогда, Когда б надежду я имела... Когда б... Вначале я молчать хотела... (А. С. Пушкин «Евгений Онегин») — Присядь ко мне, — сказал Отто, наблюдая за ее мучениями. Он схватил Лилию за руку и она плюхнулась к нему на колени. Отто погладил ее по руке. — Как хорошо, что Лэмюэль отказался от роли Татьяны, — заметил он. — Уверен, что ты будешь самой лучшей Татьяной. Эта роль как нельзя лучше тебе подходит. — Ах, куда же мне до Лэмюэля! — Ты лучше, — проговорил Отто, — по крайней мере, ты настоящая женщина, а не фальшивка. Он стал целовать ее страстно и легкая дрожь пробежала по спине Лилии. В голове промелькнула мысль, что этот вампир становится ей небезразличен. Уж слишком много казалось в нем любовного пыла. Словно легок на помине, вошел Лэмюэль. — Все репетируете? — цинично бросил он. — Чувствую, что Татьяна научится целоваться так, что обворожит Онегина не только на подмостках сцены. — Не переживай за Онегина, — ответил Отто, — им буду я. — Даже так? — все так же цинично спросил Лэмюэль. — Что же, я бы не смог придумать претендента на эту роль лучше моего старого доброго друга Отто. Репетируйте, не стану мешать вам присутствием своей скромной персоны, искусство требует жертв. Лэмюэль вышел. За маской безразличия и цинизма на самом деле таилась драма. Лэмюэль всегда заявлял, что презирает такое низменное чувство, как ревность, но в глубине души, как червь, который завелся в сердцевине яблока, оно точило его изнутри. Он ужасно ревновал Отто, хоть и не показывал вида, прикрываясь своим актерским мастерством. Он хотел, чтобы Отто был сейчас рядом с ним. Он любил его. Но гордость не позволяла сделать первый шаг. Лэмюэль остался совсем один. Он вошел в гримерную и достал из мини-бара бутылку виски. Вот он, великий Лэмюэль, всеми покинутый! Он остался один. Даже Отто, и тот ушел! Вампир пригубил виски из бутылки и раздраженно начал сбрасывать с себя одежду. Ему стало так одиноко, что захотелось умереть. — Нерон! — закричал Лэмюэль. — Где мой пес?! В душе Отто гнездилась чудовищная боль. Лэмюэлю все равно... Отто решил сделать так, чтобы Лэмюэль прочувствовал точно такую же боль, какую причинил ему, а может быть даже сильнее. — Я хочу тебя...— проговорил Отто Лилии. — Не нужно... — Чего ты боишься, мы же вместе, я люблю тебя и не причиню тебе вреда, доверься мне. Отто взял ее за руку и потащил за собой. — Куда мы идем? — на ходу спросила Лилия. — В гримерную. Отто открыл дверь. Из гримерной, как бывало чаще всего, разило алкоголем. Валялась бутылка виски. Голый Лэмюэль валялся на кровати, по комнате бегал рыжий пес. — Подвинься, — грубо оттолкнул Лэмюэля Отто, увалившись с Лилией на постель. — Не нужно,—запротестовала Лилия, но Отто целовал и гладил ее, будто и не слышал. Вампир овладел ею, не смотря на то, что Лэмюэль лежал в двадцати дюймах от них, он занимался сексом так страстно, что заставлял кричать Лилию на всю гримерную. — Какой ты жадный! — пьяным голосом проговорил Лэмюэль. — Я всегда делился с тобой, оставь мне хотя бы место сзади... — Я не привык делить своих девушек и парней с кем бы то ни было, — с улыбкой отвечал Отто. — Как здорово заниматься сексом с нормальной девушкой, а не обнимать муляж вместо груди. Настоящая грудь... — провел Отто по бюсту Лилии, — а ниже... Неописуемо. Это меня заводит больше, чем анальный секс... Отто знал, чтт унизит и убьет этими словами Лэмюэля. Но ему было все равно. Он хотел сделать Лэмюэлю как можно больнее. Слова эти действительно острыми клинками вонзались в израненную комплексами, одинокую душу Лэмюэля. Да, по сравнению с Лилией, он полное ничтожество. Она настоящая женщина, а он ненастоящий... Лэмюэль принялся рыдать. Отто цыкнул на рыжего пса и тот убежал. «Пусть поплачет. Пусть побудет в моей шкуре. Пусть ему будет так же больно, также унизительно, как и мне. Может это пойдет ему на пользу». Лэмюэль продолжал рыдать, кляня судьбу заплетающимся языком. Лилия не сдержалась, провела рукой по волосам Лэмюэля. Отто злобно оттолкнул ее: — Идем отсюда, посидим в дорогом ресторане, а потом пройдемся по осеннему парку, моя любимая. Это гораздо лучше, чем слушать нытье пьяного зоофила непонятного пола. Тут блевотиной и псиной несет. Прочь отсюда! Видя, что Лилия сопротивляется, Отто унес ее на руках. Лэмюэль продолжал рыдать, уткнувшись в подушку. Одиночество убивало. Выхода не было. Тишина. Звук тикающих часов. Лэмюэль стал кричать. Кричал он громко, неистово, разрезая криком тишину, как торт на именинах. Тихо скрипнула дверь. Мрачно вошел человек в капюшоне. — Зик!! О, если бы ты не пришел, я бы умер сейчас... Как хорошо, что ты пришел... — Я пришел по делу, — сухо ответил Зик, хотя сердце его отчаянно билось в груди. — Со мной мой сын. Мальчик замерз и устал. Нет ли у тебя для него теплого спокойного местечка на ночь? Только, чтобы к ребенку никто не прикасался. Чтобы его не трогали вампиры. Если кто-то его хоть пальцем тронет, я всем перегрызу глотки и выброшу в мусорный бак. — И мне? — И тебе! — ответил Зик. — Хорошо, — Лэмюэль нащупал на столе ключ. — Рядом есть каморка, закрой там своего сына и возвращайся ко мне. Это условие. Устроив Альфреда в каморке, Зик вернулся в гримерную. — Мне так плохо, Зик, — стонал пьяный Лэмюэль, лежа на животе. — Я, звезда первой величины, никому не нужен! Я не нужен даже Отто! Меня все покинули! — по лицу Лэмюэля потекли слезы. — Мне так плохо, Зик, пожалей меня, погладь меня по спинке. Погладь, не бойся! Я хочу тебя, Зик, хочешь, я начну возбуждать тебя своим языком? Он полез к ширинке Зика. — Уйди, греховодник! Ты кидаешь меня в геенну огненную, — отодвинулся Зик. Лэмюэль заскулил и заплакал: — Зик... Зик... Я совсем один, не оставляй хоть ты! Лэмюэль подполз к Зику и, схватив его локтем под подбородок, опрокинул на кровать. Потом, совершенно голый, залез на него сверху и принялся расстегивать ему ширинку. Его губы начали ласкать плоть вампира. Сначала Зик решил оттолкнуть его, но почувствовал неописуемое блаженство и мысли эти улетучились. Он никогда еще не испытывал такого наслаждения от орального секса. Будучи тамплиером, об этом греховодном занятии Зик не мог и помышлять, да и в нынешнем веке оно оставалось для него греховодным. В любом случае, даже не с кем было этот грех испробовать. Лэмюэль вытворял такие чудеса, что Зик забыл, кто он такой. — Ну как? — спросил Лэмюэль, заглядывая в уродливое лицо Зика. Зик простонал: — Нет мне, грешнику, прощения... Лэмюэль целовал его и в то же время пытался сесть на его возбужденную плоть. Он издал крик амазонки, когда ему все же это удалось. Лэмюэль прыгал и стонал, доводя Зика, у которого лет шестьсот не было секса (а такого секса вообще никогда не было!) до исступления. Лэмюэль был просто монстром, ни одна женщина не смогла бы сравниться с ним. Он вспомнил сдержанных набожных дам четырнадцатого века — в строгих платьях, для которых секс был скорее обязанностью, чем наслаждением. Сейчас же он чувствовал поразительные ощущения. Устав, Лэмюэль лег на Зика поперек. — Почему ты молчишь? — наконец спросил красавец. — Тоже разочарован, что я не женщина? — он иронизировал уже над самим собой. — Я не знаю... Каяться уже нет смысла, — сказал Зик, — я погряз в грехе... — Папа, ты тоже свершаешь над этим человеком очистительный обряд, как отец Кристофер совершал надо мной? — спросил Альфред, стоя в гримерной. Зик закусил губу: — Прости Господи... Что ты здесь делаешь?! — Ты хотел закрыть меня на ключ, но забыл сделать это... — О, позор мне... позор и проклятие на мою голову... — Какой миленький мальчик, — проговорил Лэмюэль, погладив Альфреда по щеке. — Не смей прикасаться к нему! — предупредил Зик. — Иначе я растерзаю тебя! — А вы дядя или тетя? — спросил Альфред. — Тетя, — ответил Лэмюэль, моргая подведенными глазами. — А почему пися как у дяди? — Это муляж. Зик понял, что мальчика нужно немедленно уводить из театра разврата. Мало того, что над ним тут могли похотливо поглумиться, так еще, находясь в окружении вампиров, он подвергался серьезному риску. Застегнув ширинку, Зик встал с постели. — Мы с сыном уходим, мы не останемся тут, — сказал он. — Очень жаль, — ответил Лэмюэль. — Но, я думаю, что вы еще вернетесь и мы обязательно с вами увидимся. Зик взял Альфреда за руку. — А что такое муляж? — спросил Альфред. — Ненастоящее, поддельное, — ответил Зик. — У этой тети была ненастоящая пися? — Не знаю, — раздраженно ответил старый вампир. — Знаешь, ты же делал с ней то, что делал со мной отец Кристофер! — Ничего я с ней не делал. И вообще, прекрати вести разговоры, неприличные для твоего возраста! Иначе не пойдешь вместе со мной! Альфред замолчал. Зик думал о том, как опозорился перед сыном. Всему виной его слабая, подверженная страстям, плоть. Но при одном воспоминании о проделках Лэмюэля в этой плоти снова продолжали кипеть страсти. Зик, воздев глаза к небу, начал шептать слова молитвы, молясь, чтобы похоть оставила его и с ним пребывал здравый разум. 14 Зик ужасно хотел есть. У него уже двое суток не было во рту ни капли крови. Моросил дождь. Осенняя дорога блестела от его капель под светом фонарей. Вампир заметил, как по тротуару, приподняв воротник и опустив на лоб шляпу, спешит домой прохожий. Сил терпеть голод больше не было. — Подожди меня здесь, под деревом, только никуда смотри не уходи, — сказал Альфреду Зик. Мальчик кивнул. Зик нервно устремился за прохожим. Изнемогая от любопытства, Альфред поспешил следом за вампиром. Он чувствовал, что Зик ушел непросто так, что здесь крылась какая-то тайна. Зик поспешил за прохожим. Слюна сама потекла изо рта, так долго он не ел. — Простите? — начал Зик. — Да-да? — обернулся прохожий. В этот момент вампир схватил его за шею, как повар, поймавший на дворе гуску. Мальчик, стоя за деревом, раскрыл рот от любопытства. Фонарный свет как освещал фигуру Зика. Зик нетерпеливо потянул жертву за воротник и, оскалив клыки, впился в шею. За столько веков он стал настоящим профессионалом — прохожий даже пикнуть не успел. Покинув приход извращенца Кристофера, Альфред наконец-то полной грудью вкусил свободу. За пределами прихода, оказывается, была жизнь. Кроме извращений было в этом мире еще что-то. И Альфред быстро втянулся в нее, в эту прекрасную осеннюю сказку странствий, листвы, костров и туманов. Увиденное зрелище до глубины души поразило маленькое сердце Альфреда. Мелкий, накрапывающий дождь и слоновой костью блеснувшие клыки, клыки вампира в свете фонаря, впившиеся в чью-то шею ради того, чтобы наполнить свое чрево живительной влагой. Тем, что дает жизнь — кровью. Альфред, не мигая, с восхищением наблюдал, как отец его подпитывается кровью. В его маленькой детской душе внезапно возникла мечта — стать таким же, как и он. Зик обескровил прохожего и выбросил труп. Мальчик побежал обратно, под дерево, где отец оставил его. Через минуту вампир вернулся. Альфред с благоговением смотрел на него, как на своего кумира. — Где ты был, отец? — пытливо спросил он. — Ходил смотреть, нет ли поблизости какого-нибудь жилища, где можно было бы остановиться на ночь. — И не нашел? — Не нашел, — ответил Зик. Они молча двинулись по курсу прямо. Дождь припустил сильнее. Зик понял, что лучше где-то остановиться на ночь. Они присели под деревом. Альфред совсем продрог. Зик укутал его в плащ, но это не спасло — плащ промок тоже. Дождь уже закончился, но Альфред продолжал зябнуть, сидя под деревом. — Эй, дорогие, что мерзните, идите-ка лучше к нам! — послышался звучный голос. Зик поднял голову и увидел цыганку в цветастых юбках, несшую охапку ещё не совсем успевшего промокнуть хвороста. — У вас можно переночевать и обогреться ребенку? — крикнул ей Зик. — Я заплачу, у меня кое-что осталось. Цыганка кивнула, приглашая последовать за ней. Невдалеке расположился цыганский табор. Потрескивали наполовину промокшие поленья в костре. В котле уже закипело какое-то варево. Дрожа всем телом, Альфред уселся у костра. — Жрать хотите? — спросила цыганка. — Благодарю, я не голоден, — ответил Зик, — но был бы премного благодарен, если бы вы накормили моего сына. Цыганка взяла черпак и, зачерпнув что-то похожее на похлебку, подала Альфреду жестяную миску. — Что это? — подозрительно принюхался мальчик. — Раз люди едят, значит это можно есть, — ответил Зик. Альфред сделал глоток горячей похлебки, от которой исходил пар. Есть хотелось настолько сильно, что ему было все равно, какие ингредиенты входили в состав этого блюда, которое приятным теплом разливалось по желудку и необычайно быстро согревало. Скоро мальчик перестал дрожать. Цыганка уговорила Зика погадать ему на картах, Альфред держал руки над костром. — Привет, — сказал кто-то, подойдя сзади. Альфред обернулся — сзади стоял цыганенок. — Тебя как зовут? — спросил он. — Альфред. А тебя? — Амин. Пойдешь играть? — Пойду. Альфред устремился следом за Амином, путаясь в длинном плаще. — Ты откуда? — спросил Амин. — Я с отцом. Мы — странники. А правда, что вы, цыгане, лошадей воруете? — Бывает. — И ты воруешь? — Воровал раньше, — ответил Амин. — А пойдем сейчас у кого-нибудь лошадь украдем? Я всю жизнь мечтаю о лошади. — Не могу, — сухо ответил Амин. — Почему? — Нельзя. — Вам, цыганам, полагается. Просто тебе стыдно признаться, что ты струсил! — Ладно, — сказал Амин, снизив голос до шепота. — Я расскажу тебе, в чем дело. Только ты поклянись, что никому не расскажешь... — Зуб даю! Амин поглядел по сторонам и наклонился к Альфреду: — Лошади боятся вампиров. А я — вампир. Альфред рассмеялся: — Ты — вампир? Не смеши! Раздраженный Амин оскалился — во рту блеснули острые клыки. — Ух ты, можно потрогать? Альфред осторожно дотронулся до клыков, проверив, настоящие ли они. В сердце закралась зависть: этот маленький цыганенок — вампир. Такой же, как и его отец. — Послушай, — сказал Альфред, — Амин, а сделай меня вампиром? — А почему это я должен делать тебя вампиром? — надменно хмыкнул мальчик. — А я... А я отдам тебе ремень со свастикой на пряжке, который мне купил отец. — Покажи ремень, — сказал цыганенок. Альфред беспрекословно расстегнул ремень и подал Амину. — Гм... Действительно, со свастикой... Ну хорошо, я сделаю тебя вампиром. Да только ты можешь умереть. — Я не умру. Мой отец уже несколько веков живет. — Хорошо, я только надкушу твою кожу. На всякий случай. И сверкнув клыками, цыганенок склонился к шее Альфреда. Цыганка быстро раскладывала карты, как настоящий мастер своего дела. — Какое бурное у тебя прошлое, дорогой. Да такое длинное... Ты был очень одинок и несчастен. — Что правда, то правда,— вздохнул Зик. — А в будущем — любовь, страсть... Пиковая дама... Страстная черноволосая женщина. Или не женщина?!.. Что-то я ничего не пойму... — Давайте дальше, — перебил ее Зик, чтобы закрыть эту тему. — Что там, в будущем? — В будущем... Да оно бесконечно! В первый раз вижу такое, дорогой. Видно, карты устали. Ну, пусть отдохнут, а ты пока позолотишь мне ручку. Цыганка бесцеремонно протянула руку с браслетами-копеечками. Зик сунул ей монету в ладонь. — А где мой сын, кстати? Альфред!.. Альфред потрогал ранки на шее. Это было похоже на то, как когда-то давно ему делали прививку. — А я видел в одном фильме, как после укуса вампира человеку становилось плохо. Цыганенок засмеялся. — Спасибо, — Альфред чмокнул его в губы. — Ты что?! Ты что делаешь?! — возмутился тот. — Это такой очистительный обряд. Раньше я жил у священника и он показывал мне этот обряд очень часто. И еще кое-какой. Хочешь покажу? Расслабь губы... Альфред просунул свой язык в рот мальчика. — Альфред! Альфред! — послышались крики Зика. Он отпустил цыганенка: — Это отец! Мне нужно идти! Амин недовольно вытер рот рукавом. 15 Лилия, в длинной ночной рубашке, печально и задумчиво смотрела в открытое окно, склонив голову на плечо. Девушка сейчас так невинно выглядела, со светлыми, распущенными по плечам волосами, что могла запросто сыграть жертву маньяка в каком-нибудь триллере. Занавеска развевалась от ветра, а в окно изредка залетали пожелтевшие листья. Отто проснулся от ворвавшегося в комнату осеннего холода. Он неслышно подошел к окну и закрыл его. Лилия вздрогнула от неожиданности: — Вы меня напугали... — Сколько можно мне выкать! — потерял терпение Отто. — Простите... Прости... Лилия посмотрела на него: Отто был высокий, статный, с прекрасными чертами лица, с бесподобным цветом глаз и волос, создающим неповторимый контраст. Он был очень красивым. Лилия смутилась из-за того, что так бесцеремонно разглядывает его и отвела глаза в сторону. Отто прижал ее к себе. — Ты грустишь, это видно невооруженным глазом. Снова Лэмюэль! Да пойми ты, что Лэмюэль никогда не любил тебя, он никого не любит, кроме славы, крови, алкоголя и ****ства. Если бы он любил тебя, разве отдал бы мне на поругание? Разве стал бы с умилением наблюдать, как я извращаюсь над твоим телом? Он всеми лишь пользуется, подпитываясь похвалой, обожанием и поклонением. Да он живет этим! Лилия все же осмелилась поднять глаза на Отто. — А ты, чем живешь ты? Откуда это внезапное внимание ко мне? Уж не затем ли ты начал проявлять его, чтобы вызвать ревность Лэмюэля? — Да, это так, — вырвалось у Отто. — Я так и знала! Лилия со слезами кинулась к выходу. — Постой! Отто настиг ее возле двери. Но у Лилии началась истерика. — Пусти меня, не трогай! Проклятые вампиры, вы сломали нам жизнь. Мне, Лэрри, Скотти... И какого черта вы появились в этом городе! Вы превратили меня едва ли не в уличную шлюху, сделали кровопийцей! Сейчас я бы спокойно жила себе со своим парнем Лэрри, он один меня любил... — Каждый сам делает свой выбор, — философски сказал Отто. — И каждый умирает от того, к чему стремится. Ты хотела Лэмюэля? Ты получила его тело. Да только за все нужно платить! Что же касается твоего "любящего" парня, то он сам на днях трахнул Лэмюэля.... — Лэрри? Нет, не может быть... Я всех вас ненавижу, вы все одинаковы... Пусти! Ее истерика началась с новой силой. Отто схватил девушку и швырнул на кровать. Придавив ее брыкающееся тело своим весом, вампир пристегнул ее запястья наручниками к спинке кровати. — Теперь ты не сможешь так отчаянно дергаться, — заметил Отто. — Из-за резких движений ты будешь чувствовать острую боль. — Тебе ведь нравится мучить, признайся? — с ненавистью спросила Лилия. — Не поверишь, но нет, — спокойно ответил Отто. — Вы сами себя мучаете. — Я для тебя всего лишь жертва интриги, способ отомстить Лэмюэлю, заставить его ревновать... — Помолчи и послушай меня, — Отто взял носовой платок и вытер слезу, скатившуюся по ее щеке. — Да, сначала это было действительно так (заметь, я говорю искренне), но потом я начал что-то испытывать... Что-то очень нежное и хрупкое, похожее на хрустальный цветок... Я устал от пьянок и ****ства Лэмюэля, я заслуживаю совершенно другого к себе отношения... И в вечности, рядом с собой я хотел бы видеть тебя... Это правда... Он провел губами по ее мокрой от слез щеке. Вампир пытался ее поцеловать, но Лилия сомкнула челюсти. Так запирают крепость перед наступлением врага. Тогда Отто, не торопясь, принялся развязывать многочисленные бантики на ее ночной сорочке. — Что, опять собираешься насиловать? — Да. И знаешь почему? Потому что тебе это нравится. И вскоре ты будешь кричать от умопомрачительного наслаждения. По комнате летали стулья. Крошечная доля дюйма спасла монитор компьютера от пролетавшей мимо кувалды. — Лэрри, прекрати! Парень даже опешил: Скотти впервые за это время назвал его по имени. — Я не могу так больше! — кричал Лэрри, продолжая громить все с новой мощью. — Я постоянно хочу жрать и не знаю, где взять жратву, мать твою! Я скоро изгрызу собственного отца, как голодная крыса!.. Проклятые вампиры! Проклятый трансвестит! Я убью его! С ревом медведя Лэрри схватил кувалду и помчался на улицу. — Постой, ненормальный! — закричал племянник ему вслед. — Они же бессмертны! Мы — бессмертны... Лэрри мчался в здание театра с кувалдой наперевес. Люди с ужасом оборачивались — он напоминал помешанного и озлобившегося маньяка. В здании театра царили тишина и пустота. Лэрри тоже притих, только его шаги по паркету раздавались звучным эхом. Парню стало страшно. Ему чудился шепот по сторонам. Все дышало заговором и развратом. Он сделал еще несколько неуверенных шагов. Открылась дверь, вышла похотливая блондинка в пышном платье, многозначительно засмеявшись, а следом за ней прошмыгнул маленький мальчик, усиленно пытающийся задрать подол ее платья. Сопроводив Лэрри соответствующими взглядами и улыбочками, они исчезли, скрывшись за дверью. Лэрри очутился в зале. Включились лампы люстр, свет упал на паркет, напоминающий шахматную доску. — Кого-то ищете? Лэрри почувствовал легкое касание чьей-то руки. Он обернулся. Перед ним стоял Лэмюэль, улыбающийся своей обезоруживающей улыбкой. — Я тебя ненавижу, — прорычал Лэрри. — О, сколько людей и нелюдей говорили мне эту фразу! — ответил Лэмюэль.— Ты не мог мне сделать лучшего комплимента. Лэрри заревел, поднимая кувалду, но Лэмюэль спокойно улыбнулся и кувалда как-то сама собою опустилась. — Вижу, вы есть хотите, — сказал Лэмюэль. — Сейчас я принесу выпить и на досуге расскажу вам обо всех преимуществах вампира. Лэрри присел в кресло, осознав всю нелепость своего вида с кувалдой. Через пару минут вернулся Лэмюэль с рубиновой жидкостью в бутылке. Жизнерадостный, харизматичный, уверенный в себе, хорошо и со вкусом одетый. Он по-прежнему оставался звездой. — Что это? — спросил Лэрри, немного остыв. Лэмюэль показал надпись на бутылке: "Кровь". Он налил крови и подал бокал. Залпом осушив его, Лэрри почувствовал прилив сил, энергии и бодрости. Лэмюэль подал ему маленькое зеркальце в старинной золотой оправе, еще раз посмеявшись в душе над россказнями о том, что вампиры не отражаются в зеркале. — Посмотрись в это зеркало, ну же, смелее! Что ты там видишь? — Себя... — неуверенно проговорил Лэрри. — Представь, что ты не знаешь, что ты — это ты. Кого ты видишь перед собой? Ну, кого? Мальчика, парня, мужчину, старика? — Парня... — Правильно! — воскликнул Лэмюэль. — Молодого и привлекательного парня. А парень со временем обычно превращается в ленивого, толстопузого мужика, любящего пожрать, поваляться на диване и посмотреть футбол по телевизору. Прекрасные линии юного тела расплываются, приобретая все более уродливую форму. Он может восхищаться своей юностью и красотой только смотря на свои старые фотографии. А что потом? Потом краски сгущаются и субъект превращается в дряхлого, немощного и никому не нужного старика с трясущимися руками и ногами, который не в состоянии подать себе даже кружку воды, обузу для родственников. А потом... Потом — финал нашей драмы... Смерть — радость для уставших от всего этого родственников и пир для червей. Ну, каково? Хочешь такой финал? Лэрри задумался. Лэмюэль с таким энтузиазмом рассказывал, так сказочно расписывал, что Лэрри отчетливо представил себя апатичным, пузатым мужиком, валяющимся на диване. Потом представил себя дряхлым, немощным стариком, в окружении родственников, которые с нетерпением ждут его смерти. Представил свои похороны, опускающийся в сырую могилу гроб, который через некоторое время будет полон червей, комья земли, бьющиеся о крышку... — Нет! — в холодном поту вскричал Лэрри. — Нет, нет, нет, не хочу! — Что и требовалось доказать! — довольный Лэмюэль с улыбкой разлил кровь в бокалы. — Так выпьем же за вампиризм, дающий вечную молодость и неувядающую красоту, спасающий от смерти и житейских невзгод! Стань вампиром — скажи могильным червям нет! Они звонко чокнулись и несколько рубиновых капелек выплеснулись на поверхность хрустального бокала. Лэрри с жадностью слизал их языком. — Идем дальше, — все больше распаляясь, продолжал Лэмюэль. — Что касается рода человеческого (честно говоря, я всегда был жутким мизантропом). Представь ситуацию: ты возвращаешься домой поздно ночью, а сзади за тобой идут трое здоровенных амбалов, охотников за чужой денежкой. А ты еще не расплатился до конца за недавно приобретенный мопед, у тебя каждая копейка на счету. Ты позволишь этим ублюдкам забрать твои кровные, да еще избить тебя до полусмерти? Позволишь, потому что их больше и они сильнее тебя. Но ты позволишь сделать это, если ты жалкий и никчемный человечишка. А сейчас ты — красавец-вампир. Ты раскромсаешь их клыками на кусочки, заставишь валяться перед твоими ногами с обосранной мотней, валяться, как последнее дерьмо и вымаливать твое прощение. Ты всесилен! Тебя унижает начальник на работе, не платит зарплату? Над тобой глумятся одноклассники? Приятели дразнят тебя говнюком? Покажи кто ты такой! Выйди во всей своей красе! Ты — сам Бог. Никто не посмеет унижать тебя, смеяться над тобой, ибо ты сильнее людишек и плата за эту власть — всего лишь подпитка их же собственной кровью. Да разве жаль тебе этих ничтожеств, соки которых уходят на то, чтобы подпитывать существ высших? — Нет, не жаль, — не задумываясь, ответил Лэрри. — Правильно, — Лэмюэль налил еще. — У нас впереди целая вечность для того, чтобы наслаждаться кровью, наслаждаться искусством... Что же касается "твоей девушки", из-за которой ты ненавидишь меня, то она нашла нас сама. Она теперь с Отто! Все ее привязанности длятся не больше недели, а чувства равняются ничтожному, так в чем же винишь ты меня? Они снова выпили. Лэмюэль очаровательно улыбнулся. — Ты — милый парень и нравишься мне, — сказал Лэмюэль, перебираясь к нему на колени.