Но, ты мальчишка совершенно другой?..

***

У него в голове целый рой противных мошек, которые вот-вот и выжрут весь мозг до остатка. Руки трясутся, словно у наркомана со стажем; а глаза намертво застыли, прожигая красное пятно расползавшееся на потёртых кроссовках, что в свете фонаря становилось больше похожим на чёрную вязкую смолу. И как его угораздило забрести в этот проулок — он и днём-то не внушал доверия, но сколько ж нужно было вылакать на корпоративе, устроенном начальством, по случаю выпуска новой статьи об очередном скандальном раскрытии коррумпированных чиновников, чтобы без задней мысли, хотя тут уж и вовсе не соображая, отправиться по пустынной дороге? В плечной сумке, увесисто колыхалась камера — его главный атрибут, хоть он и не был таким большим специалистом как Ким из первой команды, или, например, выскочка Кан, вечно совавший свой нос в самые грязные делишки, скажем так, не последних в этой стране, людей, но иногда то тут, то там мог выискать какой-нибудь незаурядный эксклюзивчик. Шёл не разбирая дороги, лишь слегка подсвечивая фонариком на телефоне, а услышав какую-то неразбериху чуть поодаль, и вовсе не обратил внимания, принимая сие за обычную потасовку не поделивших чего-то между собой, бомжей. Последнее, что помнил: чёрные, как омут глаза, врезавшиеся в него острым лезвием, стоило вспышке сработать в самый неподходящий момент. Его дурацкая привычка никогда не проверять затвор, сыграла с ним злую шутку, чуть не ставшей по итогу последнее в его жизни. Он застыл, не в силах пошевельнуться, когда на него направили ствол, точно такой, каким зачастую размахивают бандиты в кино, только вот, единственное различие — этот был настоящий. Резкая боль пробила его виски, а тошнота подступила комом, когда испачканная чёрной кровью рука обхватила его щиколотку, в последнем вздохе моля о помощи и в ту же секунду ослабла — глухой выстрел в жестокой тьме оборвал хрупкую нить, пуская слабый, но истошный крик. Теперь его очередь. Оружие вновь направили прямо ему в лоб, и хоть смерть уже обдавала своим мерзким холодным дыханием, неприятно щекоча затылок, жить хотелось сильнее. Пожертвовав самым дорогим, что у него было, он бросился бежать. Камера, с треском раскололась надвое, под шепелявое чертыханье и обременительный вздох, с нотками лёгкой ухмылки. Прятки? Ноги не слушались его. Рывки и попытки увеличить между ними расстояние проваливались одна за одной. Нигде не безопасно. Казалось, что за каждым последующим углом и мусорным баком его уже поджидала дьявольская пуля. Дыхание давно сбилось, а во рту неприятный привкус железа, вот-вот и выплюнет лёгкие, ведь он отнюдь не спортивный парень, да стройненький, но увы, не боец запаса… Увидев фонари, что словно спасательные огни расцветали бутонами среди улиц, глубоко в душе появилась надежда. Запрятаться среди толпы — проще. Куда легче, чем сноваться посреди бесчисленных улиц, дожидаясь своей кончины. Только вот незадача — как бы не хотел он признавать, но тот факт, что его лицо точно запомнили, был точно не оспорим. Даже если и не сразу — его найдут. И что делать в таком случае? Прикинуться дурачком, мол не знаю, не видел, пожалейте, пожалуйста? Или сразу свалить из страны, сделать пластическую операцию и сменить имя? А если тот парень был не один? Что если их два? Или пять? Или вообще сто пять? Да и с каких пор, в Сеуле вообще стало нормой стреляться по подворотням? Не пойди он на это дурацкое собрание со всеми, прикинувшись до чёрта занятым, ровно как и обычно, сейчас бы валялся в тёплой постельке, зевая под очередную нудятину, что крутили по телеку. А завтра, как обычно, позавтракав холодным рисом, и потуже затянув галстук отправился бы на работу, где словно тот баснословный персонаж Кафки, отработал бы свои кровно заработанные и ровно по удару минутной стрелки поплёлся бы домой, и так до самого конца — дурацкий день сурка продолжался бы до скончания века… Только, если бы… На деле же, он, словно полоумный гнал первее ветра, поднявшегося отчего-то так внезапно, только бы оказаться ближе с теми, кого всю жизнь, по возможности старался избегать как можно чаще — людьми. Затхлый клуб в не самом лучшем районе — выбор так себе, но лучше, чем совсем ничего — он двинулся вглубь, теряясь в толпе пьяных, или можно даже, ужравшихся в хламину, тел, что хаотично дёргались из стороны в сторону, будто в припадке. Раствориться здесь — то, что было просто чрезвычайно необходимо. А лучше — и вовсе забыться. Ведь, даже если его схватят прямо сейчас — не лучше будет ли умереть? Мысль, проскочившая так внезапно — словно подарила второе дыхание. Его жизнь — тусклая и ничем не примечательная, друзья -? Родители? Гордятся? Тут уж скорее наоборот — пока другие мамаши хвастаются своими, выбившимися в люди, чадами — его мама сидит молча, потупив глаза. Тогда уж, чего? В один вечер всё перемениться — и у них больше не будет повода его стыдиться. Не заметно для самого себя, волнение отступило — вместо него пришло принятие. Чего-то столь неизбежного, но в тоже время, настолько желанного. Смятые купюры, посыпались на стойку, а через минуту горло уже обжигала ядовитая жидкость. Разум помутился, а душа требовала долгожданной разрядки — ноги сами понесли его в толпу, от которой ещё мгновение назад его воротило — теперь он был заводилой тут. Вот уж метаморфоза, или скорее, градус в голову — как угодно. Приятная волна расползалась по телу, даря тепло с долей адреналина, когда он почувствовал, как кто-то прижимается сзади. Крепкие руки обхватили его талию, слегка надавливая и заставляя почувствовать чужое возбуждение. Будь он трезв — принял бы это за домогательства и поспешил бы убраться со злосчастного места, но — нет, сейчас он здесь и сегодня он позволит себе насладиться вечером сполна. Этот кто-то продолжал шептать на ухо пошлые, до неприличия мерзкие вещички, но именно почему-то сейчас хотелось заслушиваться этим низким и слегка укачивающим голосом. Он откинул голову, укладывая её на плече незнакомца, продолжая двигаться в такт музыке, как почувствовал холодные руки, пробирающиеся под полы его рубашки. Пусть он и решил пуститься сегодня во все тяжкие, частичку морали всё ещё не потерял, а по сему, еле как связав два слова, предложил уединиться в более укромном месте. Смешок в ответ, будто означал зеленый свет, а после он лишь помнил, как сминал под собой простынь, выстанывая незамысловатое, но чёрт возьми до того сладостное и воздушное имечко. Его тело нежно прижимали к поверхности кровати, медленно проезжаясь смазанными поцелуями по слегка смуглой коже, по слабым шлёпкам и хватаниями за запястья. В жар бросило, когда его без остатка заполонили, оставляя за собой лишь возможность в безнадёге ухватиться за худощавые плечи, полосуя ноготками, и тихо прося ещё. Размеренные толчки доводили до звёздочек перед глазами, что заводили самый, что ни на есть настоящий хоровод. Случайный, пьяный, грязный, но в тоже время до предела безумный и умопомрачительный секс был тем, чего так долго и настойчиво требовал его организм. Он, скорее всего, даже не вспомнит, как звали того, кто смог подарить ему такие эмоции и, наконец, раскрыть самые потайные желания, показать, насколько чувствительным может быть его тело и каким податливым есть он сам. Он его не видел, даже не пытался рассмотреть, лишь хватался за шею, притягивая ближе к себе, требуя больше ласки и внимания. В свете небольшого бра, располагавшегося прямо над ним, перед его взором открывалась лишь картина на острые ключицы, на которых поблескивали капельки пота, сильные руки, что сильнее надавливали на его запястья, пытаясь удержать на месте, отчего завтра стопроцентно появятся синяки, которые уж наверняка придётся замазывать дешёвым тональником; и блондинистую чёлку, с выбритыми висками и чуть отросшими темноватыми корнями, что он раз за разом сдувал наверх. Переплетая их пальцы, он уткнулся своим лбом в его, переворачивая и усаживая разгорячившегося парнишку на свои бёдра. Он позволит ему побыть немного сверху, так вглядываться в его смущённое личико, сморщившийся носик и затуманенный взгляд из-под подрагивающих ресниц будет куда проще. Красивый. До чёртиков, и до тугого узла, что по-новой, затягивался внизу живота. Минуты лениво сменяли друг друга, пока блондинистую голову заполняли мысли лишь о том, стоит ли жертвовать своим всем, ради того, кто сейчас так мелодично выстанывал его имя?

***

Юнги стоял, уперевшись лбом в дверь ванной, по ту сторону которой, укутавшись в толстовку, что была ему явно не по размеру и, поджав под себя ноги, сидел Хосок. До чёртиков перепуганный, и теперь желавший, чтобы всё случившееся, оказалось одним огромным, а главное выдуманным кошмаром. Равномерное постукивание костяшкой Мина по дереву, словно сводило его с ума, отчего он лишь затыкал уши, пытаясь таким образом просто-напросто испариться, хоть и понимал, что сделать этого, увы, он не в силах. — Выйди, и мы поговорим. — содрогнувшись, Хосок чуть ли не с головой запрятался под раковину, отстраняясь. Интересно, если он будет его игнорировать — это сработает? — Ты ведь не будешь сидеть там целый день! Нет, ну, правда, ты ведь не думаешь, что я действительно уб?.. — Заткнись! — донеслось до того истеричное, что тут же захотелось его пожалеть. — Я не хочу этого слышать! Ничего не хочу! Просто уходи! Юнги опустил голову, шумно выдыхая — не так он планировал провести этот день, ох, не так. Кто ж знал, что любопытный любовник полезет шариться по его вещах в поисках «чего-нибудь чистого» и там случайно наткнётся на свою недавно утерянную драгоценность. Мин даже не успел ничего сообразить, как парень уже уворачивался от его рук, запираясь в ванной. Битый час, он как дурак стоял у двери, словно в пустоту задвигая речи о том, что ничего делать с ним он не собирается, но как об стенку горохом. — Нет. Не уйду до тех пор, пока мы не поговорим… К тому же, это так-то, моя квартира! — Тогда отпусти меня… — проскулил парень, понимая, что его же вчерашняя развязность и привела к таким последствиям. Сердце неприятно сжималось, вот-вот и совсем остановиться, только бы всё разрешилось. — Ты же сам там заперся, Хосок? — приподнял бровь Юнги, понимая, что от волнения у младшего уже начинает ехать крыша, но и оставить всё так он тоже не мог. Да, он прекрасно понимал, что делал и, в отличии от Чона, который был изрядно выпивший, он трезво и с холодной решимостью оценивал ситуацию. И, да, было бы совсем нечестно, утаить даже от себя самого тот факт, что с самого начала он руководствовался лишь расчётливостью — как он мог оставить в живых человека, что стал свидетелем его, не совсем гуманной, расправы? Соблазнить и по тихой пристрелить — вот и весь, собственно, план. Только вот всё пошло по пизде, стоило ему оказаться с ним совсем рядом. Такой соблазнительный и привлекательный, притягивал к себе с первых секунд — он не мог налюбоваться им, а завидев, что на него раскрасневшегося и перепуганного уже коситься добрая половина прокуренного заведения — поспешил заполучить. Защитит — укрывая от чужих глаз, пусть если изначально и собирался прикончить. Кто же мог знать, что любовь она такая вот?.. — Просто отойди от этих чёртовых дверей! — Чон сорвался на крик, взъерошивая каштановые волосы и подавляя очередной приступ плача. Сам себе не мог объяснить чего боялся больше? Юнги или того, что он может с ним сделать? Пусть и пообещал, что не тронет, только как вот верить теперь ему? — Куда угодно, только уйди… Я исчезну… Больше никогда, слышишь?.. Давай больше никогда не пересекаться! Это была ошибка — моя ошибка… Только не… Грохот, оборвавший его на полуслове, словно привёл его в чувство. Сначала показалось, что Юнги не выдержал и к хренам вынес эту дверь, но выглянув из-за изгиба локтя, Хосок обнаружил, что дверь в полной сохранности, по крайней мере, эта. Юнги в квартире не оказалось. Испарился, словно всё, что произошло ранее оказалось-таки обыкновенным кошмаром. И, боясь встретиться с ним наяву по-новой, Хосок натянул кроссовки на ноги и, даже толком не зашнуровав их — пустился прочь.

***