Девушка с металлической сороконожкой

19.

      Астроград, еще не отдохнувший от вчерашнего зноя, с первыми лучами солнца вновь нагрелся до предела; над морем появилась легкая расплывчатая дымка, предвещающая сорокоградусную жару. С улиц, как плотный туман, поднялся в вохдух аромат фруктов, зелени и цветов. Дурманящим облаком аромат разлетелся по всем площадям, переулкам и садам, пролился через окна в дома, уронил пыльцу на бочки для полива и плошки для питья.       Фая поднялась с тяжелой головой и села на кровати, лениво потягиваясь. Дел было, как всегда, не впроворот. Она дала себе прийти в чувство, умылась нагретой на подоконнике водой, протерла лицо мазью от солнца и, надев летящую широкую блузу, льняные бриджи и мягкие парусиновые тапочки, заглянула первым делом в комнату Ника. Сын мирно посапывал в чуланчике с видом на море — там была его детская комнатка. Ночью он доставил родителям хлопот, рыдая от боли, причиняемой режущимися зубками, зато теперь видел прекрасные сны, в то время как мама и папа его начинали новый трудовой день, проспав в целом не больше пяти часов.       Проверив сына, Фая отправилась на кухню приготовить завтрак. Как правило, на сложные блюда у нее не хватало времени, и Лазаревы довольствовались с утра поджаренными кусочками хлеба с ветчиной и маслом, оливковой тарелкой, салатом из зелени и мягким домашним сыром.       — Агнесс, доброе утро! — бодро здоровалась Фая, входя в комнату свекрови. После смерти мужа в прошлом году Агнесс сдала: стала меньше есть, растеряла физические силы, сгорбилась и чаще уставала, несмотря на то, что по-прежнему отдавала все время домашней работе. Каждый раз, поднимая ее в новый день, Фая старалась развеселить старуху своим радостным здоровым видом.       — Доброе утро, милая. Ник проснулся? — спрашивала свекровь первым делом.       — Спит, как сыч, — отвечала Фая, попутно распахивая окна и протирая цветы. — Костя встал. Уже рисует что-то.       — Ох-ох-ох, — кряхтела старушка. — Много вы вчера ночью ходили за Ником.       Фая беззаботно махнула рукой и ушла на первый этаж, звать завтракать Костю.       После еды приходило время собираться на работу. Оба — и Костя, и Фая — стали чрезвычайно деловитыми людьми. Косте предложили представлять Ассоциацию астроградских общин в РадоСвете вместе с главой Ассоциации и парочкой влиятельных мастеров, Фаине — занять место профессора Литвинова, который после смерти сына в армии Астрограда решил отойти от дел.       В тот день Костя надел лучший костюм — ему впервые предстояло побывать на собрании РадоСвета. Это событие волновало его почти неделю.       — Все будет хорошо, ты же знаешь? — сказала Фая, поправляя ворот его рубашки. — Сними этот пиджак, ты в нем сваришься.       — Да, ты права, — Костя скинул пиджак, глубоко вдохнул, поцеловал жену и вышел из дома, твердой походкой направившись к Лазорю. Фая провожала его задумчивым взглядом. Став не так давно женой Кости, она не смела подумать, что скоро он станет членом РадоСвета. Но она была горда мужем. Он заслужил быть услышанным, заслужил — спокойный, рассудительный, умный — решать судьбы людей; он выступал против войны, против неравенства. Фая разделяла практически все его идеи.       Со второго этажа выглянула Агнесс и сказала:       — Ник проснулся. Полюбуйся сыном перед работой. А Костя ушел? Жаль.       Нику был уже почти год. Он родился похожим на отца до малейшей родинки, до каждой черточки лица, до каждого волоска. Фая была рада: она совсем не хотела, чтобы ее сын относился каким-то образом к Огневым.       Во время беременности она часто представляла себя на месте матери. То, что ее сын родится без часового дара, было с самого начала очевидно. Чувствовала ли Фая что-то по этому поводу? Нет. Она обожала ребенка и еще не родившимся, и кричащим карапузом; наплевав на все, любила его больше, чем кого-либо еще на свете. От этого обида на семью даже увеличивалась. Вот она, мать фейры. Она не перестает из-за этого любить свое дитя и не представляет, как можно разлюбить его. Почему же матушка разлюбила?       Фая несколько раз подкинула Ника в воздух — он заливисто рассмеялся.       — Сегодня снова жарко, не надевайте ему рубашечку, — объяснила она попутно Агнесс. — И давайте больше простой воды. Гулять лучше выйду я, вечером, когда приду. Должна сегодня освободиться пораньше.       Свекровь смиренно кивала, намереваясь как обычно все сделать по-своему.       — Иди, милая. Не беспокойся.

20.

      Костя вышел из зала заседаний в отвратительном настроении. Он ожидал большего от собрания лучших умов Астрограда — по крайней мере, точно не того балагана, что только что увидел. Он вышел на площадь. Часы показывали двенадцать, и солнце нагрело брусчатку до побеления. Казалось, еще чуть-чуть и камни начнут плавиться. В такую погоду мало кто выходил из дома и, едва возмущенные парой неугомонных прохожих, площадь и ближайшие улицы пустовали. Кто-то схватил Костю за плечи и увлек в тень.       — А, привет, Нортон, — сказал он, все еще немного рассеянный и оглушенный шумом спора.       — Я спас тебя от теплового удара, — заявил Нортон, пожав другу руку. После того, как Костя сообщил ему о своей свадьбе с Фаей, а после — о рождении ребенка, Нортон злился пару месяцев. Однако, кажется, ничто не могло разлучить двух друзей детства, и неизменно они сходились вновь, как теперь.       — Ты здорово провел свое первое заседание, — сказал Нортон.       — Я молчал.       — Самая верная тактика!       Нортон ожидал рождения ребенка со дня на день. Лисса сейчас скрывалась в Черноводе, боясь, как бы в Чародоле не прознали о ее связи с часовщиком из Астрограда; зато ее дорогой возлюбленный светился подобно маяку и постоянно пребывал в возбуждении. В отличие от Кости, роды нисколько не тревожили его, так, словно он не впервые становился отцом.       — Как Лисса? — поинтересовался Костя.       — Она отлично себя чувствует, но ребенок уж слишком неспокоен, — увлеченно поведал Нортон. — Настоящий Огнев! Матушка говорит, что я тоже был драчуном.       — Матушка не злится больше на вас?       — Что ей остается? Ребенок вот-вот родится — теперь ничего не изменишь. Она даже рада понянчить внука. Хоть одного.       Это был камень в огород Кости. Он закатил глаза и тяжело вздохнул, выражая свое недовольство.       — Ладно, не злись.       — Это наш общий с Фаей выбор, — в сотый раз повторил Костя.       — Да-да. Фаин.       — Наш. Общий.       — Разумеется.       Нортон рассмеялся и ударил друга по плечу, прекращая спор. Ничто не могло в эти дни вывести его из равновесия.       — На самом деле у меня к тебе был разговор серьезней, — сказал Нортон, отсмеявшись. — Давай найдем место прохладней?       Они спустились с крыльца Лазоря и затерялись на какое-то время в паутинном переплетении тенистых переулков, затем вновь показались на виду, переходя через широкую главную улицу; вильнули вправо, за плотный ряд ателье, кондитерских и издательств, стоящих тут, и, пройдя глубоко внутрь дворов и спальных кварталов, оказались в общественном саду, где, примостившись меж абрикосовых и черешневых деревьев, расположился ресторанчик под открытым небом. Рядом с буйной растительностью и декоративными фонтанчиками было свежо и прохладно. Костя и Нортон сладко вдохнули и уселись за дальний столик, заказав большой кувшин черешневой воды со льдом.       — Когда родился Ник, о чем ты подумал в первую очередь? — спросил Нортон, напившись.       — О чистоте. Мы с матерью до скрипа вымыли стены, полы, потолки и мебель, прежде чем Ника принесли в наш дом. — улыбнулся, вспоминая, Костя.        — Да, это верно. Я сейчас тоже думаю об этом.       — Помочь тебе убраться в Черноводе?       — Не прикидывайся дурачком, Костя. Я имею ввиду безопасность в целом.       Костя вгляделся в лицо друга. Да, это — момент, когда заложенная Мираклом бомба сработает. Он с пары слов предугадал дальнейшее развитие разговора.       — Дело в том, что несколько лет назад я создал для нас Лиссой новую параллель. — начал свой рассказ Нортон. — Я знал, что здесь нас не оставят в покое. Матушка, РадоСвет, феи… Мы слишком многого добились с Лиссой, чтобы быть теперь просто семьей. Ей неспокойно, и оттого мне тоже. Короче говоря, я хочу забрать отсюда все свои богатства, Лиссу с ребенком и начать новую жизнь. Хоть там я, конечно… кхм… наделал делов в каком-то смысле, но вдали от войны, власти и матушки нам будет безопаснее. Я чувствую, что гонка, в которой участвую, выматывает меня. Может быть, я стал взрослым и понял, что желаю счастья проще.       Нортон сделал большой глоток черешневой воды и глубоко вздохнул, пряча рвущиеся наружу эмоции.       — Ты мой лучший друг, — продолжил он. — Я рад, что ты заботишься о моей сестре. Но мне больно расставаться с тобой.       Костя возвел глаза к небу и хмыкнул.       — Только не плачь.       — И ты не плачь.       Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Косте по-прежнему было больно, но теперь, будучи мужем, отцом, он чувствовал себя готовым пережить разрыв. Он сказал Нортону:       — Если это конец нашей истории, то, знаешь, я благодарен тебе за то, что она просто была.       — Да. Это так, — ответил Нортон невпопад и грустно улыбнулся, отвел взгляд, посмотрев куда-то вниз.       — Приходи попрощаться с Фаей.       — Обязательно.       Они помолчали несколько минут, затем Костя засобирался домой. Его душили слезы, но он не намерен был показывать их Нортону.       — Погоди, — вдруг остановил его Нортон. — У меня есть еще к тебе дело. Слушай, ты ведь до сих пор принимаешь заказы Ляхтича? Не мог бы ты… м-м-м… рассказать кое-какую информацию о нем?       Костя, отвернувшись, прикрыл глаза и устало покачал головой. Нортон оставался самим собой и портил такой трогательный момент глупыми интригами!       — Ты уходишь в другую параллель, — вкрадчиво пояснил Костя, приблизившись к другу. — Зачем. Тебе. ЗолМех?       — Этот доход мне жизненно необходим, — ответил Нортон. — К тому же, если я начал дело — я его закончу.       — Ты сам сказал, что испробовал все возможное, уговаривая Ляхтича продать тебе пакет акций.       — Есть крайний способ. Ляхтич насмехался надо мной больше года! Настало время показать ему, где его место. Просто узнай кое-что ради меня. Это никак на тебе не отразится.       Костя некоторое время размышлял, глядя на друга в упор. Потом подумал: возможно, это последнее, что он сможет сделать для него.       — Я надеюсь, ты не навредишь безвинным и не станешь убивать, воровать… — (Костя загибал пальцы), — …лгать, угрожать, пытать…       — Я по-твоему чудовище?       — …запугивать, обманывать, калечить…       — Костя!       Костя поднял руки в примирительном жесте и покачал головой:       — Я делаю это только ради нашей дружбы.

21.

      Утром седьмого июля Фалькор Ляхтич проснулся в своих владениях Белые Луга и был по-настоящему беспокоен. Вчера в штабе астроградской армии говорили о том, что феи очень близко подобрались к этому региону. Собирались эвакуировать жителей. Жена и сын Фалькора в то время постоянно жили в Белых Лугах, поэтому, только вернувшись вчерашним вечером с собрания, он приказал им паковать вещи.       Семья Ляхтичей во все времена имела вес в обществе и потому же — множество недоброжелателей. Всегда, если Микка и Марк планировали путешествие, Фалькор держал это в строгой тайне от слуг и рабочих фермы. Дорожные дела обсуждались в кабинете, за плотно прикрытой дверью, полушепотом, чтобы никто не мог случайно подслушать.       Так было и в то утро. Микка выразила желание поехать вместе с вещами, чтобы лично проследить за их сохранностью. Более того, ей очень хотелось немного развеяться — из-за сына в последнее время приходилось меньше путешествовать. Фалькор нехотя согласился на все прихоти жены и стал снаряжать экипаж.       Отправив жену и сына в полет около десяти утра, Фалькор решил заглянуть на ферму. Там, по его приказанию, рабочие подготавливали тонкорогов к переезду.       — Доброе утро, Фалькор, — поздоровалась его главный консультант, Фаина, выглянув из загона с двойняшками Маей и Маем. — У нас все готово.       — Я решил: пока мы, наверное, повременим с перевозом животных, — задумчиво проговорил Фалькор. — Это большой стресс для них, а феи еще далеко. Возможно, война обойдет Белые Луга стороной.       — Это мудрое решение, — согласилась Фая.       Прогулявшись немного меж тонкорогов, Фалькор вернулся в дом. Ему нужно было подготовиться в отъезду в Астроград по делам.       К Астрограду в тот день, нависая толстыми свинцовыми боками над водой, медленно приближалась грозовая туча, иногда лениво выпуская молнии прямо на верхи больших волн, катящихся вслед за ней. Оттого ли, что приближалась гроза, в городе было невыносимо душно и стоял запах озона, перемешанный с рыбным духом, прилетающим от моря вместе с рваными порывами ветра.       Фалькор первым делом заглянул в ресторан позавтракать, затем навестил нескольких деловых партнеров. В обратной дороге к Белым Лугам его настигло пугающее сообщение от жены: «Нас пытались убить. Скорее возвращайся!» Фалькор вызвал крылья и в несколько минут оказался у Лазоря. Затем с помощью Зеркального Круга появился в Белых Лугах.       Микка сидела в кабинете мужа и гулко рыдала, заливая в себя бренди стакан за стаканом. В одной руке ее сжата была часовая стрела, на лбу красовалась тонкая окровавленная линия. Но, что удивительно, рядом с Миккой сидел Нортон Огнев, утирая ее слезы платочком и подливая алкоголя. Вокруг кабинета собрались перепуганные слуги и рабочие.       — Что случилось?! — Фалькор подбежал к Микке и схватил ее за лоб, рассмотрев рану. Микка усилила рыдания и прижалась к мужу, вцепилась в его спину ногтями. Нортон знаком подсказал Фалькору немного помолчать и дать жене опомниться. Но Фалькор не мог молчать. Он был на взводе.       — Что с Марком?! — закричал он внезапно.       Слуги из-за двери подсказали, что мальчик долго плакал, а сейчас уснул. Его перенесли в детскую и установили присмотр.       — Микка, немедленно успокойся! — Фалькор встряхнул ее и ухватил ладонью подбородок, заставив смотреть прямо. — Немедленно расскажи, что произошло.       Микка несколько раз рвано вздохнула, закатила глаза и сделала попытку сказать что-то вразумительное. Но вырывались лишь невнятные стоны.       — Успокоительное! — крикнул Фалькор слугам.       — Вот-вот, — Нортон услужливо протянул пузырек, стоящий поблизости на столе. — Микка, попробуйте, пожалуйста.       Микка залпом опустошила пузырек и откинулась на спинку дивана, тяжело дыша. С каждым вздохом ее состояние улучшалось. Взгляд стал осознанным.       — Ох, Фалькор! — воскликнула она. — Нас ведь хотели убить!       Сказав это, Микка чуть вновь не забилась в истерике. Но Фалькор, обняв ее, помог прийти в себя.       — Все хорошо. Ты в безопасности. Рассказывай.       — Да, нас хотели убить, — бормотала Микка. — Мы летели уже минут десять. Все шло хорошо. Вдруг кто-то схватился за колесо кареты и стал раскачивать ее. Наш кучер и охранник тут же полетели вниз. Я вызвала крылья и выпрыгнула из кареты с Марком на руках, чтобы узнать, что происходит. Это был фир, фигура, облаченная в черное с, шестью белыми крыльями. Он увидел нас, отпустил колесо и рванулся в погоню. Я решила вступить в бой, но с Марком было трудно ориентироваться. Фир применял и крылья, и эферы, а все, что могла я — лишь пустить пару времм, ведь на моих руках был ребенок. Высота казалась огромной… Я поняла, что проигрываю, догнала карету, бросила в нее сына и решила задержать убийцу любой ценой. Мы дрались до тех пор, пока он не начал чертить передо мной огненный крест. Тогда я замерла от ужаса, не могла пошевелиться… Вдруг, увидев это, фир засмеялся, прекратил чертить и улетел. Я догнала карету, взяла поводья и вернулась в Белые Луга. И вот мы оказались здесь. Господин Огнев помог нам установить охрану…       После рассказа Микки, Фалькор, Нортон и слуги долго молчали. По лицу Фалькора было видно, как закипает гнев: он покраснел, затем побелел, затем глаза его потемнели и руки сжались в кулаки.       — Отведите Микку в кровать и дайте снотворного, — прошипел он сквозь зубы.       — Да, так будет лучше, — согласилась Микка. — Только я сама. Пусть уйдут — они все пугают и раздражают меня.       Фалькор дал ей волю делать все, что захочется, и заперся с Нортоном в кабинете. Нортон поспешил пояснить свое присутствие:       — Я пришел по вашему приглашению, но не застал вас. Зато застал Микку и решил поддержать ее. Я и не думал, что такая серьезная причина стала поводом ее срыва.       — Я приглашал вас?.. — рассеянно переспросил Фалькор, но тут же в раздражении добавил: — Не важно! Слушайте, Нортон. Эти феи решили запугать меня.       — Похоже на то, — кивнул Нортон.       — Знали бы вы, как я зол!       — Я подозреваю. Обратимся с этим делом в суд. Интересно, как феи узнали, что Микка летит сегодня из Белых Лугов в Астроград?..       Фалькор вдруг остановился и в упор посмотрел на Нортона. Его глаза — темные, страшные глаза! В них плескалась звериная ярость. Нортон отвернулся, не в силах выдержать пугающий взгляд. «Кажется, даже Астрагор не способен на подобную злость», — подумал он с внутренним удовлетворением.       — Кто-то раскрыл феям эту информацию. Кто-то, кто был в этом доме, подслушал и раскрыл! — догадался Фалькор.       Он вышел за дверь и во весь голос приказал слугам и работникам собраться. Нортон с любопытством выглянул следом. В коридоре мигом образовалась толпа в человек двадцать-двадцать пять; все, как один, они были до смерти перепуганы. За углом мелькнула голова Микки, затем скрылась.       — Немедленно вызовите ваши крылья! — приказал Фалькор. Но ни у кого среди слуг крыльев не оказалось. — Кто-то из вас имеет родственников среди фей? Дружит с феями? Сопереживает им?       Слуги, слышавшие рассказ Микки, стали горячо отрицать свою причастность к феям. Фалькор с размаха хлопнул дверью и вновь вошел в кабинет, подойдя на этот раз к окну.       — Я не смогу найти виновного… — пробормотал он.       — Возможно, это кто-то, кто обладает часовым даром, — подсказал Нортон, — кто-то, кто имеет возможность незаметно подслушать план полета Микки. Подумайте, такой человек точно есть. И обратитесь в суд.       — Прошу вас уйти, Нортон, — вздохнул Фалькор. — Уходите. Я позже напишу вам, а пока займусь семейными делами.       Нортон понимающе кивнул и поспешил откланяться.       Ночью Фалькор лежал в постели рядом с посапывающей женой, но сам никак не засыпал. Вся семья была рядом, требуя защиты, но он, как бы долго ни размышлял, ни допрашивал слуг, не мог найти змею, поселившуюся в доме. Часы тикали, предвещая полночь. За окном было светло и качалась тонкая ветвь вишни, отбрасывая бледную тень.       Вдруг резко вдохнула и проснулась Микка. Подняла голову, осмотрелась — все хорошо, она дома, она в безопасности. Потом повернулась лицом к мужу и сонно спросила:       — Все думаешь о предателе?       — А ты откуда узнала? — нахмурился Фалькор. Он не планировал тревожить и без того напуганную Микку своими домыслами. Днем он скормил ей версию о том, что нападавший фир был отколовшимся от армии дезертиром и бандитом, удачно наткнувшимся на богатый экипаж.       — Догадалась, — неохотно ответила Микка, прикусила губу и перевернулась на прежний бок, скрывая смущение.       — Микка, — Фалькор потрепал ее по плечу. — Ты подслушала наш с Нортоном разговор в кабинете? –сказав это, он вдруг встрепенулся и как следует растормошил жену, требуя ответа: — Ты подслушала? Как?!       — Ай, ай, ну что ты делаешь! — проворчала Микка, отпихивая мужа. — Да, подслушала. И что? Мне интересно, когда и кому мы отомстим за этот кошмар.       — Как ты подслушала?!       Микка недовольно цокнула, открыла прикроватную тумбу. Оттуда сама по себе выпорхнула медная бабочка и села на пальчик хозяйки, трепеща крылышками, как живая. Микка вслух пожелала: «Лети и послушай, что говорит служанка Виттория». Бабочка полетела к стене, села на вентиляционную решетку и, сложив крылышки коконом, поползла внутрь. Через минуту она вернулась, принеся с собой запись оглушительного чавкающего храпа.       — Это сделал мне мастер Лазарев, помнишь? Уникальная была вещь в то время. Конечно, изначально она создавалась для тайных переговоров, но как подслушивающее устройство оказалась удобней.       Фалькор взял бабочку за крылышко и как следует рассмотрел. Мастер Лазарев. Умное украшение.       — У кого я впервые увидел подобное? — спросил он задумчиво.       — У твоей бесценной Фаины Лазаревой, — сладко и язвительно пропела Микка. — Только у нее была отвратительная сороконожка. Меня чуть не стошнило, когда я увидела, как она перебирает своими лапками…       Фалькор вдруг сжал бабочку в кулаке и раздавил. Из-под пальцев его посыпались шестеренки и винтики.       — Ты что наделал?! — возмутилась Микка, кинувшись собирать обломки. — Я так любила ее!       Фалькор молча встал с кровати и удалился из комнаты. Микка бросила вслед: «Сумасшедший!» — но он уже не слышал.       Фалькор шел по темным улицам Астрограда, досадно улыбаясь над осознанием собственной глупости. Фаина Лазарева. Единственная женщина из его работников, которая могла позволить себе украшение, как у Микки. Единственная женщина, которая называла себя часодейкой, но никогда не часовала, боясь выдать энергию феи. Женщина, не рассказывавшая о семье, богатая, но желающая работать на ферме. Женщина, которая, как думал Фалькор, была его другом. Шпионка от фей.       Фалькор подошел к мастерской Лазарева. Свет не горел ни в этом доме, ни где-либо еще на целой улице. Утренняя гроза прошла, надвигалась новая — фиолетовая, острая, оглушающая. Из-под туч маленькими слюдяными капельками падал лунный свет в бушующее море. Фалькор глубоко вдохнул и с помощью часовой стрелы отпер дверь. Колокольчики тягуче, мелодично прозвенели. Сверкнула молния.       Со второго этажа спускалась Фая, переговариваясь на ходу с мужем:       — Я посмотрю кто там. Укачай его. Нет, он не хочет есть. Просто покачай.       Выйдя с лестницы, она увидела Фалькора и нахмурилась.       — Что-то случилось с фермой? Нам придется эвакуировать животных сейчас? — спросила она тревожно.       Фалькор, все это время держа наготове часовую стрелу, вдруг опустил руки и сел на посетительский стул, устало склонив голову к груди.       — Вам плохо, Фалькор? — еще больше обеспокоилась Фая. — Воды? Позвать врача?       — Что там такое? — донёсся со второго этажа голос мастера Лазарева.       — Все хорошо, мастер Лазарев. — подал голос Фалькор. — У меня есть срочный разговор к вашей жене.       Тон его был совершенно обыденным, спокойным, но глаза яростно сверкали. Они выражали его неповоротливые, безыскусные думы.       — Фаина, вы были мне другом, — проговорил Фалькор, чтобы оттянуть момент решения. — Я доверял вам. Я верил, что вы тот уникальный человек, который разделяет мой восторг от живого мира.       Фая скрестила руки на груди и еще больше нахмурилась, не понимая причин недовольства Фалькора. Момент сильно ее тревожил. Она захотела позвать Костю. Вдруг Фалькор схватил ее за локоть, жестом приказал молчать и выволок на улицу, плотно прикрыв дверь.       — Вы многое себе позволяете! — почему-то шепотом возмутилась Фая. Губы ее слегка подрагивали. «Она чувствует» — подумал Фалькор. Он бросил взгляд на ее руку. Там, как кольцо, красовалась сороконожка. Впервые Фалькор так долго решался на убийство, но эта сороконожка — знак предательства, знак его ошибки — внушала уверенность.       Он, не отпуская Фаиной руки, резко прижал ее к себе, второй рукой сжал горло. В ее глазах отразился ужас, непонимание.       — Я прощаю все, — прошептал ей Фалькор, — но не предательство.       Беззвучный эфер вылетел из его часовой стрелы прямо в голову Фаи. Она попыталась вскрикнуть, но, полузадушенная, не смогла; вскинула руки к небу и упала замертво на брусчатку. Фалькор быстро убрал красные отпечатки своих рук с ее шеи и закричал так громко, как только мог. В окнах по соседству и в доме Лазаревых зажегся свет. На улицу сначала выбежала свекровь Фаи и, увидев бездыханную невестку, побледнела и открыла рот, беззвучно шевеля губами, как рыба. За ней выбежал мастер Лазарев. Он был совершенно бел — белее, чем мертвая жена. Он подбежал к трупу, прощупал пульс, потряс за плечи и дал несколько легких пощечин. Но Фая, конечно, была мертва бесповоротно и окончательно.       Совершенно незнакомый человеческому уху звук вырвался изо рта Лазарева. Не визг, не вой и не крик, но что-то похожее больше на гром, с ним же и смешавшееся и со стеной дождя, которым разразилось небо. Выбежали соседи, началась паника.       Фалькор позаботился о матери Лазарева, проведя ее домой и дав стакан воды. Когда он вышел обратно на улицу, Лазарева уже оттащили от трупа. Лазарев не двигался, не дышал, не стоял на ногах. Кто-то помогал ему не упасть, держа за талию. Фалькор продрался через толпу к мастеру и потрогал его за плечо. Лазарев резко повернулся, вытаращив пустые глаза.       — Она упала замертво, пока мы говорили о эвакуации фермы. Кажется, это остановка сердца. Мне так жаль, Константин. Я вышлю вам завтра небольшую сумму денег. На похороны.       — Спасибо, — коротко и глухо ответил Лазарев. «Сколько боли в этих словах! Бедный мастер. Он, наверное, даже не подозревает, что его жена была шпионкой и этим утром организовала покушение», — подумал Фалькор. Он еще раз выразил сочувствие мастеру Лазареву и удалился.       Фалькор понимал, что в будущем его будут мучить допросами, посещением различных кабинетов для снятия показаний, как со свидетеля… Но выбрать более аккуратный способ убить предательницу не представлялось возможным. Наверняка со дня на день она забрала бы семью и уехала в Чародол. Фалькор прекрасно знал психологию подлецов.       Оказавшись в Белых Лугах, Фалькор решил зайти на ферму. Вот, для чего она была построена, вот, почему исцеление души он искал в животных. Эти невинные, преданные существа были лучше людей. Они не посягали на жизни его любимых. Они не подслушивали. Они не втирались в доверие, чтобы нанести удар со спины.       Фалькор подошел к своей любимице Розе и поцеловал ее в холодный серый нос. Фалькор был доволен. Все напряжение прошедшего дня спало. Он выполнил то, что должен был.