Песнь Белого Тигра

Чонгук жил самой простой жизнью. Его мать погибла, когда он был совсем ребёнком, и всё что от неё для него осталось: фантомные воспоминания и отцовские рассказы. Отец Чонгука был добродушным человеком мягкого нрава, способным проявлять жёсткость только в моменты крайней необходимости и любящим единственного сына до беспамятства. С детства Чон наблюдал за работой родителя и всячески помогал, пускай порой и не очень успешно: время от времени билась посуда, проливалась вода, обжигались не привыкшие к труду молодые пальцы. Тем не менее, Чонгук никогда не задумывался о том, чтобы не пойти по стопам отца и не продолжить его дело, став гончаром. Запах глины, жаркий огонь печи, мягкая прохладная серая масса, в умелых руках становящаяся самым красивым сосудом — всё это молодой сын гончара тепло любил и был не прочь провести среди этих вещей всю жизнь. Большую часть своей жизни Чонгук провёл на рынке, где и находилась их гончарная мастерская, а по совместительству ещё и небольшой дом. Привыкший к шуму, гоготу, громким разговорам и крикам, ранним утром, когда народу на рынке было ещё совсем немного, Чон в тишине чувствовал себя даже как-то некомфортно. Основной круг его общения составляли отец, ежедневные покупатели, мастера и торговцы из соседних лавок и их дети, со многими из которых Чонгук состоял в очень хороших дружеских отношениях. Сыновья мясника, дочь торговки тканями, племянник книжника — все эти люди были верными друзьями Чона на протяжение его детства и юности. Он проснулся, как только лучи солнца приветливо упали на мальчишеское лицо. Отец на соседней кровати ещё спал, поэтому сын, стараясь не шуметь, встал и принялся готовить лавку к открытию: расставил по местам кувшины и чашки, развёл огонь в печи, слегка привёл в порядок гончарный круг. Когда солнце уже сильнее укрепило свои позиции на небе, рынок начал оживать, лавки — открываться, а покупатели - бродить вдоль красочных рядов товаров, выбирая лучшее. К тому времени проснулся и отец Чонгука. Сонно потягиваясь, он прошагал к прилавку и, облокотившись верхней частью тела о него, будто о чём-то задумавшись, произнёс: — Тётушка Ли сказала, что сегодня наш рынок должны посетить король и молодой принц. Не знаю, враки ли это, но, думаю, нужно быть наготове. Чонгук, раскладывающий на прилавке самые симпатичные вазы, кувшины и блюда, усмехнулся. — Глупости. Какие только бредни не словит тётушка Ли от своих подружек. Мы уже такого наслышаны, не удивить. Мужчина пожал плечами, но с сыном частично согласился. Сплетен среди торговцев и торговок всегда ходило много, и большая часть этих слухов была исковерканным людским воображением бредом. Впрочем, старший Чон всё равно решил сегодня готовиться к чему-то неожиданному. Жизнь на рынке разгорелась ближе к полудню. Прилавки наполнились товарами, улицы — людьми, и торговля пошла полным ходом. Тэхён озирался по сторонам с живым интересом, редко имея возможность увидеть, как течёт жизнь простого народа в их королевстве. За спиной принца сурово вышагивали стражники, а впереди, также окружаемый охраной и несколькими слугами, шёл король. Мужчины в доспехах разгоняли людей, чтобы те не толпились и не мешали идти королю. Один из слуг, идущих по сторонам от правителя, держал над его головой чёрный зонт, закрывающий от жаркого полуденного солнца. Внезапно взгляд принца зацепила одна скромная лавка, где выставлены были различные глиняные изделия всех форм и размеров, и где мило беседовали с женщиной и её юной дочерью два человека, похожих на отца и сына, младший из которых выглядел как ровесник Тэхёна. Не обращая внимания ни на что, принц отделился от короля со стражей и пошёл в сторону гончарной лавки. Исчезновение молодого господина заметили только двое стражей, сразу же последовавших за резвым силуэтом. Чонгук спустил на пол высокий кувшин и, подняв взгляд, удивлённо раскрыл глаза: у прилавка стоял очень небедного вида юноша, по возрасту, вероятно, близкий сыну гончара, с приветливой улыбкой, чуть неказистой, но очень тёплой. На лбу карамельного цвета, поцелованного солнцем, как и вся кожа человека, красовался мангон, волосы на голове были связаны в хвост, а ханбок голубого и фиолетового цветов выдавал личность из знатного рода. Кем именно являлся покупатель, Чонгук, не вникавший в скандалы и сплетни, не знал. — Здравствуйте, — улыбнулся молодой аристократ и с восхищением взглянул на глиняную вазу, стоящую на прилавке, с каверзными узорами листьев, лиан и цветов, мастерски вырезанными на боках сосуда. — Восхитительно… — впечатлённо произнёс он и поднял взгляд на смущённого юношу. — Это ваша работа? — Пока что нет, — улыбнулся Чон, почесав затылок. — Это работа моего отца. Он настоящий мастер. — Да уж, не поспоришь, — произнёс Ким и полез за деньгами в небольшую сумку. — У него золотые руки. Принц вытащил несколько монет из сумки и положил их перед Чонгуком. — Покупаю, — сказал он и взглядом попросил одного из стражников, предчувствующих что-то нехорошее, понести покупку в руках. Тэхён протянул сыну гончара руку. — Как тебя зовут? — Чон Чонгук, — представился юноша и с позволения перешёл на менее уважительную форму речи. — А тебя? — Я думал, мне не нужно представляться, — посмеялся принц. — То-то я подумал, что что-то не так, когда ты так спокойно отреагировал на моё появление. Но оно и к лучшему.  — Простите? — неуверенно переспросил Чон, искренне не понимая, о чём говорит аристократ. Тот махнул рукой, давая понять, что это не важно. Только Тэхён открыл рот, чтобы продолжить приятную беседу в более непринуждённой обстановке, где-то за его спиной, в толпе, донёсся устрашающий крик короля: — Ким Тэхён! Принц обернулся. Отвлеклись и стоящие неподалёку покупатели, и отец Чонгука. Толпа раздвинулась, как пригнутая к земле под сильным ветром трава, и в самом центре младший Чон увидел того, кто разительно отличался от всех людей рядом, даже тех, что были состоятельными аристократами: в тёмных одеждах, отливающих опасной зеленой, с величественными золотыми вышивками на плечах, животе и спине; с бледной кожей, будто под лунным светом; с необыкновенными светлыми, длинными волосами, шлейфом тянущимися за своим обладателем; с опасным шрамом на глазу, с первого взгляда кричащим о том, через что в своей жизни прошёл король. Мин выглядел каменно невозмутимо на первый взгляд, но Тэхён, по чьему телу пробежала дрожь, уже чувствовал на своём лице дыхание взбешённого белого тигра, готового безжалостно разодрать глотку от одного неверного движения глаз. Король остановился в нескольких метрах от лавки, у которой стоял принц, и все люди, находящиеся рядом, как по приказу поклонились в пол, как и отец Чонгука. Поначалу Чон не понял, что произошло, но, утянутый на землю родителем, поступил так же, как и остальные. Тёмный взгляд, брошенный в его сторону, как молния Бога, королём, заставил душу на секунду покинуть тело. Только на земле, лбом к полу, юноша понял, что правителя ещё более взбесила его заминка. — Какого дьявола ты сбежал? — среди кладбищенской тишины, словно находясь один на один с младшим братом, прорычал Мин. — Я же говорил тебе не отходить ни на шаг. Почему ты ослушался? Тэхён не мог ответить. Его глаза упали в пол, а тело замерло в ступоре, боясь лишний раз неверно повернуть голову. Тигр был в том нередком состоянии, когда любая мелочь, любое незначимое движение могло стать топором, который упадёт на цепи, держащие зверя, и разрубят их. Тэхён боялся Юнги и того, что он мог сделать с ним в порыве ярости. — Отвечай! — вырвался из груди оглушающий рык, от которого лежащие на земле поблизости люди вздрогнули. Никто не осмеливался поднять взгляд на правителя, но слух каждого был более чуток, чем у любого зверя. — Прости, — тихо произнёс принц, но достаточно, чтобы вампир услышал это. Король развернулся, даже не взглянув на младшего брата, и тот несмело, сопровождаемый стражей, поплёлся за ним. Толпа начала расступаться, освобождая путь двум главным людям страны, почти богам в представлении многих. Юнги почти сумел отвлечь хищника внутри себя, почти затянул на шее новую цепь, но ветер донёс до слуха тонкий шепоток, едва ощутимый, призрачный, но прогремевший в голове громче набата: — Чудовище. Было сказано это устами Тэхёна или нет, Мин не знал. Однако ладонь сомкнулась на шее младшего брата и сжала до хруста. Король толкнул принца на землю, схватил за волосы и принялся со звериной яростью рвать его, физически и психологически, превращая одежду в клочья, кожу — в мясо, гордость — в прах. Тэхён сжался, пытаясь защититься, но кровопийца прижал его голову к земле и принялся жестоко выбивать воздух из груди, ударяя под рёбрами и в живот. Принц плакал, хрипел и плевался кровью, но не кричал. Мина это бы только сильнее взбесило. Чонгук с ужасом поднял глаза, единственный из всех десятков человек, что склонились перед королём. Юноша, с которым он говорил всего несколько минут назад, беспомощно лежал на земле и терпел причиняемую боль. Его лицо, ангельски красивое, но покрасневшее и мокрое от слёз, пряталось в сложенных руках, а за спиной, казалось, лежали белоснежные крылья, которые без сожаления втаптывал в землю и рвал взбешённый зверь. Чон не понимал, что делает, когда сорвался с места и побежал в сторону короля и принца. Со всей силы он врезался в правителя, сумев оттолкнуть от несчастного юноши, но равновесие потерял и слуга, всё это время держащий зонт над королём. Палящее солнце коснулось лунного цвета кожи и на весь рынок пронёсся оглушительный болезненный крик. Мин упал на землю, спиной к небу, пытаясь спрятать от смертоносных лучей открытую кожу. Волосы, оставшиеся на открытом свету, понемногу начали тлеть, прожигая дыры в тёмных одеяниях, но вся стража и все слуги мгновенно оказались рядом, укрыв правителя от света тёмной накидкой.  Сын гончара, отлетевший в сторону и получивший несколько синяков и ссадин, с изумлением недолго смотрел на то, как покраснела кожа короля от секундного воздействия света и как Мин, словно горящий заживо, корчился в мучениях, пока его люди не подоспели. Чон хотел подползти к Тэхёну и помочь ему, но не успел, поскольку принца так же быстро подняли на ноги и увели прочь. По забитому сожалеющему взгляду Чонгук смог прочитать тихое «Прости». Однако подняться на ноги Чонгук не смог, вновь прибитый к земле тёмным, полным гнева взглядом короля, обращённым прямо на него, заставляющим землю уйти из-под ног. Чон готов был поклясться, что увидел в цвете чужих глаз и на губах кровь. — Уведите его, — приказал Мин и развернулся, уходя прочь. Чонгук увидел, как несколько стражников окружили его, а затем крепко взяли под руки и потащили следом за принцем и королём от отцовской лавки. Он вскричал и принялся вырываться, однако подготовленные мужчины были гораздо сильнее. Один из них втихаря достал нож и приложил к горлу юноши, заставив того в страхе замереть и сглотнуть, замолкнув. — Не беси Его Величество ещё больше, паршивец, — прорычал страж с ножом. Угроза подействовала и Чонгук перестал сопротивляться, однако невольно его губы задрожали. Люди со всех сторон по-прежнему расступались, освобождая дорогу королю, принцу и их свите, и множество удивлённых, сочувствующих, осуждающих взглядов одновременно падали на простого сына гончара, как на преступника. Чонгук стыдливо прятал глаза от тех, с кем был знаком, и кто не понимал, что произошло, шепчась между собой. Только когда толпа начала рассеиваться, а рынок остался позади, чужие взгляды перестали прожигать спину и Чон поднял взгляд. Он заметил, как осторожно и обеспокоенно наблюдал за ним, идя впереди, юноша, назвавшийся Тэхёном, в котором Чонгук не признал принца. На несколько секунд остановившись, страж, один из которых держал подростка, достал кусок тёмной ткани, подошёл сзади и завязал на глазах Чона, заставив мир потерять цвет. Чонгук не стал задавать вопросов, когда они последовали дальше, но мужчина, чувствующий смятение преступника, сухо пояснил: — Чтоб не запомнил дорогу ко дворцу. Вопросов родилось только больше. Что он будет делать во дворце? Как его накажут? Где он останется? Вернётся ли домой? Никто не мог дать ответ, а если бы и мог, то не дал бы, и Чон, склонив голову, шёл туда, куда его вели, в самом унизительном и беспомощном положении. Хорошо, что теперь он не видел косых взглядов прохожих и не чувствовал себя белой вороной. Не видя ничего вокруг, Чонгук всем своим существом почувствовал, когда они ступили на территорию дворца: стихли грубые городские голоса, сухая земля под ногами стала жёстким камнем, изменился даже запах — аромат жареного мяса, рыбы, сена сменился чем-то более сладким, масляным и дорогим. Эхо от шагов стражей стало громче, однако, как понял Чон, глубоко в сам дворец его не повели: в какой-то момент ведущие его мужчины повернули и спустились на лестницу, ведущую в отдалённое тёмное и холодное помещение. Со скрипом открылась тяжёлая железная дверь и Чонгука, сопроводив ещё немного, куда-то грубо толкнули. Юноша упал на застеленный сеном пол и услышал, как захлопнулась за ним одна дверь — деревянная, а затем и вторая — железная. Сняв с лица повязку, Чон оглянулся. Вокруг было мрачно и сыро, отвратительно пахло смесью телесных жидкостей и чем-то дохлым. В небольшом подземелье находилось несколько камер с решётками из бамбука, в которых, судя по гробовой тишине, было не очень много живых людей. Потолок клетки был настолько низким, что встать в полный рост для Чонгука не представлялось возможным, поэтому он, скрестив ноги, сел и положил на ладони голову, наконец получив возможность полноценно обдумать то, что произошло с ним в такой короткий срок. — Привет, малец. Юноша вздрогнул и обернулся в сторону голоса. В соседней бамбуковой клетке, буквально в паре метров от него сидел молодой человек распущенного разбойничьего вида, одетый полуевропейски, в высокие кожаные сапоги, выглядящие недёшево, узкие плотные штаны и широкую рубашку, поверх которой был накинут жилет. Через плечо заключённого была перекинута кожаная сумка, а сам он с первого взгляда производил впечатление дерзкого, уверенного в себе молодого мужчины с исконно разбойничьей неповторимой харизмой. На его лице красовалась беззлобная, но хитрая ухмылка, а одна из рук была положена на колено согнутой ноги. — З-здравствуйте, — произнёс с заиканием молодой гончар, смущённый собственным неуединением. — А вы кто? Собеседник улыбнулся и, слегка кряхтя и охая, перебрался ближе к прутьям клетки и протянул через них юноше худощавую, но крепкую ладонь, не тронутую тяжёлым ручным трудом. Чонгук из чистой вежливости пожал руку в ответ, и преступник галантно представился, сняв невидимую шляпу: — Чон Хосок, вор в законе.