Биполярное аффективное расстройство

Каждый методичный удар в дверь спальни Бакуго, отражается в его голове болезненным эхом начинающейся мигрени. Где-то под сердцем, между ребрами, скребя, зарождается странная тревожность — мать никогда не беспокоила его так рано. До этого дня. Тело ломит, веки сонливо слипаются, резко пробужденный мозг отказывается воспринимать реальность, но как же его бесит этот звук. Под усиливающийся стук Кацуки заставляет себя встать, покинуть нагретую постель ради выяснения причин его пробуждения, что вообще такого важного могло случиться в четыре утра? — Что тебе нужно, женщина? — сквозь закрытую дверь голос Кацуки кажется еще более грубым, его настроение бесповоротно испорчено резким просыпанием. — Изуку пропал. Одной фразы достаточно, чтобы ранее запертая дверь со скрипом распахнулась. — Повтори-ка, — сквозь зубы рычит Бакуго, слыша, как в ушах отбойным молотком бьет подскочивший пульс. Он всматривается в лицо матери, старается найти в родных чертах хоть малейший признак лжи и лукавства, но Мицуки растрепана, с красными от отсутствия сна глазами, вся непривычно встревоженная. — Он вышел ночью из дома и испарился, даже мобильник с собой не взял. Полиция нашла труп политика, а рядом — пиджак Изуку, испачканный, не знаю, то ли кровью этого мужика, то ли еще чем-то. Инко белая от нервов, вся Академия на ушах стоит, а ты дрыхнешь, эгоист мелкий! Замерев, Кацуки немигающе смотрит куда-то сквозь маму, старается проанализировать все услышанное, понять, что он чувствует от этой новости. Бесполезный, раздражающий, нелепый Деку пропал — это ведь была его заветная мечта с четырех лет, он ведь молился, чтобы Изуку перестал путаться под его ногами, перестал мешаться, перестал существовать. Почему сейчас, когда мечты стали реальностью, сердце Бакуго сжимается в тиски от паники и страха, а сам он дрожит? Взгляд у Мицуки растревоженный, она видит, как его лицо искажается под натиском неконтролируемых эмоций. Кацуки отстраняется, ему невыносим тяжелый взгляд мамы. Дверь закрывается. Прижавшись лбом к холодному древесному покрытию дверного проема, Бакуго тихо воет. Внутри что-то болезненно извивается, показывает ему страшнейшие картины: Деку больно, он давится в слезах и собственной крови, царапает ногтями кожу и зовет, как в детстве, его — Каччана. “А если он уже мертв?” — шепчет сознание. От громкого удара по стене костяшки сбиваются, кожа лопается и покрывается сукровицей, но от этого не легче. Кацуки никогда не был человеком, который считается с чужими чувствами, но и в своих он мало разбирался. Ощущать глубочайшую боль для него непривычно, практически противоестественно, но от мысли о том, что с Деку что-то произошло нутро сжимается. Осев на пол, Бакуго смотрит на свои руки, на белесые шрамы от зубов Изуку. Они были детьми, но Кацуки был на удивление жестоким, извращенным чужим вниманием ребенком. Изломать Мидорию оказалось слишком просто, каждодневно размазанный Деку был обречен сломаться. Сломанные игрушки никому не нужны, ребенку всегда становится с такими скучно. И Изуку был покинут единственным другом. Тогда Кацуки думал, что Деку, подобно остальным, ищет за его спиной защиты — слабый стремится к сильному, но это не так. Изуку Мидория с самого начала искал признание, он хотел быть равным, а не бессильным и ничтожным. “За что? За что? За что?” — бесконечно кричит маленький Деку в воспоминаниях и только сейчас Кацуки понял, что он имел ввиду. “За что ты считаешь меня таким незначительным, таким недостойным стоять рядом? За что я обречен находиться вечно позади?” — истинное значение этих двух слов. Нутро сжимается во второй раз, когда Бакуго проводит пальцами по рубцам от клыков. Какой же он эгоист. В течении следующего часа к дому Изуку Мидории один за другим подтягиваются студенты класса 1-A, они не договаривались об этом, но каждый чувствовал, что обязан находиться тут. В дверях их встречает непривычно спокойный и серьезный Кацуки, он молчалив и задумчив, но никто не задает лишних вопросов, все всё понимают. Ребята шокированы произошедшем, никто из них не готов смириться с теорией полиции о том, что Деку виновен в смерти известного политика. — Очевидно, что Изуку был похищен, а его вина в убийстве сфабрикована! — Иида кричит непозволительно громко для шести утра, сидящая рядом Мина показательно затыкает уши. — Что нам делать? Без геройской лицензии мы не можем участвовать в официальных поисковых операциях, — Урарака звучит удивительно тихо, она не смотрит друзьям в глаза, только нервно теребит пальцами край свободной футболки. Ей тяжелее всех, она единственная сомневается в причинах исчезновения Изуку, но молчит, боится ошибиться. — Девчонка права, мы не герои, — на холодный голос Бакуго каждый поворачивает голову, — Но это не значит, что мы будем штаны просиживать, пока какой-то ублюдок издевается над Деку. Расклеим листовки о пропаже и будем патрулировать улицы по двое в гражданской одежде. — Без Мидории нас девятнадцать, из-за нечетности мы технически не можем разделиться, кому-то необходимо пойти одному, — замечает Тодороки. — Это моя идея, я пойду один, — с Бакуго никто не спорит, каждый из присутствующих понимает, что скорее всего их враг — Лига Злодеев, в случае обнаружения быть один на один с таким противником соразмерно смерти. Каждый поражен отважностью Кацуки и одновременно с этим каждому стыдно за свою трусость. Они все виновны в произошедшем, каждый видел, что с Деку что-то не так, видел его изрезанные руки и переменность, но молчал, делая вид, что с Изуку все в порядке — только один Бакуго готов нести ответственность за случившееся, наверное, потому что виноват сильнее остальных. Они больше не говорят о Деку, молча и эффективно делают свою работу. К десяти часам утра каждый угол и столб города украшен фотографией Изуку Мидории, она безразлично-улыбчиво наблюдает за жителями, будто бы напоминая каждому о ошибках этого догнивающего мира. — “Вы видели меня? Свяжитесь с городским отделением полиции!”, — вслух зачитывает Шигараки, когда они, направляясь в бар, натыкаются на одну из листовок, — Не напомнишь добавочный код, Изуку? Глухо смеясь, Томура откровенно веселится. Он ожидал, что общество оперативно отреагирует на исчезновение преемника Всемогущего, важность Деку для героев неоценима, он обязан стать следующим “Символом Мира”, но, кажется, что-то идет не так и дело далеко не в порочной связи с Шигараки Томурой. Мидория стремился к любому, кто был способен его понять и выслушать, Тенко не особенный, но единственный позволявший почувствовать себя важным и равным. Изуку явно не разделял его утреннее ехидство, натягивая на волнистые волосы капюшон, он пугливо озирается по сторонам, боится быть замеченным. После Мидория долго смотрит на свое напечатанное изображение, но оно кажется таким далеким, в нем будто бы что-то изменилось, разделило жизнь на “до” и “после”. Ему безразлична участливость героев, где они были, когда он нуждался в этом? У большинства людей какая-то абсолютно мерзкая привычка быть внимательными и добрыми, когда это уже не актуально. — Жалеешь? — теперь Шигараки серьезен, он не уточняет контекст вопроса, но они оба понимают о чем идет речь. — Если честно? Жалею, что выгляжу на ней так лживо. Убери это, — отстранившись просит Изуку, как хорошо, что Томуру не нужно просить дважды — пять тонких пальцев касаются листовки поверх улыбчивого лица. Бар — сердце Лиги Злодеев — кажется Изуку слишком простым с внешней стороны. Он находится в глубине подвального помещения многоэтажного дома, у него нет ни вывески, ни указателя. Мидория, спускаясь по лестнице, ожидал увидеть охрану, но ее не было за отсутствием необходимости. “Лучшая защита — это нападение” — идеальный слоган в данном случае, действительно, зачем охрана тем, от кого обычно защищают. Все помещение наполнено приятным теплым светом, запахом древесины и никотина. Изуку не разбирается в стилях интерьера, но внутреннее убранство у бара роскошное, наполненное красным бархатом и обработанным кленом — это место будто бы создано для сборов влиятельных мужчин и красивых женщин с дорогими украшениями, но ни тех, ни других Мидория не видит. В баре, помимо него и Шигараки, еще трое, они синхронно оборачиваются на звук открывшейся двери. За барной стойкой, протирая стакан, стоит уже знакомый антропоморфный человек, его тело состоит из растекающегося и исчезающего фиолетового дыма, а две желтые глазницы при взгляде на Изуку слегка сужаются. Кажется, он заинтересован. Скрестив худые ноги, на барном стуле сидит совсем молодая девушка, на ней выглаженная школьная форма из-за чего Мидория уверен, что она младше него. На вид она самая инфантильная из трех, но почему-то глаза у нее странные, будто бы она давно потеряна в своем личном нескончаемом безумие. Улыбаясь, она подпирает голову по-девичьи тонкой ладонью, смотрит на Изуку внимательно, обнажив длинные клыки. От этого по спине бегут мурашки, а щеки предательски вспыхивают, Деку никогда не был популярен среди девочек, такой ласковый взгляд для него в новинку. Последний из присутствующих самый неоднозначный, Изуку даже не мог подумать о том, что встретит человека, у которого шрамов вдвое больше, чем у него самого. Молодой парень сидит через стул от школьницы, затягивается сигаретой, синий уголек на ее конце при этом загорается ярче. Он, глянув на Мидорию, давится дымом, задыхается от кашля и смеха одновременно. — Шигараки, негодник, не нужно одевать своего парня в свои же шмотки, мы бы и так все поняли, — выдавливает между кашлем человек, сидящая рядом девушка недовольно толкает его в плечо. — Идиот, достал со своими шуточками! — от слов блондинки парень сильнее заливается хихиканьем, она стукает его еще, но в этот раз значительно сильнее. Изуку, глядя на это, невольно улыбается. От опаснейшей организации преступников ожидалось что-то пострашнее, чем школьницы и неуместные анекдоты. Становится как-то проще от осознания, что злодеи — обычные люди, но на “неправильной” стороне. — Изуку, — Мидория вертит головой в сторону заговорившего Томуры, Шигараки стоит позади него и недовольно поглядывает на произошедшую перепалку, — Шутник — Даби, та девчонка — Тога, с Курогири ты косвенно знаком. И снова все смотрят на Изуку, от настолько внимательных взглядов трех пар глаз хочется провалиться под землю. Ему неловко. Он вообще не привык, чтобы на него смотрели, роднее было полное отсутствие человеческой заинтересованности. Деку неловко машет рукой в знак приветствия, но имя свое не называет — смысла нет, каждая собака города знает его из объявлений о пропаже. — Курогири, — антропоморфный человек кивает, — покормишь мальчишку. И открой портал до него. Мидория, поджимая губы, остается один на один с Лигой Злодеев. Приходится игнорировать панику, двигаться в глубь зала на одном упорстве и решительности. Забираясь на барный стул между Даби и Тогой, он успокаивает себя тем, что Шигараки не привел бы его в небезопасное место, не может человек, который так ласково обращался с его порезами поступить так жестоко. Томура доверяет этим людям, а значит и Изуку должен. На барную стойку, перед Деку, опускается глубокая тарелка с жаренной картошкой, она горячая, соленая, нарезанная тонкой соломкой. Изуку неловко смотрит на еду, а после на Курогири, одними губами шепчет: “спасибо”. Он не ел больше суток, сначала из-за тошноты от стресса, потом из-за отсутствия таковой в доме Шигараки. Пальцами Мидория тянется за кусочком. — И-зу-ку, — Тога тянет слоги, будто бы пробуя имя на вкус, — Ты такой популярный: новости, радиоэфиры, листовки и все это о Изуку Мидории. Томно вздохнув, она, под недовольный взгляд Даби, ворует картошку из рук Деку, отправляя в свой рот. В этом нет ничего раздражительного или неправильного, в силу своей доброты Изуку подвигает тарелку ближе к Тоге. — Дура, у Шигараки даже телевизора нет, откуда он может знать о новостях? — потушив сигарету о дно пепельницы, Даби, подобно блондинке, тянется к предоставленной еде. Изуку слегка вздрагивает от оскорбления, переживает, что скандал разгорится с новой силой, но, кажется, это было сказано совсем беззлобно, будто бы каждая ссора между Даби и Тогой не больше, чем маленькая стычка старшего брата и сестры. — Обо мне правда говорят в новостях? — неловко спрашивает Изуку. — А ты глянь. Даби, схватив пульт чистой ладонью, повышает звук плазменного телевизора. — Напоминаем вам, что полиция до сих пор разыскивает Изуку Мидорию, он подозревается в нанесении тяжких телесных увечий, которые повлекли за собой смерть популярного политического деятеля, — заученным текстом бубнит диктор. Изуку замирает, картошка из пальцев опадает в тарелку. Он не верит в услышанное, не верит, что кто-то мог подумать, что он способен на подобное. Если СМИ продолжит обсасывать идею его виновности — путь героя для него закрыт, объективно он понимает, что ему это не нужно, но детская обида за обрушенную мечту сильнее. Руки начинают ощутимо дрожать, ком встает поперек горла, слезы подкатывают к глазам, но он держится, не позволяет себе разреветься. — Я никого не убивал, — невпопад перечит диктору Изуку. Ему так хочется, чтобы хоть кто-то верил в его честность и невиновность. — Мы-то знаем, — Даби снова подкуривает, — В этом городе только один человек забивает людей ногами и он, как видишь, уже вышел из бара. Не пойми неправильно, Деку, но мы не те люди, которым нужны твои оправдания. От этого легче, но одновременно и обиднее. Многие люди спустя года не смогли понять его, сказать что-то действительно нужное и важное, но со злодеями все не так. Каждый преступник проходит через боль становления, отречения от лживого общества. Даби был прав, им от Изуку не нужна оправдания и аргументы, ведь они понимают его. — Сладкий, это твоя мать? — Тога, которая все это время смотрела в экран, удивленно ахает. Мидория игнорирует приторно-сладкое обращение, он обязан увидеть маму. Инко из-за опухшего от слез лица выглядит старше, ее волосы растрепаны, а руки бесконечно-много перебирают влажный носовой платок. Женщина пропитана печалью и болезненной тоской, она смотрит красными глазами в объектив камеры и не может остановить слезы, они стекают вниз по лицу, подбородку, шеи, прячутся за край горловины свитера. — П-пожалуйста, — ее голос дрожит от всхлипываний, — верните моего мальчика домой, он не сделал ничего плохого. Изуку, маленький, если ты слышишь, пожалуйста. Я была плохой мамой, но больше так не будет, только ве... Изуку накрывает уши ладонями, сжимает собственную голову так сильно, что чувствует физическую боль. Теперь он не хочет плакать, он хочет выть. Инко правда была плохой матерью, невнимательной и игнорирующей все проблемы, но он все еще так любит ее, так скучает. Его ломает от желания прижаться к маме, обнять ее, ощутить теплые морщинистые руки на собственных волосах. Как же больно. — Деку, — Даби насильно тянет его за ладони. Телевизор снова приглушен, на экране больше нет маминого лица, но есть кое-что похуже — весь геройский класс, старательно расклеивающий фотографии. — Иногда семью нужно бросить для чего-то более важного, — Даби смотрит на кадры из геройской Академии, на кого-то очень значимого среди студентов и сильнее сжимает ладонь на запястье Мидории. Эту фразы он говорит больше себе, чем для Изуку — это заметно, но сейчас не время для выяснения подробностей. С другого бока прижимается Тога, она обнимает Деку за предплечье, укладывая голову на его плечо. — Правда, Изуку, не переживай. Хочешь я стану твоей семьей? Укладывая руки на барную стойку, Изуку улыбается краешком рта. Он никогда не перестанет удивляться разнице между образом злодеев в обществе и тому, какие они на самом деле: простые, понимающие, честные. Доброта не стирает отвратительность многих их поступков, но явно перестает ставить знак равенства между “преступник” и “неконтролируемое животное”. Они обычные люди, которые не могут самостоятельно справиться со своей болью и этим обречены приносить человечеству страдания. Он такой же. Духота прокуренного помещения давит не хуже тяжелых мыслей, Деку ощущает острую потребность в свежем воздухе. Ему это просто необходимо, иначе он снова упадет в яму бессмысленных страданий. — Я хочу пройтись. — Изуку, солнце, Шигараки отрежет нам по пальцу, если ты выйдешь отсюда, — Тога впервые за час общения кажется серьезной, о жестокости Томуры каждый из присутствующих был хорошо осведомлен. — Изуку Мидория может идти, — фраза Курогири на Изуку действует лучше, чем красная тряпка для быка. Мидория подрывается с места, кивает всем на прощание и скрывается в дверном проеме в поисках желанной свободы. — Ну, господа, выбирайте палец, который меньше всего вам нужен, — обреченно вздыхает Даби, потянувшись за пачкой. Он слишком много курит, но с Деку, кажется, без стресса не получится. — Изуку Мидория не член Лиги Злодеев, не нам лишать его способности к передвижению, если проще: Изуку Мидория ответственность только Шигараки Томуры. В этот момент, натягивая капюшон еще ниже к лицу, Изуку бежит по улице, попутный ветер приятно обдувает плечи и спину, успокаивает. После запаха застоялого никотина в подвальном помещении бара пыльный городской воздух кажется свежим. Мидория дышит глубоко и часто, игнорирует все правила вдохов и выдохов во время бега. Мышцы приятно ноют после долгого перерыва — две недели до встречи Шигараки Изуку игнорировал тренировки, у него не было сил ни на что кроме долгого сна и интернета. Мысли о маме вертятся в голове, замедляют шаг. Страшно видеть слезы любимого человека, особенно, когда это ты в них виноват. Изуку думает, что менять свою жизнь — это всегда про причинение боли кому-то, невозможно угодить всем, но он очень хочет, чтобы Инко поняла его и, наконец-то, приняла. Каждый ребенок желает оставаться любимым родителями даже тогда, когда делает что-то “неправильное”. Мидория долго бродит по городу, его ноги, как в ту ночь, сами несут его в правильном направлении. Горизонт окрашивается рыжиной закатного солнца, а Деку все идет. У Изуку всегда была специфичная походка: он слегка сутулится, путается в шагах, ступает сначала на носок подошвы, после — на пятку. Голова уже почти пустая, тишина не давит, а приносит спокойствие. Все, кажется, хорошо, но... Сзади слышатся чужие частые шаги, тяжелое дыхание от сбившегося пульса. Изуку, заставляя обернутся, так сильно дергают за запястье, что практически выбивают плечевой сустав. Мидория задыхается от увиденного, колени подкашиваются, зрачки становятся больше роговицы. Он не может выдавить из себя ни слова, ни действия, только нелепо смотрит, пытаясь поверить в реальность произошедшего. — Деку, — знакомый голос, знакомое обзывательство, — Что ты тут делаешь, чертов ботан? Каччан.