Если я спал с тобой, не думай, что я твой

Не говори, закрой свой бесполезный рот И снова день, то ночь, и ты была внизу…

— Вам обоим стоит отвернуться. Мико боится. Брат обещал, что не причинит ей вреда, но Нику он ненавидит. Он ее убьет! Девушка бьется в руках незнакомого ей мальчишки, которому так же страшно, как и ей. Но он знает больше нее, он видел, как Хольт убивал, поэтому жмурится крепко-крепко и закрывает глаза Мико ладонью, не обращая внимания на ее попытки его укусить. Сама она бы не отвернулась, а ни он, ни ее брат не хотят, чтобы она на это смотрела. Август ван дер Хольт сошел с ума. Окончательно и бесповоротно. Когда это началось? Тогда, в злосчастной Сибири? А может тогда, когда она своим предательством всадила ему нож в спину, помешав ему начать Третью мировую? Хотя нельзя предать того, кому изначально не был ни любовником, ни другом. Эта пизда могла скрасить ему пару ночей, но предпочла нажить себе самого страшного врага. Да уж, пизда та еще. Ника, мать ее, Чайкина. Глупая птичка, которую он лишил крыльев, а заодно и ног. Сведшая его с ума одержимость. И сейчас она — максимально жалкая. Пары ударов хватает, чтобы свалить ее с ног, небольшой встряски током — чтобы не дать ей подняться. Сам Хольт выдерживал напряжение и пострашнее, и сейчас разочарованно размышляет — неужели все закончится так? Да, он собирается умереть и оторваться напоследок, но скука не входит в его планы. Он встает на нее и давит ботинком изо всех сил — к ноге, сука, — но она лишь корчит страдающую рожу и стонет. Как красиво она стонет… Неужели даже не попросит ее пощадить? Не будет сыпать пустыми угрозами? Они это уже проходили: ей не выстоять против него… он с радостью сломает ее снова, если она попытается. Убийство — это слишком просто. — Я обрежу у тебя все лишнее, — говорит он с маниакальным блеском в глазах, хватая слабачку за волосы, и одновременно с тем — довольно бережно проводя по ее руке холодным лезвием опасного клинка. Когда-то давно его электричество было всего лишь щекоткой, теперь же оно — то, что заставляет ее тело конвульсивно содрогаться каждую секунду. Борьба с болью выматывает, сознание плывет, и все, что Ника понимает — он слишком близко. Ему всегда была нужна интимность: каждый раз, стоит им оказаться вместе в одном помещении, он старается коснуться ее, и каждый раз за этим следует невыносимая боль. Он думает, она ничего не понимает? Она чертовски устала, она хочет это прекратить. У нее не хватает сил на слова, но все, что сейчас нужно — это сдвинуться всего на пару миллиметров. Превозмогая боль, Ника подается навстречу ненавистному лицу и целует знакомые губы. Как же ей хочется врезать по ним со всей силы, но, несмотря на то, каким мудаком является обладатель этих губ, он, увы, оказывается гуру по части искусства сплетения языков, и его извращенные чувства к Нике добавляют в поцелуй лишь нотки остроты. Встряска прекращается, превращаясь в едва заметное покалывание. Август застывает в замешательстве (губы живут отдельной жизнью), и это время нужно использовать с умом — вот только голова работать отказывается, и дело тут не только в боли, которая даже и не думает уходить. Отбрасывая внезапно всколыхнувшееся в груди чувство, Ника пытается сосредоточиться на побеге. Из хольтовых объятий не вырваться — замучает до смерти, даже если обещал оставить в живых. Подмога не придет, а это значит, что сейчас девушка может рассчитывать только на себя. Нужно правильно рассчитать время. Раз, два… три! Ника обхватывает Хольта бионическими ногами, пытаясь обездвижить — он только смеется, наваливаясь на нее и прижимая к полу. Его губы нестерпимо горячие, как и все лицо, словно его лихорадит. Ниточка слюны стекает по подбородку, как у умалишенного — возникает брезгливое желание поскорее стереть ее чем-нибудь, но руки надежно зафиксированы так же, как и все остальное тело. Почувствовав шевеление в его штанах, Ника с отчаянием понимает, что у нее не осталось времени придумать нормальный план. — Темпераментная сучка! — восхищается он, и она чувствует, как ток снова бежит по ее коже, спаивая ее со своим мучителем. Он ведет носом по ее шее, дыша слишком громко и прерывисто, и она показательно презрительно (страшно, страшно, что я творю?) замечает: — Хватит обманывать себя, Хольт. Ты же на самом деле другого хочешь, да? Лишение конечностей — это только способ, чтобы не дать мне от тебя сбежать! Разве не видишь, что я и так не сбегу?! — Сдаешься, птичка? — один его шепот пробирает ее до дрожи. Он облизывает ее щеки, мокрые от не успевших высохнуть слез, перемещает руку на шею. Водит большим пальцем по кругу, надавливает, перекрывая воздух. Сначала смотрит недоверчиво, ожидает подвоха, но Ника не двигается, только меряет его ответным настороженным взглядом. Что-то меняется — и он похабно улыбается, обнажая ряд ровных, идеально-белых зубов. Ника старается отвлечь себя попыткой вычислить протезы на месте тех зубов, что она выбила ему лично, но он вновь пускает ток, и все мысли тут же исчезают. — Ты прямо открыла мне глаза, ты чертовски права! Ты, — пальцы сжимаются сильнее, заставляя прочувствовать, тело подбрасывает вверх, — только моя. Твоя жопа, ноги и душа стали моими, как только ты пришла ко мне, — смешок, пальцы перемещаются на грудь, по-хозяйски ее обхватывая. Если бы Ника могла шутить, она поинтересовалась бы, почему он не назвал ее сиськи в числе своей собственности. — Тупая необучаемая дура, святоша, которая приняла неправильную сторону. Но это был твой выбор, не так ли? Мне еще никто никогда не отказывал, а предателей я в живых не оставляю. — Если добираешься до них, — парирует Ника, вспоминая Родригез. Лучше бы эта неуемная хабалка была сейчас здесь вместо него, все лучше, чем лежать под этим психованным кобелем, не имея возможности пошевелиться. Ну хотя бы боль становится терпимой, и Ника собиралась с силами для следующего удара. Как она ни пытается увернуться, язык и пальцы Хольта все равно ее настигают. От него несет кровью — почти невыносимо. Он словно вышел из фильма ужасов — не моргает, а кривая улыбка приклеилась к лицу намертво. Его надо отвлечь, и Ника, подавляя отвращение, ответно проводит языком по его коже. Он не отстраняется, позволяет облизать каждый шрам, говорит — одни мерзости, в основном, Ника не слушает, пытается ударить снова, но едва ли он замечает ее потуги. — Ты жалкий трус! Если хочешь меня, то просто возьми, — отчаянно кричит она, напуганная своими собственными словами и действиями. Так, наверное, сказала бы Родригез прежде, чем плюнула бы ему в лицо? Но Ника — не Родригез. И слава богу. Но что ей еще остается, как не примерять на себя чужую роль? Лезвие так опасно близко к ее плечу, куда больше Хольт желает сейчас отрезать ей руку. Она и сама иногда думает об этом. Боится, что когда-нибудь не сдержится и сделает это сама… Но ему она этого не позволит. Она не думает, что он действительно сделает это прямо на глазах у своей сестры. Нет, он поведет ее в какое-нибудь другое помещение, и вот тогда… Хольт мгновенно стягивает с нее шорты вместе с тем, что под ними — почему она сегодня надела именно те, которые так легко снять? Он непрестанно бормочет, иногда срываясь на крик: — Чайкина, черт тебя дери, не люблю признавать, когда кто-то другой оказывается прав! Знаешь, как говорят, живем один раз, и глупо умереть, так и не попробовав тебя. Раз уж ты сама предложила… — он врывается в ее тело, выбивая из нее оглушительный вопль. Ему все равно, он продолжает говорить, говорить, говорить, так, что она от злости желает ему заткнуться, но и это он пропускает мимо ушей. Его движения стремительны и точны, вот он, секс с человеком-электричество: разряды тока метко жалят ее изнутри, принося боль пополам с наслаждением, и это едва ли не хуже самого факта происходящего насилия. — Ты все время была у меня в руках, я смотрел на тебя издалека, единственной моей мыслью было раздавить тебя. Но это ведь тоже способ, верно? Ты будешь чувствовать себя грязной, что с тобой это сделал такой человек, как я, у тебя есть мальчик, Ника? Нет? И правильно, я бы убил его, не раздумывая, никто не имеет права касаться тебя… Мико — давно уже не ребенок. Она кричит «хватит!!!», она снова пытается вырваться. Это отвратительно, отвратительно, он зашел слишком далеко. В нем ничего не осталось от того брата, который позволял ей плести для него венки из одуванчиков и писать тысячи маленьких бумажных посланий в самодельном конверте с сердечками. Она знала, что он хранит ее письма, все до единого — они лежат в ящике стола в его кабинете наравне с важными бумагами. Он заменил ей отца, хотя не всегда мог уделить ей время, он не был идеален, откупаясь деньгами, когда она стала старше, но для нее он никогда не был монстром. — Ты чудовище! — кричит Мико, и ее рыдания звучат едва ли не громче Никиных. — Оставь ее в покое, пожалуйста, оставь… — Ну что вы развели сырость, — умиленно улыбается Август, сбавляя темп. Слезы неконтролируемо текут из глаз Ники, и это заставляет его останавливаться, приобнять ее за плечи — мягко, словно вспомнив о ее хрупкости, — смотреть нежно (в глазах — безумие), целовать в щеку. — Я ведь тебе больно не делаю, — уверяет он, и для него это — правда. Все ее части тела все еще при ней, кроме, разве что, ног. Бионика приятно холодит разгоряченную кожу, он и не думал, что трахать недокиборга окажется так приятно. — Пока не делаю. Или ты предпочла бы сейчас лежать в луже собственной крови? — Я не уверена, что уже не лежу, — шипит Ника, прикусив губу. Про себя она лишь проговаривает: «Спокойно, ты это переживешь. Это не хуже того, что он уже с тобой сделал, ты справишься. А он… он поплатится». Хольт проводит ладонью по ее промежности, а затем машет рукой у нее перед лицом, мол, посмотри, крови нет, я аккуратен. Ника не верит своим глазам — комок сконцентрированной в нижней половине тела боли наводит на мысль об открытых ранах. Его электричество теперь неконтролируемо хаотично — иногда болезненно жалит, иногда исчезает почти полностью. Хольт вновь начинает двигаться, и вырваться из его железной хватки все так же невозможно. Одно неверное движение, и клинок, заменивший ему левую руку, порежет ее на куски. Проклиная все, Ника закусывает губу, стараясь не стонать — нет уж, ее мучитель не добьется от нее никакой реакции, она не доставит ему такого удовольствия. Это длится слишком долго, впервые в жизни Ника жалеет, что вбивающийся в ее тело мужчина не скорострел. И когда она уже почти отчаивается, думая, что эта пытка никогда не закончится, раздается взрыв. Через дыру в стене, оставленную взрывчаткой, в помещение врываются солдаты… в форме организации Хольта. Черт. Забедайя не знает, куда деть глаза. Руки чешутся выстрелить, но тогда он рискует попасть в Нику. Бедная девочка, сколько она всего натерпелась от Августа. И Мико тоже, она ведь все это время здесь присутствовала и не могла остановить… — Август, сдавайтесь! — орет Забедайя, и Хольт останавливается. Выглядит он при этом не очень довольным, но старается скрыть раздражение за иронично вздернутыми бровями. — Трэнк, дружище, ты разве не видишь, что я еще не кончил? Большинство присутствующих единодушно передергивает от его слов. — Хватит шутить, Август, слезьте с нее. Хольт пытается возразить — и все-таки получает пулю в плечо. Приходится признать свое поражение и невозможность в такой ситуации довести начатое до конца. — Продолжим позже, не будем пока смущать людей, — оптимистично обещает он Нике, выходя из нее и быстро, по-деловому надевая штаны. Направленные на него пушки солдат он будто бы не замечает. Пытается и Нике помочь с шортами, но получает по рукам. Настроение из-за этого у него почему-то поднимается еще выше. — Засранка, — говорит он ей по-хольтовски миролюбиво. Ника его настроения не разделяет, отползая от него на максимально большое расстояние: — Ты животное! Гребаный извращенец! — Только не пизди, что сама не хотела этого, шлюха. — АВГУСТ! — Забедайя стреляет в воздух, привлекая, наконец, его внимание к себе. Хольт не верит, что Трэнк предлагает ему это. Убить демиургов, объединившись с Никиной командой поддержки инвалидов? И кто из них не в своем уме?! А потом он думает — да, черт возьми. Убей их первым, пока они не убили тебя. На протяжении всего обсуждения никто лишний раз старается не смотреть на Нику. А она старается сделать вид, что все в порядке. Даже когда Мико осторожно касается ее кончиком протезированных пальцев за локоть, Ника не позволяет себе показать слабость. — Я с ним разберусь, — шепчет она одними губами. И впервые видит настолько сосредоточенно-ожесточенное выражение на лице подруги. В этот момент та как никогда похожа на своего брата. — Мы разберемся, — поправляет Мико. Когда Хольт убивает мальчишку, закрывавшего взгляд Мико от происходящего ужаса, девушки понимают, что у них не остается выбора. Подонок должен умереть.