хризантема в формалине

Рин, госпожа Цунаде прислала ответ — она берёт тебя в ученицы.

— Рин, осторожнее! — сколько раз повторяла себе — под кунаями задумываться нельзя. И не важно на тренировке ты или на поле боя. Нохара уклоняется в последний момент, припадает коленом к выжженной катоном земле и, сложив печати, посылает вперёд столп воды. Суйтон удивительно легко подчиняется ей, привыкшей в основном к элементарным техникам футона. Дура, вода — это моя сущность. Ты бы совсем ни на что не годной была, если бы ей обладала. — Прости, сама виновата. Отвлеклась, — Рин знает, что Обито двойником не обманешь, но секунда его промедления выигрывает для неё мгновение передышки. В горле першит — они тренируются под палящим солнцем уже почти полтора часа. Остаётся всего полчаса из положенных двух — Нохара чётко соблюдала соглашение с госпожой Мио, хоть и знала, что Обито по вечерам тайком убегал тренироваться на полигон. Рин видела его там пару раз, когда возвращалась после коротких занятий с Минато-сенсеем — тот учил её удерживать контроль, накладывать печати и быть сенсором. Всего понемногу, но Рин уже сейчас чувствовала, что начинает переходить на новый уровень. Пусть головная боль и стала её почти что верным спутником. Это всё равно не самое страшное, что там сидит. Да? Мелкая нахалка! — Ты слишком много отвлекаешься сегодня, — Обито внезапно оказывается прямо у неё за спиной, перехватывает руку с кунаем, фиксирует её у Рин же над поясницей. Действительно, она бы даже сказала, что недопустимо много отвлекается, — что-то случилось? — он уже выше неё на целую голову. Им всего по четырнадцать и Нохара знает, что это — далеко не предел. Обито отпускает её, давая отступить и повернуться. Нестерпимо хочется пить. А ещё сказать ему правду. — Нет, — Рин должна прописать пощёчину самой себе — клялась ведь больше не врать, но с каждым днём переступала границу всё больше и больше. Наверное, в этот раз ложь ещё и неудачная. Обито оттирает пот со лба и недоверчиво качает головой. Да, представляешь, твоя милая ненаглядная Рин тоже умеет врать. — Точно? — он ей не верит — это Нохара может сказать с железной уверенностью. Она всё же должна сказать, должна признаться, ведь Обито заслуживает знать правду, которая рано или поздно всплывёт. И уж лучше предупредить заранее, чем ошарашивать в последний момент. — Дело в том, — говорить вслух оказывается чуть сложнее, чем Рин себе это представляла, мучаясь от бессонницы и занимаясь созданием вымышленных диалогов, — что госпожа Цунаде берёт меня в ученицы. Минато-сенсей договорился с ней и через месяц я покину Коноху на два года, — с души падает камень такой тяжести, что едва не отдавливает ей ногу. — На два года? — Обито бессильно роняет руки вниз. Он потерян — Рин почти физически ощущает, как что-то в нём прямо сейчас надламывается, хрустит, осыпаясь вниз, им под ноги, разбитыми мечтаниями. — Обито, я… Ты ещё оправдываться перед ним собираешься? Девчонка, я думал мозги-то у тебя имеются. Пусть и в ничтожно малой пропорции. — Хоть я и надеялся, что ты всегда будешь рядом со мной, — хорошо различимый укор, смешанный с отравляющим сожалением, колет Рин под рёбра, — что мы всегда будем у друг друга; будет вместе тренироваться и становиться сильнее. Всё же я должен быть рад за тебя, — она не готова к тому, что он обнимет её — робко, с налётом напускной уверенности, иллюзия которой сыпется, стоит только Учихе судорожно выдохнуть ей на ухо, — а ещё стать сильным настолько, чтобы превзойти, ведь иначе Хокаге мне не стать, верно? — его смешок щекочет ей волосы и Рин улыбается в ответ. Ей должно быть легко, как минимум легче, чем минуту назад — реакция Обито нормальная. Но ей кажется, что что-то не так; что-то тянет и не даёт спокойно выдохнуть. Это ведь симптомы паранойи, так? — Верно, — Рин чувствует, как по спине, под рубашкой, катится струйка пота. Солнце на полигоне припекает всё нещаднее и стоять вот так, вплотную к чужому разгорячённому телу, становится совсем невыносимо. Нохара легко трогает Учиху за плечо, чувствуя, как горят щёки, и ей остаётся только надеяться, что Обито поймёт её намёк верно. Фу, меня сейчас стошнит. — Ой, Рин, прости, — он отстраняется, и Рин видит, как его лицо заливает красная краска, — это было немного глупо. Но на прощание-то можно? — Обито пытается улыбнуться как можно более расслабленно и даже подмигивает. — Обито, мы ещё не прощаемся, — ей очень хочется потрепать его по взъерошенному ёжику волос. Для этого Нохаре точно придётся подняться на цыпочки, но это минимальное препятствие из всех возможных. Учиха жмурится, краснея ещё больше, становясь похожим на зрелый помидор — ужасно забавно. — Рин, а знаешь, мы ведь даже сможет переписываться! — его громкий голос колышет плотное марево, облепившее их со всех сторон; ударяет по барабанным перепонкам. В последнее время ей стало куда сложнее переносить жару — хочется скорее забиться в тень, оказаться в благословенной прохладе, — пока я лежал в больнице, то приручил ворону. Идиотская история, но она научилась выполнять некоторые мои команды и таскать записки. Ужасно умная птица, ты просто не представляешь!.. Рин улыбается; Рин кивает и даже, кажется, что-то ему говорит в ответ (наверняка это — да, Обито, конечно). Только вот она уже совсем ничего не соображает — голова идёт кругом, перед глазами ползут полчища разноцветных мушек, а уши закладывает ватными пробками. — Обито, может переместимся в тень? Да, вот только теплового удара тут и не хватало для полного счастья. — Обито, — закат холодит плечи, ночной прохладой пробираясь под одежду. Они сидят на траве плечом к плечу и всё равно, что трава уже мокрая от росы, — навещай его почаще, хорошо? — Рин старается, чтобы голос не дрожал — получается неплохо, пусть она это и никогда не отрабатывала с сенсеем, — и приноси хризантемы, пожалуйста. — Обязательно, Рин, — Обито сидит слева от неё, справа — холодно и пусто. Нохара кивает, растерянно гладит себя по плечу и пытается не вспоминать. Даже кровавое зеркало озера замирает внутри, мирно перекатывая волнами куски белоснежной пены — следы ярости Исобу. Словно сама жизнь останавливается, течёт медленнее, давая ощутить касающиеся пальцев мелкие песчинки секунд. Тёплая ладонь ложится на правое плечо, Обито придвигается ближе, дышит чаще, стараясь смотреть только перед собой и в сторону. — Мы всегда будем у друг друга. Что бы ни случилось. Рин слабо улыбается, запускает пальцы в влажную траву и кладёт голову Обито на плечо. Всегда. Третья мировая война шиноби закончилась. Только у неё она всё ещё продолжается, внутри, где по-прежнему дремлет-бьётся не активированная печать. Госпожа Цунаде вселяет в Рин почтительный трепет — ей всё ещё не верится, что легендарная саннин теперь её наставница, пусть та и сидит напротив, изучающе рассматривая замершую и боящуюся даже вздохнуть Нохару. — Ну личико у тебя очаровательное, ничего не скажешь, — Сенджу миролюбиво усмехается и щёлкает пальцами, подзывая хлопочущую за свитками помощницу Шизуне, — организуй нам, пожалуйста, чай и саке. — Цунаде-сан, но только полдень ведь… — Шизуне, просила ведь не начинать. Для саке никогда не рано! — Шизуне что-то несогласно бормочет себе под нос, но начинает греметь чайными пиалами и масу, — Минато писал мне, что у тебя уже есть базовые знания медицинских техник? — Верно, госпожа Цунаде, — Рин благодарно принимает из рук заботливой Шизуне пиалу с горячим зелёным чаем. Черноволосая помощница саннина с забавной свинкой на плече нравится ей — от неё пахнет травяными сборами и домашним теплом. — Есть с чем поработать, — Сенджу залпом опрокидывает в себя тёплое саке, морщится, занюхивая рукавом, и пристукивает по полу каблуком. У Рин вибрирует стул, — знаешь, джинчурики мне ещё обучать не приходилось. Но, если научишься пользоваться тем объёмом чакры, к которому у тебя имеется доступ, из тебя выйдет потрясающий медик, — щёки Цунаде слегка румянятся, когда саннин подмигивает неловко улыбнувшейся в ответ Нохаре. — Боюсь, пока у меня его нет… — Исправим! — Цунаде уверенно ударяет кулаком по поверхности стола. На этот раз подлетает не только стул, но и стопки свитков, разложенные по углам небольшого гостиничного номера, посуда на столе и всё прочее, находящееся здесь. Рин невольно ойкает — о силе госпожи Цунаде ходят легенды и это что-то из ряда вон: убедиться в ней лично, увидеть собственными глазами. А вот Шизуне даже бровью не ведёт, привычно ловя всхрюкнувшую свинку, — первое правило ниндзя-медика знаешь? — Спасти всех? — слова даются тяжело. Всех. — Нет, — Цунаде наклоняется к ней ближе, и в её глазах Рин видит стальные искры и пропитанную тяжёлой кровью землю — десятки, сотни трупов; чувствует ту самую ауру, которая когда-то заставляла вражеских шиноби перехватывать оружие чуть крепче, — ниндзя-медик умирает последним. В её голосе Рин чувствует что-то знакомое. Болезненно-мазохистский укор самой себе. — Шизуне, принеси ещё саке!