хризантема в формалине

Кровь капает с белого (когда-то) передника, тянет одежду вниз, насквозь пропитывая собой ткань. Впитываясь, кажется, даже в кожу, проникая через поры. Рин загнанно дышит, невидяще водит руками прямо перед собой. Сплошной туман, плотный настолько, что кажется живой массой, не позволяет взглянуть даже на метр вперёд. Пробующий шаг-попытка вперёд и она падает, цепляясь щиколоткой за что-то твёрдое, скользкое. Падает прямо в кровавую лужу, в которой плавают чьи-то вырванные пальцы. К горлу подступает рвота, хотя она абсолютно точно не ела последние сутки. Рот приходится зажать прямо так, окровавленной ладонью, и ползти дальше на коленях. Не зная куда, не зная даже почему — просто вперёд, через изувеченные трупы, оторванные одеревеневшие конечности и мягкие внутренности. Страх сжимает клешнями диафграгму, перекрывает кислород, которого так мало осталось в этом аду. Только кровь и плотный туман. У Рин подгибаются-трясутся руки; она обдирает колени о коряги, ветки и кости. На неё смотрят пустые, уцелевшие у некоторых трупов глаза из-под осколков фарфоровых масок, которые остро впиваются в её ладони. Воздуха не хватает настолько, что не из чего произвести звук — она не может вытолкнуть из себя даже вздох. Нохара спотыкается — рука застревает между двух трупов и Рин летит носом землю, перемешанную с человеческой плотью. Ад закольцовывается; ад смыкается вокруг неё, сжимая свои костлявые, с ошмётками влажного мяса, фаланги на её шее. Но она вновь поднимается, отплёвывается от крови и почвы, пытается протереть глаза локтем, садится, судорожно заглатывая плотные комки тумана вместо привычного воздуха. Зрение возвращается постепенно, отвоёвывает миллиметр за миллиметром. Первая осознанная мысль оглушающе бьёт по черепной коробке — найди. Найди его. Раз ты жива, значит и он выжил. Рин клацает зубами, прикусывая язык и наполняя рот уже собственной кровью. Боль собственная отрезвляет, выводит из коматозного страха перед чужой. И она вновь ползёт вперёд, ощупывая дрожащими пальцами каждый ком земли. Серебристый всполох колет воспалённую сетчатку, и Нохара спотыкается. Крик режет сведённое судорогой горло, разрывает дифрагму изнутри. Рин припадает грудью к земле, ударяется рёбрами и пытается вдохнуть, убедить себя в том, что это неправда. Это ведь неправда. Всего лишь сон. Очередной кошмарный сон. Сзади мягко ударяет по затылку, погружает в теплоту и затягивает куда-то глубоко вниз. Последнее, что у Рин мелькает перед глазами — алое мерцание в внезапно расступившемся тумане. Это сделала ты. Своими руками. — Нет! Рин с криком садится в кровати, судорожно выпутывается из прилипшего к потному телу одеяла и подносит ладони к глазам. Они чистые; они отчаянно трясутся, но с кожи не стекает полу-свернувшаяся кровь. Вместо неё — тёмно-бурая масса чакры, постепенно подбирающаяся к мозгу и нервной системе. Давай же. Отдай мне контроль. Ты ведь так уже делала. И тебе понравилось. Забудь о том мальчишке! Рин выдыхает через нос, пытается не паниковать. Рёв Исобу перекрывает спокойный и уверенный голос Минато-сенсея — ты способна контролировать его. Сосредоточься и восстанови дыхание. Приложи руки к животу и вливай чакру в печать. Залатай появившиеся в ней трещины. Кончики пальцев жжёт — она торопится, вливает чакру слишком мощно и быстро. — Уходи. Убирайся. Я этого не делала! Её хватают за плечо, резко поворачивают и Рин сталкивается с тяжёлыми, почти чёрными в ночной темноте глазами госпожи Цунаде. От неё пахнет ещё не выветрившимся саке и силой. Нохара хочет сказать, что рада; хочет позвать по имени, но во рту слишком сухо, чтобы у неё появилась возможность шевелить языком. — Всё хорошо. Только не теряй контроль и смотри на меня. Саннин накрывает её ладони своими и у Рин перехватывает дух от потока запечатывающей чакры. Исобу внутри уже не просто рычит — он ревёт, хаотично молотя хвостами по ходящей ходуном решётке. Кровавая вода расплёскивается, долетает до Нохары, колет ледяной свежестью напряжённое лицо. Всё заканчивается спустя пять минут. Рин сгибается пополам и обнимает себя руками. Цунаде с тяжёлым вздохом садится рядом с ней на кровать, похлопывает по плечу, гладит по трясущейся спине и остро выступающим позвонкам. Слёзы облегчения Нохара прячет в и без того влажном одеяле. — Ты справилась. Всё нормально. Всего лишь кошмар, которых будут ещё сотни и тысячи. Если выживешь. — Это был не просто кошмар, — Рин могла бы с ней согласиться, могла бы убедить себя в этом, заткнув уши и глаза, — это были мои воспоминания, — воспоминания, которые Исобу поднял со дна озера, взболомутив воду тремя хвостами, — госпожа Цунаде, это я их убила. И… И Какаши тоже. Я. — Нет, — Цунаде хмыкает, привлекает Рин к себе, позволяя уткнуться мокрым от слёз лицом в свои колени, — шиноби Тумана свою судьбу заслужили. То же самое они готовили Конохе. И твоего напарника убила не ты, а Трёхвостый. Не совершай мою ошибку — не хорони себя в собственной вине, — Сенджу хмыкает, задумчиво перебирая пальцами шоколадные пряди Нохары, отчаянно сжимающей челюсть плотнее, чтобы не разрыдаться ещё сильнее. — Госпожа Сенджу, — говорить в таком положении неудобно, но Рин старается абстрагироваться от того, что голос прерывается судорожными всхлипами и слишком громкими глотками воздуха, — научите меня с этим справляться. Пожалуйста. — Прости, — застарелая боль в голосе Цунаде, такой мудрой и сильной, давит на Рин сильнее её руки; не оставляет шанса; отрывает от бьющейся в агонии надежды огромный кусок, — предложила бы тебе саке, но, жаль, тебе ещё нельзя. Спи, Рин. Я посижу с тобой. Всё тело ноет. Каналы чакры горят от напряжения, но Рин упорно мотает головой и только крепче завязывает волосы в хвост каждое утро. Цунаде не жалеет её, гоняет по двенадцать часов так, что Нохара вечерами просто падает без сил, доползая до своей кровати. Кошмары ей больше не снятся. Измотанный мозг отказывается генерировать яркие картинки, только вот память очищение не поддаётся. Теперь Рин знает, и это знание (осознание) пугает её больше всего. Да, ты не просто причина его смерти. Ты та, кто его убил. — Я никогда больше не потеряю контроль. Она шепчет эту мантру каждое утро в подушку; шепчет, стоит ей только открыть глаза с первыми рассветными лучами. Рин смотрит на себя в зеркало и не узнаёт — ей шестнадцать и это нормально, но дело совсем не в округлившихся бёдрах и груди, которую приходится всё плотнее и плотнее утягивать повязками. Дело в глазах, когда-то тёпло-медовых, мягких, теперь же отливающих буроватой медью. Стальными они не будут никогда — вода подтачивает сталь, покрывает её ржавчиной, а воды в Рин куда больше любого металла. Она отсылает ответные записки Обито, не вдумываясь в то, что пишет. Машинально гладит ручную ворону по перьям и выпускает в открытое окно. Спустя месяца птица начинает прилетать реже, но Рин, поглощённая медицинскими свитками, замечает это только тогда, когда её спрашивает об этом Шизуне. — Обито наверняка тоже усердно тренируется. Он ведь хочет стать хокаге. Звон разбитой пиалы заставляет обеих учениц обернуться. Цунаде стряхивает с руки осколки, слепо уставившись в стол. — Госпожа Цунаде, всё в порядке? — Да. Принеси ещё саке. И это одна из легендарных саннинов? Смех да и только. Рин загоняет себя тренировками, бинтует пальцы каждый день всё плотнее и плотнее, медитирует, по несколько часов просиживая на водной глади перед уходящими далеко ввысь прутьями решётки, старается контролировать каждое шевеление потока чакры в своём теле. И всё для того, чтобы чудовищный рёв в голове стихал, постепенно исчезал, сменяясь давно забытой тишиной. Исобу действительно реже обращается к ней. Только ярость его это ничуть не уменьшает. Рин наматывает цепи, держащие Трёхвостого, себе на кулак, пока только пробуя удерживать. Но госпожа Цунаде наклоняется над её плечом и шепчет-приказывает: — Потяни. Наглая девчонка! Смеешь пытаться повелевать мною?! Мною! — Мы можем попытаться договориться. Проваливай. Пошла вон! Цепь вырывается из кулака Рин, болезненно раздирая ладонь. Когда она открывает глаза — там нет ни следа. — Я пыталась, Цунаде-сан. — Будешь пытаться ещё. Ярость может обуздать только упорство. Упорство вообще многие недооценивают, но оно всесильно. Одна из немногих мудростей, которые есть у меня в запасе.